Megaphone to My Chest

      — Ваньнин…       Тишина встретила его ласковый шёпот. Кровать, как и все поверхности в доме, была завалена какими-то механическими деталями, и Мо Жань нашёл пустым только самый край, куда аккуратно сгрузил Чу Ваньнина, прежде чем бесцеремонно сбросить с кровати покрывало, весело прозвеневшее металлическими частями об пол.       Чу Ваньнин в этот момент выглядел так, словно хотел что-то сказать, но поцелуя оказалось достаточно, чтобы заглушить его возмущение.       У Мо Жаня было несколько идей, как добиться других, более приятных, звуков от Чу Ваньнина. Например, собственного имени, жалобно протянутого стоном страсти, а не выплюнутого в гневе, и приглушённого стыдом, а не тоской.       — Ваньнин, — позвал он снова, касаясь носом острой линии челюсти Чу Ваньнина. К его удивлению, не было даже намёка на щетину, и он восхитился этим неземным существом, которое, должно быть, спустилось свыше и имело безошибочное сходство с бодхисаттвами, о которых Чу Ваньнин читал лекции во время одного из их занятий. Возможно, это богохульство — такое сравнение — но никогда в жизни он не встречал кого-то настолько близкого к изображению божественного. Следы слёз всё ещё цеплялись за нижние ресницы Чу Ваньнина, а уши слегка розовели от жара душа и их занятий любовью, но даже так он выглядел бессмертным небожителем.       Милосердие и сострадание. Гнев и возмездие.       Всё он. Всё Чу Ваньнин.       Чу Ваньнин, наконец, перевёл на него взгляд покрасневших глаз:       — Ты не можешь меня так называть.       «Да ладно», — подумал Мо Жань, — «А не ты ли десять минут назад сильнее сжимался на моём члене каждый раз, когда я называл тебя так».       Тем не менее, он не настолько глупый, чтобы не понять, что его сокровище просто хочет сохранить лицо, поэтому слегка снисходительно усмехнулся:       — Чу-лаоши прав. Этот ученик не научился правильно себя вести, — в голосе Мо Жаня прозвучали притворно скорбные нотки.       Чу Ваньнин ничего не ответил. Мо Жань наклонился, приподнял его лицо вверх за подбородок и заставил их глаза встретиться. Гневный блеск взгляда был ему знаком, и Мо Жань почувствовал, как кое-что характерно шевельнулось ниже его пояса.       «Тихо, собака», — выругался он на себя.       Он был уверен, что три раза за такое количество времени уже предел тела Чу Ваньнина. Конечно, имея больше времени, Мо Жань хотел бы составить каталог каждого крика Чу Ваньнина; запомнить, как выглядят его длинные ноги, когда подёргиваются мышцы после оргазма… Проглотить все стоны своего имени с зацелованных губ... Неизгладимый образ Чу Ваньнина, кончающего, доведённого до грани, едва держащегося на ногах и только благодаря крепким объятиям, был выжжен в памяти Мо Жаня навечно.       Он мог бы настоять на продолжении. Сейчас, прямо в этот момент, когда они наконец-то на кровати. Но сегодня их первый день вместе, и Мо Жань прекрасно понимал границы. Он не посмел бы обидеть это пугливое существо, чудом решившее впустить его в своё священное пространство.       Едва двигаясь, чтобы скрыть призрак своего желания, Мо Жань прижал Чу Ваньнина ближе к груди. После жаркого душа и горячей воды их кожа нагрелась, но Мо Жань был теплее, потому осторожно гладил своего возлюбленного, радуясь этим прикосновениям. Своего возлюбленного. Чувство, каждый раз просыпающееся в его груди при мыслях о Чу Ваньнине, не было новым, но всё же изменилось. Стало более сильным. Как будто всё, что он чувствовал раньше, было лишь тонкой струйкой любви и желания, а теперь, когда плотина наконец разрушилась под силой упрямства, всё, что скрывалось за ней, вырвалось наружу мощным потоком. Возникшее в результате наводнение было чудесным, и Мо Жань наслаждался им всем своим существом.       Он надеялся, что человек в его объятиях чувствует то же самое. И глядя на лёгкий румянец, всё ещё окрашивающий шею Чу Ваньнина, Мо Жань внезапно понял отчаянную надежду садовника, ожидающего, когда в глубоко замёрзшей тундре вырастет цветок.       Он мог вырастить этот цветок. Они могли.       — Тогда как мне теперь тебя называть? — Мо Жань задумался. Улыбка потянула уголки его губ вверх. — Конечно, «учитель» на людях. Даже если ты заставишь меня перевестись, я-       — Ты стопроцентно переводишься, — прервал его Чу Ваньнин. Его уши покраснели, и Мо Жань подавил смех. Его профессор всегда старался поступать правильно, даже когда это ставило в невыгодное положение его и всех окружающих.       Тяжёлое бремя этики давило на Чу Ваньнина гораздо больше, чем следовало бы, но Мо Жань не воспринимал этого человека по-другому.       Чу Ваньнин — это Чу Ваньнин.       И теперь (невероятно!) он в его руках.       — Сюаньцзи-лаоши будет бледной свечой после твоего солнца, — велеречиво заявил Мо Жань, заслужив закат глаз. Он мог бы поклясться, что этот жест не был и вполовину таким презрительным, каким мог показаться. — Но вопрос остаётся в силе. Мне нужно звать тебя как-нибудь, кроме лаоши, наедине.       — Кто тебе сказал, что это повторится? — с вызовом спросил Чу Ваньнин.       Мо Жань вытянул длинные ноги.       — Ты меня ещё не выгнал. Чу-лаоши, твой ужасный ученик воспринимает это как приглашение, — сказал он, проверяя свою удачу.       — Можешь просто уйти, — совершенно невозмутимо предложил Чу Ваньнин. Мо Жань заметил, как дрогнула его нижняя губа, и решил, что, конечно, тот не серьёзно.       «Скромность мешает чувствам», — подумал Мо Жань и наклонился, чтобы прикоснуться к мягкой, красивой коже. Чу Ваньнин тихо вздохнул, и парень воспользовался возможностью, чтобы украсть поцелуй с податливых губ.       Прервавшись, Мо Жань мечтательно вздохнул и продолжил разговор:       — Возможно, мне следует назвать тебя чем-то великим. «Боши», например. — Чу Ваньнин фыркнул, отстраняясь. Мо Жань улыбнулся. — Шифу? О, я знаю! — воскликнул он. — Шицзунь?       На этом Чу Ваньнин рассмеялся:       — Пф-ф-ф. Хватит смотреть столько дорам. Я знаю, что ты на самом деле не читал «Возвращение героев Кондора».       — Ладно, я смотрел сериал 2006 года, — проворчал Мо Жань. — Тогда… баобэй?       Прозвучало немного нелепо, но Мо Жань никогда не считал себя самым утончённым.       И, если уж на то пошло, румянец, разлившийся по щекам Чу Ваньнина, показал, насколько понравилось нежное слово его ворчливому коту-профессору.

***

      Уборка этой квартиры явно была задачей, которую в последнее время не выполнял сам хозяин. Мо Жань возился на кухне, раскладывая разнообразные механические детали на длинной полке, и временами поглядывал на Чу Ваньнина, который завис над плитой, пристально глядя в кастрюлю с кипящей водой, будто в поисках смысла жизни в бурлящем нутре.       Мо Жань подумал, что, кажется, понимает кастрюлю: чувствует, как из глубины его души поднимаются пузырьки ликования и лопаются, щедро разбрызгивая вокруг радость.       Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь был так счастлив.       — Это сюда? — спрашивает он, сначала указывая на особенно блестящую металлическую деталь, выглядящую как концентратор какого-то устройства, а затем на большую коробку, в которой, на вид, хранилось несколько версий этого устройства. Он не мог понять, как первоклассный инженер оказался преподавателем классической китайской философии, но был очень рад выбору карьеры Чу Ваньнина. У Мо Жаня, по его мнению, не инженерный склад ума, и он ни за что не мог бы встретиться с профессором Чу в обычной жизни.       Если бы не пандемия… Он никогда бы не…       Словно услышав его мысли, Чу Ваньнин взглянул на него, кивнул, и снова отвернулся.       Что ж.       Положив деталь в коробку, Мо Жань обошёл кухонный стол, отметив, как выпрямилась спина Чу Ваньнина, когда он приблизился. Это напомнило ему, как злющая кошка поднимает шерсть, готовая завыть и нанести удар, как только обнаружит опасность. Мо Жань успел на собственной шкуре почувствовать остроту когтей этого кота, судя по царапинам на плечах и спине.       Но когда руки Мо Жаня скользнули вокруг талии Чу Ваньнина, тот даже не вздрогнул.       — Баобэй, — пробормотал парень ему на ухо, прикусывая его и всё-таки заставляя вздрогнуть. — Ты жалеешь о произошедшем?       Он хотел знать.       Но не знал, сможет ли справиться с чем-то, кроме одного очень конкретного ответа.       Мо Жань мало что мог предложить. Он всё ещё аспирант, до получения докторской степени как минимум четыре года, а Чу Ваньнин уже известный учёный. У Мо Жаня нет ни денег, ни семейного богатства, на которое можно было бы опереться; ему приходится полагаться на собственный труд, чтобы обеспечить хоть какое-то подобие нормальной жизни в перенаселённом городе. Он мысленно вернулся в своё студенческое общежитие, вспомнил разномастные предметы мебели, которые получил либо бесплатно, либо в магазинах подержанных вещей, и задался вопросом, действительно ли хочет, чтобы Чу Ваньнин подумал, во что ввязался.       Впрочем, было кое-что, что Мо Жань мог предложить этому суровому, гордому человеку, который практически достиг вершины карьеры, а теперь дрожал от его поцелуев, расслабившись и прижавшись в ответ.       — Нет, — выдохнул Чу Ваньнин, и Мо Жань радостно вдохнул. — Возможно, о многом. Но не об этом.       Сердце Мо Жаня пело.       Он мог предложить себя.

***

      В итоге Мо Жань приготовил ужин из всего, что удалось найти в кладовой и холодильнике Чу Ваньнина, то есть почти из ничего. Простейшее рагу из замороженных овощей, консервированной кукурузы и куска тофу, который, по скрытому подозрению Мо Жаня, пролежал в холодильнике как минимум на неделю дольше, чем следовало. Рисоварка запикала как раз в тот момент, когда он выключил плиту; парень извиняющимся жестом указал на блюдо, когда разложил его по тарелкам.       — Прости за вонтоны, — сказал он, думая о кашеобразной, серой массе, которую оба забыли вовремя убрать в холодильник и нашли позже в пакете у порога. Но, как он уже говорил, этот ресторан не так уж и хорош. — Обещаю в следующий раз приготовить что-нибудь гораздо, гораздо вкуснее.       Возможно, это слишком самонадеянное заявление, но Чу Ваньнин не поправляет его.       — Я сам умею делать вонтоны, — вместо этого бормочет он, взяв немного рагу и аккуратно кладя себе в миску с рисом.       Мо Жань макал тофу в соус, у которого почти отсутствовал вкус — на этой кухне не нашлось ничего острого — и чувствовал себя счастливым. Не имело значения, что попадает ему в рот, кроме кое-чего одного.       — Вкусные? — спросил он, улыбаясь мыслям и мужчине, их вызывающему.       — Сойдёт, — ответил Чу Ваньнин и поднёс ложку с рисом и рагу к губам. Его глаза слегка расширились, когда он попробовал.       — А это вкусно? — снова спросил Мо Жань.       — Сойдёт, — повторил Чу Ваньнин, немного удивлённый, на этот раз потянувшись за кусочком обжаренного тофу, немного более сосредоточенный на еде, чем раньше.       Его профессор был слишком милым, чтобы выразить это словами.       И Мо Жань всё ещё молодец, по крайней мере, когда дело касается готовки.       Хотя, судя по Чу Ваньнину, его взглядам украдкой, покрасневшим ушам и нервному сжиманию и разжиманию руки под столом, Мо Жань молодец не только благодаря своим кулинарным способностям.       К счастью для них, наступили выходные, и в этом карантине, где внешний мир стал всего лишь кошмарным сном, которого следует избегать, они имели всё время в мире, чтобы посвятить его друг другу.

***

      — Где ты?       Сюэ Мэн выбрал худшее время, чтобы позвонить ему.       Должно быть, он сделал это специально, в качестве расплаты за зло, которое Мо Жань наверняка совершил в прошлой жизни. Телефон завибрировал в кармане; раньше у него была половина мысли выключить его вообще, но он сильно отвлёкся на другое дело: Чу Ваньнин позволил завернуть себя в одно одеяло на двоих, всё ещё стараясь не смотреть ему в глаза без крайней необходимости.       Чу Ваньнин лежал на Мо Жане, положив голову ему на плечо, из-за чего тот почти не обращал внимания на фильм (особенно учитывая, что видел «Возвращение героев Кондора» минимум три раза). По крайней мере, это была версия 1995 года, на которой настоял Чу Ваньнин, и парню пришлось признать, что в этой версии диалоги намного лучше.       А затем Сюэ Мэн разрушил карантинную идиллию.       Бросив на лежащий на нём свёрток из кота и тёплого одеяла извиняющийся взгляд, Мо Жань тяжело вздохнул в трубку:       — Чего тебе?       — Тебя нет целый день. Что мне есть? — голос Сюэ Мэна прозвучал резче и выше, чем обычно. — Всё в твоём холодильнике ядовито. Я больше ни к чему не прикоснусь.       — Закажи доставку, — предложил Мо Жань. — Или позвони своим парням, чтобы зашли с продуктами.       — Они не мои… Что ты несёшь? — рявкнул Сюэ Мэн. — Мо Жань, почему ты такой безответственный?? Я болен по твоей вине, а ты взял и свалил посреди карантина-       — Ты уже взрослый, — решительно сказал Мо Жань, перебивая его. — Сюэ Мэн. Позвони Мэй Ханьсюэ.       Тишина на линии затягивается.       — Что они тебе сказали?       Это был особый, угрюмый тон Сюэ Мэна. Мо Жань знал его слишком хорошо, поскольку много лет страдал от взрывного характера брата. Этот тон предшествовал долгому, неиссякаемому скандалу, заканчивающемуся тем, что одна из сторон плакала, а другая, скорее всего, получала ранения минимум в двух местах. Мо Жань внезапно обрадовался, что они говорят по телефону, а не в жизни. Чу Ваньнин пошевелился в его объятиях, явно понимая, кто на другом конце провода, и мысль о том, чтобы Сюэ Мэн понял, что происходит по эту сторону связи, вызвала извращённый трепет по телу Мо Жаня.       — Они сказали, что приедут, как только ты им позвонишь. Или, Сюэ Мэн, я могу рассказать тебе, как готовить.       — Серьёзно? — подозрение повисло в воздухе, кислое, как уксус. — Просто скинь рецепт. Я смогу ему следовать.       — Ай, слишком сложно писать, — ответил Мо Жань. В этот момент он изменил положение Чу Ваньнина, притянув извивающуюся кучу из конечностей и одеяла ближе. Одна его рука потянулась к завязкам мягких льняных штанов мужчины, ловкими пальцами развязав узел. Чу Ваньнин вздрогнул и поднял на него сердитый взгляд. Мо Жань ухмыльнулся. — Сначала нужно найти рис.       Кожа Чу Ваньнина была тёплой и сухой, похожей на мягкий сатин. Пальцы Мо Жаня скользнули под пояс на его животе, блуждая вроде бы бесцельно, просто барабаня по поверхности, пока мужчина не оскалился. Тогда Мо Жань приподнял уголки губ, одновременно приподняв и мягкий член, лежащий между ног Чу Ваньнина. Тот недолго оставался мягким.       — Ты уже нашёл рис, Мэн-мэн?       В трубке раздалось ворчание Сюэ Мэна:       — Да, в пластиковом контейнере в шкафу. Нашёл. Что теперь?       — Отмерь три чашки, используя ложку внутри контейнера, — Мо Жань провёл ладонью по члену Чу Ваньнина, поглаживая большим пальцем кончик, пока тот не дёрнулся. Чу Ваньнин при этом вздрогнул всем телом и закрыл рукой рот. Мило. — Нужно хорошо промыть рис. Используй дуршлаг, если что.       — Что такое дуршлаг? — уныло спросил Сюэ Мэн. — А нельзя ли просто помыть рис в кастрюле? Твоя рисоварка такая дешёвая, Мо Жань, какой пиздец…       — Я нищий студент, — драматично вздохнул Мо Жань. На мгновение он достал руку, лизнул центр ладони под шокированным взглядом Чу Ваньнина, подмигнул, и засунул руку обратно ему в штаны, аккуратно растирая влагу по члену, пока не почувствовал липковатую жидкость, собирающуюся внизу, в то время как слёзы Чу Ваньнина собирались на его нижних ресницах. — Закончил мыть рис, Мэн-мэн?       — Ага, — Мо Жань решил включить Сюэ Мэна на громкую связь, что освободило ему вторую руку. Двоюродный брат продолжал самозабвенно хлопать разными шкафами в кухне Мо Жаня, звук которых полностью заглушал тихие стоны Чу Ваньнина; он стянул с него штаны, расположился между ног и обхватил член губами, лаская руками там, где не дотягивался языком.       Чу Ваньнин был великолепен. Он всегда такой, но сейчас, с длинными распущенными волосами, лицом, искажённым одновременно агонией и эйфорией, и глазами, слегка покрасневшими и полными слёз, Чу Ваньнин был восхитительно великолепен.       Мо Жань одними губами произнёс это слово, видя, как тот краснеет от смущения, и улыбнулся.       Однажды он заставит это гордое, прекрасное существо поверить ему.       — А дальше? — ворвался в поток голос Сюэ Мэна. Медленно, Мо Жань провёл языком от основания до кончика члена Чу Ваньнина, прижимая язык к толстой венке, идущей по нижней стороне.       — Достань из морозилки замороженные овощи. В холодильнике стоит банка соуса чили. Приготовь рагу.       — Я не знаю, как готовить рагу, Мо Жань!       — Подожди минутку, — скомандовал Мо Жань. К этому времени он уже почти довёл Чу Ваньнина, сжимая губы и ладони так, как тому больше всего нравилось: глаза мужчины зажмурены, грудь высоко вздымается, одна рука закрывает рот. Другой он вцепился в волосы Мо Жаня, ощутимо дёргая у корней.       Больно. Ему нравится.       — Возьми масло, — сказал Мо Жань и увидел, как глаза Чу Ваньнина распахнулись. Хах. — Нагрей сковороду, добавь одну ложку масла и две ложки чили. — Он коротко лизнул кончик члена, продолжая двигать рукой. Чу Ваньнина снов зажмурился, а его живот так напрягся, что Мо Жань теперь видел, как иногда вздрагивают бледные мышцы. — Когда почувствуешь запах чили, добавь овощи и перемешай.       Чу Ваньнин был близок. Мо Жань чувствовал это по тому, как тонкие пальцы обхватили его затылок, подталкивая к члену, молча требуя пока их владелец был слишком смущён, чтобы высказать желание вслух. Но Мо Жаню не были нужны слова, чтобы понять, чего хочет его баобэй. Несколько движений, и он услышал короткий вскрик-стон, сорвавшийся с потрясённых губ.       — Что это было? — крикнул Сюэ Мэн, перекрикивая звук шипящего масла.       — А, просто фильм, — пренебрежительно ответил Мо Жань и опустился на член Чу Ваньнина ртом целиком.       Как раз вовремя. Чу Ваньнин кончил глубоко в горле, и Мо Жань проглатил каждую каплю, глядя ему в лицо, пока не встретил ответный тёмный взгляд, мерцающий желанием и стыдом.       Он хочет видеть этот взгляд снова и снова каждый день их жизни.       — Блять, — сказал Сюэ Мэн. — Кажется, я его сжег.       И правда, блять.       — Позвони Мэй Ханьсюэ, — мягко посоветовал Мо Жань, слизывая последние капли спермы Чу Ваньнина с его подрагивающего члена. — Не злись больше, они беспокоятся о тебе. По крайней мере, звучали они именно так.       — Меня это не волнует, — фыркнул Сюэ Мэн, но голос был явно менее уверенный, чем раньше. Его брат всегда такой: его легко разозлить, но также легко и успокоить.       — Или звони, или оставайся голодным, твой выбор. Спокойной ночи, Мэн-мэн.       На этих словах, не дожидаясь ответа, Мо Жань бросил трубку.

***

      В какие бы неприятности он ни попал после этого звонка, Мо Жаню считал, что оно того стоило. Он просто целовал Чу Ваньнина после каждого упрёка, пока тот не замолкал, пока единственными звуками, которые вырывались из него, не становились прерывистые стоны, и думал, что в этой жизни ему дано много чудесного.       Его душе потребовалось более двадцати лет, чтобы наполниться, а когда это произошло, она перелилась через край. А Чу Ваньнин напротив, был пустым сосудом, опустошённым собственной добротой и всегда чувствующим, что ему чего-то не хватает.       Но Мо Жань это изменит.       — Мо Жань, — он услышал это ночью, глубоко в темноте. — Ты спишь?       Парень решил лежать неподвижно, ожидая продолжения того, что нельзя было сказать днём.       — Я не могу поверить… Я действительно не ожидал этого, — прошептал Чу Ваньнин ему в грудь. Мо Жань устроил их так, что Чу Ваньнин казался маленьким в его объятиях, а одеяло было заправлено во все стратегические места, чтобы предотвратить любое ворочание. Они всё ещё спали на голом матрасе, и завтра Мо Жань продолжит тщательную уборку этой квартиры, внося некое подобие порядка в хаос владений Чу Ваньнина. Но это задача другого дня.       Сейчас Мо Жань просто лежит довольный.       Чу Ваньнин дрожаще вздохнул:       — Когда я проснусь завтра, надеюсь, ты всё ещё будешь здесь.       Едва Мо Жань услышал это, у него в груди что-то оборвалось.       Однажды он сотрёт все сомнения из сознания Чу Ваньнина.       Завтра, послезавтра и послепослезавтра.       Он всегда будет здесь, рядом с этим человеком. И пока Чу Ваньнин не поверит ему, он будет повторять эти слова снова и снова.       ЧУ ВАНЬНИН, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ       Он будет кричать во всё горло, кричать в мегафон на вершине горы, пока Чу Ваньнин не повернётся к нему и не прикажет замолчать тем гневно-смущённым тоном, который Мо Жань уже так хорошо знал.             И это будет единственный приказ его возлюбленного, к которому он никогда не прислушается.