Северный ветер больших перемен

Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей, У всех золотых знамён, у всех мечей, Я ключи закину и псов прогоню с крыльца — Оттого что в земной ночи́ я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной, Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой, И в последнем споре возьму тебя — замолчи! — У того, с которым Иаков стоял в ночи.

1916 г., М. Цветаева

Когда-то (теперь Гермионе иногда начинало казаться – в прошлой жизни) она часто размышляла о том, что будет, если или даже вернее – когда – она убьет человека. Несмотря на все разговоры, которые окружали их с ребятами с самого детства: о нравственном выборе, о душе человека и сострадании, – она почему-то всегда подсознательно знала, что, во-первых, кто-то всё это время платит за их золотое детство непомерно высокую цену, а, во-вторых, когда-нибудь наступит час, когда заплатить придется и кому-нибудь из них. И она почему-то почти не сомневалась в том, что это может быть она. Но, в тот раз все прошло на удивление просто, если это слово вообще применимо к тому кошмару, который творился во время сражения за Хогвартс. Провидение пощадило ее, не заставив лишать кого-то жизни, глядя прямо ему в глаза. Кого-то, кто, возможно, успел бы посмотреть на нее со страхом или даже мольбой в ответ, прежде чем все для него завершилось бы насовсем. Да, она почти не сомневалась, что Фенрир Грейбек разбился на смерть, перелетев через балюстраду при столкновении с ее заклинанием. Или тот Пожиратель смерти, в которого отлетел, отбитый Гермионой его собственный красный луч, предназначавшийся для кого-то из школьников. Но в сущности, какая разница? Она даже не рассматривала их, как людей. Оборотень на службе Волдеморта, который едва не изнасиловал ее саму, а теперь терзающий Лаванду, и какой-то увалень в маске, намеревающийся убивать детей. Гермиона не испытала ничего, кроме облегчения, когда сделала то, что сделала. Это не преследовало ее во снах, в отличие от многих других вещей. Как таракана раздавить. Она не понимала, чем отличается Кендра. Во всяком случае, пока не понимала, сидя тут, наверху лестницы, обхватив себя руками и тупо глядя вниз, туда, где лежало теперь как будто совсем хрупкое девичье тело. Она не понимала, но точно знала, что увидит в кошмарах эти янтарные раскосые глаза еще не раз и не два. Будет переживать этот момент заново раз за разом – как стройное тело Кендры летит вниз, как за долю секунды ее, Гермионы, собственная жизнь становится такой же сломанной, как и сестра Броган. Возможно, дело только в последствиях. Ведь за то, что произошло тут, придется отвечать. Но все-таки Гермионе казалось, что дело еще и в том, что она знала старшую дочь Домналла лично. Да, это было крайне неприятное знакомство, но даже оно очеловечивало убитую. Это не была неизвестная Пожирательница смерти или полуживотное в Малфой-мэноре. Это была сестра Броган, девушка, которая любила человека, обманувшего ее, детство которой прошло в густой тени материнской печали; душевный недуг которой отрезал ее от мира нормальных отношений и возможности выбирать, а ее отец… заигрывания судьи О’Доннела с собственным попранным тщеславием… когда ему так трудно было смириться с тем, что у его красавицы-дочери прогрессирующая болезнь, так хотелось впихнуть этого увечного ребенка в мир престижа и почестей… Не это ли в итоге привело к тому, что теперь Гермиона сидит, вглядываясь в темноту коридора, где вечерний свет уже скрывает распростертый силуэт, словно накрывая его мягким покрывалом, неся иллюзорное утешение… В конце концов, ведь она, Гермиона, была лишь орудием? Гермиона обхватила голову руками, стискивая ту изо всех сил, потому что обрушившаяся на нее головная боль становилась невыносимой. Затошнило, а вкус собственной крови во рту только усилил это чувство. Зажмурившись, она приветствовала его – уже подзабытое ощущение того, как отголоски Круцио начинают свое наступление – когда жертва радуется, что все, наконец, закончилось, чуть ли не рыдая от облегчения, как раз в этот момент нервные окончания начинают гореть огнем, то сильнее, то меньше, а потом приходит тремор, а потом ты снова и снова расстаешься с содержимым желудка, даже если кажется, что в нем уже ничего не осталось. Теперь, когда ее нервная система чудом окончательно оправилась, возвращение к прежнему казалось едва ли не кошмарнее того, что было с ней раньше. Она не знала, сколько времени прошло. Может, полчаса, а может, и два? Сознание было спутанным, а сил на то, чтобы сотворить хоть какую-то магию не находилось. Хотя ей стоило позвать на помощь. А может, сжечь тут все? Образ объятого Адским пламенем острова возник перед глазами, на удивление такой соблазнительный. Но в этом состоянии она едва ли сможет подчинить себе хоть сколько бы то ни было серьезную магию. Ей нужно было в любом случае позвать Северуса. Желание увидеть его стало невыносимым. Ее голова была опущена между слегка разведенных в сторону коленей (так, как будто, было чуть легче справляться с непрекращающимся головокружением и тошнотой), поэтому, когда скрипнула входная дверь внизу, она не сразу смогла посмотреть на вошедшего – резкие движения были ей сейчас недоступны. Тоненький силуэт ребенка в дверном проеме поверг ее в шок и ужас, как если бы вошедший был кем-то огромным и страшным. В каком-то смысле так он и было, не стоило обманываться этим безобидным обличием. Впрочем, даже в таком виде она устрашала – было в этих слегка водянистых, неправильных чертах нечто отталкивающее и жуткое, в этой широкой щербатой улыбке и рыбьих глазах навыкате. Гермиона отлично помнила свои чувства в ночь позапрошлого Самайна, этот липкий ужас, суеверный страх, переходящий в смутное и постыдное отвращение. Белая леди в обличье ребенка ступила на порог и улыбнулась, глядя на Гермиону, замершую в своей позе наверху лестницы. Её бледно-зеленые, словно вода в озере с тиной, глаза смеялись. Она прошмыгнула вперед, неряшливая, в каких-то лохмотьях и вся словно на шарнирах, с дерганой, подпрыгивающей походкой. Рядом с Кендрой она остановилась. – Какая красивая! – цокнула она языком, звуча по-детски восхищенно. Словно нищая сиротка, увидевшая дорогую фарфоровую куклу. Гермиону затрясло от ужаса, – или это была новая волна последствий Круциатуса? Гермиона больше ничего не понимала. – Вот теперь-то они почти расплатились. Их взгляды встретились. Почти расплатились?.. Почти? Грейнджер затряслась то ли от беззвучного смеха, то ли от рыданий. Горло саднило, и она быстро закашлялась, вновь опуская голову вниз. А когда вновь посмотрела на существо перед собой, то вздрогнула от выражения глаз на детском лице – холодного, как сталь, как самая суровая зимняя ночь, и, вместе с тем, насмешливого до жесткости. – Тебе я уже помогла. Не заставляй меня жалеть об этом, помни: напрасно все то, что другим не сказать. Её голову пронзила боль, сходная с тем, как если бы в череп воткнули раскаленную добела толстую иглу. Гермиона на миг зажмурилась, чувствуя, что может завалиться вперед и упасть, и сама повторив судьбу одной из сестер О’Доннел. Оставалось только беспомощно ухватиться одной рукой за перила. Когда белая вспышка боли отступила, вернув ей зрение, Гермиона более никого перед собой не увидела. Ничего не выдавало того, что пять минут назад здесь была потусторонняя гостья. Возможно, все это — лишь игра воображения?.. В любом случае, довольно было сидеть здесь, баюкая свои раны, прячась от мира. Да, от полной неизвестности Гермиону отделяла лишь пара действий, и, оттягивая их совершение, она становилась лишь слабее с каждой секундой. Она не должна была позволять себе становиться жертвой. Стоило ли сражаться и почти умирать на этой долбаной заварушке за все хорошее против всего плохого, чтобы сейчас сидеть здесь, как крыса? Она могла сбиться с пути, идя по всем этим запутанным коридорам лжи, но она была гриффиндоркой и будет смотреть в глаза всем последствиям своих поступков, и, если надо, умрёт она тоже стоя. Гермиона потянулась, доставая из заднего кармана джинс зачарованный галлеон. Теперь, когда с ней вновь была волшебная палочка, он больше не был бесполезен. *** У нее далеко не с первого раза получилось верно наложить чары, чтобы активизировать связь через монету. Когда на ее ребре, наконец, проступило ее краткое послание: “корпус зельеварения №4, приходи быстрее, один”, – у Гермионы так тряслись руки, что галлеон выпал из них, подпрыгивая по лестнице. Стоило ли звать Северуса сюда? Она ведь подставляла его, вновь. Не позови тогда Гермиона Снейпа на Кипре, кто знает, попал бы он в поле зрение правоохранителей? Она ведь собиралась ответить за всё сама пару минут назад, так зачем сейчас малодушно использовала эту ниточку с внешним миром? Наверное, где-то в глубине души она действительно боялась того, что больше им не доведется повидаться, и даже прощание у них могут украсть. Теперь впереди у нее простиралась бескрайняя неопределенность, холодная, как снег. Тишина оставалась звенящей, поэтому, когда снаружи раздались еле слышные шаги, она все-таки уловила их. Несколько секунд не происходило ничего, а потом дверь осторожно отворилась, пропуская тень под чарами сокрытия. Его вид, когда он обрел видимость – черная мантия, наброшенная поверх такого же черного сюртука явно поспешно, бледное лицо с крючковатым носом и, на самом деле, с очень красивым драматическим углом челюсти, провалы глаз, глядящих сейчас настороженно и тревожно, волосы, неаккуратно падающие на лицо – все это вызвало в Гермионе сейчас невольные слезы, которые она поспешно сморгнула, кое-как поднимаясь на ноги. – Северус… Его взгляд оторвался от мертвого тела, на котором задержался лишь на пару мгновений, и тут же метнулся к Гермионе. Снейп бросился вперед, в несколько стремительных шагов преодолевая довольно длинную и крутую лестницу, перепрыгивая через ступеньки. – Как ты? Что с тобой случилось? Его руки легли ей на голову, слегка запрокидывая ту назад, а глаза буквально впились в ее лицо, внимательно осматривая. – Я… – ее голос был скрипучим, надтреснутым. Гермиона прочистила горло, вдруг чувствуя, что если бы не опора в виде мужского тела, то покачнулась бы и упала. Снейп, видимо, тоже уловил это, потому что отступил ближе к стене, увлекая ее за собой. – Я… она… написала мне записку от имени Агнессы Эберштайн. Когда я пришла сюда, то напала. Била, пытала… Круцио, – Гермиона сглотнула, закрывая глаза и ощущая, как он вздрогнул и сжал ее крепче. – Я отключилась… Она сбивчиво рассказала Северусу, что происходило в этом доме на протяжении дня, прерываясь и понимая, что больше не в силах сдержать слезы, и теперь они катятся по ее щекам, капая на ворот рубашки. Его прохладные руки скользили по ее лицу, поглаживали ее плечи. – Я убила Кендру, Северус. Я убила. – Я понимаю, – его губы осторожно коснулись чуть повыше того места, куда пришелся удар ботинком, и, когда Снейп отстранился, глядя на нее ласково и серьезно, Гермиона заметила в тусклом свете, что лицо его теперь перепачкано кровью. – Да, я понимаю. Ты защищалась, ты все сделала правильно. У тебя не было выбора. Ты молодец. То, что произошло – случайность. Гермиона кивнула. Он говорил верные вещи. Она доверяла его суждениям, даже если уже не доверяла до конца собственным. – Теперь давай подлечим твои повреждения, а после я наведу здесь порядок… – он во второй раз взглянул на Кендру ничего не выражающим, равнодушным взглядом, как будто та была не более, чем кучей строительного мусора, который необходимо было утилизировать. – Нам поскорее надо попасть в мой коттедж, чтобы ты приняла зелье от последствий Круцио. К сожалению, его я с собой не взял, – вот теперь его голос и взгляд стали озабоченными. – Что ты собираешься сделать? С Кендрой, с этим местом? Снейп поморщился, уже вытаскивая свою эбеновую палочку, и бросая на Гермиону нетерпеливый взгляд. – Тебе лучше отвернуться, Гермиона. Или лучше зайди в одну из комнат. Я трансфигурирую тело, а после… Даже адское пламя не дает стопроцентную гарантию, поэтому лучше подчистить тут все перед тем, как сжечь. Гермиона потупилась, обхватывая себя руками, не замечая, как начинает раскачиваться взад и вперед в тщетной попытке унять боль и дрожь. То, о чем он говорил… Она не могла этого допустить, как бы соблазнительно это не звучало для ее ушей, для ее измученного разума. Всё ее истерзанное, больное тело как будто молило Гермиону о том, чтобы согласиться на предложение Снейпа. Вернее, это не было предложением, это был четкий план, которым он собирался руководствоваться. – Я не хочу, – тихо произнесла она, – чтобы ради меня ты становился человеком, трансфигурирующим и сжигающим трупы, Северус. Брови Снейпа взлетели вверх; на его лице появилась гримаса неверия и насмешки. Он фыркнул, произнеся тоном, каким говорили с малыми детьми или дементными старушками: – Это будет не в первый раз. Я уже делал это, Гермиона, не беспокойся. Она упрямо мотнула головой. – Но не ради меня. Я… вызвала тебя не за этим. – А зачем же ты меня вызвала? Она замолчала, закусив губу до крови. У нее не было ответа на этот вопрос. Действительно, это было ошибкой. Стоило сразу запустить сигнал об экстренной помощи и сидеть здесь, ожидая администрацию и службу охраны правопорядка Конфедерации, работающую на острове. Снейп нежно коснулся ее нижней губы, освобождаю ту из плена зубов. Он привлек Гермиону к себе, гладя по спине и целуя в макушку. – Ты просто в шоке. Все будет хорошо. Слегка отстранившись, все так же продолжая удерживать ее за плечи, Северус произнес: – Давай займемся тобой, пора выбираться отсюда. Однако оцепенение, напавшее на нее, рассеялось, и Гермиона дернулась, все же освобождаясь из его ласковой, но цепкой хватки. – Ты не понимаешь! – ей пришлось повысить тон, потому что Снейп грязно выругался, глядя на нее уже с гневом. – Я не могу так! Тут была… она. И она сказала, – повторила мне, – что всё, что не будет сказано другим – будет напрасно. Ты ведь помнишь строку из страшной песенки? Снейп замолчал, но лишь на миг. Его руки сжались в кулаки. – Гермиона! – Снейп вновь взорвался. – Ты ведь понимаешь, что это может значить всё, что угодно? Буквально, блядь, что угодно! Она покачала головой. Она была уверена, само наитие вело ее вперед – предостережения этого существа более нельзя было игнорировать; они исчерпали лимит игнорирования. – Довольно этого всего, Северус! Неужели ты не видишь, что мы всё дальше уходим от того, что может называться хоть сколько-то нормальной жизнью? Я защищалась, я даже не убивала ее напрямую. На моей палочке нет ни одного темного атакующего проклятия. На мне следы от Круцио! Гермиона схватилась за живот, чувствуя, как спазмы грозят вывернуть ее желудок наизнанку. Снейп подскочил к ней, помогая аккуратно осесть на пол и вставая напротив нее на колени. – Ты говорила, – почти прорычал он, – что любишь меня, Гермиона. Так пожалей же меня! О, она понимала, о чем он! И она жалела, действительно жалела. И именно поэтому не хотела, чтобы он делал то, что собирался сделать. Гермиона повернула к нему голову, и даже в такой ситуации ее нервическая натура запереживала о том, каким, должно быть, кислым и неприятным было ее дыхание. – Я больше не собираюсь ни бояться, ни таиться, как раненое животное, ни отступать. И для тебя этого тоже не хочу. Но вот он её, видимо, не понимал. – Ты ведь знаешь, что даже если тебя полностью оправдают, твоя репутация в волшебном мире будет разрушена? Ни о какой работе в Конфедерации после убийства дочери Домналла О’Доннела… даже в результате самообороны, даже если фактически, – каким-то невероятным образом – это не будет признано убийством… ни о чем таком не может быть и речи. В лучшем случае, тебя исключат, тебе сотрут память, а если ты не отбудешь реального тюремного заключения, семья О’Доннел будет преследовать тебя. Да и в этом случае, стоит тебе выйти на свободу… – И что ты предлагаешь? Прятаться от них до конца своих дней? Затаиться? Врать? Делать вид, что ничего не знаем? Северус, если ты не заметил, любые наши тайны в конечном итоге настигают нас, так или иначе. Именно об этом она предупредила. Он замолчал, теперь мрачно глядя прямо перед собой и каменея челюстью. Прошла минута, прежде чем Снейп вновь заговорил, ровным и безжизненным голосом произнеся: – Хорошо. Я попрошу лишь об одной уступке. – Какой? Ей необходимо было уточнить, хотя внутри сразу же появилась ясность: она согласится с чем бы то ни было. Она должна была согласиться, должна была Северусу эту в любом случае ничтожную уступку. – Пусть первым, кого мы вызовем сюда, будет Марк Моубрей. *** Вскоре было обнаружено, что в одной из комнат наверху был камин, подключенный к сети. Пока Северус разговаривал со своим коллегой, Гермиона стояла в коридоре, прислонившись к стене и глядя вниз, туда, где лежала мертвая девушка. Отсюда та походила на марионетку, которой подрезали нитки. – Ждем, – Снейп вышел в коридор. Он выглядел так, словно груз на его плечах не давал ему нормально дышать, и почти не смотрел на нее. Гермиона готова была сломаться от этого факта окончательно, если бы не абсолютная пустота, которую она испытывала. Ей казалось, будто ее выпотрошили. Лишь глубинное понимание собственной правоты, позволяло ей держаться. Она даже не смогла бы до конца объяснить собственные действия. Просто знала, что наступил конец для тайн, что есть предел того, что можно было скрывать. “Бойся человека с синими глазами”, – говорила ей старая ведьма. Мог ли это быть Марк? И вот теперь Снейп вызвал того первым, явно рассчитывая, что тот… поможет? Чем тут можно было помочь? Дверь внизу скрипнула, и кто-то вошел, точно так же, как и Северус, находясь под чарами невидимости. – Балор побери! – прозвучал голос Моубрея, и он сам появился перед ними. Мужчина присел на корточки перед Кендрой – первый, кто захотел рассмотреть ее внимательно вблизи. Однако его лицо не выражало какого-либо горя или даже душевного смятения. Казалось, что он был просто неприятно удивлен. – Кто это сделал? – он поднялся на ноги удивительно легко, несмотря на свое мощное телосложение. Синие глаза устремились на их пару, внимательные и холодные. Снейп, стоявший чуть впереди, заговорил: – Мисс О’Доннел обманом заманила сюда мисс Грейнджер и напала на неё. В его сухом изложении ситуация показалась для ушей Гермионы удивительно обыденной и от этого даже более страшной. Чувствуя, как начинает кружиться голова, Гермиона прикрыла глаза, вновь прислонившись к стене. – Тебе плохо? – Снейп, наконец, вновь обратил на нее внимание, не в силах скрыть своего беспокойства. Гермиона разлепила веки, мотая головой. – Нет, все… нормально, – голос чуть не подвел ее даже на такой короткой фразе, и она была вынуждена замолчать, прежде чем продолжить: – Давайте вызовем конфедератов… скорее. Широкие брови Марка поднялись еще выше, хотя он с самого начала смотрел с долей насмешливого недоумением. И главным объектом этой эмоции явно сначала была не она, а Северус. Наверное, дело было в том, что Моубрей, наконец, окончательно убедился, что отношение его приятеля к ней выходило за рамки всякой разумности. – Мисс Грейнджер, – елейно начал он, – я правильно понял, вы хотите сдаться властям? – Я… – Северус, – он оборвал ее, отвернувшись, – она отдает отчет своим действиям? Снейп сжал челюсти, послав Моубрею взгляд, полный стоического смирения и в то же время пресекающий какие бы то ни было издевки. – Марк, я позвал тебя сюда, как представителя власти университета и близкого друга Домналла… – Помилуй, Северус! – тот раскатисто рассмеялся. – Какой же я теперь ему друг? Признаться, мне тоже было бы проще, вызови вы сюда не меня, а правоохранителей Конфедерации. Но тебе я не смог бы отказать и только надеюсь, ты понимаешь меня и ценишь это. Снейп отрывисто кивнул, ужасно бледный. Гермиона заметила, как сжимаются и разжимаются его кулаки. Едва держась на ногах сама, она могла лишь мечтать, чтобы весь этот день, наконец, пришел к какой-то логической развязке. Она была готова к ней, и теперь это затягивание лишь сильнее мучило ее. – Зачем вам это, мисс Грейнджер? – полюбопытствовал Моубрей, игнорируя вспышку злости в глазах Снейпа. Казалось, последний хотел, чтобы все вопросы решались лишь с ним, а ее, Гермиону, не трогали. Это было так щемяще-прекрасно, но даже она понимала, насколько наивно. Что ж, любовь может сделать наивным любого. Её она тоже делала наивной, желающей спрятаться, чтобы даже не защититься, а защитить, и постоянно совершающей сделку с собой и миром… Закрывающей глаза на кучу вещей. Только в итоге она ни себя, ни его не спасала. Не мог быть благом тот путь, на котором ему приходилось делать то, о чем он ее просил сегодня. Наверное, найди Гермиона в себе силы сделать все в одиночку, это могло быть спорным, но выходом. Но даже у нее были пределы. Она была виновата в том, что втянула его во все это дерьмо сегодня, но перейти черту ради нее она ему не позволит. Она хотела, чтобы любовь к ней помогла создать ему Патронус, а не привела к еще более мрачным последствиям человеческого краха. – Зачем мне – что, профессор Моубрей? – сдержанно поинтересовалась Гермиона, пытаясь унять противную дрожь, невольно сжимаясь перед ним, взирающим с каким-то едва ли не исследовательским интересом. – Зачем мне требовать для себя справедливого суда? Моубрей вновь развеселился. – Справедливого суда? – усмехнулся он. – Помилуйте, мисс Грейнджер, вы в Ирландии, пусть формально это территория Арана. Сколько бы эта земля ни рядилась в одежды законности и порядка, суть ее остается прежней – дикой и необузданной. Здесь вы не найдете ничего, кроме тех законов, по которым местные волшебники привыкли жить еще со времен Верховных королей. Она поджала губы, но кивнула. – Тогда пусть будет так. Как там, в Риме поступай как римлянин? Снейп рядом потянулся к ней, хватая за руку, видимо, более не в силах сдерживаться. Гермиона не стала вырываться, лишь посмотрев в ответ, но вздрогнула от того, что увидела – он напомнил ей бешеную лошадь, загнанную жестокой рукой. – Ты делаешь это из чувства ложной совестливости… Он как будто вторил ее недавним мыслям о том, что сам жил, ведомый чувством ложной чести. Но Гермиона лишь покачала головой. – В том, что я делаю, уже давно нет никакой “совестливости”, Северус. Снейп тяжело дышал, когда, наконец, отвернулся от нее, посмотрев на Марка, который произнес: – Ну, что ж, тогда я считаю, время позвать Домналла. Пусть он решает, как поступать. Я со своей стороны, – он сдержанно улыбнулся Снейпу, – постараюсь быть чем-то наподобие справедливого арбитра. *** Наверное, вердикт судьи О’Доннела должен был стал для нее надлежащей расплатой. Он был отцом, и его реакция в глазах многих людей могла считаться некой мерой для того, чтобы оценить тяжесть ее проступка. Гермиона не была с этим согласна. Ее личные убеждения лежали в плоскости того, что считалось верой в законность, пусть это и было весьма оценочным суждением, как и многое другое в этом мире. Потерпевшим в этой ситуации не был Домналл, это была его дочь. Но люди вокруг неё жили другими идеями, ведь это был чертов волшебный мир! А разве не мораль общества диктует в конечном итоге то, как следует разрешать все эти дилеммы? Да и вообще, разве не будет именно Домналл решать, как с ней поступить даже в том случае, если она вынесет случившееся на законный суд? Разве не был этот человек олицетворением этого самого законного суда, а значит – власти, здесь? Она не сомневалась, что он дотянется до нее, даже сиди она на скамейке обвиняемых в подвальных залах Конфедерации, а не в Таре. Да и какая, в сущности, разница… Если подумать, главным ее мотивом было не сделать из Снейпа преступника, если говорить прямо. Если в этом мире решение отца, патриарха, по факту определяло все остальное, значит, они его примут. Кто сильнее, тот и прав, так они жили. Все вокруг. Но, если подумать, единственная победа в её, Гермионы, жизни была связана с тем, что она бросила вызов этому правилу, когда была ребенком, а после совсем юной девушкой. И разве с тех пор, когда начала жить иначе… Не проигрывала ли она вновь и вновь? Моубрей вызвал отца Кендры, однако тот находился на заседании, а, поскольку причина поспешного вызова ему не сообщалась заранее, им всем не осталось ничего другого, как ждать. Ожидание выдалось невероятно тягостным. Снейп стоял, хмуро подпирая стену и сложив на груди руки, Моубрей уселся в трансфигурированное удобное кресло, издевательски ухмыляясь, а Гермиона, обессиленная, опустилась на пол, ощущая, что все произошедшее, наконец, берет над ней верх – начинало клонить в сон, который, как знала Гермиона, был ничем иным, как болезненным забытьем на грани с обмороком, во время которого дрожь будет сотрясать ее тело, а кошмары возьмут власть над разумом, не способным проснуться. Всё слишком затягивалось, а ей нужна была помощь. – Северус, не глупи, – как из глубин колодца услышала она голос Моубрея, в то время как руки Снейпа поддерживали ее за плечи. Поморгав, Гермиона увидела его бледное взволнованное лицо на одном уровне со своим. Его приятель продолжал: – Если мы и сможем убедить Домналла, она должна быть в самом плачевном состоянии… – Ей нужна помощь. К ее губам поднесли склянку, вкус жидкости в которой напоминал антисептическое зелье и укрепляющий отвар одновременно. – Хорошо, – вздохнул Марк. – Только не лечи ее раны. Ясность сознания постепенно возвращалась. В тот момент, когда Гермиона вновь смогла видеть Северуса четко, дверь коттеджа отворилась, и через некоторое время в проеме возник Домналл О'Доннел в тяжелой дорожной мантии, больше напоминающей плащ, отороченный темным мехом, в котором искрился снег, скрепленный на груди драгоценной фибулой. Было ясно, что его оторвали от судейских дел. – Что здесь произошло? Его голос напомнил ей раскаты грома, властный и требовательный. Кто-то, возможно, ответил бы ему, но тут он сам увидел распростертое на полу тело. Домналл рванул вперед, поспешно опускаясь перед Кендрой на колени. Гермиона не видела его лица, пока он шарил по телу дочери руками, шепча что-то, – и была рада этому. Когда он поднял голову, держа в руках палочку погибшей и вглядываясь в присутствующих, глаза его были выпучены, налитые нечеловеческой ненавистью, делающей его по-настоящему страшным. Через его слова лилась ярость, когда он спросил: – Кто это сделал? Марк Моубрей молча кивнул в её сторону. Судья резко распрямился, и Гермионе вдруг показалось, что она упадет замертво от ужаса, который лишил ее возможности даже поднять собственную палочку, чтобы защищаться, потому что О’Доннел явно намеревался нападать, схватившись за свою. Одновременно со всем этим Снейп рядом дернулся вперед, и Гермиона, на миг взглянувшая в его сторону, уловила невыразимо хищное выражение худого лица, в то время как в его бледных пальцах молниеносно возникло древко из черного дерева. – Домналл, – заговорил профессор Моубрей, к ее немалому удивлению, бросая между ними и О’Доннелом щит. – Выслушай. Отец Броган устремил на Снейпа взгляд, в котором читалась ненависть и насмешка, а после посмотрел на нее с явным желанием уничтожить. Однако, казалось, он более не собирался ничего предпринимать. Пока. – Кого же я должен слушать, Марк? – Ну, выслушай хотя бы меня. Хотя бы в память о том добром, что между нами было. – Было? Добрым? – О’Доннел осклабился. – Для тебя не только было, но и есть. Особенно тот фонд, мой подарок к помолвке, через который я финансирую строительство обсерватории и все эти исследования… – Я ценю, что ты не отозвал своих решений, принятых при других обстоятельствах. Но позволь заметить, что для любой семьи честь, если ее имя будет увековечено в стенах этого университета. – Удачно для тебя все вышло! – сплюнул отец Кендры. – Избавился от бракованного ублюдка, своего племянника, а мои деньги остались… Гермиона помотала головой – несмотря на длящийся ужас этого дня, которому, казалось, не было ни конца, ни края, смысл услышанного диалога так поразил ее, что даже отвлек от собственных страхов. Даже сейчас, в таких страшных обстоятельствах, эти двое, казалось, продолжали торговаться, решая некие общие дела. Опыт родительства был для Гермионы вещью совершенно умозрительной, но она была уверена, что едва ли была бы способна рассуждать на какие-то отвлеченные темы на месте Домналла. Был ли он на самом деле так глубоко потрясен смертью Кендры, или все это являлось для него, скорее, делом чести и репутации? Обидой, которую (Гермиона не питала каких-то ложных надежд) он собирался смыть кровью. Либо Моубрей был исключительным психологом, зная, как перевести фокус собеседника на что-то другое, такое, после чего трудно будет поддерживать прежний накал драмы, сводя все к вопросом скорее практичным. – Мы сможем решить все эти денежные вопросы потом, – увещевательно обратился он к отцу, безутешному в своем горе. – Позволь теперь я расскажу, что знаю сам по поводу произошедшей здесь трагедии. По лицу Домналла пробежала тень, когда он мрачно обвел глазами всех присутствующих, остановив свой взгляд на Гермионе, и кивнул, так и не отводя его. В изложении Марка Моубрея, все произошедшее звучало так обыденно, что невольно подавляло еще сильнее. По крайней мере, так казалось ей. Действие зелий, которые ей дал Снейп, все еще помогали Гермионе держаться, но, не смотря на это, дрожь вернулась, уже, скорее, просто нервная. Когда Моубрей замолчал, О’Доннел вновь осклабился. – И ты считаешь, что я должен принять это все на веру? Моя дочь – убита, а убийца стоит здесь, пользуясь вашим покровительством, хотя что мне мешает самому призвать ее к ответу прямо тут… Ничего в нем не осталось от той наигранной отеческой мудрости, которую он демонстрировал Гермионе ранее. Теперь перед ней стоял человек, который не был способен воспринять знание, которое делало ему больно, не собирался прощать или быть справедливым, несмотря на звание, которое носил. В этом, наверное, и заключались его главные слабости. Однако и она сама – истощенная, поруганная, отчаявшаяся – была уже не в состоянии воспринять происходящее с мудростью и терпением. Позвать отца Кендры и Броган сюда, уповая на то, что этот человек способен разрешить все пусть не справедливо, но с достаточной дальновидностью... Надежда на это таяла на глазах, и Гермиона не выдержала. Ведь всё, буквально всё казалось ошибкой. – Ваша дочь напала на меня, пытала, била, тогда как я – лишь пыталась вырваться от нее… Она считала, что я виновата в том, что произошло с Кирианом… Она ощутила, как Снейп дернулся, хватая ее за предплечье и сжимая его. – Гермиона, – прорычал он предупреждающе. – А вы не виноваты? – резко и зло хохотнул Домналл. – Может быть, Кендра была не так уж и неправа на ваш счет? Вы вечно где-то рядом, мисс Грейнджер. Где вы, там и беды. Только моя дочь по молодости и недальновидности не учитывала тот факт, что вы никогда не были одни. С вами, – его волчьи глаза устремились к Северусу, – всегда был рядом этот человек. Снейп не шелохнулся, взирая на Домналла напряженно и с холодным превосходством одновременно, хотя последнее было, скорее всего, лишь блефом с его стороны. Зато Моубрей с неожиданной досадой проговорил: – Домналл, Северус — наш человек… – Наш человек? – переспросил Домналл, начиная приходить в бешенство. – А не тот ли это человек, который посоветовал нам этот ритуал? – Я сказал про тело в Таре и прах. Прах необходимо было захоронить в тисовой роще, – процедил Снейп, все так же продолжая удерживать ее, словно она собиралась броситься вперед. – Такая магия не терпит полумер. Домналл хмыкнул. – Как удобно! Не дать никаких четких указаний там, где без ваших услуг решили обойтись. – А я должен был? – на лице Снейпа заиграла настолько неприятная усмешка, что даже Гермиона невольно почувствовала кислый привкус во рту. – Я ничего вам не советовал, Домналл, просто упомянул о возможности, когда вы спросили… – Да вы!.. – невольно задохнулся судья от возмущения. – Вы сказали, что она должна принести смерть тому, кого любит, чтобы выздороветь! Грейнджер невольно пошатнулась и, если бы не Северус, наверное, упала бы. Он меж тем лишь обронил прохладным тоном: – Вы хотели совместить приятное с полезным. Кто я такой, чтобы мешать вам? Да и любила ли она его? Маниакальная тяга не равна любви. Кроме того, возможно, – тут Снейп пожал плечами, – вся ваша семья за все эти века просто злоупотребила вниманием этого… что бы это ни было. Домналл замолчал, тяжело, со свистом втягивая в себя воздух. Моубрей взволнованно переводил взгляд с одного мужчины на другого. – Ты, – Домналл вдруг снова обратил на Гермиону свое внимание, – в любом случае за все ответишь. Я тебя уничтожу. – Мистер О’Доннел, я не собираюсь избегать наказания. Я, наоборот, настаиваю… – Заткни свою девку, Снейп! Гермиона кожей ощутила, как выдержка Снейпа дала трещину, когда он выплюнул: – Так же успешно, как ты затыкал свою дочурку, О’Доннел? Лицо Домналла окончательно ожесточилось, в нем действительно проступило нечто звериное – видимо, именно так выглядела жажда крови. – Вы, нечестивцы, оба забыли, чья эта земля, – тихо прорычал он, – и что вы в гостях… Если считаешь нужным защищать ее, как жену, Снейп, то значит сам ответишь за неё… – О, Морриган, Домналл! – вскричал Моубрей, до этого напряженно наблюдавший за происходящим. – Опомнись! Северус никогда не давал повода усомниться в своей… Но, видимо, тот, о ком он говорил, был либо слишком на взводе, либо считал, что тактика его приятеля не эффективна, потому что оборвал говорившего, ядовито усмехаясь. – А ты уверен, судья, что тебе нужен такой враг, как я? – голос Северуса был пронизан угрозой, тогда как Гермионе начинало казаться, что действительность водит вокруг нее какой-то безумный хоровод. – Никто не дастся тебе в руки просто так, только в бою. А ты знаешь, кто я таков и чем был известен. И даже если тебе удастся меня одолеть тут… Исчезновение сразу нас обоих, – он посмотрел на Гермиону, – вызовет большой переполох. Марк, – теперь Снейп обратился к Моубрею, – я не угрожаю. Лишь призываю понять. Моубрей коротко кивнул, хотя и выглядел теперь разочарованным и подозрительным. То, как Снейп столь явно, все более и более демонстративно, ставил ее интересы над деловыми, все же, судя по всему, очень неприятно поразило его. Домналл О’Доннел все-таки замолчал, хотя его широкая грудь все так же бурно вздымалась, в то время как взгляд, теперь холодный и расчетливый, рыскал по лицам присутствующих. – Чем докажете, что все было, как она говорит? Профессор Моубрей пожал плечами. – Сыворотка правды? – Марк, – захохотал Домналл, качая головой, – мы оба в курсе, что этот сукин сын сумел решить этот вопрос в Греции! Я больше не верю ему. – Вы же судья, Домналл, – скучающим тоном протянул Снейп. – Должны разбираться! Осмотрите тело своей дочери, убедитесь, что на нем нет ни ожогов, ни порезов… Словом, никаких следов атакующих. А потом взгляните на нее, – он тыкнул пальцем в Гермиону, – и сравните. – Понимаете, в чем проблема, Снейп, – Домналл, копируя его издевательский тон, потер подбородок. – Мне дела нет, кто напал первым, кто кого пытал… Меня интересует лишь, убивала ли эта английская дрянь мою дочь или нет… – Так проверьте ее палочку, Мерлина ради! Палочку Кендры вы же сразу проверили. – А кто докажет, что вы мне не подсунете сейчас какую-нибудь палочку из тех, какие наверняка припасены у вас? – В документах Арана есть сведения о палочке мисс Грейнджер, да и вы сами прекрасно знаете все её свойства, Домналл. Домналл неопределенно хмыкнул. – Давай сюда, – грубо обратился он к ней через какое-то время, протягивая руку раскрытой ладонью вперед. – Живее. Гермиона оторопело взглянула сначала на него, потом на Снейпа. Последний кивнул ей. Не оставалось ничего, как отдать судье О’Доннелу, тут же сцапавшему артефакт, ее прекрасную волшебную палочку, ее верную спутницу, которая так замечательно служила ей. В крупных руках отца Броган древко из светлого орешника смотрелось чужеродно и казалось совсем хрупким. Тот небрежно вертел его меж пальцев, усеянных перстнями, и произносил какие-то проверяющие заклинания. Ей нестерпимо хотелось забрать палочку обратно, но Гермиона покорно ждала, хотя каждая секунда отзывалась в теле болью. Казалось, что она молча взирает на акт насилия родного ей существа, бездействуя. – Ну, положим, ничего серьезного, почти только щитовые чары, – осклабился Домналл, теперь поглаживая абсолютно гладкую, ничем не украшенную древесину. Его взгляд при этом не покидал лица Гермионы. – И палочка, да, мне знакома. Она не выдержала. – Я могу получить ее обратно, сэр? – Возможно! Он протянул ей древко, но, как только пальцы Гермионы коснулись его, тут же выдернул обратно. Раздался страшный (такой истинно страшный для ушей Гермионы!) хруст. – Нет! Обломки швырнули на пол, прямо ей под ноги. Грейнджер, превозмогая физическую боль, которая в этот миг казалась ничем по сравнению с душевной, кинулась их подбирать. В месте перелома торчал белый волос единорога. – А возможно, и нет. Гермиона едва ли не баюкала обломки в своих ладонях, в то время как на глаза снова набегали слезы, нестерпимо разъедающие своей солью рану на лице. – Радуйся, что это не твой хребет, девочка. Именно тогда к ней пришла настоящая злость. Злость, в первую очередь, на себя. Какой же наивной дурой надо было быть, чтобы надеяться найти здесь хотя бы каплю совести и правды. Северус был прав, теперь это было ясно, только вот она, сквозь боль и шок, всё еще владеющие ею (и даже, наоборот, кажется только нарастающие с каждой минутой), не могла до конца уяснить, в чем именно состоял его план. В любом случае, надо было помнить (чтобы не сойти с ума прямо тут, не стать подобием погибшей девушки, до которой, кажется, по-настоящему никому не было дела теперь), что главной основой ее решений было не позволить ему спускаться все ниже и ниже в этом пути, которому, кажется, не могло быть конца, если не пресечь все это прямо сейчас, одним волевым, ужасающим в своей резкости решением. – Я, на самом деле, хотел бы прояснить ситуацию, судья О’Доннел, – вдруг заговорил Северус тихим, почти шелестящим голосом. – Дабы наши ложные измышления не уводили каждого из присутствующих по пути самообмана и напрасных чаяний. Даже Моубрей взглянул на него слегка изумленно, а Домналл так вообще почти выкатил свои налитые сейчас кровью глаза, лишенные своего обычного хитрого прищура. – О чем ты, Снейп? – Ведь у нас, по сути, только два варианта, – ответил ему тот, сцепив перед собой бледные пальцы, с зажатой между ними волшебной палочкой. – Первый заключается в том, что вы решите требовать законного суда. В этом случае, конечно, вы будете использовать все свои козыри, чтобы выставить произошедшее как минимум превышением самообороны, – Северус вздохнул, выступая вперед, несмотря на свой тихий голос, довольно внушительный и зловещий. – Но ведь в Конфедерации сейчас уже не только ваши люди… Там рыщут ставленники Шеклболта. И им будет очень интересно выслушать ту правду, которая польется из уст этой молодой леди: о темномагических ритуалах, о недуге вашей дочери, который вы ото всех скрывали… О том, что произошло с Максимиллианом Берроузом… об убийстве Кириана Моубрея… – Об этом она ничего не знает, – осклабился Домналл с пренебрежением. – Ни о чем таком, что касается меня напрямую, эта девчонка не расскажет… – О том, что вы прибегли к темной магии, в надежде избавить Кендру от недуга, и незаметно для нее измазали пальцы дочери ядом, с отсрочкой реагирующим на Кириана? А после сотрудник Тары, якобы, случайно позволил им подержаться за руки при свидании? Да, был, конечно, и недостаток – разум и физическое тело подследственного поддавались разрушающему действию довольно медленно, и пришлось хорошенько поработать с его мозгами, чтобы убыстрить процесс, ведь допрос в присутствии британцев уже не получалось оттягивать. Но вы отлично справились! Все было рассчитано до минуты и выглядело так естественно и с нужным количеством драмы! Браво! После своей ядовитой похвалы он взглянул на Гермиону, и она в ужасе посмотрела на него в ответ – ее сознание ослабевало, и все еще тяжело было понять замысел Северуса: зачем он только что сделал ее еще более нежелательной для этих мужчин? Если только… Но прежде чем ее мысль успела оформиться, Снейп вновь обратил все свое внимание на Моубрея и О’Донелла, и Грейнджер снова потеряла нить собственных рассуждений. – Как видите, теперь она знает достаточно… И я могу точно сказать, что такая магия оставляет следы – ведь, в конце концов, это был яд, основанный на моих недавних разработках, – тут Гермиона вспомнила о зелье, которым он точно так же смазал ей пальцы в Греции. – А в Британии все отлично с волшебной экспертизой. – Ах ты, ублюдок! Тут же последовал выпад, и Снейп вскинул палочку следом, но Марк вновь вмешался, и голос его на этот раз звучал взбешенным. – Хватит! – с породистого лица, обычно казавшегося словно высеченным из камня, слетел весь налет несокрушимого самообладания. – Домналл, гриндилоу тебя задери! – процедил он сквозь зубы. – Держи себя в руках! А ты, Северус, – теперь его синие глаза вперились в Снейпа, – не испытывай пределы моего доверия. Взгляды двух мужчин встретились – холод вечной мерзлоты и черный огонь преисподней – и на губах Снейпа заиграла улыбка, которая вполне могла сойти за миролюбивую, если знать этого человека чуть хуже. И вряд ли Моубрей ею обманулся, но все равно пригласительно взмахнул рукой. – И прошу, продолжай. Каков же второй вариант? Тишина нарушалась только тяжелым дыханием Домналла О’Доннела. Сердце в груди Гермионы бухало так, что этот звук отдавался у нее в голове. Снейп заговорил: – Как видите, я умею собирать информацию, – он просто пожал плечами. – Именно поэтому до меня так хотел бы добраться Кингсли. Столько всего скопилось в этой голове, – кончик его палочки несколько раз легонько ударил по виску, прикрытому черными прядями волос. Он помолчал пару секунд, чтобы настоящий смысл его слов лучше дошел до присутствующих. – Второй вариант – это худший вид самосуда. Но тут проблемы – во-первых, я буду обороняться, и поверьте, тихо убить нас вам не удастся, а во-вторых, как я уже говорил, тяжело будет объяснить британским аврорам, куда делись сразу два небезызвестных британских волшебника. Не говоря уже о том, что у меня есть тайник на случай различных непредвиденных происшествий, и прячу я его куда лучше бедняги Макса, сейф которого Кириан так удачно обчистил после того, как повесил его. – Ты блефуешь, – хохотнул Домналл и повернулся к своему несостоявшемуся свату. – Он блефует, Марк. – Вы хотите проверить? – с холодным презрением удивился Снейп. – Я всего лишь предлагаю по достоинству оценить жест доброй воли этой молодой леди, которая предпочла сказать правду, – он кивнул в сторону Гермионы, а после обратился к профессору Моубрею: – Марк, ты знаешь, я надежен. Но не загоняй меня в угол. – Надежен? – Моубрей усмехнулся. – Я уже не уверен, есть ли среди людей, меня окружающих, хоть кто-то, о ком можно было бы так выразиться, Северус, – он улыбнулся ему, качая головой. – Зачем все это? Ради кого? – Не ради кого, а ради чего, Марк, – Снейп снова просто пожал плечами, затянутыми в черное сукно сюртука. – Я не терплю, когда мне угрожают или когда отказывают в совершенно разумных просьбах после всего, что я сделал. Взгляд Моубрея в ответ на эти заявления был тяжелым и испытующим. – Ты будешь встречаться с этой девушкой дальше? – Посмотрим! Удобно было держать ее тут, под рукой, но если это повлечет проблемы… Ты же знаешь, я всегда договороспособен. Домналл зарычал, вновь выходя вперед, своим массивным плечом буквально оттесняя Снейп в сторону. – Послушай, Марк, – он угрожающе держал узловатую палочку из грубо отесанного тиса прямо перед собой. Пространство словно наполнилось тихим гулом от магии, подпитываемой его яростью. – Еще одно словно со стороны этого твоего друга, – он повернул голову в сторону Снейпа, осклабившись, – и я убью и его, и его девчонку на месте… – Домналл, – судя по тону Моубрея, он начинал терять терпение, – в словах Северуса есть доля правды. Чего ты хочешь от девушки? – он едва бросил на нее взгляд, пока Гермиона жалась в углу, чувствуя себя все более и более слабой. – Посмотри на нее, оглянись! Она ведь запытана почти до смерти! Думаю, с учетом того, сколько времени мы тут теряем, ее рассудок будет поврежден безвозвратно… Ты ведь знаешь, чем страдала Кендра? Мы все это знаем! Северус всегда пытался помочь, не он виноват в твоих опрометчивых действиях, ведомых… – тут он замолк, после чего продолжил: – Скажи, чего ты хочешь? Суда? Тогда давай вызовем власти Конфедерации, как это положено, только боюсь, последствия действительно будут неконтролируемы. Убить их прямо тут? Дела изменились, Домналл. Времена изменились! Надо действовать с умом, с осторожностью. Ты знаешь, на какие вещи мне пришлось пойти, чтобы замять дело! Я принес в жертву тебе собственного племянника, чтобы утолить твою жажду мести. Но теперь, прошу, подумай над своими действиями. Ради общего блага, ради того, что осталось от твоей семьи. Лицо О’Доннела, лишь все более и более багровое от того, что говорил ему Моубрей, неожиданно потеряло часть своей жестокой непримиримости при его последних словах. Это странно было видеть, но неужели именно мысли о других своих детях заставили этого мужчину задуматься? Возможно, перспектива того, что Броган узнает всю правду, испугала его? Либо Моубрей был еще более превосходным психологом, которого можно было по манипулятивности, пожалуй, поставить в один ряд только с Альбусом Дамблдором. Реакции Домналла, они были… Да, ярость была подлинной, жажда отмщения действительно обуревала его, ведь была задета его гордость главы семьи, нарушена неприкосновенность крови… Но сколько в этом было подлинного отцовского горя? Гермионе было трудно судить, но, глядя в эти жестокие волчьи глаза, она видела скорее человека, у которого не было возможности отступиться, чтобы не уронить свой статус в глазах того же профессора Моубрея. А, значит, призывы последнего к его чувствам по отношению к другим членам семьи… Они словно давали О’Доннелу карт-бланш на уступки без потери достоинства. Судья О’Доннел тяжело сглотнул, медленно повернувшись к ней и Северусу. Гермиона цеплялась за рукав Снейпа, чувствуя, как подгибаются ноги. Он, стоя рядом, смотрел на судью спокойно, так спокойно, что она была уверена, что он окклюментирует. О’Доннел ткнул в нее пальцем. – Я желаю, чтобы ее напоили водой из колодца и вышвырнули за пределы этого острова немедленно. Я запрещаю оказывать ей какую бы то ни было медицинскую помощь. Опустите ее в колодец, и пусть выбирается с Крэба с пустой башкой, как знает. Гермиона почувствовала, как земля уходит из-под ее ног. Свершалось то, что всегда подспудно вертелось у нее в голове. Разве не это пророчил ей Северус еще в самом начале? – Хорошо, – она вздрогнула, когда услышала его голос: холодный и собранный. Взгляд, который он при этом устремил на судью, буквально полоснул того по лицу. – Но есть условия. – Какие, блядь, условия, ты… – Не стоит так выражаться, – Снейп предупреждающе вскинул палочку. – Я не потерплю такого тона. Удивительно, но, казалось, его полное самообладание оказывало почти парализующий эффект. “Все-таки столько лет службы у темного волшебника калибра Волдеморта – не стереть”, – с горькой иронией, к которой все же примешивалась и гордость, подумала Гермиона. – Вы принесете Непреложный обет о том, что не будете преследовать ни меня, ни мисс Грейнджер, чтобы отомстить нам, и не станете свидетельствовать когда-либо против нее о произошедшем, а сохраните все в тайне. Домналл свел кустистые брови на переносице. – Это… Снейп поднял бледную руку. – Это гарантии. Она потеряет возможность учиться здесь – попросту канет в безвестность. Ее ментальному здоровью будет нанесен непоправимый ущерб – вы ведь прекрасно знаете, как действует вода из колодца Огмы, не говоря уже о том, что уже сделала ваша дочь. И все это ради того, чтобы вы имели возможность расправиться с нами после в любой момент? Не держите нас за недоумков, Домналл. Тот заскрежетал зубами, однако кивнул. – Её надо вышвырнуть немедленно, после того как она примет воду, – теперь он говорил с Марком, казалось, больше не желая возвращаться к какому бы то ни было обсуждению со Снейпом. – И никому не говорить о том, что здесь произошло. Слышишь, Марк? Никаких официальных сообщений о ней. Пусть просто исчезнет, растворится. Держите ее подальше от моей семьи. От всех, с кем она общалась здесь! – он все-таки вновь посмотрел на Снейпа, по-прежнему абсолютно бесстрастного. – Если я узнаю, что эта девка вновь где-то рядом, никакие клятвы не удержат меня от того, чтобы поквитаться с тобой, Снейп! Ты ответишь за нее сам. Снейп казался абсолютно не впечатленным всеми этими угрозами, однако согласно кивнул. Гермиона могла бы прийти в ужас от этой перспективы; она уже чувствовала, как его липкие холодные щупальцы поползли вдоль ее спины, чтобы после добраться до сердца. Однако осознание, что это – цена того, чтобы Северус остался в стороне от совершенно грязных поступков, последствия каковых, как показывала практика, всегда настигали их… Цена за то, чтобы выполнить волю Белой леди… Все это наполняло ее каким-то блаженным оцепенением; она словно со стороны наблюдала за ситуацией, абсолютно безучастная к тому, что ее ждет. А ждала ее перспектива сначала пережить путь в глубины колодца, а после оказаться на негостеприимной земле острова Крэб в Атлантическом океане, будучи страшно ослабленной, раненой, абсолютно опустошенной, с мозгами, как когда-то говорила Броган, набекрень. Без волшебной палочки. Оставалось только надеяться, что смотритель Маллиган встретится с ней, чтобы помочь переместиться дальше. Дальше, что ждало ее дальше?.. Невольно Гермиона все-таки вздрогнула, повернув голову к Снейпу. Тот, видимо, жаждал ее потерянного взгляда уже давно – черные глаза сразу захватили карие – и в следующую секунду в голове Гермионы прозвучал его голос – прохладная ласка, дарящая спасение в этом море огня и боли: “Я найду тебя, у меня есть вода. Я позабочусь, чтобы тебе помогли”. Она благодарно улыбнулась, чувствуя, как сердце заходится от печали и благодарности. Он делал это только ради нее, закрывая глаза на вещи, которые считал ошибочными, даже глупыми. Он дико рисковал, он жертвовал буквально всем, чего добился за это время – в первую очередь, своей репутацией в глазах этих людей, от которых во многом зависел. Дамблдор внушал ему, будто Лили Эванс хотела бы, чтобы он искупал свою вину перед ней, выполняя всю самую грязную, страшную, опасную работу... Гермиона не знала, было ли это правдой по отношению к его мертвой любви, однако сама она в этом не нуждалась; она, скорее, страшилась подобного. Она не хотела, чтобы он зависел от этих людей еще больше, и именно поэтому сделала то, что сделала. Оставалось надеяться, что это – не было зря, и когда-нибудь он поймет ее мотивацию. Когда-то Северус в Австралии пришел в ужас и ярость от мысли, что ей ничего не нужно от него – не нужно его жертв – настолько привык быть полезным или даже использованным, настолько привык подтверждать свое право быть рядом денно и нощно… Как ему было объяснить, что ее любовь совсем не хочет этих жертв, что она с радостью освободила бы его, вручила бы ему ключи от всех дверей – беги!.. Что она даже готова пожертвовать собственным успехом, надеждой отыскать свое место в этом долбанном волшебном мире, если это значит для него – спускаться все ниже и ниже туда, откуда уже нет возврата, даже если это можно оправдывать жертвенным искуплением в ее честь. Она – не белоснежная лилия, цветок, олицетворяющий божественное начало, достойное поклонения; она – скорее, вереск – сила, стойкость и верность. *** Вокруг была давящая, сводящая с ума тьма, запах сырости и звуки воды - кап, кап, кап… Эти звуки, казалось, пытались разорвать ее перепонки. Ей хотелось вздохнуть побольше воздуха, потому что Гермионе начинало мерещиться, будто она задыхается, но ничего, кроме гнили, не заполняло ее ноздри… Это сводило с ума – она была словно нигде, словно никем. Кем она была? Как она тут оказалась? Куда спускалась? Это кошмарный сон? Один из тех снов, что снились ей постоянно в… Где они ей снились? Что это было за место? Её накрыла паническая атака, которая вызвала отголоски той боли, которая, казалось, навсегда затаилась под ее кожей, в ее костях, жилах с того самого дня в особняке Малфоев. Или это была новая боль?.. Слишком сильная, чтобы быть эхом застарелых травм. Агония, внезапно охватившая ее, была настоящим адом. Наверное, она уже умерла. А это – лишь туннель, ведущий на тот свет. У Гарри была платформа, а ей, как обычно, повезло меньше. Никаких поездов и задушевных разговоров, лишь темнота и одиночество. Изо всех сил она пыталась вспомнить, как оказалась тут, что бы это ни было… И все, что она смогла вспомнить – это трое мужчин, один из которых приносил клятву другому, в то время как третий скреплял Обет. Тот, которому клялись, посмотрел на нее перед тем, как ее подвели к чему-то, что могло считаться очень старым, даже древним колодцем… Его темный взгляд, горящий на бледном, восковом лице, был переполнен таким смертельным страданием, такой снедающей тревогой… Это был взгляд профессора Снейпа, и ей показалось, что он готов броситься вслед за ней. Все внутри нее буквально горело от страданий – и душевных, и физических. А после ее сознание померкло, и темнота, на сей раз спасительная, поглотила Гермиону окончательно. *** Небо было серым, таким низким, что, казалось, могло обрушиться на нее всей своей влажной свинцовой тяжестью. Чайки, сносимые ветром, беспокойно кружили на этом фоне, знаменуя приближение страшного шторма. Гермиона спиной ощутила песок и камни, и лежать навзничь здесь, на берегу, стало сразу же совсем неудобно. Однако сил, чтобы подняться, не было – ее сотрясала мелкая дрожь, а в рот будто натолкали тины. Испытывая невыносимую боль, сродни той, какая бывает после Круцио, когда очередная порция спазмолитика перестает действовать, оставляя тебя один на один с этим монстром с красными глазами, она все-таки села, подтягивая к себе ноги. Место показалось ей странным, хотя знакомым: старый приземистый коттедж и колодец рядом. – Мисс Грейнджер, – голос, немолодой и не старый, напугал ее, заставив тут же обернуться, – как вы? Она откуда-то знала этого мужчину в халате, расшитом звездами, и бархатном колпаке с золотистой кисточкой. Он смотрел на нее растерянно и тревожно и как будто не решался приблизиться. – Смотритель Маллиган? – прошептала она, не понимая толком, откуда пришло к ней это имя, и чего именно смотрителем является этот человек. – Где я? Мужчина прерывисто вздохнул. – На острове Крэб, мисс. Давайте… Я помогу вам, вот так, – он подошел к ней ближе, давая опереться на собственное плечо, более крепкое, чем могло бы показаться в силу его неопределенного возраста. – Пройдемте в дом, скоро будет буря. Действительно, море вдали исторгало из своей пучины грозные волны. Они поспешили в коттедж. – Я была здесь, когда… – Гермиона заозиралась, отмечая простую, но уютную обстановку. – Когда… Неясные вспышки замелькали перед глазами, но воспоминания были неуловимы. Это сводило с ума. Гермиона пошатнулась, ощущая подступающую тошноту. Маллиган тут же оказался рядом, усаживая ее на стул. – Я была тут, когда… Поступала в университет. Я поступала в университет? Собственный голос оказался надтреснутым, совсем слабым, с жалкой вопросительной интонацией. Смотритель Маллиган покачал головой. – Как же так?.. – его большие, совсем светлые глаза растерянно заморгали. Он выглядел очень печальным. – Вы куда хуже, чем мне обычно приходится видеть. Что же с вами случилось, мисс? Последний вопрос он произнес явно про себя, хотя и вслух. У Гермионы в любом случае не было для него ответов. Да он и не ждал их, поспешив к шкафчику, в котором оказались развешаны пучки трав, а в банках хранились какие-то снадобья. – Сейчас, сейчас… Он магией разжег огонь в камине и подвесил туда котелок. В бурлящую воду было закинуто что-то, чего Гермиона была не в силах опознать. Через какое-то время ей поднесли варево, пахнущее полынью и чем-то еще, таким же горьким. – Выпейте. У нее не находилось сил протестовать или допытываться, что это, поэтому Гермиона молча приняла кружку, принявшись делать мелкие глотки, чтобы легче было переносить терпкий маслянистый привкус. Дрожь постепенно покидала её, оставляя тело ослабленным. За окном между тем действительно началась настоящая буря. Казалось, даже крыша ходила ходуном. – Кто же явится вас встречать? – взволнованно поинтересовался Маллиган. – Обычно кто-нибудь обязательно приходит. Тот, кого университет уведомляет. Попросили же они кого-нибудь насчет вас? Он поспешно подошел к окну, стекло которого было залито ливнем. – Святая Бригита! Там такой шторм, а вы в таком состоянии! Кто-то обязательно должен прийти за вами! Да не оставит она вас!.. Гермиона обессилено покачала головой, не зная, что ответить на это. Кто – она? Ей казалось, что ее сознание начинало постепенно уплывать, и она ничего не могла поделать с этим, хотя и цеплялась за его край изо всех сил. Сидеть на стуле было слишком утомительно… Смотритель смотрел на нее в растерянности. В этот момент стук в дверь показался сравнимым с раскатом грома. Маллиган тут же подскочил к тяжелой дубовой двери, приотворяя засов, но не открывая дверь широко. – Она здесь? Голос был мужским, взволнованным и теплым. Таким родным. Маллиган закивал, впуская пришедшего. Рон Уизли, бледный и взъерошенный, оглядел обстановку и, когда увидел Гермиону, которая уже почти сползла со своего стула на пол, тут же кинулся к ней навстречу. – Гермиона! Объятия друга были похожи на вновь обретенный рай: как будто ее выбросило ужасным штормом на желанную твердь, оказавшуюся ничем иным как Эдемом. От облегчения Гермиона заплакала, а после во второй раз потеряла сознание. *** – О, Мерлин! Кто же это с ней сделал? Старческое лицо в белом чепце то и дело расплывалось пятном на фоне пылающего камина. Испуганный голос казался Гермионе очень знакомым, но назвать имя говорившего она не смогла бы. К пылающему лбу прижали влажную, пахнущую лекарствами тряпку, а потом ей помогли приподняться, чтобы влить в приоткрытые обветренные губы зелье. Прошли мучительные минуты, прежде чем тело перестала сотрясать крупная дрожь. Сознание уплывало, голоса рядом то приближались, то, наоборот, звучали словно где-то в отдалении. Кто-то, молодой мужчина, произнес: – Я не знаю, позвать ли Гарри. Он потребовал, чтобы пока только вы были в курсе… Как вы считаете, мэм? – Мне пока не удается связаться с Северусом, мистер Уизли… В университете что-то происходит, что-то непонятное… Давайте подождем, уверена, Северус свяжется со мной, как, по всей видимости, изначально и собирался. Какое-то время все молчали. – Он был таким… Я его никогда таким не видел, этого человека, – вновь заговорил… Рон? Вроде бы, его звали Рон. – На него было смотреть страшно, знаете… И Гермиона! Что эти ублюдки с ней сделали? – теперь явственно ощущался гнев. – Они ее пытали? Ее опять пытали Круцио?! Я должен сказать Гарри, мы немедленно должны… Эти уроды ответят… – Мистер Уизли! – Гермиона ощутила, что в комнате произошло какое-то резкое движение. Видимо, женщина бросилась к Рону. – Мы столько раз ставили под сомнение все, что он говорил и делал! Давайте хоть раз исполним его просьбу. Да, я сама в полном ужасе и смятении, но я верю Снейпу! Верю, что он никогда бы не причинил Гермионе вред. Давайте дадим ему время, о котором он попросил. Вновь воцарилось молчание. Наконец, Рон прервал его, и его голос звучал с мрачной решительностью: – Хорошо, директор. Я дам ему неделю, но если за это время ситуация так и останется непонятной, то, клянусь, я разберусь с этим сам, что бы это ни было. – Не сомневаюсь в вас, Рональд. *** Комната, в которой она находилась, чем-то напоминала ей гриффиндорскую спальню, только гораздо меньше – всего лишь полутораспальная кровать с алым балдахином, стены из голого камня, украшенные гобеленами с геральдическими львами, и огромный комод в углу, заставленный склянками и свечами. Единственное окно выходило на Запретный лес, сейчас, ранней весной, туманный и пока еще тихий. Она стояла у этого окна, ощупывая языком чуть шатающийся верхний зуб, который, видимо, просто не заметили, чтобы вылечить, и вглядываясь вдаль, где у самой кромки территории школы ютилась избушка Хагрида. Она хотела зайти к Хагриду, ведь так? Когда-то давно она хотела это сделать. Тогда, на свадьбе Рона и Лаванды, ей показалось, что теперь это хорошая идея, что она готова к этому. Что изменилось для нее тогда? Ведь она каждый раз так страшилась идеи посещения Хогвартса, боясь, что это окончательно ее сломает. Да, но в университете… Она училась в университете? Что за странная идея? Мысль приводила ее в смятение, но, между тем, Гермиона точно знала, что это правда. Она действительно училась в университете, на острове где-то в холодном море. В сознании всплывали тихие квадратные дворики, светлые низкие переходы, амфитеатры лекционных залов, где пахло деревом и олифой… Но ничего конкретного, сколь Гермиона ни силилась, она вспомнить не могла. Она даже не помнила толком, когда это было? В прошлом году? Или вчера? Или давно? Где она провела последние годы своей жизни? Думая об этом, она цепенела, в ужасе застывая на месте, как сейчас, когда наблюдала за тем, как дым из трубы хижины лесничего вьется тонкой струйкой на фоне бледного весеннего неба. Пальцы похолодели, а сердце гулко застучало о ребра. Ее прошиб холодный пот, и это, в свою очередь, спровоцировало очередной приступ. Гермиона схватилась за горло, чувствуя, как начинает задыхаться. Боль сковала ее конечности, выворачивая их, туманя зрение. Она кинулась к комоду, подслеповато шаря в поисках миорелаксанта. Однако склянки посыпались на пол, целые благодаря чарам неразбивания. – Дасти! Конечно, эльф из Больничного крыла отозвался в ответ на ее полузадушенный всхлип, тут же появившись в воздухе. – Мисс! – пискнуло существо. – Дасти мигом! Домовуха засуетилась, тут же находя нужное средство. Пара глотков, и способность дышать вернулась к Гермионе. Лежа на холодном каменном полу, который едва ли смягчал тонкий шерстяной ковер, Гермиона смотрела в темный потолок, не понимая, кто она, и как ей жить дальше. *** Ночами ее мучили образы. Каждый из них вызывал в ней разные чувства, – например, видение девушки, ее ровесницы, с темно-медными локонами, приятным лицом в форме сердечка и веселыми болотными глазами, дарило ей чувство неясной надежды, веры в лучшее. Зыбкое видение женщины, по красоте сравнимой с античной Селеной, напротив, рождало тревогу. Особняком стоял странный образ: нечто, казалось, перетекало из одного состояние в другое – величественная жрица становилась скрюченной ведьмой, а потом черты искажались, и перед Гермионой представал уродливый ребенок с жабьей ухмылкой. Но, кем бы не становилось это существо, Гермиона не могла не трепетать перед ним. Этот трепет и преклонение хоть и были близки к страху, но все же не имели ничего общего с тем животным ужасом и вместе с тем яростью, которую вызывали в ней раскосые янтарные глаза и черный шелк волос, ниспадающих вдоль тонкой спины некой высокой девушки, которую Гермиона ненавидела всем сердцем, хотя и жалела. Девушка бросалась на нее, пытаясь задушить, а после вновь и вновь всаживала в собственный живот кинжал, истекая кровью. Но все они – все, кто приходил к ней ночью – были лишь смутным сном, призраком, тенью. Она не могла ни рассмотреть их как следует, ни ощутить их натуру, ни понять, какое отношение они к ней имеют, хотя некоторые обрывки их фраз резонировали странным образом с ее собственными мыслями. Он, конечно, сильно отличался от всех прочих. Во-первых, тем, что она прекрасно знала, кто он такой. Во-вторых, ничей больше вид не находил в ней такого бурного отклика – каждый раз, когда он снился ей, Гермиона мечтала о том, чтобы суметь удержать, забрать с собой в реальный мир ощущение его рук и губ, его взгляд, скользящий по ее лицу и телу, чувство его присутствия рядом. Гермиона просыпалась в слезах, обычно не в состоянии больше заснуть, совершенно не понимая, что с ней, почему профессор Снейп теперь кажется ей самым родным человеком из всех, кого она знала. Со страхом она осознала, что не знает ничего о том, что с ним случилось. Он считался мертвым? Без вести пропавшим? Они искали его с Гарри… Она искала, а потом они с Гарри разошлись во мнениях на этот счет. О боже, и она ведь напоила Минерву Макгонагалл сывороткой правды!.. Она действительно это сделала? Да, в этом не может быть сомнений. И втянула в это Рона Уизли. И о чем ей удалось тогда узнать? Гермиона вскочила с кровати, чувствуя, как голова может буквально взорваться от мыслей, наводнивших ее. Не зная, как дождаться утра, она села на край кровати, принявшись раскачиваться взад и вперед. *** Утром она впервые оделась, как следует, в одежду, которую ей предоставили в Хогвартсе – простая мантия и ботинки. Впервые у нее возникла мысль о том, где все ее вещи? Она же, судя по всему, училась в каком-то чертовом университете? Не могла же она уехать оттуда ни с чем? Что с ней произошло? Кем она была? Кем-то вроде пережившего катаклизм? Ей нужны были ответы. К счастью, ее знания о Хогвартсе остались прежними. Без труда отыскав вход в башню директора, Гермиона все-таки остановилась, озадаченно взирая на горгулью. Она не знала пароля. Однако каменный страж сам пришел в движение, и ей оставалось только встать на ступеньку, ожидая, пока магия замка поможет ей подняться наверх. В кабинете Макгонагалл оказалась не только сама директриса, восседающая за массивным столом, взволнованная настолько, что очки слегка съехали с ее тонкого носа, но и доблестный аврор Гарри Поттер собственной персоной. Гермиона не смогла быстро разобраться, откуда в ней это чувство острого разочарования, возникшее при виде друга. Она даже потрясла головой, в надежде прогнать его, словно наведенный морок, но оно никуда не ушло. Гарри выглядел очень расстроенным, даже несчастным, однако, при этом – злым. Его волосы находились в таком же беспорядке, какой она помнила по школе, а аврорская мантия выглядела грязной. Он нетерпеливо шагнул ей навстречу. – Гермиона, как ты? Она инстинктивно отшатнулась, ошеломленная идеей о том, что даже не смогла бы как следует ответить на этот простой вопрос. Как она? Что о себе мог сказать человек, который не понимал, как очутился там, где сейчас находится? – Я… – Мисс Грейнджер! – Макгонагалл, видимо, решила прийти ей на выручку. Гермиона отметила, что глаза пожилой дамы выглядят покрасневшими. – Рада, что вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы выйти из комнаты. Чувствовала ли она себя достаточно хорошо? Отражение в большом настенном зеркале, которое Гермиона успела уловить, заставило ее пошатнуться – волосы были всклокочены, такого серого мышиного цвета, который она никогда у себя не помнила, а кожа буквально обтягивала лицевой скелет с запавшими глазницами. На щеке был шрам, который, к счастью, постепенно уходил под действием бадьяна. Но ее взгляд… Ее взгляд был мертвым. – Что со мной случилось? Да, жажда получить ответ на этот вопрос была единственным, что придало ей достаточно сил покинуть стены своего убежища. Гарри хотел было заговорить, но слова будто стали комом в его горле. Директор Макгонагалл вновь взяла ситуацию в свои руки. – Что вы помните про Аранский университет, Гермиона? Она что-то помнила, да. Сам факт того, что она училась в этом месте. Аранский университет… Кажется, оно действительно так называлось. Это был остров… Остров в холодном море. Невидимый остров. – Я была его студенткой, – произнесла она тихо, с полуутвердительной интонацией. – Почему я здесь? – Вас, по всей видимости, отчислили, – вздохнула Минерва и цыкнула на портреты директоров, среди которых пронесся ропот осуждения и удивления. – А как известно, по традиции этого места, студентам которых отчислили, стирают память. – Но за что меня отчислили? Вопрос повис в воздухе, прежде чем Макгонагалл нашлась с ответом. – Обычно об этом сообщают в документах об отчислении… Но, в вашем случае, ситуация необычна… Они даже не предупредили никого о том, что вас надо встретить. – Но Рон пришел за мной! – Ему о вас в частном порядке сообщил… один человек. Она пошатнулась, прижимая ладонь к лицу. Гарри тут же подхватил ее под руку, усаживая в кресло перед столом директрисы. – Мы во всем разберемся, Гермиона, – Гарри наклонился к ней, сжимая ее плечо. В его словах звучала непоколебимая вера. – Они хотели все замять, но, к счастью, им не удалось этого сделать… – Мистер Поттер, давайте пока не будем тревожить Гермиону всеми этими рассуждениями. Для нее главное – восстановиться физически… – Что со мной случилось помимо стертой памяти? – она вскинула голову, обводя их обоих взглядом. – Я знаю все эти симптомы. Меня пытали? Круцио? В глазах Минервы все-таки заблестели слезы, в то время как Гарри, поколебавшись мгновение, кивнул. – Да. Гермиона поджала губы, посмотрев на сцепленные перед собой руки с обломанными ногтями. Она помнила, как долго болела после первого раза. Последствия были ужасными, преследуя ее уже в мирное время. Она не знала, что было после, в последние годы, удалось ли ей восстановиться в достаточной мере, но в любом случае пережить пытки повторно… Могла ли она надеяться вновь когда-нибудь называться хотя бы относительно здоровым человеком? – Где моя палочка? Оба присутствующих лишь в растерянности пожали плечами. – Что случилось с профессором Снейпом? – задала она вопрос, изводящий ее не меньше того, который она задала самым первым. – Он ведь жив, не так ли? – Да, он жив, – осторожно признал Гарри. – Он преподавал в этом университете. Ты не помнишь? Гермиона зажмурилась. Не то чтобы она не помнила. Сам факт не вызвал у нее никакого удивления. Но опять-таки, никаких особых подробностей, казалось, не всплывало в ее голове. – Лишь совсем смутно. Однако подтверждение ее догадки накрыло ее мощной волной облегчения. Он жив! Северус действительно жив! В ту же секунду она смутилась, назвав его по имени в своих мыслях. Северус? Так странно. – Профессор Макгонагалл, – обратилась она к директрисе. – Еще раз прошу прощения за то, что я сделала. Мне нужно было знать. Мне всегда нужно было знать это. Минерва кивнула. В ее уставших глазах было истинное понимание. Гарри же выглядел совсем сбитым с толку. – О чем ты? Гермиона поднялась на ноги. Ей нужно было в библиотеку. Она взглянула сначала на Гарри, потом на Минерву. – Расскажите ему об этом, пожалуйста, – в ее голосе была мольба; у нее не было сил сделать это самой, но она хотела, чтобы он знал. И пусть Рон тоже простит ее, если сможет. Она перевела взгляд на другого своего товарища: – А ты найди меня в секции о ментальных искусствах, если потом захочешь поговорить. Более не задерживаясь, она поковыляла в сторону выхода, слишком уставшая, чтобы нормально попрощаться с директором, как того требовали приличия. Оказавшись среди величественных сводов книгохранилища Хогвартса, с его узкими коридорами, образованными стеллажами книг, и укромными уголками, Гермиона поняла, что впервые с момента своего прихода в сознание почувствовала себя в относительной безопасности. Был разгар занятий, поэтому студентов здесь не было, только мадам Пинс, взглянувшая на нее так, словно увидела привидение. Гермиона кивнула женщине в знак приветствия и прошмыгнула в один из отсеков, собираясь передвигаться в библиотечных проходах между ними, чтобы привлекать к себе как можно меньше внимания. Она искала информацию об Аранском университете, но нашла лишь самые общие факты – невидимый остров в Ирландском море, древняя история, количество факультетов (на каком она училась? Почему-то Гермиона была уверена, что это был факультет права), очень сложное поступление, целая плеяда выдающихся выпускников, запрет на разглашение информации под угрозой отчисления… Как она вообще смогла в это вляпаться? Собственная мотивации как будто не была для нее тайной, однако теперь ей словно трудно было до конца осознать всю цепочку своих рассуждений. Следующим был раздел о чарах памяти. Гермиона не была знатоком ментальных искусств, но была уверена, что вторжение в чужую память всегда имело последствия, и то, что происходило с ней, мало напоминало Обливейт – об этом заклинании в свое время она прочитала все, что смогла найти. Эта мысль натолкнула ее на казавшиеся странными воспоминания – мама с папой, она и профессор Снейп проводят время среди экзотической природы. Они с мамой режут овощи, а отец со Снейпом стоят около гриля. Гермиона заморгала, продолжая листать пожелтевшие страницы книги скорее просто механически. В ее душу начали закрадываться страшные, леденящие кровь подозрения. По крайней мере, они должны были быть таковыми, но, на самом деле, Гермиона не испытывала того ужасного возмущения, которое должна была. При мысли о Северусе Снейпе ее щеки невольно потеплели, а сердце затрепетало. Возникло понимание, что, увидь она его прямо сейчас, и ей было бы очень трудно удержаться от того, чтобы не броситься ему на шею. Все ее сны начали обретать куда больше смысла. Гермиона тяжело навалилась на читательский стол, уперевшись в крепкое дерево кулаками. Голова начинала кружиться – видимо, даже такое небольшое исследование отняло у нее слишком много сил. Ладно, скоро она закончит… Только пролистает вот эту монографию. Научный труд привлек ее внимание своим названием: “Роль зелий и волшебных субстанций в трансформациях памяти”. Наверное, это напомнило о профессоре Снейпе. Автором книги оказался некто Игнацио Фарнезе. Это имя на первый взгляд ничего ей не говорило, однако какая-то нить воспоминаний, казалось, тянулась вслед за этим. Головная боль усиливалась, и начиналась тошнота, а это значит, новый приступ затаился где-то поблизости. Пора было убираться отсюда, но мысли Гермионы слишком захватили ее, мелькая, подобно вспышкам ярких огней перед ее внутренним взором. Сначала пришло воспоминание о Пизе. Лишь обрывки – она то и дело теряла нить их разговоров, – но некая картина продолжала складываться почти против ее собственной воли. В чем заключалась проблема? Почему они со Снейпом обсуждали возможность остаться в Италии? Она сказала, что любит его… А после – сухой и короткий поцелуй в висок от человека, которого она никогда не могла уличить в особой тактильности. Всегда эти ряды многочисленных пуговиц, туго завязанные шейные галстуки, плотная черная ткань сюртуков и мантий, вечно грязноватые волосы, свисающие вдоль узкого лица… Их дни в Тоскане, полные нежности и страсти, его нагое тело напротив ее собственного… Гермиона зажмурилась, чувствуя, как жар становится практически невыносимым. Запрокинув голову назад, она боролась за собственное дыхание. – Гермиона! – тихий окрик заставил ее покачнуться. За спиной стоял Гарри, с подозрительным видом вглядывающийся в ее лицо. Наваждение, казалось, отступило, однако она пока не рискнула бы воспользоваться собственном голосом. – С тобой все в порядке? Гермиона кивнула. Гарри на мгновение вновь показался напряженным, однако после глубоко вздохнул, а его плечи опустились. Он прошел вперед, садясь на край стола, засунув руки в карманы и глядя куда-то вниз на собственные тяжелые ботинки. – Макгонагалл мне все рассказала. Гермиона кивнула. – Да, – пришло запоздалое осознание, что всё когда-то толкнувшее ее на этот кошмарный шаг теперь кажется совсем далеким. Да, она была виновата, это было ужасно, но сказать ей уже было нечего. Пусть просто знает. – Да, – повторила она, переминаясь с ноги на ногу. – Извини. Гарри хмыкнул, глядя на нее искоса. – Извиняться надо перед Макгонагалл, но она, кажется, уже давно простила вас. Рон… – он вздохнул, качая головой. – Хотел бы я сказать, что он козел, да не могу. На этот раз он не бросил тебя. – Не надо его ни в чем винить, прошу! – Я и не собираюсь, говорю же! – огрызнулся Гарри, зеленые глаза сверкнули. – Ты… Я уже мало что понимаю, Гермиона. Поэтому, конечно, не в праве кого-то винить. Вот только, ты видишь меня каким-то врагом. Даже сейчас, когда не должна толком ничего помнить, смотришь волком. Но в итоге… В итоге все случилось именно так, как я и предполагал, – он тяжко вздохнул. – Ты рассчитывала на Снейпа, положилась на него… И, видит Мерлин, я очень надеюсь, что не зря. Он сказал мне, что у него есть средство для тебя, что он вернет тебе память. – Он придет ко мне? При этой мысли она почувствовала, словно в этом океане бесприютности, в котором она плавала все эти дни, забрезжила надежда, подобная огням маяка. Гарри странно посмотрел на нее. – И тебя даже сейчас интересует только это? Я сказал, что у него есть средство, которое вернет тебе память. Какая разница, придет ли он сам? – Ты не понимаешь… Она и сама не понимала, но при этом, казалось – знала. Это должно было сводить с ума, но по факту было единственным, что еще удерживало ее на плаву. Она бы никогда не поверила раньше, что понимание и знание могут быть так далеки друг от друга. – Куда уж мне! – Гарри невесело фыркнул. – Ладно, – из его груди вырвался очередной вздох. – Ты только не переживай. Придет твой Снейп, – кисло добавил он. – Думаю, через пару-тройку дней объявится.