Объясни мне музыку

У аль-Хайтама на всё и всегда был план. Будь то максимально детализированный и поминутно расписанный план дня, недели, месяца или даже план всей его жизни. Регулярное следование расписанию позволяло выстроить систему, в которой все аспекты жизни упорядочены и учитываются: баланс между рабочими и личными делами, контроль над своей жизнью, снижение стресса, управление приоритетами, продуктивность и дисциплина — всё то, что аль-Хайтам считал существенным для спокойной жизни. И, опять же, план этой самой «спокойной жизни» у него имелся ещё с малых лет — в конце концов, он всегда знал, чего хотел. Поступить в университет, закончить его, стать академиком, прямо как его бабушка, найти хорошо оплачиваемую, но не слишком хлопотную работу, накопить на небольшой дом с собственной библиотекой и мирно жить в нём одному. Ничего сверхъестественного. Всё, что ему нужно было, это тихонько вести свою непринуждённую жизнь и держаться этого надёжного плана. Но один непредсказуемый фактор Хайтам не учёл. У этого «фактора» даже имелось имя — «Кавех». «Жить одному». Едва ли Хайтаму теперь хотелось обитать в полупустых апартаментах в полном одиночестве, когда существовал такой человек, как Кавех. «Мирно» и «спокойно». Находясь в отношениях с Кавехом, о спокойной жизни можно было даже не мечтать. Каждый день аль-Хайтама всегда содержал хотя бы частицу сумбура и суеты, которую Кавех привносил в его жизнь. «Тихонько» и «непринуждённо». О чём тут могла идти речь? Кавех не позволил бы ему таких вещей, как «непринуждённость». Никаких послаблений. (Например, он не допустил бы того, чтобы аль-Хайтам просидел всю неделю дома или заперся в рамках одних лишь лингвистики, нехудожественной литературы и стоицизма. Нет, Кавех выдёргивал его из дома, вынуждал социализироваться и подталкивал его смотреть на мир с разных ракурсов и новых перспектив. А как иначе?) В общих чертах, замечательный жизненный план аль-Хайтама потерпел полный крах. Ну, как говорится, malum consilium quod mutari non potest. «Плох тот план, который нельзя изменить». Всё, что аль-Хайтаму было нужно, — это вписать в уравнение новый фактор. Новый, очень значимый фактор. А дальше исходить уже из него. Только вот и здесь возникала проблема, а точнее, вопрос: а согласен ли с этим всем Кавех? Насколько аль-Хайтам мог судить, Кавех был человеком, который живёт настоящим и склонен к импровизации. Более того, у него были тенденции скорее зацикливаться на прошлом, чем думать о каком-то далёком будущем. Прошла пара месяцев с тех пор, как они начали встречаться, но грандиозных изменений в их совместной жизни не произошло. Это было и понятно, ведь они жили вместе уже несколько лет; что могло кардинально измениться в их быту? Хотя теперь, когда Кавех будил его, он делал это ласково, и иногда аль-Хайтаму даже перепадали нежные утренние поцелуи перед началом учебного и рабочего дня. Если, конечно, Хайтам за день до этого не успел подействовать Кавеху на нервы. А если же он умудрялся поссориться с ним вечером, то на следующее утро его встречали не деликатные потряхивания с поцелуями в шею, а более привычная грубая встряска, резкое сбрасывание одеяла и пинки. Но иметь дело с ссорами и конфликтами стало даже проще. Казалось, чем больше развивались их отношения, тем лучше налаживалась коммуникация. Перед тем, как они стали приятелями, ни одно их взаимодействие не обходилось без противостояний. Однако позже, когда они нашли общий язык, суровые конфликты превратились в лёгкие перепалки, а серьёзные ссоры вообще стали редкостью. Теперь многие склоки и скандалы даже не успевали толком начаться, так как разногласия могли решиться посредством спокойного разговора или же вовсе поцелуем. Точнее, поцелуями. Долгими, глубокими, интенсивными, прямо на грани… А за грань они ещё не заходили, что служило… не столько беспокойством для аль-Хайтама, сколько своего рода напряжением. Не то чтобы аль-Хайтам многое знал о романтических отношениях. В этом плане у него не было совершенно никакого опыта, но всё же. Разве они с Кавехом не должны были уже сделать это? Хайтам не был озабоченным, ни в коем случае. Ну, по крайней мере, до этого он никогда таким не являлся, но… Но, Архонты, как же он иногда хотел Кавеха. * Свет напольной лампы, стоящей слева от дивана, на секунду исчез и появился вновь. Хайтам поднял свои глаза с книги в его руке и столкнулся взглядом с Кавехом, держащий свою руку на переключателе света. Поправка: столкнулся взглядом с раздражённым Кавехом. — Что-то не так? — спросил аль-Хайтам, выгнув бровь. Недовольно вздохнув, Кавех ответил: — Ноги, аль-Хайтам, ноги. Мы живём в цивилизованном мире. Сколько раз я говорил тебе не ставить свои ноги на кофейный столик? Неужели так сложно запомнить? Я думал, у тебя память гения и эрудита. Аль-Хайтам, перед этим для проформы закатив глаза, молча и без пререканий убрал ноги со стола. — Эй, и не делай мне тут «одолжений», ясно? — пригрозил ему Кавех, возмущённо скрещивая руки на груди. — Ясно-ясно. Постараюсь следить за этим, — заверил его Хайтам, открывая свою руку в приглашающем к объятиям жесте. Неозвученное «Мир?» Кавех, с показными сомнениями и мнительностью, недоверчиво уставился на аль-Хайтама, но вскоре вздохнул: — Ладно, — и упал на диван рядом с ним. «Мир». — Посмотрим, что ты вообще тут читаешь, — сказал он, прижимаясь к Хайтаму и заглядывая к нему в книгу, лежащую на его коленях. Аль-Хайтам чувствовал, как в пространстве разносится прохладный, свежий аромат шампуня, смешивающийся с теплом кожи Кавеха. Судя по всему, Кавех только вышел из душа; капельки воды прилипли к его волосам, всё ещё влажным и взъерошенным, золотистые пряди мягко поблёскивали на свету. Хайтам своей свободной рукой потянулся к его волосам, поправляя это красивое последождевое птичье гнездо на голове Кавеха. — Ты не до конца высушил свои волосы, Кавех, — упрекнул вслух аль-Хайтам. Ещё одно интересное изменение: аль-Хайтам стал чаще и гораздо увереннее задействовать свой голос. С того самого раза, когда Кавех сделал комплимент голосу аль-Хайтама, ему стало проще и легче его использовать. Не идеально, но тем не менее. Были ли это какие-то его собственные внутренние барьеры или абсурдные комплексы, мешавшие ему говорить, аль-Хайтам не знал. Если да, то, кажется, под одним лишь влиянием Кавеха ему удалось очень быстро и эффективно от них избавиться. Поразительно… В любом случае, теперь Хайтам мог говорить что-то, просто воспроизводя устную речь, когда это казалось более удобным вариантом. Например, как сейчас, когда его левая рука служила подушкой для Кавеха, а правая была занята прочёсыванием его светлых волос. Кавех слегка вздрогнул, то ли от неожиданного прикосновения Хайтама, то ли из-за его внезапного применения голоса, и повернул к нему голову. — Не важно, — пожал плечами Кавех, прикрывая свои глаза и просто позволяя аль-Хайтаму разглаживать свои мягкие волосы. На его лице всё ещё блестел лёгкий румянец от душа, а тёплое размеренное дыхание врезалось в шею Хайтама, заставляя того покрываться мурашками. Но меньше чем через минуту этой безмятежной идиллии Кавех открыл глаза, и аль-Хайтам поймал его рассеянный, томный взгляд. — Хайи? — обратился к нему Кавех, немного выпрямляясь и обхватывая шею Хайтама своими руками. Тот убрал свою руку из его волос и машинально приобнял Кавеха за спину, усаживая их поудобнее и ближе друг к другу. Аль-Хайтам взглядом послал немое: «Да? Говори». — Эм… — Кавех несколько неловко отвёл взгляд. — Ты ведь всё ещё помнишь наш… музыкальный экскурс? Где я разными практичными способами пытался донести до тебя тот или иной жанр музыки? — неуверенно спросил он. Это был… довольно неожиданный вопрос, не совсем в тему и к месту. К чему он вспомнил об этом сейчас? — Да, помню, — ответил Хайтам не без усмешки. Как же ему такое забыть? — К чему ты это? — Ну… В общем… — Кавех начал неловко мять воротник футболки аль-Хайтама. — Я тут понял, что не познакомил тебя с жанром рок-н-ролла. Мне кажется, это надо исправлять. Всё-таки это один из фундаментально важных и влиятельных музыкальных жанров в наши дни… Аль-Хайтама всё больше и больше сбивало с толку это внезапное обсуждение музыки и странное поведение Кавеха. Но с другой стороны — а когда такого не было? — Хорошо, Кавех, — усмехнулся он. — Объясни мне музыку ещё раз, — с ухмылкой ответил Хайтам. Кавех оживился, уселся поудобнее и начал: — В общем, рок-н-ролл — это жанр популярной музыки, и он изначально создавался как средство для удовлетворения юношеских желаний. Ну, знаешь; бунтарство, насилие, пылкость и веселье — все эти вроде как «подростковые» темы. Но… в отличие от многих ранних стилей популярной музыки, тексты рок-композиций охватывали широкий спектр табуированных тем, включая… эм… — Кавех запнулся, отводя взгляд и краснея, — образ жизни, романтическую любовь, страсть и... — даже его уши приобрели алый цвет, — и секс. Если бы Кавех не сказал это, буквально сидя чуть ли не на коленях у Хайтама, сгорая от смущения, суетливо накручивая локон своих волос на палец и беспокойно, но не менее обаятельно прикусывая нижнюю губу, аль-Хайтам вряд ли бы придал этому большое значение. Но возникшее за секунды напряжение кричало об остроте ситуации. Подтекст всего этого разговора теперь был очевиден для аль-Хайтама, но он всё равно пребывал в некотором замешательстве. К чему был весь этот… фарс? Зачем ему было нужно придумывать все эти оправдания с музыкальным экскурсом… опять? …Глупые вопросы. Как будто это было так уж удивительно, что Кавех не мог позволить себе открыто выражать свои чувства и желания. Несмотря на то, какой путь они уже прошли, в конце дня Кавех всё ещё оставался… Кавехом. Но на этот раз подыгрывать ему, ходя вокруг да около, Хайтам не намеревался. Аль-Хайтам немного нагнулся и просто поцеловал Кавеха. Без прелюдий, без лишних слов, без спектакля. Кавех, хоть и немного опешил от такой внезапности, вскоре углубил их поцелуй, крепче хватаясь за шею аль-Хайтама. Губы Кавеха каждый раз ощущались такими мягкими и нужными. Как он раньше жил без этого привкуса ванили на своём языке? А ведь Хайтаму казалось, что он не был слаб до сладкого, но, по всей видимости, и это было не так. Ненадолго оторвавшись друг от друга, Кавех воспользовался паузой и перекинул свою ногу через аль-Хайтама, усаживаясь на его бёдра, что было… опасно. Очень опасно. — Так удобнее, — кинул очередное пустое оправдание Кавех, прежде чем прильнуть к губам Хайтама ещё раз. Руки аль-Хайтама непроизвольно легли на его талию. Поцелуи из долгих, глубоких и мягких постепенно превращались в более порывистые, смазанные и смелые. Чёрт возьми, сколько раз Хайтам представлял себе это? Слишком много, чтобы сосчитать. И слишком долго он грезил об этом, чтобы взять и так просто поверить в реальность происходящего. Ему нужно было удостовериться… Но пылкое увлечение накрыло аль-Хайтама, как только их поцелуи и действия начали становиться очень… пламенными, напористыми и слишком, слишком недостаточными. До такого недостаточными и напряжёнными, что одежда на теле аль-Хайтама ощущалась лишней и чрезвычайно удушающей, а на Кавехе и подавно казалась чем-то избыточным и нелепым. Рука Хайтама сама собой, совершенно безотчётно, спустилась вниз по спине Кавеха, оттягивая резинку его домашних шорт и… мгновенно получая от него шлепок ладонью. Оторвавшись от аль-Хайтама, Кавех возмутился: — Не здесь же! — его взгляд был таким, будто он упрекал нашкодившего котёнка, но яркий румянец с лица не сходил. — Этот диван очень хороший, а у меня нет пульверизатора и… — Кавех было начал лепетать что-то про дорогую фурнитуру и то, как сложно её отмыть, но аль-Хайтам уже не следил за его речью. Просто такой вид Кавеха невероятно потрясал его: сидящий на его бёдрах, в лёгкой футболке с круглым вырезом, которая обнажала тонкие ключицы, всё ещё тёплый после недавнего душа, с влажными, растрёпанными волосами и припухлыми губами… С двигающимися губами. Ах, да… Кавех же что-то говорил ему. — «Не здесь же» что, Кавех? — спросил аль-Хайтам, игнорируя весь бессвязный бред, который тот плёл из-за нервов и смятения. Ему нужно было словесное подтверждение и вербальное согласие, как бы далеко они ни заходили. Но, казалось, такой расклад Кавеха не устраивал. — Ты действительно хочешь, чтобы я сказал это? Прямо вот так, вслух? По-моему, здесь всё абсолютно очевидно, господин гений. Просто не рушь атмосферу… — проворчал он в ответ. — Кавех, — предупредительно-сурово посмотрел на него Хайтам. Кавех тут же поджал губы, осознавая что такой номер не прокатит. — Хорошо, прости… Я… — он неловко прервался и вздохнул, собравшись и на этот раз даже посмотрев аль-Хайтаму в глаза. — Я хочу, — искренне сказал он, но тут же его лицо вспыхнуло интенсивнее прежнего, и он, спрятав взгляд, недовольно кинул вдогонку, — Всё? Доволен? Или мне подписать какие-то документы? Архонты, вот серьёзно, ты постоянно заставляешь меня… Аль-Хайтам прервал его, аккуратно взяв за подбородок и коротко поцеловав. — Ладно, только не ворчи, хорошо? Вместо ответа Кавех поцеловал Хайтама, больно прикусывая его нижнюю губу — безмолвное, но не менее выразительное «Да действуй ты уже!», на которое аль-Хайтам исполнительно ответил, сжимая его талию. Ещё пару лет в том же духе, и они смогут разговаривать друг с другом полностью телепатически… Когда аль-Хайтам поднялся с дивана, надёжно перехватив Кавеха за спину и бёдра, он краем глаза заметил, как его давно позабытая книга упала с коленей на пол. Направляясь в спальню с Кавехом, обвившимся вокруг его шеи и торса, он мог лишь надеяться на то, что Кавех не будет позже винить его в дезорганизации. Для этого раза ведь была извинительная причина. Как только они вдвоём упали на одну из кроватей — его собственную или Кавеха, аль-Хайтам не знал, так как всё, что он мог заметить в этот момент, утратило какую-либо ясность — их руки потянулись к одежде друг друга. Лукаво улыбнувшись и хихикнув, Кавех уступил, позволяя Хайтаму первому снять с того футболку и шорты. Проделав то же самое с аль-Хайтамом, Кавех упал спиной на подушку и потянул того на себя. Аль-Хайтам и Кавех точно видели друг-друга полуголыми (и голыми) и раньше. Деление спальни и ванной комнаты всегда подразумевало непосредственную тесноту и редкие возможности для уединения и приватности. Но… Архонты… Кавех, подмявшийся под аль-Хайтамом, так пламенно целующий его, с этим податливым телом, усеянным веснушками, такой красивый и живописный… От одного лишь уничтожительно-восхитительного карминового взгляда снизу вверх зрение Хайтама затуманилось. Это состояние было очень похоже на эйфорию, сон или опьянение — мозг исступлённо плавился, волны экстаза накатывали всё сильнее, всё вокруг плыло. Но при этом глаза чётко фиксировали каждую малейшую деталь. Руки аль-Хайтама сами находили особо чувствительные места Кавеха, нежно проходясь по всем изгибам его тела. Хайтам поймал неслышные ему вздохи Кавеха своими губами, в очередной раз жалея о невозможности его слышать. Но… чего только стоило его бесценное выражение лица, когда Хайтам рукой спустился ниже. Все сбивчивые мысли, которые до этого кое-как удерживал его расплывчатый и отравленный Кавехом разум, полностью покинули аль-Хайтама, оставляя во главе одно лишь возбуждение и вручая ему карт-бланш на все последующие действия. — Кавех? — спросил аль-Хайтам, слегка раздвигая бёдра Кавеха одной рукой и лишь надеясь на то, что его голос не выдавал никаких признаков нетерпения. Контроль интонаций в голосе всё ещё давался ему с трудом. Кавех посмотрел на него и позволительно кивнул, прикусывая свою губу и прикрывая глаза в попытке подготовиться к возможной боли и дискомфорту. Хайтам начал растягивать его так деликатно, как только мог, попутно оставляя извинительные поцелуи на шее и плечах. Из-за одного осознания происходящего часть аль-Хайтама просто сходила с ума. Вторая же часть пребывала в полной экзальтации от любой реакции и движения Кавеха — будь то подрагивание его влажных ресниц, жгучие царапины по спине от его ногтей или порывистые и распалённые поцелуи на коже. В какой-то момент Кавех обратил внимание аль-Хайтама на себя и недовольно поторопил его: — Достаточно уже… И скорее, пожалуйста, просто скорее, — попросил он. Чёрт. Аль-Хайтам торопливо и не так аккуратно, как хотелось бы, отпустил его. Немного придя в себя, он осознал, что кровать, на которой они разместились, принадлежала Кавеху. И это… казалось правильным. Ощущалось правильным. Ибо слишком много раз Хайтаму приходилось видеть Кавеха на этой кровати всего лишь в жалком метре от себя, но при этом находившегося в такой болезненной недосягаемости… Однако сейчас всё было иначе. — В моей… В моей тумбочке лежит лубрикант, — неловко проинформировал его Кавех на языке жестов, стесняясь говорить вслух что-то подобное, даже при том, что только он сам мог себя услышать. Такая робкая реакция вкупе с его покрасневшими ушами вызвала у аль-Хайтама неуместный, но беззлобный смешок. Вспыхнувший (хотя куда уже краснее?) от возмущения Кавех этого не оценил, но вместо привычного удара локтём или словесного негодования он сделал кое-что другое. А именно — толкнул свои бёдра об его, что быстро стёрло беззастенчивую ухмылку с лица Хайтама. «Так тебе всё ещё смешно?» кричал лукавый ярко-красный взгляд из под ресниц. «Нет… Не смешно.» И аль-Хайтам без промедлений полез в выдвижной ящик прикроватной тумбочки, выуживая оттуда нужную ему вещь, которую спустя минуту отбросил куда-то на пол. Позже за это он тоже мог получить пару-тройку упрёков, но это было не важно. Сейчас было важно то, как соблазнительно Кавех выгнул свою спину на первом толчке. Как его руки сжали ткань простыни, и как потом аль-Хайтам аккуратно разжал его ладони и переместил их на свою шею. Как его атласная кожа горела под губами Хайтама. Как всё скопившееся напряжение выливалось в всё более и более грубые толчки. Как ноги Кавеха лишь крепче сцепились на его торсе. Аль-Хайтам не мог знать, как звучал пик крещендо — момент максимальной громкости или эмоционального напряжения, которого достигают после постепенного нарастания звука. Но если бы ему пришлось самостоятельно дать определение этой точке, опираясь на все оставшиеся четыре органа чувств, он бы назвал именно этот момент пиком крещендо. Момент блаженственного опустошения, за которым следовали минуты счастливейшей цельности в объятиях любимого человека и перебирания прядей его золотистых волос. Они ничего не говорили. Не жестикулировали. По большей части из-за усталости. По меньшей — сейчас им это было просто не нужно. Это было и к лучшему, потому что всё, что Хайтам мог выдать в данный момент, было «я люблю тебя» и «спасибо», что казалось либо чрезмерно сентиментальным, либо просто, мягко говоря, жалким. И всё же настал момент, когда Кавех очень настоятельно начал тыкать Хайтама в плечо, пытаясь выбраться из его хватки. В ответ аль-Хайтам лишь сжал его сильнее. Но, да… Если подумать, Кавеху наверняка хотелось пойти в душ? Поэтому, когда Кавех вновь попытался выскользнуть, Хайтам расслабил свои тиски и отпустил его. Накинув мятую футболку и быстро влепив поцелуй в уголок рта аль-Хайтаму, Кавех встал с кровати и хотел было направиться к двери, но увидел валяющийся на полу лубрикант вместе с парой шорт, нахмурился и поднял их, складывая на тумбочку. Следя за каждым его действием, аль-Хайтам мог лишь жалеть о том, что так скоро отпустил его. Но разве это не было глупо? Он ведь вернётся из душа через какие-то пятнадцать минут и рухнет обратно на кровать к Хайтаму, и они вместе заснут. Но что насчёт завтра? И послезавтра? Резона спать вместе в одной узкой кровати, когда в комнате их находятся две, по факту нет. И это аль-Хайтама не устраивало. — Кавех, — окликнул его Хайтам, одновременно стуча по первой попавшейся поверхности. Из привычки. — Мм? — вопросительно посмотрел на него Кавех, достав из шкафчика и перекинув полотенце себе через плечо. — Помнится, ты обещал мне совместный переезд. В тот раз, в джаз-баре, — вышло не то обличительно, не то по-детски обиженно. Кавех удивлённо моргнул, перед тем как по-лисьи сощурить глаза и рассмеяться. — Да, обещал. Помнится, ты обещал мне кошку? — Да, обещал. — Значит, мы договорились, — улыбнулся он и пошёл дальше. Остановившись в дверном проёме, Кавех обернулся. — Эй, ты же вроде как-то упоминал, что джаз в итоге стал твоим любимым жанром музыки? Мне просто любопытно. Это правда так? В ответ аль-Хайтам отрицательно покачал головой и пожал плечами. — Что? Нет? — непонимающе спросил он. — Так какой тогда твой любимый? — наклонил голову в сторону. — Пока что, мой любимый жанр музыки — рок-н-ролл, — Хайтам самодовольно ухмыльнулся, предвещая реакцию Кавеха. — А что? — совершенно невозмутимо добавил он. Затем, после того как Кавех в секунду вспыхнул, в аль-Хайтама свирепо полетело полотенце. (Может, аль-Хайтаму и сегодня придётся спать одному.)