Ashes

      Рюджин сама не знает, как пришла к этому решению. Возможно, то вина Сокджина, возможно, трезвости, а возможно, университета в целом и команды в частности. Сейчас она стоит перед дверьми своего дома, рукой придерживая перекинутую через голову лямку рюкзака, в который была небрежно закинута футболка и штаны, зарядка, бутылка воды и мяч. Большего ей не надо.       Долго ломается у двери, не решаясь постучать в некогда родную дверь. Сейчас университет её дом. Только он. Или люди в нём, кто знает. Поднимает руку, ударяя по деревянной поверхности два раза. Слышит копошение по ту сторону, голос матери, кричащий, что она уже идёт. А после видит и её. Дверь отпирается резко, представляя осунувшееся от переживаний и возраста лицо женщины средних лет. Выглядит она куда старше своего возраста.       Благодаря тебе, — шепчет собственное сознание. Рюджин не стремится спорить с этим утверждением, кивая обвинению.       — Привет, мам… — шепчет тихо, опуская голову в пол. Слышит, как женщина шмыгает носом, срываясь и пряча своего ребёнка в объятиях. Кажется, с их последней встречи прошло слишком много времени.       До этого момента брюнетка и не думала, что она так скучала по маме. Она всю жизнь была не так уж сильно привязана к главе их маленького дома, предпочитая проводить время с отцом. Пожалуй, он был именно тем, кто держал их двоих рядом, а его смерть… Всё изменила. Рюджин стала взрослой. Окончательно перестала быть ребёнком, который нуждается в родителях.       Она так думала. До этого дня.       Отодвигает женщину от себя, поджимая губы и стараясь улыбнуться. Слишком долго для её зоны в комфорта.       — Мам, кто там? — кричит Юна со второго этажа, высовывая голову в проём. Зависает, запоздало кивая и кидая негромкое приветствие, тут же скрывается за стеной.       — Будешь чай? Или тебе лучше кофе? Юна купила кофемашину, у нас оно теперь очень вкусное, тебе точно понравится! — тараторит женщина, щурясь от непрошенной влаги. Гладит ладонью щеку дочери, одной придерживая её за руку, словно боясь, что та снова исчезнет. Не зная, как вести себя в присутствии матери, Рюджин лишь кивает, торопя её зайти в дом. От внимания миссис Шин не уходит плотно укомплектованный портфель, она осторожно задаёт вопрос, почти сразу же получая конкретный ответ:       — Я на одну ночь. Завтра утром уже уеду.       Брюнетка делает вид, что не замечает то, как улыбка расползается по лицу матери. Запуская кофемашину, предлагает ей подняться наверх к Юне, а она позовёт её тогда, когда напитки будут готовы. Сама женщина стоит отвернувшись, совсем тихо шмыгая носом и то и дело поднимая руку к глазам. Намёк ясен, Рюджин стоит пока отойти. Помочь матери успокоиться она не сможет, не знает, как вообще это сделать, а потому стоит просто дать время. Грудь щемит лёгкой, но вполне ощутимой болью от осознания, что в её списке дорогих людей, кому она помочь не в силах, плюс один. Хотя мать была в нём всегда. На первом месте.       Шин поднимается по ступенькам, улавливая чей-то голос. Юны и кого-то ещё. Незнакомый, женский. Кто это? Очередная псевдо подружка? Выдыхая, она подходит к двери, тихо стуча. Затихают тут же.       — Разрешишь?       — В комоде.       Рюджин улыбается. Младшая всё ещё запирает дверь на замок при любом удобном случае. В комнате слышится небольшое копошение, что заставляет девушку чуть медленнее брать ключи из первого ящика комода. Сестра всегда оставляет их здесь, пряча под кучей материнских органайзеров.       Замок щёлкает, дверь отпирается, по комнате разносится хриплый смешок. Юна и её подружка стояли прямо, словно дожидались секунды, когда старшая зайдёт. Сестра осторожно кивает, взглядом предлагая упасть на любимое кресло-мешок, купленное мамой после года уговоров и мольб со стороны тогда ещё совсем маленькой Юны. Рюджин кидает рюкзак к стене и садиться, сразу же утопая в мягкости мебели.       — Смирно, смирно. — тихо шутит она, ловя еле слышимый смешок со стороны подружки сестры. Переводит взгляд на неё, понимая, что уже где-то видела эту девушку. — А ты…       — Чхве Джису, я была на хэллоуинской вечеринке. — улыбается она, устраиваясь на кровати. Сразу садиться поудобнее, видимо, чувствуя себя в присутствии Рюджин достаточно спокойно. Это даже льстит, особенно на фоне скованной Юны, осевшей на самом краешке.       — Рюджин.       — Надолго? — сразу же уточняет сестра, поднимая на брюнетку взгляд. Шин старшая всматривается в её глаза некоторое время, после отвечая, что всего на день. Юна кивает, вновь умолкая.       Напряжение в комнате растёт настолько, что Рюджин уже жалеет, что вошла. До этого слышался хоть и тихий, но искренний смех, а сейчас… Ничего. Тишина. Они молчат, уставившись кто куда. Юна приковала взгляд к своим коленкам, Джису разглядывает облака за окном, а старшая Шин — свою толстовку.       — Ты чего-то хотела? — - вдруг спрашивает младшая, видимо, решая разбавить эту неловкость. Звучит куда рещче, чем она ожидала, не хотела этого. Она просто запуталась, не знает, что можно, а что нет, что позволено, что нет.       — М, верно… Только тут, не хватит… Я достану тебе позже. — говорит она, доставая из переднего кармана рюкзака один из двух билетов, что удалось урвать при помощи тренеров. На Джису здесь не было, но она обязательно ей купит, раз уж это подруга её сестры.       — Нет, что ты! — сразу же схватывает Чхве, отказываясь. Но что-то ей подсказывает, — решительный взгляд брюнетки, — что свой она тоже обязательно получит.       — Это…       — Билет. Уже было распределение команд, скоро турнир… Юнги помог достать на первую. — проговаривает в пол, не смея поднять глаза на сестру, а Юна улыбается, принимая вмиг ставшую для неё драгоценной бумажку, рассматривая. Улыбается, тихо благодаря, чувствуя, как по телу бегут согревающие мурашки.       В этот момент с кухни доносится голос матери, и младшая кивает сестре. Там, внизу, она явно будет нужнее. Они кивком прощаются друг с другом, Рюджин салютует Джису, прося написать ей в ближайшее время, дабы встретиться и отдать билет, и, подхватывая рюкзак, покидает комнату сестры.       Запирает дверь на замок, кидая ключи в комод, пряча под маминым органайзерами.

• • •

      Йеджи не на шутку удивляется, когда отец сообщает ей, что пока её и без того не частые сеансы прекращаются. Они с господином Кларком встречались по необходимости. По необходимости врача, разумеется. Тогда, когда он считал нужным. В основном он ориентировался на приём таблеток. Если количество препарата в крови было в пределах нормы, если она их пила, если вовремя обращалась за новой порцией. Благо, она прекрасно помнит, когда должен закончится каждый из её бутыльков, один из календарей её телефона сосредоточен только на этом.       Странно было то, что количество сеансов за последнее время сильно уменьшилось, а сейчас они и вовсе взяли перерыв. Хван, конечно, была безумно обрадована этим фактом, кто-то не будет насиловать ей мозги некоторое время, но все же это слишком подозрительно.       Первая же догадка девушки оказывается верной. Звонок брату всё подтвердил.       — И что ты ему предложил вместо его излюбленного психолога? — спрашивает Йеджи, зажимая телефон между ухом и плечом, пока сама нарезает овощи к одинокому ужину. Вообще-то, она хотела разделить его с Рюджин, но та как-то очень резко куда-то сорвалась, обещая вернуться только завтра.       — На деле, ничего. Тётушка уехала в Японию, довольно оперативно, учитывая, что разговор был всего-то позавчера, а дядюшка вторые сутки висит на проводе с отцом. Им не до тебя, сис, наслаждайся.       — Дай бог, тебе это не аукнется…       — Это не «аукнется» тебе. Мне этого хватит. Мне пора, сис, привет своему доберману.       Уже после того, как вызов завершился, Хван сопоставляет два и два, понимая, кого Нишимура прозвал собачёнкой. Улыбка сама расплывается по лицу, сразу же пропадая. Рюджин дома не будет. Рука с ножом останавливается, телефон падает на пол, заставляя девушку вздрогнуть от внезапного грохота. Наверняка разбит. Чёрт бы его побрал.       Готовить больше не хочется.       Вздыхая, Йеджи отодвигает доску подальше, прикусывая губу. Для неё ужина выходит слишком много. Может, разделить с Джимин? Она точно захочет провести вечер с Минджон, потому что… Потому что Хван бы захотела. Захотела провести время с весёлой подружкой, а не с той, что зависима от наркоты.       Взгляд падает на таблетки.       Стоит ли?       Определенно нет.       Хочется?       Очень сильно.       Тремор сводит руки, тело вдруг тяжелеет на пару килограмм, заставляя свою обладательницу ухватиться ладонями за край столешницы, а голову сдавливают невидимые тиски.       Хочется…       Ей хочется это.       Нет, ей это необходимо!       Резким движением руки бутылёк отправляется в стену, отскакивая и укатываясь под диван. Жадный глоток морозного воздуха прекрасно отрезвляет. Не сейчас. Не тогда, когда её могут не проверять на принятие таблеток. Не тогда, когда Оливера нет в городе. Не тогда, когда она только начала отходить.       Не сейчас.

• • •

      Мама стоит у стола, ожидая, пока дочь спуститься. Улыбается, приглашая присесть. Рюджин старается улыбнуться ей в ответ, но она уверена, что слишком уж странно это выглядит. Ей точно нужно потренировать свои эмоции перед зеркалом. Губы настолько растянулись в неестественной гримасе, что, кажется, недавно зажившая ранка не нижней только что лопнула.       — Мам, тут… Кхм, у нас скоро первая игра, и ты знаешь, они довольно важные, я часто нервничаю на них, помнишь? — начинает тараторить она, чувствуя на себе внимательный взгляд женщины, — Хах… В общем, тебе. — так же тихо, как и сестре, но в этот раз Рюджин смотрит в глаза, она хочет увидеть реакцию, это важно для неё.       Мисс Хван смотрит удивлённо. Медленно берёт листок из чужих рук, всматриваясь, после поднимает застланный пеленой радости взгляда на дочь, улыбаясь и тихо проговаривая:       — Обязательно придём. — обещает она, поглаживая исхудавшими пальцами сверкающий в свете старой люстры листок.       — Я не говорила, что дала Юне…       — Ты всегда приносила ей билеты на свои игры. Ей и папе… — тут она отсекается, резко замолкая. Эта неаккуратно брошенная фраза не уходит от внимания Рюджин. Она крошечно кивает, признавая вмиг ставший горьким факт.       — Папа всегда был мне ближе… Ты вечно с Юной, а я… Меня это обижало. Сильно. Настолько, что в какой-то момент я перестала тебя звать куда-то. Ну или только в те дни, когда ты точно не могла. — с печальной усмешкой вдруг открывается Рюджин, отпивая горьковатый напиток. Откидывается на стуле, продолжая, — Это питало мою к тебе неприязнь. Мама плохая, мама и сегодня не придёт. Думаю, это помогало мне справится с трудностями. То, что мамы рядом нет, что я сама по себе. На деле это было очень больно. Больно видеть, что ты всегда с ней. Папа был дольше на работе, из-за этого я… Я часто оставалась одна. Тебе нужна была дочка, я понимаю. Та, которая будет носить платьица с рюшечками и туфельки, а я… Я такой не была. А папе нужен был пацан. Я видела это. Да мы и занимались исконно «пацанячими» делами…       — С тобой мне было сложно. — подхватывает поток откровений мисс Шин, с негромким стуком ставя чашку на стол. Прикусывает щеку, кивая собственным мыслям, словно собираясь с духом для следующей фразы, — Я понимала, что нужно Юне, потому что в детстве это нужно было мне. А ты… Ты особенная. — с такой теплотой отзывается миссис Шин, что у Рюджин колит в районе груди. Мама всегда говорила о ней… Так? — Папа взял тебя на себя. Ему нравилось проводить с тобой время… Мы оба много работали и… У нас было не много времени на вас и друг на друга. Мы выбрали лёгкий путь. Решили, что будет неплохо, если я буду с Юной, а он с тобой.       — Но мне не хватало тебя, а Юне не хватало отца. Я знаю, хотя она и не говорит этого. — перебивает брюнетка, хмуря в задумчивости брови, пока кофе обжигает горло, отрезвляя ум.       — Знаю… Мне правда жаль. Нам жаль. Наш поступок верным не был, но иначе было слишком. Видела бы ты, как твой отец смотрел на Юну, пока она поясняла за каждую игрушку на своей чайной церемонии. Или когда рассказывала ему про диснеевских принцесс, кружась возле него в их нарядах. Или когда готовила ему котлеты из песка, которые он много раз предпочитал моим. — рассказывает с теплой улыбкой, хихикая под конец. То были по-настоящему счастливые время на для них. Как жаль, что они больше не вернутся.       — Папа рассказывал, что ты смотрела все мои игры в записях. — тихо упоминает Рюджин, низко опуская голову, дабы женщина не увидела её слёз. Ей точно нельзя.       — Конечно. Ты моя дочь, я всегда любила тебя. Хотя и никогда не могла этого показать.       На кухне повисает тишина. Но не так, которая была пару минут назад в комнате Юны. Эта — комфортная. Они открыты друг перед другом, словно уже нет этой стены. Разумеется, так лишь кажется, Рюджин не строит надежд, что их отношения исправляться так быстро. Да и, если на чистоту, она не думала, что эти отношения имеют для неё хоть какой-то вес. Оказывается, это одно из самого дорогого, что у неё есть.       — Папа был с тобой до последнего. Он искренне тебя любил. — улыбается она, поджимая губы и смаргивая непрощённый слёзы. Брюнетке и самой хочется плакать. Очень сильно хочется. Воспоминания об отце почти всегда влекли за собой слёзы.       — Наверное, я сильно его разочаровала своей… Ага… — обрывается на полуслове, не решаясь упоминать вещества при матери. Фраза, брошенная, дабы разрядить обстановку, лишь сильнее сдавливает грудь, заставляя запрокинуть голову, дабы ни одна тень печали не скользнула по лицу.       — Он не знал. Ты начала после его смерти.       Рюджин тут же возвращает голову в привычное положение, упирая в мать удивлённый взгляд. Сказано это было так просто, словно являлось правдой, но оно ведь не могло. Правда же?       — Но…       — Знаю… Ты ничего не помнишь. Врачи сказали, это твой способ преодоления. Забыть. Но… Но что-то осталось. Что-то, что заставляло тебя изо дня в день…       Мама не продолжает, резко умолкнув она зажимает рот рукой, жмурясь. С уголков глаз скатываются слезы, разбиваясь о деревянную поверхность стола. Рюджин направляет невидящий взгляд в стену, стараясь обработать услышанное. Как это, после? Как это, забыть?       — Мама… Расскажи… — подобно раненому щенку жалобно просит она, сжимая ладони в кулаки. Ей необходимо знать. Жизненно необходимо.       — Мне… Известно не многое. Тебя нашли рядом с трупом отца… Он был избит, а ты… Ты!.. — она отсекается на полуслове, громко всхлипывая. Рюджин подхватывает со столешницы салфетки, быстро подходя и протягивая их матери. Стоит рядом, всё ещё надеясь услышать то, что мама собиралась сказать. — Они… Они тебя хотели…       Миссис Шин не заканчивает предложение, вновь громко всхлипывая, пока по спине Рюджин пробегается толпа мурашек. Вот она, лежащая на грязном полу какого-то мотеля, чувствует, как с тела сильные руки стягивают джинсы. Упирается у грудь незнакомца, чье лицо размыто настолько, что его никак не удаётся опознать. Вот кто-то подходит другой стороны, стягивая через верх безразмерную рубашку. Он тут же кладет руки на бюстгалтер, заставляя девушку съежиться от до тошнотворного реальных ощущений. Уши режет собственный крик, пока всё тело разыгрывает на кусочки от безумной боли внизу. Чувствует, как руки человека, стоящего рядом с головой, оглаживают грудь, как заползают за спину. Не справляясь с застёжкой, он разрывает бельё на ней так. Кажется, Рюджин сходит с ума, ведь ясно чувствует его губы на своём теле, чувствует, как жирное и потное тело разрывает её изнутри снизу, заставляя кричать от боли, чувствует, как ее вопль глушится мужчиной над ней, что грубо ухватывпет девушку за подбородок, разворачивая голову к себе. Чувствует, как кислорода резко становится слишком мало и как ноющее абсолютно в каждом месте тело безвольно падает на пол. Так же безвольно, как и в тот день.       Через три минуты к дому семьи Шин подъезжает скорая.