Tinder или дополнительные занятия в университете

Рио вышла из участка, вяло щурясь от утреннего солнца, которое беспощадно било прямо в лицо. Голова раскалывалась — не просто болела, а пульсировала, словно внутри черепа заперли заводной механизм, который громко скрипел и стучал при каждом движении. Казалось, будто кто-то сжёг весь кислород вокруг, оставив только густой, удушающий воздух, пропитанный вчерашним алкоголем и сожалением. Рот пересох, язык будто был сделан из наждачной бумаги, а желудок подавал тревожные сигналы, предупреждая, что любое резкое движение может закончиться катастрофой. Она сощурилась, пытаясь сфокусировать взгляд. Глаза саднило, будто ночью кто-то заменил их на два кусочка красного стекла. Рио смутно помнила, как Эмма грузила её в машину, как прохладный воздух разрезал обжигающее тепло её кожи, как тело казалось слишком тяжёлым, а мысли — слишком медленными. Теперь всё это обрушилось на неё разом, мощной волной последствий. Её одежда помялась, пахла дымом и алкоголем, волосы растрёпаны так, что даже попытка поправить их рукой только ухудшила положение. Единственное желание — свернуться клубком где-нибудь в темноте и переждать этот день. Но её встретили не тишина и одиночество, а низкий, знакомый голос. — Доброе утро, мисс «Я могу контролировать ситуацию», — раздался голос Реджины, напоённый той сладкой, едва сдерживаемой насмешкой, которую Рио ненавидела и обожала одновременно. Она медленно повернула голову, проклиная этот мир. Реджина выглядела так, будто всю ночь провела в пятизвёздочном отеле, а не пила в баре. Её волосы лежали идеально, солнцезащитные очки скрывали глаза, но ухмылка на губах выдавала её настроение. Она была одета в глубокое фиолетовое платье, подчёркивающее идеальный силуэт, длинное чёрное пальто, тёмные колготки и высокие сапоги. В руках она держала два стакана кофе, причём один тут же протянула Рио. — Убей меня, — простонала Рио, беря стакан и прижимая его ко лбу, надеясь, что горячий напиток магическим образом снимет боль. Реджина приподняла бровь, усмехнулась и, не дожидаясь ответа, развернулась к машине. — Пошевеливайся, пока я не передумала быть милой, — бросила она через плечо. Рио скривилась, но подчинилась. Вяло плетясь за подругой, она чувствовала, как будто каждая клетка её тела протестует против движения. Машина стояла недалеко — гладкий чёрный силуэт среди множества скучных, припаркованных авто. Реджина грациозно села за руль, включила зажигание, и двигатель загудел ровным, приятным звуком. Рио медленно опустилась на пассажирское сиденье, почти скатившись в него. Веки тяжёлые, виски пульсируют. Всё тело ощущалось измотанным, словно её всю ночь гоняли на марш-броске, а не просто арестовали за хулиганство. Она провела рукой по лицу, глубоко выдохнула и прижалась лбом к прохладному стеклу. — Напоминаю, что это всё была твоя идея, — с усмешкой проговорила Реджина, отпивая кофе. — Мои идеи всегда заканчиваются проблемами, — мрачно пробормотала Рио, потирая виски. — Это делает меня интересной. — Ну, если интересной ты называешь ту, кого арестовывает бывшая любовница её женщины, то да… — Реджина усмехнулась, бросив на неё оценивающий взгляд. — Очень впечатляюще. Рио застонала, закрыв лицо руками. — Мне нужно удалить всю свою память за последние сутки. Реджина фыркнула, сделала очередной глоток кофе и многозначительно качнула головой. — Ну, не знаю. Я бы сказала, что твоё выступление на барной стойке достойно сохранения в анналах истории. Может, даже как культурное наследие. Рио бросила на неё уставший взгляд, в котором было глухое раздражение и утреннее похмельное страдание. Она помассировала виски, словно пытаясь буквально вытряхнуть из головы весь прошедший вечер, затем сжала губы, перевела взгляд на улицу и вдруг, после короткой паузы, бросила: — Агата звонила. Реджина чуть приподняла бровь, но на этот раз её реакция была сдержанной. — И как ей твоё представление в баре? Рио зло посмотрела на неё из-под ресниц, прикоснувшись пальцами к виску, где всё ещё ныла головная боль. — Не мне. — Хм? — Реджина бросила на неё короткий взгляд. Рио сжала губы в тонкую линию и выдохнула: — Она позвонила не мне. Реджина какое-то время молчала, затем чуть склонила голову набок, не сводя глаз с дороги. — То есть… — Эмме. Реджина молча переварила информацию, сжав руль чуть крепче, но уголок её губ дрогнул в тени едва заметной усмешки. — Знаешь, это даже немного символично, — лениво протянула она, не отрывая взгляда от дороги. — Это как в каком-нибудь дешевом романе, где героиня убегает, но вместо того, чтобы признаться в чувствах, устраивает себе эмоциональную ссылку. Рио раздражённо выдохнула, откидываясь на спинку сиденья и зажмуриваясь. — Можно без анализов? Я и так чувствую себя паршиво. — Да я всего лишь подчеркиваю твою природную драматичность, — невинно пожала плечами Реджина. — Ты не просто заблокировала её. Ты демонстративно выбросила еду, напилась, устроила шоу в баре, попала в полицейский участок и теперь гордо страдаешь. — Очень конструктивно, спасибо, — Рио прикрыла глаза, потирая виски. — Всегда рада помочь, — фыркнула Реджина, а затем, чуть сменив тон, добавила: — Но ты же понимаешь, что застряла, верно? Рио скосила на неё взгляд. — В смысле? — В смысле, что ты просто топчешься на месте, — спокойно пояснила Реджина. — Обида сжирает тебя изнутри, ты думаешь, что таким образом наказываешь её, но на самом деле наказываешь только себя. — Спасибо, психологический разбор мне действительно был необходим, — с сарказмом протянула Рио. — Послушай, — Реджина бросила на неё короткий взгляд, затем снова сосредоточилась на дороге. — Если ты так злишься, если всё ещё переживаешь, если в каждом своём поступке оглядываешься на неё — значит, тебе не всё равно. И если тебе не всё равно, то тебе нужно поехать к ней и поговорить. — Нет. Ответ прозвучал быстро, резко, с оттенком упрямства. Реджина чуть склонила голову набок. — Почему? — Потому что она должна была сказать мне сразу. Потому что я открылась ей, а она… она забыла упомянуть, что всё это время рядом была её бывшая жена. Реджина какое-то время молчала, затем спокойно произнесла: — Ну тогда отпусти её. Рио повернула голову, её пальцы сжались в кулак. Она не ответила. Просто отвернулась к окну, а Реджина продолжала вести машину, зная: её слова задели за живое.

***

Дверь захлопнулась за спиной с глухим, приглушённым щелчком. В её квартире царил ровно тот же беспорядок, что и в её мыслях. Тишина здесь была другой. Глухой, вязкой, обволакивающей, как липкая паутина, в которой она запуталась и теперь не могла найти выхода. Она медленно прошла на кухню, даже не сбрасывая обуви, и первым делом поставила на стол стаканчик с кофе, который сунула ей Реджина. Она даже не попробовала его. Рио смотрела на тёмную жидкость внутри, на то, как она слегка колыхнулась, будто дразня её. И вдруг резким движением подняла стакан и вылила его содержимое в раковину. Кофе с тихим плеском исчез в водостоке, оставив после себя лишь горький аромат. Стакан следом отправился в мусорное ведро, ударившись о пластиковый пакет с глухим, пустым звуком. Как же всё это бессмысленно. Она оперлась ладонями о край раковины и глубоко выдохнула, словно собираясь с силами. Голова всё ещё тяжело пульсировала после вчерашнего, но самое неприятное было не это. Не похмелье, не штраф, даже не то, что она провела ночь в участке. Самое болезненное — это осознание того, что Реджина права. Она застряла. Застряла в этих эмоциях, в этой обиде, в этой странной, мучительной пустоте. Она жила в ней, питала её своей злостью, убеждала себя, что поступает правильно, что это единственный выход. Но чем дольше это длилось, тем сильнее становилось ощущение, что она роет себе яму. Глубже и глубже. Рио раздражённо смахнула волосы назад, сбросила пальто прямо на пол и направилась в ванную. Она избавлялась от одежды так же, как хотела бы избавиться от мыслей. Быстро, без лишних движений, без разбора. Оставляя за собой дорожку из вещей, она пересекла квартиру и толкнула дверь душевой. Плитка под ногами была холодной, но ей было всё равно. Она шагнула под душ и включила воду. Горячие струи хлынули сверху, обжигая кожу, будто пытаясь выжечь все её эмоции. Пар начал заполнять пространство, застилая зеркала, стены, воздух. Она закрыла глаза, позволив воде смывать с неё всё — усталость, ночную духоту, остатки чужих взглядов, недосказанность. Но вода не могла смыть то, что сидело внутри. Она думала об Агате. О том, как всё могло быть иначе. О том, что вместо того, чтобы разрушать всё вокруг себя, она могла бы просто поговорить. Могла бы позволить себе злиться, но не доходить до точки невозврата. Могла бы услышать её, а не убегать, захлопывая за собой дверь. Но нет. Она выбрала вот это — блокировку, алкоголь, ярость, непрошенное чувство боли. Всё могло быть иначе. Но вместо этого она добровольно закрыла себя в клетке этих эмоций. Рио резко повернула кран. Горячая вода сменилась прохладной, резко, почти шокируя тело. В воздухе повисла дрожащая пауза, наполненная только шумом воды и её дыханием. А может, ей просто стоило остыть. Дать себе время. Всё ещё можно было исправить? Нет, нет, нет. Она ведь не такая. Она не из тех, кто возвращается, кто просит прощения, кто пытается что-то налаживать. Проще сделать вид, что ничего не случилось, проще идти дальше, не оглядываясь, держать голову высоко. Но с Агатой ничего не бывает просто. И всё же, когда та выйдет на работу… Что она сделает? Будет ли она её игнорировать? Или встретит её взгляд с холодной насмешкой? Будет ли злиться? Может, даже сделает вид, что ничего не произошло? Но точно одно — она не извинится. Это же Агата. Рио открыла глаза и подняла лицо к ледяной воде. Но она будет готова к этой встрече.

***

Понедельник.

Рука в элегантной бордовой перчатке медленно тянет вниз холодную металлическую ручку. На поверхности отполированного металла отражается мягкий утренний свет, пробивающийся сквозь высокие окна университетского холла. Контраст кожи перчатки с холодным отблеском ручки создаёт ощущение почти интимного прикосновения — словно последнее движение перед началом чего-то неизбежного. В этом лёгком нажатии — предвкушение. Сила, выдержка, намерение. Как будто внутри этой руки сосредоточена точка невозврата. Механизм двери послушно поддаётся, издавая едва слышный щелчок. Движение неторопливое, даже ленивое, но каждая деталь в нём — идеальна. Будто режиссёр долго подбирал ракурс, свет, звук, чтобы сделать этот момент совершенно кинематографичным. Дверь открывается, и в полумраке университетского коридора возникает Рио. Первым делом утренний свет ловит стёкла её солнцезащитных очков с массивной квадратной оправой. На мгновение в воздухе вспыхивает ослепительный блик, а затем медленно гаснет, оставляя после себя тонкий след электризованного напряжения. Её появление — это всплеск. Это нарушение привычного ритма университетского утра. Она не спешит входить. Стоит у порога чуть дольше, чем требуется, позволяя этому мгновению задержаться в пространстве, пропитывая воздух тихой, но ощутимой силой. Сегодня всё должно быть идеально. Она делает первый шаг, и каблуки её туфель с алым лаковым блеском касаются мраморного пола, раздаваясь чётким, ритмичным звуком. Этот звук отмеряет её уверенность. Этот звук заставляет взгляды притормаживать, головы — слегка поворачиваться. Рио входит в коридор, и мир слегка замедляется. Бордовое пальто, сидящее так идеально, будто сшито под неё лично, мягкими волнами ложится на плечи, подчёркивая строгие, но плавные линии фигуры. Лёгкий изгиб талии, силуэт, который кажется почти вырезанным из воздуха. Каждое её движение заставляет плотную ткань пальто слегка расходиться, давая лишь намёк на платье под ним. Платье. Тонкая ткань облекает тело, не оставляя простора для воображения, но при этом не открывая ничего лишнего. Его высокое горло мягко облегает шею, создавая тот самый баланс между элегантностью и едва уловимой опасностью. Подол ложится ровно, двигаясь вместе с её шагами. Этот образ — не про случайность. Этот образ — про власть. Контрастным акцентом выступает широкий ремень с массивной золотой пряжкой в форме восьмёрки. В нём есть что-то вызывающее. Намёк. Символ бесконечности, знак замкнутого круга. Или просто деталь, притягивающая взгляд туда, где он должен быть. Она делает второй шаг. Затем третий. Лёгким, почти небрежным движением она подносит руку к лицу и снимает очки, позволяя глазам впервые открыться этому свету, этим взглядам. На какое-то мгновение вокруг будто становится чуть светлее — то ли из-за резкого контраста после тёмных стёкол, то ли из-за самой Рио, которая теперь смотрит на мир открыто, без преград. И мир смотрит на неё. Каждое движение наполнено той самой замедленной грацией, которую не спутаешь ни с чем. Это не нарочитость. Это осознание. Это власть над моментом. Рио знает, как держать внимание. И оно держится на ней. По обе стороны коридора оживлённые разговоры приглушаются. Кто-то умолкает на полуслове, кто-то незаметно толкает локтем друга, чтобы тот обратил внимание. Кто-то просто замирает, наблюдая, как она проходит мимо. Её парфюм — дорогое сочетание древесных и цветочных нот — оставляет за собой шлейф, который тянется следом, смешиваясь с влажным, прохладным осенним воздухом, просочившимся в здание. Это шоу. Но шоу — не для них. Рио ощущает их взгляды, но остаётся непоколебимой. Это всего лишь фон. Всего лишь случайные свидетели. Потому что это утро, эта сцена, эта игра — предназначена для одного зрителя. Для Агаты Харкнесс. Рио знает, что она здесь. Она чувствует это. Чувствует, как с каждым шагом приближается к той самой точке, где их взгляды пересекутся. Тонкая, почти невидимая нить напряжения натянута между этажами, и с каждым её шагом она становится всё более ощутимой, более гудящей. Её каблуки чётко, размеренно звучат по гладкому мрамору, будто отмеряя секунды до неизбежного. Когда Рио достигает второго этажа, воздух кажется плотнее. Она знает, что момент настал. В повороте коридора, ведущего к её кабинету, её взгляд безошибочно находит знакомую фигуру. Агата. Стоящая у двери своей аудитории, обернувшаяся в профиль, склонившая голову, что-то объясняя студенту, Агата, как всегда, безупречна. Она выглядит так, словно её образ не подвержен хаосу мира, словно каждое утро она создаёт себя из точных линий и выверенных решений. Белоснежная блузка с высоким воротником сидит идеально, подчёркивая тонкость шеи и уверенность в осанке. Чёрный бант, туго завязанный под горлом, становится акцентом, придавая образу едва уловимую ноту старомодного шика, но без лишней сентиментальности. На запястье мелькает тонкий браслет, едва заметно сверкающий в свете ламп. Её тёмные широкие брюки ложатся идеально, подчёркивая каждый изгиб её бёдер, каждое движение кажется отточенным, словно она знает: она может одним шагом или поворотом головы задать нужное впечатление. Волосы собраны в гладкий пучок, и лишь несколько прядей выбились, создавая странное ощущение лёгкой небрежности, будто за этим идеальным контролем скрывается что-то зыбкое. Но самым главным остаётся её выражение лица. Ещё мгновение назад она говорила, объясняла, контролировала ситуацию, но стоило её глазам на долю секунды метнуться в сторону — всё изменилось. Она смотрит. И Рио чувствует этот взгляд. Сквозь воздух, сквозь толпу студентов, сквозь весь этот коридор. Но Рио не останавливается. Она идёт дальше. Спокойно. Уверенно. Безупречно. Её взгляд не дрогнул. Ни на секунду. Она не улыбнулась. Не замедлилась. Не дала ни единого намёка на то, что этот момент что-то значит. Но для Агаты он значит. Она видит, как напрягаются пальцы, сжимающие книгу в её руке. Видит, как студент перед ней перестаёт слушать, чувствуя, что внимание декана уже не с ним. Видит, как уголки губ Агаты чуть приоткрываются — будто она собирается что-то сказать, но передумывает. И это всё. Этого достаточно. Рио проходит мимо, оставляя после себя лёгкий шлейф дорогих духов и ощущение безмолвного торжества. Пусть знает, что потеряла. И когда она скрывается за поворотом, она знает: этот момент останется с Агатой. Надолго.

***

Библиотека. Пространство тишины, в которой каждый звук приобретает особый вес. Здесь слова звучат иначе — приглушённо, сдержанно, как будто даже воздух сам себя дисциплинирует. Здесь люди говорят тише, двигаются осторожнее, будто боятся нарушить этот хрупкий порядок. Здесь никто не кричит. Но это не значит, что здесь нет битв. Рио заходит внутрь так, словно просто оказалась здесь случайно. Будто её маршрут не имел конечной цели, а ноги сами привели её в это место. Её пальто осталось в кабинете — сейчас оно только мешало бы. Вместо него осталась лёгкость движений, ощущение свободы, мягкой, уверенной пластики. Она не оглядывается, не замедляет шага, не выдаёт ни капли намерения. Но внутри неё пульсирует предвкушение. Она знала, что Агата здесь. Знала, что только что закончилась лекция, что та собирается, что медленно и методично складывает бумаги, выравнивает их по краю, сортирует так, как будто порядок на столе может стать порядком в её голове. Агата всегда так делает. Она ненавидит хаос. Ей нравится контроль. Ей нравится, когда всё идёт так, как она запланировала. Но этот день не про её контроль. Рио проходит мимо рядов столов, где несколько студентов склоняются над конспектами, печатают что-то на ноутбуках, шепчутся, периодически бросая на неё взгляды. Она чувствует эти взгляды, но они — всего лишь фон. Лёгкий шум, который не имеет значения. Её внимание сосредоточено впереди. Агата. Она стоит за одним из столов у панорамных окон, спиной к входу. Белоснежная блузка, высокий ворот, идеальные линии. Чёрный бант лежит на ткани аккуратным изгибом, но чуть расправленнее, чем утром, как будто кто-то позволил себе на секунду его дотронуться. Брюки подчёркивают изгибы её фигуры так, что даже её стоячая поза кажется частью продуманного образа. Волосы всё так же собраны, но теперь в этом сборе появилась лёгкая небрежность. Как будто что-то внутри неё уже не столь идеально. Как будто её день уже не такой структурированный, каким она его представляла. Рио идёт мимо, делая вид, что не замечает её. Но, разумеется, Агата замечает. Рио не успевает пройти и трёх шагов, как слышит низкий, хладнокровный голос, разрезающий воздух точным движением лезвия: — Ты всегда так молчаливо объявляешь войну или это только особое отношение? Голос ровный, сухой. В нём нет явной злости, но под ним — напряжение, лёгкая натянутость, скрытая глубже, чем можно заметить с первого взгляда. Рио замедляется. Но не останавливается. Она позволяет себе лишь на мгновение выдохнуть короткую усмешку, достаточно тихую, чтобы её услышала только Агата. Затем поворачивает голову на долю секунды, как бы небрежно, и бросает через плечо: — А я думала, что тебя восхищает моё безмолвие. И идёт дальше. Она даже не смотрит, чтобы увидеть реакцию. Не ждёт ответа. Потому что она знает, что уже сделала первый ход. А теперь — время второго. Рио двигается сквозь библиотеку, уходя глубже. Туда, где полки выстраиваются в высокие, стройные ряды, создавая ощущение коридоров, ведущих не в знание, а в забвение. Здесь книги пахнут иначе — старой бумагой, тонкими нотками пыли, временем, которое скопилось на страницах. Здесь воздух плотнее, и даже свет приглушённый, тонущий в высоких деревянных шкафах, оставляя только мягкие блики на лакированных переплётах. Она идёт уверенно, но не торопясь. Она выбирает место. Там, где камеры не достают. Там, где звук шагов гаснет в ковровом покрытии. Там, где если кто-то подойдёт — то намеренно. Она скользит пальцами по корешкам книг, будто невзначай рассматривая их, хотя мысли её заняты другим. Кончики её пальцев ощущают шероховатость бумаги, холодный металл закладок, чуть потёртые обложки. Но это неважно. Важно то, что через мгновение она услышит шаги. Те самые шаги, которые уже раздаются у входа в этот закуток. И внутри неё вспыхивает что-то тёмное, электрическое, наэлектризованное. Она ждёт. Потому что знает: Агата идёт за ней. Рио не оборачивается сразу. Делает вид, что увлечена корешками книг, что её пальцы медленно скользят по шершавым переплётам, что взгляд пробегает по названиям, которых она не замечает. Но внутри неё всё ликует. Всё горит. Всё наполняется тем сладким ощущением контроля, которое ей сейчас так необходимо. — Ты действительно собираешься молчать? — голос звучит тихо, но в нём чувствуется металл. Агата не даёт себе права на резкость, не может, потому что это библиотека, но этот голос — будто натянутая струна. В нём столько злости, что, кажется, тишина вокруг трескается. Рио всё ещё не оборачивается. Только улыбается уголками губ. Медленно вытаскивает одну из книг, лениво её раскрывает, делает вид, что просматривает страницы. — Разве тебе не нравится моё молчание? — произносит она так же тихо, но с лёгким оттенком насмешки, предвкушения. — Мне нравится, когда ты молчишь, потому что тебе нечего сказать. А не когда ты ведёшь себя как капризный ребёнок, который блокирует людей в телефоне, вместо того чтобы поговорить. Рио закрывает книгу с тихим хлопком, но всё ещё не смотрит на неё. — Занятная выборка: мне нельзя молчать, но говорить тоже не стоило? Агата сжимает челюсть. Рио не видит этого, но чувствует. Чувствует, как её злость становится плотнее, концентрированнее. И это её развлекает. — Ты ведёшь себя отвратительно, — шипит Агата, делая шаг ближе. Теперь они стоят почти рядом, на расстоянии одного шага. Почти касаясь. Почти пересекаясь в этом тихом, насыщенном воздухе. — О, правда? — Рио наконец-то поворачивает голову, чтобы посмотреть ей в глаза. И в её взгляде — ленивое, игривое наслаждение. — Это потому, что я не бросилась прощать тебя? Или потому, что я не дала тебе возможность оправдываться? Агата едва заметно напрягается. Её пальцы сжимаются на полке, но губы остаются холодно сжаты. Она выглядит идеально, как всегда. Власть, контроль, безупречность в каждом движении. Но вот глаза... В глазах — буря. — Ты заблокировала меня, как ребёнок. И при этом ведёшь себя так, словно я виновата во всех смертных грехах. — А ты и виновата, — Рио делает полшага ближе, позволяя своим словам касаться её кожи. — Ты думаешь, что можешь просто так умолчать об Эмме? Агата моргает. Её губы сжимаются, в глазах вспыхивает предупреждение. — Ты действительно хочешь это обсуждать здесь? — Почему нет? — Рио наклоняет голову чуть вбок, её голос становится ещё тише, ещё более насыщенным ядом. — Мы ведь не нарушаем правила, не так ли? Мы просто разговариваем. Агата делает глубокий вдох, будто стараясь сдержаться. — Эмма — это не то, что ты себе придумала. Рио скептически поднимает бровь. — О, я что-то придумала? Напомни, кто именно открывал ей дверь в мой последний визит? Агата молчит секунду. И это молчание говорит ей больше, чем любые слова. — Она — моя жена только на бумаге, — наконец произносит она, отчётливо, уверенно. — Мы не вместе. Уже давно. Рио не реагирует. Просто смотрит. — Но у нас есть сын. И ты можешь ненавидеть меня сколько угодно, но я не могу просто вычеркнуть её из своей жизни. Тишина. Рио скользит языком по внутренней стороне зубов, обдумывая услышанное. Её взгляд цепляется за лицо Агаты, за эту едва уловимую злость, за раздражение, за её вечное стремление к контролю. И в этот момент она понимает одну вещь. Агата так золится не просто из-за блокировки. Она злится, потому что потеряла над ней власть. Потеряла контроль. И от этого становится ещё интереснее. Рио делает ещё один шаг. Очень медленно. Плавно. Агата отступает. Но позади неё — книжный стеллаж. Она упирается спиной в него, но взгляд её не отводит. Губы чуть разомкнуты, дыхание поверхностное. Рио скользит взглядом по её лицу, застывая на губах, затем поднимает глаза обратно. — Ты злишься, — шепчет она, приближаясь так, что их тела почти соприкасаются. Агата не отвечает. Но Рио чувствует, как напрягается её дыхание. Чувствует, как напряжение вокруг них становится чем-то осязаемым, густым. Она подносит руку к её талии — медленно, с безупречным самоконтролем — и едва касается кончиками пальцев ткани её блузки. Агата сжимает губы. — Ты хочешь, чтобы я простила тебя? — голос Рио мягкий, почти ласковый, но в нём скрывается сталь. Она ждёт. Агата не отвечает. Рио наклоняется чуть ближе, пока их губы не оказываются на опасной грани. — Расстёгивай штаны. Тишина взрывается внутри них. Агата замирает. Рио ощущает, как перехватывает ей дыхание, как крошечный нерв дрогнул на её скуле. Она чувствует её жар. Чувствует глухую ярость и желание, переплетённые в одно. Агата чуть наклоняет голову, дыхание горячее, резкое. Но она не отступает. Рио улыбается. Она знала, к чему это приведёт. Теперь — время посмотреть, как далеко Агата готова зайти. Рио не торопится. Она смотрит на неё — прямо, уверенно, оценивающе. В этом взгляде читается всё. Контроль, торжество, растянувшееся в уголках губ лёгкой ухмылкой. Обида, закипающая внутри, но замешанная на чем-то остром, нераскаянном. Агата всегда думала, что умеет управлять ситуацией, но Рио только что доказала: власть можно забрать в любой момент. — Окей, я сделаю всё сама, — шепчет она, голос низкий, ленивый, наполненный опасной игрой. Она не отводит взгляда, когда пальцы тянутся к её шее, к идеально завязанному банту, который был частью её образа. Чёрная лента, сжатая ровным, безупречным узлом, чуть натягивается под её прикосновением. Рио делает это медленно. Нарочно медленно. Потому что этот момент — не просто момент. Он имеет вес. Он означает больше, чем кажется. Она берёт ткань между пальцами, чуть сжимает. Видит, как у самой линии горла напряглась кожа Агаты. Она могла бы отстраниться. Могла бы наклонить голову, сказать что-то. Но не делает этого. Рио тянет ленту. Тихий шелест ткани звучит почти неприлично в этой глухой библиотечной тишине. Узел медленно поддаётся, ослабляется, развязывается. И всё это время Рио смотрит ей в глаза. Она не моргает. Она изучает каждое мельчайшее изменение в лице Агаты: как напрягаются мышцы её шеи, как в глазах вспыхивает что-то неясное, как её пальцы сжимаются чуть крепче по бокам. Лента падает в её ладонь, скрываясь чёрной змеёй. Рио сжимает её, ощущая мягкость материала, а затем, не разрывая зрительного контакта, медленно, преднамеренно берёт Агату за запястья. Её кожа тёплая. Слишком тёплая. Слишком податливая. Агата не сопротивляется. Рио медленно, методично, с пугающей аккуратностью обвивает её запястья лентой. Она чувствует, как мышцы под кожей чуть напрягаются, как дыхание Агаты едва заметно сбивается. Это не просто действие. Это символ. Это вызов. Это напоминание о том, что власть может перейти из одних рук в другие в одно движение. Лента мягко скользит по её коже, впитывая в себя её жар. Она затягивает узел — не слишком туго, но достаточно, чтобы ощущалось. Её пальцы скользят по ткани, словно проверяя прочность. Секунда. Две. Их взгляды вновь сталкиваются, и в этот момент всё в пространстве вокруг становится неважным. Только они. Только этот узел. Только это молчание. Рио медленно наклоняет голову, её губы почти касаются уха Агаты. — Подними руки, — шепчет она, и в её голосе слышится что-то тёмное, обволакивающее. Агата молчит. Но она подчиняется. Она поднимает связанные запястья вверх, и в этот момент Рио улыбается. Хищно. Дерзко. Опасно. Пальцы Рио скользят ниже, к ремню её брюк. Она расстёгивает пряжку — медленно, смакуя каждое движение. Кожа тёплая под её ладонями. Дыхание Агаты чуть слышно. Она напряжена, но не отстраняется. Рио откидывает ремень в стороны, а затем тянется к пуговице. В этом прикосновении — вызов. В этом прикосновении — обещание. И Агата знает: теперь она полностью в её власти. Рио расстёгивает пуговицу и тут же её рука скользит под кружевные трусики. Чёрная ткань мягкая, горячая от её тела, но это не то, что заставляет Рио задержать дыхание. Агата срывает взгляд в сторону, как будто хочет избежать этого момента, но её бёдра едва заметно дрожат. Тонкие пальцы Рио касаются влажных складочек между её ног, медленно, изучающе. Её губы изгибаются в хищной, едва заметной улыбке. — Ты вся горишь, — шепчет она, едва касаясь губами её щеки. Агата не отвечает. Но её дыхание меняется, становится неровным. Она сжимает руки в кулаки, связанные лентой от её собственного банта, и даже не пытается сопротивляться. Рио двигает пальцами глубже, чувствуя, как её тело откликается. Она знает, что Агата хочет больше. Но они в библиотеке. Она не может позволить себе звук. Рио наклоняется ближе, её другая рука медленно скользит вверх, проходит по её груди, затем выше, к шее. Она кладёт ладонь на её горло, чувствуя под пальцами рваное биение пульса. — Шшш… — Рио медленно сжимает её шею. Не сильно, не жёстко. Пока просто напоминание о том, кто здесь контролирует ситуацию. Агата не двигается. Рио знает, что ей это нравится. Пальцы движутся быстрее, глубже. Агата чуть прикусывает губу, голова откидывается назад, упираясь в холодный книжный стеллаж. Её тело выдаёт её. Рио чувствует её желание, её зависимость, её сдерживаемый стон, который так и не срывается с губ. И Рио это нравится. Она наклоняется ближе, её губы касаются уха Агаты. — От неё ты была такой же мокрой? Агата не отвечает. Она зажмуривается, напрягается сильнее, но её бёдра сами двигаются навстречу движению Рио. Рио чувствует её ярость. Чувствует её желание. Она сжимает горло сильнее, слегка сдавливая дыхание. Губы Рио находят её шею. Она целует её — влажно, горячо, с лёгким нажимом. Затем ещё ниже, снова, снова. Оставляет за собой след невидимых меток — огненных отпечатков, которые Агата будет чувствовать даже тогда, когда Рио уйдёт. Тепло её дыхания обжигает кожу, контрастируя с холодным воздухом библиотеки. Движения — ленивые, нарочито растянутые, наполненные абсолютной властью над моментом. В этом нет спешки, нет лишних жестов — только контроль. Только бесспорное обладание. Агата тяжело дышит. Её тело дрожит. Рио знает, что она близка. Это отчаяние, эта безмолвная борьба с собственным желанием — Рио чувствует его каждым касанием. Она видит, как напряжены её плечи, как пальцы едва заметно сжимаются в кулаки. Ещё чуть-чуть — и Агата перестанет сдерживаться. Но Рио не хочет этого. Она хочет, чтобы та запомнила это. Чтобы помнила, каково это — быть полностью зависимой. Её пальцы сжимаются сильнее, двигаясь резче, точнее, глубже. Агата издаёт приглушённый звук, похожий на сорвавшийся стон. Её грудь вздымается, связные руки беспомощно дёргаются, как будто инстинктивно пытаясь схватить Рио, но не могут. Она беспомощна в этой схватке — но не потому, что связана. А потому, что сдаёт позиции. Рио чувствует, как её тело предаёт её полностью. Чувствует, как волна наслаждения охватывает её. Как её губы чуть приоткрываются — но звук так и не срывается наружу. И вдруг. Её связанные руки падают на шею Рио. Рио замирает. Чувствует, как дрожат её пальцы. Как ногти цепляются за её плечи. Как из самой глубины этого момента выплёскивается что-то другое. Не только удовольствие. Не только контроль. Не только месть. Рио чувствует, как её собственное дыхание сбивается, как в груди поднимается болезненная, почти ломкая эмоция — не та, что она хотела. Потому что, чёрт возьми, она скучала. Скучала по этому телу. По этой злости. По этим глазам, что смотрят так, будто прожигают насквозь. Скучала даже по её предательству. Но она не скажет этого. Никогда. Агата не выдерживает. На её глазах блестят слёзы. И это делает Рио сильнее. Она смотрит, как те скапливаются в уголках её ресниц, как тяжёлое дыхание вырывается в тишине между ними. В этом взгляде — просьба. В этом взгляде — что-то, что звучит тише слов, но гораздо громче, чем любая мольба. Агата тянется за поцелуем. Её губы находят губы Рио, но... Рио отворачивает голову. Агата замирает. — Рио… — её голос звучит тихо, хрипло, сломано. Рио смотрит ей в глаза. И впервые за всё это время не чувствует триумфа. Не чувствует мести. Не чувствует ничего, кроме гулкой пустоты внутри себя, от которой хочется убежать. — Знаешь, я тоже не договорила, — шепчет она, приближаясь к её уху. — Может, этого недостаточно для того, чтобы я тебя простила. Она чувствует, как Агата едва заметно дрожит. И тогда, не сказав больше ни слова, Рио медленно развязывает ленту на её запястьях. Она опускает её руки. Разворачивается. И уходит. Не оборачиваясь. Не давая Агате возможности сказать что-то ещё. Оставляя её в полумраке библиотеки, среди старых книг, с руками, всё ещё чувствующими на себе узел её собственного банта. С телом, всё ещё горящим от её прикосновений. И с пустотой, которая накатывает на неё волной, когда двери библиотеки тихо закрываются за Рио.