Северный ветер больших перемен

После того как все сначала замерли, словно оцепенев – после ужасной, давящей на барабанные перепонки тишины – все разом задвигались и заговорили, пытаясь навязать свою волю остальным. Все, кроме Северуса, отступившего в тень, и Гермионы, застывшей на месте, с ужасом взиравшей на некогда подвижное и привлекательное лицо Кириана Моубрея. Рот мужчины был теперь уродливо раззявлен, с этой все еще пузырящейся пеной в его уголках. – Это не сойдет вам с рук! – Карагианис обернулся к остальным, в бешенстве вращая своими темными глазами. – Ваши колдомедики… – Довольно пустых обвинений и таких же угроз, – предупреждающе прервал его О’Доннел. – Дежурные колдомедики – работники колдомедицинского корпуса конфедерации. – Будет экспертиза, она все и покажет, – в свою очередь Гарри, пришедший в себя, не собирался давать в обиду своего ментора. – Ирландская сторона теперь не в лучшем положении. – Позвольте! – судья как будто впервые за этот день удостоил Поттера своим вниманием и произнес с глубоким презрением в голосе: – Это в вашей стране Пожиратели смерти и им сочувствующие сбегают из-под стражи, и на ваших допросах умирают обвиняемые. Пока делом занималась исключительно Ирландия, следствие проходило без происшествий, в штатном режиме. Гарри сжал челюсти, прежде чем процедить: – Отсюда никто не выйдет, прежде чем мы всё не осмотрим. – “Мы” – это кто, юноша? – Вергара вышел вперед, бледный, как моль, и ужасно неприятный. – Сюда уже вызван наряд ирландской службы правопорядка, которая всем и займется. У вашей маленькой компании нет такого статуса, который позволял бы проводить сегодня осмотр места происшествия и трупа. Конечно, все мы дадим показания. И вы, – он окинул Поттера и греческого аврора издевательским взглядом, – тоже. Вот ваша роль здесь на сегодня, и никакая другая. Спор, конечно, продолжился. Они всё напирали друг на друга, почти откровенно оскорбляя. Гермиона чувствовала, как ей начинает не хватать воздуха. Снейп взял ее под руку и потянул в сторону стоящего стула. – Сядь. Ей казалось, что она лишь механически переставляет ноги. Он усадил её, нажав на плечи, сам встав чуть сзади, сбоку, как темная тень, которая стерегла ее покой. Гермиона заметила, как Карагианис полоснул по их паре взглядом. К этому моменту в допросную действительно прибыл наряд местных авроров. После протокольной установки личностей всех присутствующих их сопроводили в коридор под конвоем, дожидаться дачи показаний. – Этим дело не закончится, мисс Грейнджер, – неожиданно обратился к ней Карагианис, выглядывая из-за плеча Марка Моубрея, когда они все, даже судья О’Доннел (на лице которого застыло выражение кроткого смирения, совершенно дикое для него), встали вдоль стены. – Эти все, – он обвел пальцем остальных, – говорят, что убийство произошло из-за запрещенных к свободному обороту ингредиентов, которыми племянник Моубрея торговал на пару с Берроузом… Хорошо, ладно... Но что тогда вы делали у Ламбриноса? Деметрос рассказал нам, что вы, якобы случайно, пересекались с Кирианом в его теплицах… Гермиона ощутила, как всё в ней наливается медленной, холодной ненавистью. Сколько можно было всё это терпеть? Всё это было невыносимо, этому всему не было ни конца, ни края. Чувствуя руку Снейпа на своем плече – тот, видимо, хотел сдвинуть девушку в сторону, чтобы самому ответить греку – она скинула ее одним коротким движением, подаваясь вперед. – У Деметроса Ламбриноса я в тот день побывала исключительно случайно, по просьбе своего друга-герболога. Невилл Лонгботтом, – она с насмешкой посмотрела на Поттера, застывшего на месте и как будто желающего в данный момент слиться со стенкой. – Тебе, Гарри, это имя что-то говорит? Может, ты и Невилла начнешь во всем подозревать, раз не вышло использовать в качестве своей ищейки? – конечно, аврор Поттер сразу понял, на какой случай она намекает. А Грейнджер вновь обратилась к Карагианису, цедя сквозь зубы: – Вам действительно нужно работать лучше, Картерий, а не ходить кругами по ложному следу, пока вокруг творится такая неразбериха. И если вы не отцепитесь от меня, я вам обещаю, что я всё сделаю, жизнь положу, если понадобится, чтобы ваша вновь чудом воскресшая карьера пошла прахом уже окончательно. Если это и был блеф с её стороны, то ярость сделала его убедительным. Карагианис вздернул седую бровь, но не стал комментировать эту вспышку, что само по себе было большим облегчением. Гермиона сглотнула ком в горле, ощущая, что ее начинает трясти и буквально подташнивать от волнения. Перед глазами вновь появились ужасные последние минуты Кириана Моубрея. Была ли и она в этом частично виновата?.. Удастся ли ей когда-нибудь вновь дышать полной грудью? Их вызывали по очереди, а отпускали достаточно быстро. Вопросы были чисто дежурными, и хотя Гермиона чувствовала, что во рту у нее пепел, а в душе – абсолютная пустота, отвечала она на них четко и собранно. Снейп, молчаливый, дожидался ее возле дверей, верхняя часть которых была застеклена, что позволяло ему наблюдать происходящее в коридоре. К этому моменту Гермионе казалось, что она существует на полнейшем автопилоте. В голове набатом стучала лишь одна мысль — поскорее очутиться на серо-зеленой, уже припорошенной в этом году первым снегом, земле Инишрунды. – Гермиона, стой! Она вздрогнула, не желая оборачиваться на этот до боли, до слёз в усталых глазах, знакомый голос. В отличие от Снейпа, идущего рядом, тут же резко развернувшегося на каблуках так, что черная мантия в отточенном годами движении сначала взметнулась, а потом обвилась вокруг его ног, стекая вниз чернильным пятном. – Один вопрос, – зеленые глаза настороженно оглядели Снейпа, прежде чем остановиться на ней, на той, к кому он обращался. – Ответь только, о какой Норме говорил Кириан? Хотя бы это ты можешь для меня сделать? Гермиона чуть не рассмеялась. Ох, Гарри! Ох, чёртов сукин сын! Умел же он, все-таки, иногда смотреть в самую суть! Как жаль, что именно на этот вопрос она для него ответить как раз-таки точно не могла. Она ощутила, как Снейп рядом с ней вздрогнул от гнева. Взгляд его из скучающего превратился в острый, лицо приняло непримиримое, почти кровожадное выражение. – Боитесь, что вам больше не представится возможности задавать ей свои вопросы, не так ли, мистер Поттер? После сегодняшнего-то фиаско... – осклабился он. – Отцепитесь от неё. У вас же есть я. Мне вы пока можете задавать любые вопросы каждые два месяца. К некоторой чести Гарри, он не стал срываться в ответ, лишь окинув Снейпа долгим взглядом, прежде чем вновь заговорить с ней: – Гермиона, если, а точнее – когда, ты будешь готова заговорить, я буду готов слушать и слышать. Знай это! Что она должна была ответить на это? Даже простой кивок казался чрезмерным, особенно, когда Северус был рядом. – Пока, Гарри, – произнесла Гермиона, на миг прикрывая глаза, не в силах наблюдать перед собой это измученное тревожное лицо, в котором было сейчас столько сожалений и этой его, все-таки ужасно раздражающей, пытливости. Словно он, блядь, желал заглянуть в ее душу. Они со Снейпом двинулись дальше, по бесконечным коридорам, которые, казалось, наступали на нее со всех сторон. Гермионе чудилось, будто они находятся в лабиринте. Перед внутренним взором все смешалось – мертвый Кириан, оскорбительное поведение Карагианиса, его слова о том, что она может стать причиной смерти пусть дрянного, но все же человека… Гарри со своими вечными попытками спасти ее душу и в то же время использовать ее… Её персональный чертов Дамблдор! Хорошо, что в поле ее зрения оказалась дверь в уборную, потому что приступ тошноты, сначала слегка подкатывающей, а потом почти невыносимой, оказался безжалостен. Она кинулась к кабинке, чувствуя себя так, словно собирается вывернуться наизнанку, исторгнуть из себя то немногое, что успела съесть в здешнем буфете. Прохладные пальцы убрали волосы с висков, удерживая их на макушке. Снейп позволил опереться на себя, поскольку Гермиона не сразу нашла в себе силы разогнуться. – С тобой всё в порядке? – уточнил он очень, очень напряженно. Гермиона, пошатываясь, взглянула на него, стыдясь своего вида, но не в силах сейчас превозмочь слабость. Он испытующе всматривался в ее лицо. – Не беспокойся, – пробормотала она, теперь уклоняясь от прямого зрительного контакта и протискиваясь из кабинки обратно, – я не беременна. Уж до такой мелодрамы мы не будем опускаться. Это стресс, видимо. Около умывальника их встретила какая-то дама, отшатнувшаяся в сторону при виде Снейпа, внезапно появившегося вслед за Гермионой в своей обычной угрожающей манере. И хотя даме все-таки хватило смелости неодобрительно цокнуть, после одного лишь ответного взгляда Северуса она предпочла ретироваться, поджав губы и глядя с осуждением теперь на Грейнджер. Гермиона плеснула себе в лицо холодной водой, в зеркало наблюдая за тем, как ее любовник хмуро оглядывает ее. Ей было немного неловко за свои последние слова – возможно, они показались ему грубыми. Но его вид там, в туалетной кабинке, явно выдавал смятение… Да и она сама едва ли была сейчас способна хорошо управлять своими скачущими мыслями и речами, грозившими стать бессвязными в любой момент. Надо было уходить отсюда, и как можно скорее. *** Гермиона опустила свою работу по сравнительному анализу правового положения маглов и магов в Ирландии на рубеже 16-17 веков в почтовый ящик профессора Араоса, где та исчезла, чтобы появиться, как знала Гермиона, на профессорском столе секундой позже. Пора было спешить на выступление приглашенного в рамках их новой программы лектора – сегодня перед ними выступал никто иной, как глава волшебного Банка Ирландии. Гермиона была благодарна за такую возможность отвлечься. – Привет, – Броган поправила сумку на плече, выглядя необычно притихшей после всего, о чем Гермиона поведала ей на днях, вернувшись из Тары. – Давно ждешь? Они встретились рядом с лекторием, обе бледные и невыспавшиеся этим ранним декабрьским утром. Гермиона лишь мотнула головой, не имея душевных или физических сил даже на короткий диалог. К счастью, Броган все было понятно без слов. Когда выступление господина средних лет, одетого как джентльмен георгианской эпохи и фокусник-иллюзионист одновременно (все-таки волшебная мода не переставала поражать её своей эклектикой до сих пор) подошло к концу, Броган толкнула ее в бок, прошептав: – Хочу тебе кое-что рассказать. Ты никуда не спешишь после лекции? Гермиона никуда не спешила, поэтому они решили посетить кафетерий, в котором Грейнджер так любила брать себе кофе во время работы у Ньюман. Обхватив свои кружки с кофе, девушки уселись за круглым столиком в самом углу. – В общем, – Броган шмыгнула носом, на редкость растерянная, как будто в чем-то неуверенная, – мне стало известно… что Кендра навещала Кириана в тюрьме за два дня до… произошедшего. Информация не показалась Гермионе шокирующей, хотя, конечно, совсем обычной тоже не была. Неужели Домналл не воспрепятствовал этой встрече? Гермиона пытливо взглянула на подругу. – Откуда ты узнала об этом? – Пинси, – Броган скривила пухлые губы в смущенной полуулыбке. Гермиона на миг задумалась, вспоминая. – Твоя эльфийская шпионка? О’Доннел тряхнула головой, подтверждая ее слова. Стоило ли озвучивать ей свои мысли? Но Броган опередила вопросы Гермионы. – Это странно, да? Я к тому, что уверена, что от Кендры старались держать происходящее по большей части в тайне… И даже если она узнала… Это очень странно, что папа допустил эту встречу, учитывая… всё. – Кендре известно о его смерти? – поинтересовалась Гермиона, у которой всё произошедшее до сих пор не укладывалось в голове до конца, а новые знания только еще больше путали. Если Домналл знал о том, что готовится для Кириана, мог ли он дать дочери попрощаться? Такая сентиментальность с ним совсем не вязалась. А Броган подобные идеи и вовсе не могли прийти в голову, учитывая, что основная причина конфликта жениха Кендры и её отца была ей неизвестна. – Даже не знаю, – голос Броган звучал тихо и как-то испуганно. – Раньше я бы сказала, что от неё постараются всё держать в тайне, учитывая ее нынешнее состояние. Но то – раньше, а теперь… я уже ничего не знаю. Редко, когда Гермиона могла быть с ней столь единодушна в своих оценках. *** Было совсем темно, а с моря дул злой и колючий ветер, принося с собой ледяные брызги, которые впивались в лицо, словно крошечные, но острые иглы. Однако дома им не сиделось, словно уют гостиной гнал их прочь, на безлюдную этим поздним вечером в начале зимы набережную. – Ты знал об этом факте? – магия облегчала общение, иначе грохот волн и завывания ветра уносили бы их голоса с собой, не давая и шанса перекричать себя. Гермиона посмотрела на Северуса, кутаясь в свою мантию из толстого твида в тонкую сине-черную клетку, натянув поплотнее на голову вязаный снуд. Он взглянул на нее в ответ, его волосы, как и полы тяжелой черной мантии, драматично трепал ветер – он, в отличие от нее, полагался в вопросах тепла в основном на магию, исключая использование головного убора. – Знал, – кивнул Снейп, имея в виду свидания Кендры с Кирианом. – Хотя Марк мне, конечно, не рассказывал. Гермиона кивнула, больше самой себе, нежели ему. Как так совпало – британской команде авроров – на счастье, а ей с Северусом – на беду, что следующая встреча Снейпа и Гарри была назначена аккурат через два дня после произошедшего в Таре? Злая насмешка судьбы, не иначе. У Снейпа даже не было времени прийти в себя, и хотя он усиленно делал вид, что ему все нипочем и произошедшее никоим образом его не затронуло, Гермиона видела – по залегшим под глазами теням, профилю, ставшему еще резче, по тому, как он, задумавшись, потирал подушечкой большого пальца костяшку указательного, – что и на нем это все отразилось совсем не лучшим образом. Странно было бы, если бы Гарри и Кингсли не насели на него с двух сторон. Причем Гарри, по признанию Снейпа, был куда как более лоялен (если это слово, конечно, вообще было применимо к ситуации). Его все так же интересовала личность загадочной Нормы, как будто Поттер предчувствовал, что кончик нити от этого клубка может держать в руках именно эта женщина. Зато Кингсли отличился, пространно рассуждая на тему старых долгов и вынужденных мер, вполне прозрачно намекая на то, что продление надзора может оказаться досадной необходимостью. – Если они примут такое решение, то выход будет только один – засесть в этом университете, пользуясь его автономией и особой юрисдикцией. И протекцией Марка, – тон Северуса был очень кислым, как и выражение лица. – Акт еще необходимо принять, – с горячностью заявила Гермиона. – Пока закон говорит о пресекательном сроке такого статуса, как надзор… – Да, Визенгамот может не согласиться. У его членов традиционно, как известно, нередко иной взгляд: не такой местами прогрессивный, – сплюнул Снейп с отвращением, – а местами попросту популистский, как у команды министра… Все знают об этой негласной борьбе за власть между старейшинами и исполнительным аппаратом… Конечно, в нашем случае весь секрет лишь в том, что среди членов Визенгамота слишком многие в родстве с осужденными. В дальнем или не очень. Гермиона удрученно закусила нижнюю губу. – Но происходящее может склонить чашу весов… Уже второй побег за короткое время… Снейп закатил глаза. – И чем поможет в этом случае продление надзора? – Удивительно, что именно ты, Северус, пытаешься найти во всех их действиях логику, – Гермиона невольно коротко рассмеялась, заглатывая холодный воздух, оседающий, казалось, солью прямо на языке. – Для меня она не всегда очевидна. Чего они вообще добьются, продлив надзор… – Надеются, что у меня сдадут нервы, – Снейп пожал плечами. – Или у кого-то другого. Не только я держу оборону, оставляя информацию при себе. В ближайшее время они могут даже привлечь кого-нибудь в качестве подозреваемого, блефуя… Кого-то, на кого, на самом деле, у них нет ничего особенного, но кто может начать суетиться и сдавать остальных. – Но с тобой они боятся так поступить, потому что ты можешь разозлиться окончательно и засесть здесь? Снейп коротко кивнул. – Но… как это будет сочетаться с обязательствами в Австралии? – прошептала Гермиона так тихо, что не думала, что он услышит ее слова, произнесенные в темноте ночи под грохот волн. Она так сильно ненавидела всю эту ситуацию, себя… за то, что втянула его в подобное! Так смешно: Снейп постоянно травил себя мыслями о том, насколько сильно ей может мешать их связь, каким это будет ярмом для нее… Неужели он не видел, что ярмом стала для него она? Ведь это было очевидно. Конечно же, он ее услышал. И ответил с невозмутимостью, которая заставила ее сердце перевернуться в груди от восхищения, признательности и щемящей нежности: – Мне нужно будет поговорить с Марком, обсудить… какие варианты есть с точки зрения особого статуса и так далее… Он-то в этом эксперт, – он усмехнулся, взглянув на нее, и в выражении его лица читалось лукавство, как будто они обсуждали некий занятный фортель, который собирались выкинуть, и ничего серьезнее. – В совершенно официальном перемещении по миру в то время, пока англичане точат на тебя зуб, имею в виду. – Ирландия подавала ноту протеста, и тогда, – она имела в виду дела давно минувших дней, – и сейчас. – Когда-то он говорил мне, что существует возможность приобретения волшебного гражданства Ирландии для меня. В то время я не хотел так сильно упрочнять нашу с ним связь, но теперь… Я подумаю. – И что он потребует с тебя за это? – Гермиона боялась даже представить цену подобной услуги. Внутри нее все похолодело, а сердце застучало сильнее, и вовсе не от надежды на лучшее. – Проблемы надо решать, Гермиона, – изрек Снейп, и она почувствовала в нем мрачную решимость и глухое недовольство, с которым в этот вечер (или почти уже ночь) у нее просто не было сил иметь дело. – Так или иначе. *** Так или иначе, но декабрь, который для них был в этот раз месяцем всех этих мучительных раздумий и неприятных безрадостных разговоров, постепенно, но неумолимо затягивал всех в свой предпраздничный хоровод. Памятуя о том, каким выдалось прошлое Рождество, Гермиона не стала откладывать и уже седьмого числа нарядила в профессорском коттедже большую, раскидистую ель, чьи пушистые колючие лапы отливали голубоватым глянцем в свете камина. Снейп не участвовал в процессе, да Гермиона и не собиралась его втягивать, но согласился присутствовать рядом, устроившись со своими бумагами за журнальным столиком и время от времени кидая на нее долгие задумчивые взгляды, когда был уверен, что смоляные пряди волос надежно его скрывают. И Броган все же удалось ее вытащить на рождественскую ярмарку, за что Гермиона была ей, на самом деле, благодарна. Они отправились впятером (она, Броган, Пшемик, Луна и Невилл), как в старые добрые времена, но в какой-то момент разделились – Луна каталась на карусели, презрев все условности, а Невилл с Пшемыславом решили побродить по книжным лавкам. Гермиона с удовольствием присоединилась бы к мальчикам, но Броган утянула ее дегустировать довольно крепкий здешний грог, в котором было куда больше рома, нежели воды или сахара. Подруга повисла на плече Грейнджер, вовсю надрываясь, пока напевала слова старой ирландской песни: – Все отдам я за грог, веселый добрый грог, Все за табак и за пиво, Все потрачу на друзей, на напитки и блядей И опять уйду я в море за нажи-и-и-ивой. Гермиона лишь покосилась на нее, с осуждением поджимая губы и качая головой. Броган засмеялась в ответ. – Всё-таки ты такая англичанка! – она игриво ущипнула ее за бок и продолжила: – Где мой картуз, любимый мой картуз? Пропит мой картуз безвозвратно… Был дырявым он малек, был оторван козырек, Я отдал его ну почти что за беспла-а-а-атно. – Броган, умоляю, потише… – зашипела Гермиона, но все-таки не сумела сохранить приличествующее выражения лица, начав кусать губы. – Давай все же… – Где моя жена, сварливая жена? Пропита жена безвозвратно… Табуретом оглушил и немного придушил, И отдал ее совсем я за беспла-а-а-атно… – О боже! – не выдержав, Гермиона захихикала, прикрывая рот ладонью, но смех быстро оборвался, когда они врезались во что-то твердое. – Простите… Первым в глаза бросился черный цвет, разбавленный парой кипенно-белых деталей, а после – такое знакомое узкое и бледное лицо, на котором сейчас играла ухмылка. – Сэр, – закончила Гермиона запоздало свои извинения. О’Доннел рядом сдавленно рассмеялась, прячась за ее плечо. – Я вижу, дух Рождества обуревает вас, мисс Грейнджер, мисс О’Доннел, – произнес он, цедя слова, будто снизошел до них с высот собственной безупречности. – А еще, желание припасть к… дарам здешних заведений. – Это вы так называете… – Броган, – шикнула Гермиона, тесня Броган назад. – И вам, профессор, сэр, доброго дня и хорошей прогулки. – И вам, мисс Грейнджер, – Северус кивнул головой, после чего она с Броган протиснулась мимо него к крыльцу старого паба: подруга не переставала тихо смеяться, а губы Снейпа растянулись в кривой улыбке. – Какой же он у тебя… брр! – О’Доннел вжала голову в плечи. – Мне было бы жутко! И как ты справляешься? Ты очень смелая девушка! – Как-то справляюсь, – рассеянно произнесла она. – Так, ну давай уж, раз пришли, припадем к… в общем, к чему мы там собирались припасть. Она скинула с себя теплую мантию, устраиваясь на стуле и неосознанно касаясь пальцами подвески, которую Снейп подарил ей после страстной сцены в библиотеке. Теперь даже это событие казалось чем-то далеким. – К чаше с благословенным грогом ты хотела сказать? – К ней самой, – губы Гермионы против воли изогнулись в полуулыбке. Подумалось о том, что, наверняка, Броган вела себя так намеренно, изо всех сил стараясь развеять тучи, сгустившиеся над всеми ними , хотя бы на один этот предрождественский выходной. Грейнджер все больше утверждалась в мысли о том, что не стоило думать, будто Броган совсем ничего не понимает: та, возможно, понимала даже лишнее. Но кто-то должен был тянуть на себе бремя источника всеобщего оживления и легкости, точно так же, как Гермиона взяла на себя роль знающего. Если ей временами казалось, что злое колдовство старухи (она до сих пор иногда называла ту про себя именно так) довлеет над всем этим проклятым островом, этими заблудшими душами, то именно нрав О’Доннел, ее тепло, заставляли тлеть в груди Грейнджер огонек надежды на лучшее. Словно луч, иногда все-таки пробивающийся сквозь свинцовые тучи. Её пальцы вновь коснулись подвески, пока Броган делала заказ, а Гермиона рассеянно разглядывала зал перед собой. Когда официант отошел от них, О’Доннел быстро перегнулась через стол, подцепив маленький кулон и приподняв его на подушечке своего указательного пальца. – Какой интересный камень! Это что… – её выразительные чуть рыжеватые брови нахмурились, – постой, это александрит? Да, при дневном свете такой… желтовато-зеленый, ближе к оливковому! Скорее, Шри-Ланка, не самые ценные, но всё же… Откуда он у тебя? Вопрос был полон неподдельного интереса, граничащего с изумлением. Гермиона смутилась. – А ты неплохо разбираешься, – пробормотала она, наклоняя подбородок, чтобы самой углядеть тускло мерцающий в помещении камень. Сейчас, в этом зале, куда из-за дымчатых стекол не проникало света с улицы, он вновь был темен, отливая пурпуром, но при дневном свете действительно был скорее оливкового цвета. Удивительно, что Броган, видимо, разглядывала его уже какое-то время. – Ну, у О’Доннелов одна из самых больших коллекций фамильных драгоценностей, – бросила она играючи, взмахнув рукой. – Но даже для меня, скажу, что александрит – это редкость. Этот камень любят русские, те, что из чистокровных. К нам его начали привозить китайцы из Берувелы в конце 19 века. Так откуда у тебя эта вещица? Тут им принесли заказ, и они чокнулись своими прозрачными чашечками из толстого стекла, прежде чем сделать слегка обжигающий глоток напитка с привкусом цедры. На вкус Гермионы, выпитое было крепковатым, и ей пришлось взять паузу не несколько секунд, прежде чем ответить. – Северус подарил. – Не знала, что профессорам настолько хорошо платят! – Броган тихонько присвистнула. – Такие вещи можно купить разве что на аукционах. – Это семейная реликвия, – объяснила Гермиона, теперь испытывая беспокойство. Сколько действительно стоила эта вещь, которую он, буквально походя, сунул ей в руки в закутке библиотеки? – Он дарит тебе такое? – Броган в это же время начала напоминать борзую, почуявшую след. – Гермиона! Но когда была помолвка? – А ты ведь не моя мать, помнишь? – немного сварливо заметила Гермиона. – И никакой помолвки не было. – А это тогда что? – Броган повела рукой со своим бокалом в сторону скромного выреза на груди Гермионы, так, что та испугалась, что содержимое выплеснется из него. – Ах, прекрати! Они постепенно перешли на обсуждение иных вещей, но все сказанное крепко засело в голове Гермионы. Поэтому после их посиделок они с Броган расстались у альпийской рождественской ели, и Грейнджер отправилась в библиотеку. Ну, что ж, по тем данным, которые она сумела там отыскать, этот милый кулончик действительно тянул на стоимость небольшой, но приличной домашней лаборатории зельевара, пусть некоторые серебряные котлы в ней и будут подержанными. Конечно, она тут же решила, что ей надо поговорить с Северусом. Судя по его поведению, он как будто не понимал стоимости своего подарка. Вряд ли бы это что-то изменило в его решении, но Гермиона посчитала, что он должен был об этом знать, как и то, что она должна была дать понять ему, что тоже в курсе. – Ты знаешь, сколько стоит этот камень? – спросила она без лишних обиняков, как только перенеслась в коттедж, где Снейп нашелся в кои-то веки развалившимся на диване с бокалом огневиски. Видимо, в этот день у каждого из них было настроение выпить и желательно чего покрепче. – О, дорогая моя Гермиона, ты вернулась! – отсалютовал он ей, слегка развязно ухмыляясь. – Ну, что, вы с мисс О’Доннел вспомнили все кабацкие песни, которые знали? – Пожалуйста, не заговаривай мне зубы, – протянула она с укоризной, подходя ближе и сдвигая его длинные ноги в сторону, чтобы присесть рядом. – Это очень дорогой камень, – приподняла она кулон. – Ну, где-то около пятиста галлеонов он стоит, полагаю, – флегматично пожал плечами Снейп, делая новый глоток. – Ты промахнулся где-то раза в три, полагаю, – передразнила она его. Его черный взгляд скользнул по ее лицу, прежде чем он вновь усмехнулся, на этот раз удивленно. – Теперь-то я начинаю понимать, почему мой дед так сильно проклинал мою мать и считал, что ничего нам больше не должен. А она-то оказалась не промах! Знала, что прихватить с собой. – Но почему она не воспользовалась этими возможностями? Этих денег хватило бы, по крайней мере, на первое время, чтобы вы смогли начать новую жизнь… – Гермиона, – Снейп зазвучал с невеселой иронией, – едва ли моя мать до конца понимала, что делает. Она была на редкость недальновидна и ни к чему не приспособлена. Поначалу, думаю, она считала, что фамильные драгоценности должны перейти дальше, по наследству к моим детям. Уверен, она забрала их именно поэтому, в жалкой и, если говорить прямо, довольно нечестной попытке хоть в чем-то остаться приличной чистокровной ведьмой. А после… когда она заложила сначала кольцо, а после браслет в дрянном коуквортском ломбарде… К тому времени она, сдается мне, уже не отдавала отчета своим действиям до конца. Гермиона замялась. Должна ли она была предложить вернуть ему это украшение теперь, когда он полностью осознает его ценность? Вроде бы правильный поступок с ее стороны, но он казался ей оскорбительным для него, почти неприличным. – Дай-ка угадаю, ты размышляешь, правильным ли будет спросить, не нужна ли мне эта вещь обратно? – он усмехнулся краешком рта. Гермиона лишь скованно пожала плечами. – Грейнджер, на кой черт она мне нужна? В конце концов, отдашь кому-нибудь! – он незаинтересованно махнул рукой. – Северус, это принадлежало твоей маме. Прекрати строить из себя эдакого циника. И кому я могу её отдать, по-твоему? – Очевидно, ребёнку. – Какому?! – Тому, которого ты, очевидно, желаешь завести когда-нибудь. – Северус. Она встала, сверкнув глазами. Он молчал, глядя на нее в кои-то веки снизу вверх; на лице его застыло абсолютно бесстрастное выражение. – Очень смешно, Северус, – выдавила Гермиона. – Ничего смешного, Гермиона. Я когда-то сказал, что всё будет так, как ты захочешь. Я не врал. Ей ничего не оставалось, как, тяжело вздохнув, сесть обратно, притягивая эту черную голову к себе, целуя уже слегка засаленную макушку. Что тут можно было сказать? Снейп не шевелился, лишь его дыхание касалось завитков у нее на шее. *** После этого случая время до Рождества потекло в каком-то новом ускоренном темпе. Окна и витрины уже повсеместно были украшены свечами и остролистом, а погода даже расщедрилась на белый пушистый снег. В один из дней Гермионе вдруг подумалось о странном. Ею овладело сильное, хотя и плохо объяснимое ею самой желание наведаться на могилу профессора Берроуза. Там на преподавательском кладбище она без труда отыскала среди почти одинаковых мраморных надгробий то, где покоился с миром Максимиллиан Берроуз. Белоснежный камень был украшен мерцающим в послеобеденных зимних сумерках волшебным венком. Было необычно находиться здесь, но не потому, что Гермиона полагала кладбища чем-то отталкивающим. Нет, однако было в этом что-то… какое-то завершение. Или, напротив, его поиск. Со стороны британского аврората не приходило никаких вестей, следствие, видимо, погрузилось в очередную трясину из бюрократических проволочек. Это затишье могло нагнать жути, но ее мозг, уже измученный не только всеми этими злоключениями, но и временами непостижимым нравом её любовника, казалось, предпочел погрузиться в сумеречное, выжидательное спокойствие. Иногда Снейп напоминал ей человека, насквозь проткнутого лезвием меча. И чтобы приблизиться, достичь единения с ним, ей надо было и самой насадиться на острие. Но что, если у неё, подобно Артуру, хватит сил вытащить этот клинок? Опять у них все шло как будто бы наоборот, все было перевернуто с ног наголову. С ним, на самом деле, почти не получалось иначе. Она понимала, что, несмотря на свою закрытость, приверженность каким-то жестким правилам (которые были до конца известны только ему самому), в Снейпе было предостаточно неловкого, даже антисоциального. Многие его признания, самые искренние и нежные в своей сути, подчас принимали форму почти хамскую и малоприемлимую с точки зрения обычной женщины, временами даже жесткую и некрасивую. Что бы он там ни говорил о себе, следовало учитывать, что на самом деле Северус был полон комплексов и странностей, хотя и любил выдать себя (и вполне успешно, надо признать) за человека даже в чем-то искушенного. Но все его кое-какие социальные навыки, отточенные, чтобы позволять держать себя с холодной надменностью, были ничем иным, как броней, подобной его превосходно сшитой профессорской одежде. Он почти не говорил о своем отношении к ней, но слишком много делал, чтобы оставались какие-то сомнения. Но, конечно, Гермиона не удивилась бы, узнав, что даже наедине с самим собой Снейп ни разу не допустил слово “любовь” применительно к ней. Если с чем он и был знаком, так это с тоской на грани с одержимостью, тоской о времени, когда его извечное отчуждение было нарушено тенью чего-то, лишь смутно напоминающего подлинную близость и участие. Однако человек, не получивший пусть даже смутного представления о том, что значит быть по-настоящему важным в глазах хотя бы собственной матери, увидел в этом высшее знамение, пламень, озаряющий все его бытие, огонь, свет которого вел его, так или иначе, все эти годы; больше причиняя боль и опаляя, нежели грея, а после, когда нужда в нем отпала, вовсе погаснув, оставив Снейпа все так же замерзать в своем одиночестве уже без всякой надежды на иное. Было ли происходящего между ними теперь достаточно, чтобы вновь осветить его жизнь по-настоящему? Гермиона не хотела быть ни долгом, ни отчаянной попыткой. Но кем она была в итоге? Никто не дал бы ей точного ответа. Трава вечнозеленого газона вокруг была прибита к земле ночными заморозками, и тишина была столь оглушительной, что Гермиона невольно вздрогнула, когда на голую ветку дерева, чернеющую на фоне серого неба, села малиновка, слишком яркая в этот заиндевелый день, давно прошедший свой зенит, и завела свою трель. *** И Северус, и Гермиона пришли к молчаливому согласию о том, где провести эти рождественские праздники – желания высунуться куда-нибудь за пределы невидимого острова не было ни у кого из них. Гермиона невольно задумывалась о том, случится ли когда-нибудь в ее жизни ничем не омраченное Рождество? Когда-то, несколько лет назад, это были лондонские одинокие вечера, потом был тот невыносимый Сочельник в прошлом году, который она провела, блуждая по Инишрунде в состоянии, которое нельзя было назвать ничем иным, только отчаянием. Вечер, сменившийся той абсолютно дикой рождественской ночью, которая оказалась для них, по-своему, настоящим переломным моментом. Еще в октябре она наивно полагала, что в этот раз сможет насладиться чем-то, пусть отдаленно напоминающим праздничную безмятежность. Однако их общее настроение все-таки получалось совсем иным. И это ведь надо было еще поблагодарить Броган, которая весь декабрь из кожи вон лезла, стараясь создать для неё хотя бы некоторое подобие предвкушения праздника, иногда все же достигая непрочного успеха. Этими частицами чего-то прекрасного и малоуловимого Гермиона тут же стремилась поделиться со Снейпом, вовлекая его в невинные домашние забавы, такие, как варка глинтвейна на кухне (кто бы сомневался, что напиток получился до неприличия превосходным) или шуточное гадание на адвент-календаре, который довольно приятным мужским голосом декламировал сонеты Шекспира. Она не была уверена до конца, получает ли он хотя бы толику удовольствия от этих ее затей, а не сносит все стоически, не желая в конец испортить ей настроение. Однако когда они, воспользовавшись тем, что народа в Сочельник на острове осталось совсем немного, шли по уже темным улицам вокруг главной площади, и Гермиона остановилась послушать у толстых приземистых стен церкви Нема Мокку Бирна, окна которой проливали на белый снег теплый желтоватый свет, как дети поют старинные рождественские гимны, он как будто был совсем не против. Снег вокруг них искрился, и, как и в прошлом году, на нее снизошло нечто тихое, но утешительное. Пока он стоял, чуть опустив голову вниз, а огни свечей внутри здания подсвечивали его бледный профиль, ей показалось, что нечто похожее владеет и им. *** Первые зачеты, допускающие к сессии, были успешно сданы, и предэкзаменационная лихорадка чуть поутихла, ведь в конце концов, впереди были свободные дни, в которые можно было успеть подтянуть хвосты. Гермионе даже начало мерещиться, что у нее появилось кое-какое свободное время. И несмотря на то, что она все время боялась, что жестоко обманывается на этот счёт, и на самом деле всё очень плохо, а ее отчисление вопрос почти наверняка решенный (обычный её невроз развился в этом университете до невиданных размеров), в этот раз Гермиона решила воплотить идею, которая каким-то образом давно засела в ее мыслях – а именно поиграть в хорошую хозяйку и устроить самый настоящий рождественский ужин для них двоих. Для этих целей она даже посещала библиотечные разделы кулинарии, а еще созванивалась с матерью, которая немало воодушевилась от ее вопросов. Хотя Джейн Грейнджер не была домохозяйкой и никогда не пренебрегала ни услугами клининга, ни доставкой из ресторанов, как сделать всё красиво, она знала всегда и считала, что этот навык необходим каждой женщине так же, как и умение вести себя в обществе и следить за собственным здоровьем. Так что Гермионе были даны бесчисленные советы, как добиться той самой пикантной кислинки в клюквенном соусе и какой именно бренди лучше всего подойдет для плам-пудинга, чтобы тот получился точно таким, каким должен быть по фирменному рецепту миссис Грейнджер. Тем рождественским утром они с Северусом не спешили подняться с постели, решив позднее обойтись без университетского праздничного обеда (на этом моменте Гермиона особенно настояла, ведь иначе ее ужин мог показаться уже не столь привлекателен, и хотя обычно она не страшилась конкуренции, в этот раз предпочла уклониться от таковой). При этом, конечно же, ровно в шесть Гермиона встала, чтобы дойти до елки в гостиной и обнаружить там сверток приятной на ощупь бордовой бумаги, внутри которой оказался красивый шарф из тончайшего кашемира с добавлением шелковой нити красивого карминного цвета. Грейнджер как раз приложила его к себе, когда в тот же момент была прижата спиной к мужской груди. – С Рождеством, – на особенно низких тонах произнес Снейп, касаясь её виска коротким колючим поцелуем. – С Рождеством и тебя! Наклонившись, Снейп поднял коробочку, лежащую на пуфике так, чтобы ту было лучше видно. Внутри оказались элегантные мужские запонки в виде змеек из белого золота, глаза которых были инкрустированы совсем крошечными изумрудами. – Только не говори, что у тебя таких целая коллекция за те годы, пока ты работал деканом, – она взволнованно закусила нижнюю губу. – Когда я увидела их, то не могла отделаться от мысли, что такая вещь отлично подойдет. Но потом мне стало казаться, что это ужасно избито… – Гермиона, хотя, признаюсь, вещей с факультетской символикой мне было подарено порядочное количество, уверяю, запонок среди них нет, – он повертел одну из них между пальцев, а после поднял на Гермиону мягкий взгляд, в котором читалась признательность: – Спасибо. Она вздохнула свободнее и, шагнув к нему, поднялась на носки, потянувшись за поцелуем, который вышел очень мягким. А потом они вернулись в кровать, откуда сподобились выбраться ближе к десяти, чтобы съесть завтрак, заказанный на кухне. После Гермиона отправилась к телефонной будке, желая на этот раз поздравить родителей по телефону. Трудно было определить, считается ли происходящее между ними в настоящее время подлинным потеплением, но хотелось, в любом случае закрепиться хотя бы в этом статусе-кво. Мама была рада ее звонку, тут же засыпав вопросами о подготовке к предстоящему ужину, а после к разговору присоединился и отец. Трубка была передана даже Роуз, которая весело щебетала, рассказывая, что приготовила для Гермионы подарок, и уточняя, имеется ли таковой для неё у сводной сестры. – Кстати, Северус говорил, что в следующую свою поездку постарается взять и тебя. Было бы чудесно! – Он так говорил? – озадаченно переспросила Гермиона. Следующий визит Северуса в Австралию планировался в конце февраля, и, хотя ее сессия к тому времени должна быть закончена, ей пока сложно было представить обстоятельства, в которых она могла бы сопровождать его. Не исключалось, что Снейпу настолько осточертела его австралийская повинность, что он готов был создать любые условия для того, чтобы Гермиона последовала за ним. Стоило уточнить у него об этом. Гермиона вернулась задумчивой, отправив Северуса сидеть у камина с бокалом виски, читая журналы. Она усмехнулась про себя, отметив, что невольно воссоздавала сегодня привычки дома своего детства. Это было странно или нормально? Гермиона покачала головой, решив, что в Рождество естественно тянуться к корням, как бы то ни было. Однако пока она готовила наполнитель для индейки – из свинины с сухофруктами и бренди, Гермиона! – Снейп, видимо, чувствовал себя слишком по-сибаритски, потому что явился помогать. – Ты предпочел бы готовить? – конечно, она не раз и не два угощалась яичницей или даже запеченной в пергаменте рыбой в его исполнении, но каждый раз это были именно такие вот рецепты – совсем бесхитростные, на скорую руку, от необходимости. Такой традиционный набор закоренелого холостяка, как заметила бы ее мать. – Ну, не думаю, что я более безнадежен, чем любой другой представитель мужского пола, – хмыкнул он, надевая фартук и вставая рядом. – Ты мог бы сказать, не более безнадежен, нежели я, – засмеялась она легкомысленно. – Судя по запахам, выманившим меня из гостиной, ты справляешься неплохо, – пожал он плечами. – И, кстати, – его брови слегка приподнялись, – что это такое? Своего рода показательное выступление? – Ой, иди ты! – пихнула она его в бок. – Лучше расскажи, почему ты сулишь моим родителям и мой приезд тоже в следующий свой визит? Снейп, продолжая нарезать овощи, повернул голову в ее сторону. – А в чем проблема? Я могу это устроить. Придумаем какое-нибудь очередное ассистирование. Мы же не злоупотребляем этим. – Ну, если так подумать, то да, – хмыкнула она, а после прищурилась: – Тебе хочется использовать меня в качестве живого щита? – Возможно, отчасти, – протянул он в задумчивости. – Хотя есть в этом что-то и от желания… не знаю, назови это тягой к имитации некой нормальности. Он потряс головой, моментально закрываясь. Как будто щелкнул замок. Нож в его пальцах продолжал работать с бешеной скоростью. Нормальности? О какой именно нормальности он говорил? О той, где он якобы достаточно зауряден или хорош (определение можно было выбрать на свой вкус), чтобы гостить у родителей своей девушки, а они рады этому? Да, ее мама точно могла бы помочь в воспроизведении этой пасторали, если это значило для нее добиться собственных целей. Кто-кто, а уж он не мог не понимать этого, но всё же, что-то глубоко в нем, какая-то спрятанная его часть, хотела этого. С другой стороны, она могла понять это его желание принадлежности, от которого страдала сама. Вряд ли это было связано с ее семьей, как таковой, скорее с мыслью о том, что между ними двумя все складывается совершенно обыденно в хорошем, благополучном смысле этого слова. Удивительно, на самом деле, что их мысли этим днем были такими созвучными. Хотя подобное она замечала уже не впервые, если подумать. Гермиона мягко улыбнулась, ища и находя его взгляд, сейчас будто подернутый инеем. – Слушай, а ведь отличная идея! Я надеюсь, что все получится. Главное – не завалить сессию, – она помрачнела, когда поутихшая было тревога вновь застигла ее врасплох. – Грейнджер, – протянул он с укоризной и неверием, – ну, сколько можно переживать о том, что всегда получалось у тебя превосходно? Это я об учебе, если ты не поняла. – Ох, – отложила она в сторону нож и потерла лицо руками. – Ты прав. Иногда мне кажется, будто я схожу с ума. – Тогда предлагаю выпить, – он взмахнул рукой, призывая бутылку рислинга. Повинуясь его магии, пробка выскочила из узкого горла. – Тебе явно следует поймать праздничное настроение. Гермиона издала смешок, принимая от него наполненный бокал. Они чокнулись, после сделав по глотку. Медленно, но игривое настроение все-таки начало возвращаться. Вместе они занялись сервировкой, для которой она тоже все подготовила заранее – свечи, остролист, специальная тематическая скатерть и салфетки, гармонирующие с посудой. Её посетила мысль, что эти старания – как будто ей хотелось урвать у жизни те крохи тихих радостей, которые им еще остались. Опять подумалось, что это было очень близко к тому, о чем говорил сегодня Северус. Гермиона отогнала от себя эти мысли, на сей раз вновь принимающие какой-то безрадостный оборот. – Жаль, что здесь нет телевизора, – заметила она. – Не то, чтобы в моей семье как-то особенно горячо любили королевскую семью… Но эта ежегодная речь… Мне всегда она нравилась. Умиротворяет, знаешь. – Ты такая магла, ты знаешь? – поддразнил он ее, и она даже могла бы оказаться задетой, если бы не удивительная нежность в его тоне. Позже, когда комнату наполнило теплое сияние свечей и огоньков на елке, а они вдвоем устроились на диване перед камином, потягивая свои напитки, Гермиона приподняла лицо вверх, чтобы взглянуть на Северуса. Почему-то ей стало очень трудно, почти невозможно оторвать взгляд от него в этот момент – хотелось запомнить всё, как есть – сильный абрис его челюсти, рисунок его губ (нижняя чуть полнее верхней, как и у нее самой), его характерный нос с тонкой спинкой, густоту его бровей, мрачность лба. Казалось, эта картина запечатлелась прямо в ее сердце, и никто – никакая сила, даже волшебство этого проклятого колодца, не могло отнять у нее этого воспоминания.