Не боишься любить?

Поток людей буквально нес Дадзая по нужному пути, подобно неспокойной реке. Голова кажется невыносимо тяжелой, мысли забиты учебой. Ах, как же много воспоминаний, связанных с этим словом: и плохих, и хороших. В школах люди находят друзей, иногда даже вторую половинку, они получают травмы, впитывают в себя множество, почему-то принятые как за базовые для человека, знания. Для Дадзая же это лишь способ нагрузить себя ещё больше, в попытке избежать собственных мыслей. Он сам не понимает, можно ли это назвать трудоголизмом, но именно этим он оправдывает свое желание получить второе образование, не каждому ведь скажешь истинную причину. Ты её будто забываешь, пытаясь обмануть собственный же мозг. Не торопясь, он подошел к нужному корпусу, прохладный ветер неприятно дул в лицо. Зачем-то посмотрев по сторонам, он тяжело вздохнул и зашел в здание. Дадзай прошел мимо вахтерши, которой была миловидная бабулька, читающая небольшую, на вид, книжку. Кажется, она не особо обратила на него внимания. Он шел по запомненному пути, поднимаясь на нужный этаж по лестнице, Осаму заранее узнал расположение аудиторий в здании, когда подавал сюда свои документы, чтобы не создавалось проблем с этим в будущем. Сегодня он опоздал, в целом, а кто сомневался? Да и одет был не сказать, что по принятому дресс-коду, а что терять - в университетах обычно к этому не придираются, а ему не хотелось сдавливать шею неудобным галстуком, поэтому надел свободную черную футболку и темно-серые штаны с карманами в районе коленок. Решив не прерывать уже идущую лекцию по литературе, он тихо, без стука, открыл дверь и зашел в аудиторию, но тут речь обрывается и он сталкивается с хмурым, даже, скорее раздраженным взглядом молодого преподавателя. Честно сказать, глаза его было удивительно красивы и необыкновенны, сияющие аметистовым перламутром, такие завораживающие и глубокие, что страшно отвести от них свой взор. — Здравствуйте, — начал говорить Осаму, дабы прервать нагнетающую тишину, — я совсем немного опоздал, не стоило прерывать ради этого лекцию, давайте я просто пройду и мы об этом забудем? — Он беззаботно улыбнулся с чуть прищуренными глазами, подобно хитрому черному коту.

***

Получив должность преподавателя в университете в возрасте двадцати четырех лет, Достоевский мог без прикрас называться гением. Правда, оценив обстановку за последние два года работы, он бы предпочел "гению" идиота, окруженного идиотами похуже. Растрачивать свои таланты на недалеких шкетов он долго не планировал, зато иногда в этом Аду Данте наяву появлялись интересные претенденты. Пока студенты один за другим лениво шагали в аудиторию и занимали свои места, Фёдор уже давно ожидал за столом. Его внешний вид, как всегда, сохранял официальность и лаконичность: выглаженные белая рубашка и черный пиджак, брюки без карманов и отполированные до блеска туфли. На самом деле, этот образ в университете не менялся уже год. Он неспеша перелистывал материалы для лекции, освежая в памяти тему, будто она не вызубрена до каждого слога. Между тем, время подходило к началу занятия, и аудитория уже была переполнена. Его лекции прогуливали редко, Достоевский не был из тех преподавателей, что всё тебе простят и пойдут на встречу, а скорее из тех, о ком за спиной говорят: "Да он валит". Задачу отметить отсутствующих он оставляет на старост, а сам пишет тему на доске: "Романтизм. М.Ю. Лермонтов. Герой нашего времени". Шла десятая минута лекции. Достоевский стоит посреди аудитории, спокойно и немного монотонно разъясняя материал: — ...Это новаторское произведение в своей идейно-художественной основе: нарушение хронологической последовательности в ходе повествования-... Он прерывает свою речь, переводя взгляд на вошедшего в аудиторию юношу. Фёдор не любит, когда опаздывают или перебивают. Опоздавший студент же, напротив, выглядит излишне беззаботно, что только сильнее раздражает Достоевского. И как только этого недоросля не остановили дежурные прямо на входе? — Перечислите мне альвеолярные звуки в русском языке или постойте за дверью до конца лекции. В обычной ситуации, Фёдор бы просто выгнал студента прочь — опоздание на десять минут. Но он любит давать шансы, особенно таким самоуверенным. Улыбка на лице Осаму тут же переменилась удивлением. Под пристальным взглядом преподавателя, он делает два шага в сторону к парте, за которой сидел молодой парень с белоснежными волосами и одной черной прядкой, наклонился и громким шепотом спросил: — Слушай, а как препода зовут? - невозмутимо глядя прямо в аметистовые глаза, он получил робкий ответ студента, который явно боялся сказать или даже сделать что-то не так, а затем выпрямился и начал говорить, — уважаемый Фёдор Михайлович, я в душе не чаю, почему, ведя лекцию по литературе, вы проверяете мои знания не по этому предмету, а по русскому языку, но все же отвечу. Это звуки, которые мы произносим при касании языком альвеолярного отростка, такие как «ш», «ч», «р», и «ж», — затем, перестав корчить умное лицо, он выставил указательный палец в сторону и накрыл его пальцами другой руки и ухмыльнулся. Достоевский, ничуть не изменившись в лице, наблюдает за перформансом студента. Его диалог с шёлковым Накаджимой хорошо слышался на всю аудиторию, а тот будто только и рад, смотря в глаза преподавателю. "Показушник" — думает Фёдор, но отчего-то на его губах появляется еле заметная улыбка, когда юноша начинает говорить. Достоевский быстро оценивает ответ, выражение лица немного смягчается. — Правильно. А захотите узнать, почему вопрос по русскому языку, спросите после лекции. Его взгляд на мгновение останавливается на руках студента, и улыбка становится шире: — Приятно познакомиться. Можете занять своё место. Легким жестом руки он указывает на ряд свободных парт. Передних, потому что только их на его лекциях не занимают. — Хорошо, — он прошел в аудиторию, думая, понял ли Фёдор Михайлович его жест или из вежливости сказал? Хотя, мог ли он его так называть? По ощущениям они одногодки, а если он и младше, у них разница явно не такая уж и большая. От всех этих раздумий у него на лице не спадала улыбка и интерес перед разговором после лекции расходилась теплом в груди. Хоть что-то развеет его скуку здесь. А пока что он планировал вздремнуть. Тему на доске он заметил сразу же после входа в аудиторию, её он знал прекрасно и не было смысла внимательно вслушиваться в монотонную речь преподавателя. Глаза Достоевского проследовали за студентом вплоть до парты. "Интересный юноша" — думал он. Хотя было бы странным называть его юношей, если он почти твой ровесник. Явно умён, эрудирован, но к тому же обладает нестерпимым характером: не то, что невоспитанный, а знающий, как вести себя в обществе, но намеренно нарушающий правила. Не смотря на всё это вкупе с хамством, у Фёдора о нем сложилось хорошее, заинтригованное впечатление. Обычно лекции Достоевского были похожи друг на друга: тот же способ преподавания, тот же план, та же интонация и даже те же формулировки. Однако, эта лекция превнесла небольшое разнообразие уже скучающему Фёдору. Возможно, из-за перформанса нового студента в начале занятия, а возможно из-за его дальнейшего поведения. Не то чтобы на лекциях Достоевского никогда не засыпали: бывали случаи, но столь редки и с таким печальным концом, что уже отвыкаешь от подобной борзости. Однако, почему-то Фёдор не сомневался, что Дазай (имя узнал из журнала по ходу лекции) не завалит сессию, даже если проспит десять таких пар. Шла сороковая минута лекции, часы медленно отбивали каждую секунду, создавая ещё более томительную атмосферу. По школьным меркам, не прошло и урока, а сидеть ещё столько же, даже больше. Какая же скука. А ведь студенты все это время пишут гигантский конспект. Поставив свой локоть на стол, Дадзай положил голову на ладонь и закрыл глаза, погружаясь в собственные мысли. — На этом мы закончим. Задание домой прикреплю в нашу группу. Можете быть свободны, — на этой фразе студенты начали собирать вещи, начиная понемногу обсуждать прошедшую лекцию. Осаму медленно поднял голову с парты и сонными глазами оглядел аудиторию. Он не торопился уходить. Когда в аудитории не осталось ни одного студента, кроме опоздавшего недоросля, Фёдор складывает свои материалы обратно в папку. Оказывается, из них не была рассказана даже половина. Осаму медленно подошел к преподавателю. — Узнал Ваше имя из журнала, Дадзай Осаму. Вы за тем, что в душе не чаете, почему, ведя лекцию по литературе, я проверяю Ваши знания не по этому предмету, а по русскому языку, верно? Он поднимает взгляд на студента и слабо улыбается: — Ответ очень простой. Потому что я могу. Если опоздаете в следующий раз, спрошу о медицине. Не ответите - спать придется на полу в коридоре, а не у меня на лекции. После того, как Фёдор произнес его имя, он оживился. Спокойный и размеренный голос рассеялся по аудитории эхом, будто успокаивая, а не угрожая, как это обычно было после подобных выходок Дадзая. Последованный ответ очень удивил Осаму. — Как интересно.. - он улыбнулся и прищурил глаза, — а почему не по статистике и вероятности? Или вы заставите меня считать дисперсию минут каждого из моих прогулов? Дадзай сложил руки у груди, его голос не выдавал беспокойства или тревоги перед учителем, такие случаи бывали у него не раз, в каждом из учебных заведений его грозились выгнать оттуда за пропуски и прогулы, но так никогда и не выгоняли. Он повышал успеваемость по среднему арифметическому в школе, что давало ей большую выгоду от поднятия рейтинга. — И, кстати говоря, я не спал, а размышлял с закрытыми глазами, - продержав небольшую паузу во время раздумий, сказал Осаму. Однако именно с этим учителем, Достоевским, ему было бы интересно пообщаться вне учебной среды. Такой подход к обучению, да ещё и в вузе работает преподавателем в таком возрасте.. да, а сколько ему? После размышлением над этим, он понамерился спросить об этом чуть позже. Ответ Дадзая почти выдавил из Достоевского усмешку. Он давно не разговаривал со студентами так неформально, но этот юноша будто намеренно пытается вывести диалог из официального русла. Неожиданное добавление после паузы всё-таки добивается тихого смешка. — Надеюсь, размышления были по теме лекции, — Фёдор закрыл папку и встал ровно перед Осаму. — А что касается Ваших предложений... Вы с таким энтузиазмом о них говорили, что у меня создалось впечатление, что Вы этого сами хотите. Но за опоздание Вы не должны получать развлечение. — Разумеется не по лекции. Делать мне нечего, вас слушать, — он посмотрел в окно немного скучающим взглядом, словно в театре отыгрывает роль, положив руки в верхние карманы своих штанов. — Развлечение я уже получил, — резко переводит взгляд на преподавателя и ухмыляется, все же, тот скучающий взгляд и правда был наигран, правда публики нет - но для кого же? Затем студент тихо, практически шепотом промямлил под нос: — И получаю... Достоевский не переставал забавляться с театральности этого юноши и уже подумывал, что тот, видимо, ошибся факультетом. Он бы еще глаза закатил для пущего эффекта. "Показушник" - снова думает Фёдор, но всё же в этом не было ни тени презрения. Впервые за два года работы в университете, он смотрел на студента не так, словно хочет вмазать его лицом в стол, и даже не безразлично. Но это не означало, что он был готов позволить любое хамство. — О, ты не один здесь развлекаешься. И не груби. Взгляд Дадзая проследовал за Федором до самой двери, а затем, когда тот понял, что он собирается выходить, Осаму тоже начал медленно, почти расслабленно приближаться к двери. — Сколько Вам лет, Дадзай? Внезапный вопрос его озадачил: мысли читает? И все же он, вновь улыбнувшись, отвечает: — Мне 22. А тебе? Достоевский открывает дверь, но еще не уходит. Он останется неудовлетворен на весь оставшийся вечер, если любезно позволит твориться этому произволу. Фёдор оборачивается к Дадзаю: — Мне двадцать шесть. Почему бы тебе не проявить должного уважения к старшему, к тому же преподавателю, и не перестать распускать себя, как проблемный подросток? — он смотрит в карие глаза напротив. — Может, ты привык к вольности за то время, пока твои выходки работали, но всё меняется, Дадзай. Гениальность не исключает вежливость. Уж не знаю, где ты закрывал бакалавриат, но здесь ты одним своим существованием не поднимешь репутацию целого учреждения, здесь твое хамство прощать не будут. По крайней мере, я. В тоне Достоевского ни нотки злости или раздражения, даже почти отсутствовала насмешка. Но при этом сохранялась необходимая твердость. — Поэтому, Дадзай, приструни себя немного. Либо выёживайся искуснее, но не забывай, что это забава не только для тебя, — он открывает дверь пошире. — А теперь я запираю аудиторию, и тебе тоже давно пора домой. Дадзай остановился перед тем, как выйти, и на удивление вслушиваясь в каждое произнесенное слово. Он смотрел на него распахнутыми глазами, одна его мысль перебивала другую, а та третью, и так цепочкой, пока не образовался ком. Его сейчас отчитывали как школьника, а учитывая их разницу в возрасте, эта ситуация становилась все более и более абсурдной, из-за чего, выслушав все, что хотел сказать Достоевский, он рассмеялся громким смехом на всю опустевшую аудиторию, закрыв глаза и прикрыв рот рукой. — Вот оно что, - перестав смеяться, сказал тот и прошел сквозь дверной проем, выходя из аудитории, - хорошо, я подумаю над твоими словами. Достоевский не привык, что за его отчитываниями, если это можно так назвать, следует смех. Но удивление на его лице быстро сменилось слабой улыбкой: другой реакции от Дадзая ждать и не следовало. Он вышел из аудитории и запер за собой дверь, бросая в ответ: — До свидания, Дадзай. Помахав напоследок рукой со спины, Осаму направился по своему пути. Впереди еще три пары. И почему же нельзя просто все прогуливать и получать зачеты. Но, признаться, он бы ходил в институт только за тем, чтобы вновь поболтать с тем профессором. 26 лет... такой молодой, а уже преподаватель университета, с ним явно было бы явно увлекательно вести беседы. У Достоевского, как не странно, тоже было три пары у других групп. Но первая лекция оставит впечатление на весь день, а может, и на всю неделю. Осаму оказался более интересным, чем ожидал Фёдор от хамского опоздавшего.