Megaphone to My Chest

      В каком-то смысле, пандемия была благом.       Земля, несмотря ни на что, продолжала медленное путешествие вокруг Солнца, вращаясь вокруг своей оси, словно в вечной пьяной дымке. Ночь сменялась днём, день ночью, и сколько бы раз утро ни рассветало над вершинами небоскребов, видимых из окна спальни Чу Ваньнина, в самом мире ничего не менялось.       Ничего, кроме всего.       На следующий день после злополучной видеозаписи, Чу Ваньнин вытащил свой старый чемодан, к которому не прикасался с тех самых пор, как переехал в эту квартиру пять лет назад. Поразмышлял, сколько вещей из этой последней, лишённой запоминающихся событий главы его жизни впишется в следующую, и, конечно же, снова убрал его. Бегство решило бы некоторые проблемы, рассудил Чу Ваньнин, но ничто не смогло бы заглушить это ужасное, угнетающее чувство, которое не покидало его после того, как Мо Жань ушёл.       Ноутбук, как ни удивительно, выжил, и когда экран приветливо загорелся, Чу Ваньнин задумался, не стоит ли ему утопить его в раковине, стирая всё до последней крупицы информации, прежде чем выбросить ноутбук на помойку, где место его позору. Но несчастная техника не виновата в том, что хранит его самое тайное, самое преступное и самое греховное наслаждение.       А это было именно оно. Наслаждение. Даже сейчас, даже после того, как всё развалилось. Последний кусочек Мо Жаня, который позволен ему в этой жизни.       Решение о переводе Мо Жаня — принятое так поспешно — единственно верное решение.       Если повезёт, то когда пандемия закончится, Чу Ваньнин сможет найти другую работу, в другом городе (возможно, даже в другой стране), вдали от этого красивого молодого человека с умными глазами и искренней улыбкой, такой же яркой в часы нудной работы в его кабинете, как и в тот дождливый день, когда их пути впервые пересеклись.       Руки Чу Ваньнина дрожали. Письмо Сюэ Чжэнъюну было составлено и лежало в черновиках почтового ящика, готовое к отправке. Оправдания придумались легко, но он знал, что всё равно будут вопросы. В конце концов, Сюэ Чжэнъюн почти умолял «Юйхэна Бэйдоу» стать научным руководителем его племянника.       «Мо Жаню больше подойдёт профессор, специализирующийся в области его научных интересов», говорилось в письме. «Мо Жань — образцовый ученик, но ему нужно больше помощи в исследованиях, чем я могу предложить в данный момент. Сюаньцзи-лаоши…»       Он знал, что сможет сделать так, чтобы оправдания звучали правдоподобно.       Оставалось только сделать последний шаг.       Выходные прошли в суматохе домашних дел, которые Чу Ваньнин едва мог вспомнить. Кажется, он как-то договорился о том, чтобы его одежду забрала прачечная. Он умел запускать стиральную машинку, но не знал, сколько в неё вмещается, и не мог найти руководство, которое бы сообщило ему такую простую, но такую важную деталь. Ещё он поработал с некоторыми из своих проектов, судя по выросшей к вечеру воскресенья куче хлама на краю кухонного стола.       Чу Ваньнин существовал по прихоти колеса времени, его швыряло то туда, то сюда; он не имел права голоса там, куда его занесло.       И все его мысли, так или иначе, возвращались к Мо Жаню.

***

      Утро понедельника положило начало тому, что обещало стать сердечным приступом.       — Доброе утро, Чу-лаоши, — сказал Мо Жань с экрана. Встреча в Zoom началась без проблем, по крайней мере, так сначала подумал Чу Ваньнин. Теперь же он ещё раз взглянул на ссылку и тяжело сглотнул.       «Сюэ Мэн, магистр искусств», гласил никнейм. Встреча называлась «Введение в классическую конфуцианскую философию».       Мо Жань не должен был быть здесь. Мо Жаня не должно было быть вообще нигде. Чу Ваньнин сжал руки в кулаки: одну на колене, другую на тачпаде. Его слова прозвучали рычанием:       — Мо Жань, что ты здесь делаешь?       Времени не хватало. Чу Ваньнин, как правило, доверял всем своим ученикам, но Сюэ Мэну, лучшему из лучших, он доверял больше других. Поэтому не было особой необходимости в длительной встрече перед лекцией, читаемой любимцем кафедры. Оставалось всего три минуты, прежде чем студенты начнут подключаться один за другим, сонные и в пижамах ниже пояса.       Мо Жань почесал затылок. Сегодня его глаза выглядели более тусклыми, заметил Чу Ваньнин с чем-то вроде боли.       — Вчера вечером я отправил вам письмо, Чу-лаоши.       Возможно, это непрофессионально — избегать всей электронной почты только потому, что одно из писем содержало непристойное видео с ублажающим себя аспирантом, который при этом громко фантазировал о собственном преподавателе.       Но по-настоящему глупо ожидать, что Чу Ваньнин когда-нибудь снова откроет хоть что-то от Мо Жаня.       — Напряжённые выходные, — буркнул он, стараясь, чтобы голос не слишком дрожал, выдавая волнение и страх. Он надеялся, что Мо Жань не заметит. — Где Сюэ Мэн?       Мо Жаню даже не хватило приличия отвести глаза:       — Заболел и попросил меня провести сегодняшнюю лекцию. Чу-лаоши, я…       — Не продолжай.       — Я просто думаю, что нам нужно поговорить.       — Я не хочу.       — Чу-лаоши, я виноват. Не знаю, что на меня нашло. Я бы никогда не отправил вам ничего подобного…       — Но ты отправил.       Чу Ваньнин внезапно обнаружил, что ему чрезвычайно трудно дышать. У этого могло быть несколько причин. Прежде всего, он плохо позавтракал. Он не совсем хорошо разбирался в медицине, поэтому вполне возможно, что низкий уровень сахара в крови способствовал одышке. Во-вторых, воздух в квартире ужасного качества, вероятно, из-за нехватки свежего потока, потому что все окна закрыты, а шторы задёрнуты — каждый взгляд в его личную жизнь заблокирован на обозримое будущее.       Третья причина... Чу Ваньнин проследил взглядом по линии лица молодого человека на экране, задержавшись на полных губах; затем поднялся к бровям, острым и изящным, размышляя, сможет ли эта третья причина подписать ему приговор.       Какой приговор, он не знал.       — Чу-лаоши, я…       Чу Ваньнин так и не узнал, что именно хотел сказать Мо Жань. В этот момент на лекции появился первый ученик. Молодая девушка. Чу Ваньнин порылся в поисках её имени, ничего не нашёл и смирился с ролью наблюдателя лекции, которую читал его студент, который больше не был его студентом. Он погружался в тень, пока всё больше и больше студентов присоединялись к созвону, становясь такими же невидимыми, как и он сам.       И всё же, наблюдая за Мо Жанем, Чу Ваньнин мог поклясться, что его бывший ассистент всё время смотрел только на него.

***

             В какой-то момент лекции Чу Ваньнин перестал обращать внимание на то, что говорил Мо Жань. Конечно, он читал хороший материал и явно проделал большую работу, чтобы иметь возможность заменить своего брата так быстро. В будущем из него может вырасти великий учёный, пусть и с довольно нетрадиционным путём. Когда Чу Ваньнин прибыл в Университет Сышэн, это стало его миссией: направлять молодые души, которые иначе не подумали бы о пути развития разума, и передавать следующему поколению мудрость, дарованную уроками прошлого.       Очень жаль, что он не сможет увидеть, как Мо Жань будет идти по этому пути.       Также очень жаль, что вместо того, чтобы прислушиваться к содержанию слов Мо Жаня, Чу Ваньнин зациклился на его голосе.       — Ваньнин, — сказал этот голос совсем другим тоном в его голове, и он зажмурился, желая, чтобы воспоминания рассеялись, но зная, насколько это безнадежно.       Чу Ваньнин заметил свое отражение на экране; свет позади был слишком ярким, ему следовало бы выключить всё дополнительное освещение в доме, но, учитывая нехватку солнечного света, он просто не хотел. Под его глазами залегла темнота, красноречивый признак всех тех часов, которые он проворочался в кровати, время от времени сворачиваясь в калачик и сбрасывая одеяло, умоляя свой мозг отключить картинку лица Мо Жаня из видео, умоляя своё тело подчиниться, избавить его от смущения из-за ещё одной пары липких штанов утром.       Если бы это было возможно, он бы отрубил эту бесполезную часть.       Он не мог смотреть на Мо Жаня. Чем больше он смотрел, тем больше понимал, насколько отвратительно для него желать своего ученика. Разница в возрасте была наименьшей из проблем, но всё равно была значительной. Десять лет. Он мог видеть эту разницу по тому, как жизненная сила Мо Жаня расчищала дорогу от любого препятствия, сметая всё на своём пути. Молодость этого парня, казалось, была окружена сиянием.       Чу Ваньнин задался вопросом, было ли у него вообще когда-нибудь такое сияние.

***

      — Ты хорошо справился.       Слова прозвучали более искренне, чем ему хотелось. Более искренне, менее завистливо.       — Спасибо.       — Пожалуйста, передай мои наилучшие пожелания Сюэ Мэну, — сухо продолжил Чу Ваньнин, не глядя на ту сторону разделённого экрана, откуда на него смотрело слишком серьёзное лицо Мо Жаня. Тот был одет в ту же рубашку, что и на проклятом видео, вздрогнув, понял Чу Ваньнин.       Другая часть его тела тоже вздрогнула.       — Лаоши, могу ли я попросить об одолжении? — спросил Мо Жань тихим голосом.       Чу Ваньнин никогда не слышал такой кротости от этого человека, всегда бывшего слишком громким и шумным.       — Что?       — Пожалуйста, не переводите меня, — торопливо заговорил Мо Жань. — Я не хочу. Я не могу работать с Сюаньцзи-лаоши. У нас разные интересы, мы никогда не общались лично, и я уже начал с вами очень много проектов, Чу-лаоши. Я смогу сделать это. Я смогу быть профессионалом. Пожалуйста, просто дайте мне шанс. Я докажу, что буду усердно работать. Я никогда больше не сделаю ничего подобного.       Чу Ваньнин проглотил комок в горле.       Что о нём говорило то, что он не хотел ничего из того, что предлагал Мо Жань?       Буду усердно работать. Никогда больше не сделаю ничего подобного. Та его часть, которую Чу Ваньнин любил считать своей истинной сущностью, мудро кивнула, соглашаясь с компромиссом, предложенным Мо Жанем. Они больше никогда не заговорят о произошедшем, похоронив ошибку под слоями отрицания, пока не пройдут годы, и Мо Жань не закончит учебу, и они больше никогда не появятся в жизни друг друга.       Но самая низменная, самая унизительная часть его ныла, кричала, чтобы он наплевал на всё и сказал Мо Жаню то, что действительно хотел сказать.       Обязан был сказать.       — Нет.       — Нет? — лицо Мо Жаня вытянулось.       — Я уже отправил письмо, — солгал Чу Ваньнин. — Перевод уже происходит. Мо Жань, это и моя вина тоже. Я потерпел неудачу в качестве твоего научного руководителя, и эти отношения невозможно восстановить.       — Чу-лаоши…       — Это моё последнее слово. Прощай, Мо Жань.       И на последнем взгляде на удручённое лицо Мо Жаня экран потемнел.

***

      Чу Ваньнин гордился многими своими качествами. Например, его сдержанность и холодность не имели себе равных среди сверстников. Аскетичная жизнь монаха, переплетённая с дисциплиной академика.       Именно такую ​​жизнь он выбрал.       Но когда в тот вечер он открыл дверь, ожидая доставку еды, он больше ничем не гордился.       Потому что в умирающем вечернем свете перед его дверью стоял Мо Жань.