Ожерелье из медиаторов

Это не идёт ни в какое сравнение ни с одной деревенской школьной дискотекой в душном спортзале, которые только и довелось посещать Феликсу. Отличается всё: люди, как трезвые и пока ещё здравомыслящие, так и вдрызг пьяные и едва стоящие на ногах, чтобы отплясывать десятый по счёту фристайл; доступный и роскошный бар с почти полсотней напитков разного градуса крепости заместо вонючих туалетов, где обычно школьники-подростки и разливали подчас дешёвый алкоголь, протащенный в здание самыми замысловатыми и хитроумными способами и граничащий с откровенной палёнкой; звуковое оснащение и приставленный на богатый микшерный пульт диджей выше всяких похвал, как и то, что он включает; территория и антураж в принципе разнятся. И как бы хорошо Ли в такси по пути сюда не представлял место, куда его и ещё четверых поддатых сподвижников везут, оно всё равно не такое, как картинка в слегка помутнённом рассудке от выпитого ещё в общежитии вермута. Благодаря подвешенному языку Уёна, им удалось договориться с таксистом забиться впятером, чтобы, чуть что, сам Уён в ноги и падал, создавая видимость, что всё окей. Хотя тут больше повезло с тем, что вызванный автомобиль оказался просторным фольксвагеном и прятаться ни от каких камер на дорогах не пришлось. Зато Юнхо в своём неизменном бежевом пиджаке поверх чёрной футболки ехал впереди как царь, а точнее как король эстрады, потому что его рот не закрывался и большую часть поездки он подпевал буквально всем песням, льющимся из радио. Кстати, о нём. Если ещё на втором шоте хотелось выслушать мнение Юнхо по тому или иному вопросу, будь то какой алкоголь здесь наилучший и почему или же под какую музыку он предпочитает уходить в отрыв, то уже на пятом шоте хотелось затолкать его ему куда подальше и никогда больше не спрашивать, а то этот поток мыслей и слов остановить не предоставится возможным до полной отключки. Именно об этом Феликса и предупреждал Чанбин, собираясь в ночной клуб с красноречивым названием «Wonderland», который встретил их ритмичным ремиксом «Лова Лова». Чанбин и Уён сразу же уматывают вглубь зала, как типичные завсегдатаи, узнавать у барменов и диджея последние новости, которые они не выкладывали в своих постах и историях на странице в Инстаграме. Несомненно, прямо в этих стенах рождалось и умирало большинство сплетен, подтверждались и опровергались слухи, начинались и заканчивались отношения. Будучи с какой-то стати тише всех, Минги, до этого плетущийся позади, приземляется за забронированный ими ещё несколько часов назад столик с красным кожаным диваном и раскидывает руки вдоль его спинки, запрокидывая голову, тем самым словно выходя из игры до получения новых жизней — добавки. Во все глаза рассматривающий освещаемый прожекторами и софитами клуб, оживлённый бар со сверкающими бутылками и трясущиеся на танцполе тела, Феликс теряет из виду не только своих соседей по комнате, но и великана Юнхо. Иногда кажется, за ним нужен глаз да глаз. Что после первого захода, когда его тотчас уносит поближе к дребезжащим от басов колонкам, что после третьего, когда они переходят с настоек на крепкий виски, что после седьмого, когда в каждом из них открывается второе дыхание. Почти в каждом. Минги как сидел с самого начала на одном месте, так и продолжает сидеть с телефоном в руке, аргументируя это тем, что сегодня ночью проходит футбольный матч между «Челси» и «Ливерпулем», а он, как истинный фанат первых, просто-напросто не может такое пропустить. И пускай перед глазами уже изрядно плывёт, и игроки с мячом на поле на экране сливаются в один большой зелёный квадрат. — Выиграют твои «Челси», не переживай! — тянет его на себя порядком охмелевший Феликс и заглядывает ему лицо, чудом удерживаясь на ногах. — Пошли уже! — Сядь, ребёнок, как они тебя вообще пропустили сюда? — Сон без труда сводит все его попытки поднять его и увести к тусующимся остальным на нет, лёгким движением притягивая к себе, и смеётся на его борьбу. — Мне вчера исполнилось восемнадцать, кстати, — хмурится Ли почти обиженно и толкает его куда-то в живот. — Почему не пришёл? Юнхо вот пришёл. — Да Юнхо, он такой… — начинает Минги и, не закончив свою мысль, переводит взор на танцующую толпу, из которой протискивается высокий юноша и садится на край их дивана, отдышиваясь. И даже в таком подпитом состоянии Сон видит широкую улыбку, что никогда не покидает его лицо, напоминающее лохматого и верного золотого ретривера. Но помимо улыбки, взгляд цепляется за поблёскивающую от пота шею и полуприкрытые глаза, вынуждая Минги сжать пухлые губы в тонкую линию и опустить глаза на пустые гранённые стопки. — Жаль, Сана нет с нами, — выдаёт Юнхо, несколько раз дёрнув футболку, чтобы охладиться, и тянется за шотом, но с досадой хмурится, размахивая рукой для привлечения официанта в другой части клуба. — Нам ещё! — Уён мне говорил, что когда-нибудь он его с воронкой споит и силком в машину закинет, — Феликс усаживается поудобнее по правую сторону от Минги и без задней мысли кладёт голову ему на плечо, дабы посадить свои вертолёты. Тот же недоумённо поворачивается к нему, явно не ожидав столь резкого проявления тактильности и доверия. Этот малой оказался неплохим парнем, Минги уже и не понимает, почему с первого дня их встречи так на него взъелся. Он сам не раз бывал на его месте, но не со сломанной духовкой и бисквитом, а с сожжёнными кастрюлями и более простыми блюдами, про которые по глупому стечению обстоятельств напрочь забывал и вспоминал, только когда его ловил оперотряд с убежавшим на плиту молоком для пресловутой каши. По идее он, как такой же журналист-софакультетник, должен направлять и помогать ему освоиться в дальнейшем обучении, а не наживать ещё больше врагов. И почему это Минги приходит к этому умозаключению, сидя в шумном ночном клубе на диване и глядя на то, как подошедшая работница бара забирает давно выпитые шоты? Он прижимает держащегося за голову Феликса к себе за талию и практически невесомо целует в светлую макушку. А Юнхо на мгновение бледнеет, но решает отплатить своему дражайшему другу тем же, невообразимо быстро натягивая привычную улыбку и обращаясь к официантке. Как в тему, на фоне играет: «And if you wanna fight, let's start the show, 'cause I want you to be mine», и в такт песни Минги отбивает пальцами по своему колену, щурясь на Чона. — Вы прекрасно выглядите, мисс, — он небрежно поправляет лацканы пиджака и кладёт локоть на стол. — Раньше Вас тут не встречал. Как Ваше имя? Сон опять не понимает, почему его так раздражает развернувшаяся перед его глазами сцена. У Юнхо это в порядке вещей — подкатывать ко всем подряд? Или он просто нашёл очередную жертву для своих сногсшибательных историй, чтобы было, с кем языком почесать? Так-то Минги всегда готов его выслушать, хоть по делу, хоть без. Ну и почему всегда невыносимо видеть, когда он так делает при нём? — А давайте я Вам помогу? Мне всё равно в ту сторону, — предлагает Юнхо, осторожно принимая у девушки разнос с бренчащими стопками, и даже не оборачивается на кипящего от внезапной и неосознанной злости Минги, сжимающего ткань своих брюк. Он провожает их, чья разница в росте до смешного внушительная, на вид с полметра, и, мельком глянув на поникшего сбоку Феликса, с придыханием чертыхается: — Охуеть можно, Чон Юнхо. Слишком много Минги сегодня не понимает. Как это уже счёт 1:1?! За барной стойкой, стараясь перекричать электронщину, Уён активно пытается что-то доказать, сжимая в одной ладони вытянутый стакан синего Лонг-Айленда, а второй, отодвигая от себя подальше липнущий к рукам лист меню, негодующе тычет в лакированную деревянную поверхность, смотря на юношу, сидящего на высоченном и тяжеленном табурете. Поскольку все решили, что дать Уёну должность главного казначея на ночь, будет замечательной идеей, он занял выгодную позицию у бара, распоряжаясь всеми скинутыми ему деньгами и только успевая оплачивать то шоты, то коктейли. А у самого в голове всё плывёт, обрушивая на его длинноволосого приятеля весь шквал его речей и размышлений. — Нет, Ёсани, посуди сам! Я же правду говорю! — Чон дожидается реакции с его стороны, пока делает пару больших глотков из трубочки, которую вскоре и вовсе вынимает и пьёт как обычную воду. — В конце-то концов, мы друзья или нет?! Встреча с Кан Ёсаном изначально не входила в план, но было довольно приятной неожиданностью застать его сегодня в этом месте, ведь обычно он посещает его в субботу. Одногруппник, которому в любой момент можно поплакаться в плечо, с которым легко зависнуть на выходной-другой, который будет внимательно тебя слушать и во всём с тобой разделять единое мнение, потому что своё ему редко когда дают высказать, потому что собеседник — Уён, и всё тут. Ёсан любит растягивать удовольствие, а не напиваться в первую секунду до потери ног и сознания, потому неспеша хлебает из своего уже второго за ночь изящного бокала, пробуя на вкус Апероль Спритц и причмокивая. Всё-таки ежевичный был лучше. — Ты меня не слушаешь! Ай, забудь, — хмурится разгорячённый Уён и достаёт из кармана джинсов чёрное портмоне со всей наличкой. Хотя уже далеко не всей. Сперва был уговор прокутить всё, но иначе обратно семь километров до общежития они пойдут пешим ходом да ещё и пьяными. Чон, хоть и под большим градусом, но даже так довольно здраво соображает, так что прячет лишнюю пятисотку в мелкий карман. Вот только он забывает, для чего в принципе доставал деньги, и одного долгого взгляда на заканчивающийся алкоголь в стакане, чтобы протянуть бармену ещё несколько купюр на пару шотов, после которых его понесёт в пляс под знакомые мотивы. А всё потому, что Чанбин предложил диджею свою флешку с отменной музыкой. — О, Гангнам стайл! — залпом осушив первую поданную стопку Б-52, Уён соскакивает с табурета, оказываясь ниже Ёсана, хлопает его по колену и пропадает в развесёлой людской массе, откуда Кану виднеется лишь его подскакивающая и окрашенная в два цвета голова, и то становящаяся вскоре вовсе розово-неоновой от светомузыки. Ёсан же просто вздыхает, отворачиваясь от целующейся парочки неподалёку и наблюдая за стараниями бармена сделать три слоя ликёра для второго шота. Зато Чанбина искать не приходится — его зажигательные движения оголёнными руками около стойки диджея видны с любого угла зала. Тёмная майка уже насквозь пропитана потом, хоть бери и выжимай в ведро, а энергия бьёт через край, будто этого момента он ждал всю жизнь. Отчасти так и есть — не каждый раз диджей соглашается включить твой плейлист во всеуслышание. Проводив официантку, Юнхо тотчас забывает её имя, как и убирает наигранную улыбку, выпивает одним махом оставленный без присмотра шот, а Ёсан едва успевает открыть рот и вытянуть руку, мол, не твоё было. Он без проблем забирается на место Уёна и вдруг потерянно озирается по сторонам в поисках этого ходячего кошелька, которого секунду назад лишил второго залива. — А где.? — он ловит на себе многозначительный взгляд юноши напротив, и тот кивает подбородком на толпу, точнее ближе к музыкальной установке. Ёсан уверен, когда Уён вернётся с минуту на минуту, то начнёт жаловаться не только на противящегося Сана, но и на наглого Юнхо, что оправдает свой поступок тем, что деньги у него хранились общие и вообще быть жадным плохо и порицаемо общественностью, особенно друзьями. Всё продолжается в том же духе, темпе и ритме до тех пор, пока на танцполе не появляется Минги с по привычке полурасстёгнутой рубашкой. И не просто появляется, а зажигает так, словно это его последний день жизни, словно от его телодвижений зависит чья-то судьба, словно это копилось в нём месяцами, если не годами, и в прямом смысле рвётся наружу. К тому времени уже каждый сменил свою локацию великое множество раз, за исключением Феликса, про которого не то напрочь забыли, не то по доброте душевной оставили на диване отсыпаться до лучших времён и битов. Проблема в том, что становится много проблем: денег не прибавляется, скорее наоборот, они улетают с бешеной скоростью, что даже Уён их перестаёт считать, время переваливает за четыре утра, и два телефона уже посажены в ноль, ведь некоторым индивидам очень нравится смотреть важнейший футбольный матч с включённой на максимум яркостью, выкладывать свои пьяные похождения в соцсети и ещё больше отвечать на сообщения и комментарии, начинает уже не клонить в сон, а тотально рубить. А ещё за ночь было намешано столько алкоголя, сколько Феликсу на красном кожаном диване и не снилось. И самое главное — «Челси» проиграл, будь он неладен. Оттого Минги и станцевал напоследок, выплеснув практически всё негодование, отбив ноги паре человек и обложив их сверху трёхэтажным матом, чтобы в итоге вывести всех своих на улицу, заставить сонного Ли вызвать такси, как более-менее вменяемого, и тревожно скурить три сигареты. Пока Чанбин придерживает зевающего Феликса и тормошит его время от времени, поскольку они сейчас все разом заразятся его зевотой и впадут в спячку на целые сутки, Юнхо и Уён в обнимку расхаживают по территории перед зданием и горланят песни, которые всё ещё доносятся из клуба. Обходят припаркованные автомобили, едва не задевая их и не получая ещё одного певца в команду — невыносимую сигнализацию, ступают на бордюр спиной к проезжей части и тем самым играют на доверие, уворачиваются от сигаретного дыма, исходящего от сердитого и недоумённого смотрящего на них Минги, фыркающего себе под нос: «Дикошарые». — До свидули! До свидули! До свидули! Дэб! — и безудержный хохот, что Юнхо аж запрокидывается назад, сгибая колени. Последний раз в их организмах спиртное было часа полтора назад, да всё выветриться не может и вернуть здравый смысл. Зачастую кажется, у этого взлохмаченного международника он иногда совсем пропадает. — Ну же, Минги, улыбнись! Юноша подбегает к Сону, что выдыхает на него клубок дыма, но его это не смущает, и в следующее мгновение он стреляет из пальцев перед его носом, представляя, что это от воображаемого дымного пороха, и сопровождая действо приглушённым «пау-пау». — Юно, отстань, я не в настроении. — А что такое? Из-за чего? Кто тебя так расстроил? — улыбаясь, он принимается ходить вокруг да около, будто обыгрывая одну известную английскую идиому про танцы вокруг друг друга и её значение. — Ты скажи, я найду и отмудохаю обидчика! — Тогда себя отмудохай, реально, бесишь уже, — Минги морщится и отходит на шаг назад, докуривая сигарету с последней затяжкой. Совершенно ничего не хочется, в голове неумолимо стучит и плывёт, ставка на «Челси» сгорела, он в минусе и не понимает, на какие шиши жить оставшийся месяц. Всё же он подозрительно много чего сегодня не понимает. Как и не понимает мотивов дёргающегося около себя существа. — Глянь, Ги, глянь, я дохлая мышь, которую шандарахнуло током, — не унимается Юнхо, изворачиваясь в неестественных позах сбоку от друга, а под конец вовсе смотрит на него вверх тормашками, опасно низко отклоняясь назад, держа руки сложенными на груди и подмигивая. Он сделает всё возможное, лишь бы стереть это раскисшее, сердитое и попросту недовольное выражение с прекрасного лица Минги. Даже будучи в хламину. — Павлин Юнхо, что за брачные танцы? — два визгливых смеха смешиваются в один — Уён смеётся заодно с Чанбином, забирая у Феликса его телефон, и резко вскидывает руки вверх. — Чуваки, нас наконец-то взяли и подъедут через пять минут! Подъезжает невзрачная такси с логотипом компании, и в этот момент Уён почему-то мрачнеет, явно расстраиваясь. Машина официальная и вмещает только четверых, на контакт с её водителем трудно будет пойти. Это замечает Юнхо, снова очутившийся в роли себя, а не клоуна, и решает всё-таки попробовать решить данный вопрос дипломатически в виду своей будущей профессии. — Я с ним сейчас договорюсь, и мы все дружно поедем домой! — он открыто переигрывает, но игнорирует жест Чанбина, гласящий, что лучше не стоит и пытаться. Но он пытается и получает вот такой грозный ответ: — Молодой человек, я вам чётко и ясно говорю, что пятерых я не повезу. Вызывайте другую машину! — голос водителя звучит грубо и безоговорочно, и горе-дипломат разворачивается к остальным, пожимая плечами. — Да мы эту машину ждали почти пятнадцать минут! — влезает Уён, отталкивая Юнхо с поля зрения, и приступает к переговорам самостоятельно, как умеет. Минги, которого случайно задевают плечом по инерции, не удерживается от едкого комментария: — Ты бы ему ещё выпить предложил, — закатив глаза, он усмехается, неприязненным взглядом окидывая поправляющего русую чёлку Чона. — И какой из тебя международник? Как тебя вообще берут на встречи? Ты ж пиздец какой несерьёзный! Поначалу Юнхо даже смеётся вместе с ним, но его монолог стремительно скатывается в обвинения и упрёки, полившиеся как из рога изобилия. С чего так внезапно Минги на него вскинулся? Что вообще творится в его голове, если он выдаёт такое с полной серьёзностью в глазах. В этот момент Юнхо начинает трезветь, сразу же опуская плечи и закусывая нижнюю губу, как вдруг тихо хихикает в ладонь и поднимает взор на непреклонного Сона. Юнхо улыбается, а глаза его блестят. Он всегда смотрит на Минги и улыбается. И не потому что смешно, а потому что больно, ведь он любит этого дурака всем изнывающим сердцем. — Только не говори, что завидуешь, — от этой мысли он повышает громкость своего смеха, чем искренне выбешивает того и срывает всякие тормоза. Сон наступает порывисто, хватает его за лацканы пиджака и с силой дёргает на себя, едва ли не рыча. Лыбящийся во все тридцать два Юнхо по-глупому моргает, будто он не при делах, и поднимает руки перед собой. — Воу, Ги, а ты чего такой злой? Я просто веселюсь. Ты же знаешь, что я никогда не откажусь от тебя, что бы ты мне не сказал? — Ты… ты вообще предатель! — кричит Минги прямо ему в лицо, стискивает уже его за плечи, из-за чего Юнхо весь сжимается в его руках, опуская голову, позволяя густой светлой чёлке упасть на всё больше слезящиеся глаза. — Прекращай раздавать себя направо и налево! Сколько можно водиться с этим Чаном?! Он человек-дерьмо! Ничего ты не понимаешь, наивный придурок! — Это ты не понимаешь, что несёшь, Минги, — со смешком парирует Чон, так же улыбаясь. — Это опять не ты. Внутри бьётся неимоверное чувство несправедливости, обиды и ненависти. Почему Юнхо в последнее время стал ближе к Чану? Почему господин-манипулятор полностью овладел его вниманием? Почему Минги кажется, что он отчасти утратил своё место лучшего друга Юнхо? Почему Юнхо всё так легко даётся: успешная будущая карьера, связи в самих верхах и простое общение с незнакомцами, выгодные стечения обстоятельств? Почему всегда столько сложных вопросов? Юнхо даже не пытается бороться или вырываться, это и не нужно. За Сона говорят перепитый алкоголь, детская ревность и собственная неприязнь. Он снова чего-то боится, и Юнхо знает его не первый год. Тем более, многим людям под градусом свойственно вскрывать старые раны и разрывать зажившие швы, говорить всё, что у них крутится на развязанном языке, припоминать самое отвратительное и неприятное. Пьяный, злой и обиженный Минги может сказать и сделать что его душеньке угодно, но настоящий Минги никогда бы так не поступил — скорее бы выдумал то, чего не было, и весь день бы слёзно извинялся, беря всю вину на себя. Именно с настоящим Юнхо прожил большую часть своей жизни, и даже если для всех окружающих и посторонних Минги — это серьёзный, высокий, подтянутый парень в распахнутой рубашке на голое тело, который выглядит на первый взгляд сильным и устрашающим, для Юнхо он является тем самым мальчиком, с которым они играли на детской, отдающей совдепией площадке во дворе, прыгали с железных крыш гаражей в январские сугробы, рубились в приставку на большом и громоздком телевизоре после школы — является ранимым, боязливым и привлекательным юношей со скрытой неуверенностью и уязвимостью, что он отчаянно старается похоронить глубоко внутри по сей день. И ссоры всегда были привычным явлением, вот только не когда один из них появлялся на глаза максимум на два месяца и благополучно сматывался обустраивать свою жизнь. Редко за отведённое время им удавалось сцепиться, а значит поэтому смелый Минги решает высказать Юнхо всё, что держал в себе долгое время. — МО-шником хочу побыть, совсем не получается, — Юнхо снова включает шутника и склоняет голову вбок, закатывая глаза. — Это всё виски. Уён, наблюдавший за этим спектаклем, решает вмешаться, только когда у него пропадает оставшаяся доля надежды на успешное проведение переговоров с водителем, который уже на половине их диалога отказался его слушать и сидел с недовольным лицом. Казалось бы, они общались минут пять, а тут такая драма успела развернуться. Он знает, что эти их пререкания ничем особо не закончатся, ровно как и его бесплодные попытки договориться на поездку, и думает благородно вызваться пойти домой в одиночку. Всё равно на второе такси денег нет. Может, к шести утра подоспеет в общагу. Дав знак Чанбину залезать в автомобиль вместе с Феликсом, Чон обращается к трагикомедии уровня Б. — Так-так-так, всё, хватит! — нахмурив брови и как-то брезгливо скривившись, он машет руками, дабы разогнать впившуюся друг в друга пару друзей. — Выпустили пар, молодцы, прекращайте. Нас человек ждёт и… — Езжайте без меня! — слишком внезапно выпаливает Минги, отталкивая Юнхо от себя, из-за чего тот врезается в Уёна (ему попало ни за что, по сути) и едва не падает на местами неровный асфальт. — Я к этому подстрекателю ни в жизнь не подойду! Того гляди, из-за него однажды в мире произойдёт катастрофа! С разряженным телефоном, полностью уничтоженным настроением и гнетущими размышлениями Сон разворачивается и идёт, как он думает и может прикинуть в мысленной карте города, в сторону района общежитий. Если сравнивать его выражение лица в тот момент, то это сплошной непробиваемый камень, который почему-то разбивается спустя примерно десять шагов до больного знакомым голосом и раззадоренным восклицанием вслед: — Обидчивая принцесса! — Удачливый сукин сын! — летит в ответ, и через ещё пять шагов Минги видит машину, обгоняющую его и сворачивающую влево. Теперь домой он действительно попадёт не скоро. Пристегнувшись ремнём безопасности только из-за того, что какая-то там пикалка будет верещать всю дорогу, если этого не сделать, Юнхо сидит, почти прижав длинные ноги к груди. В связи с особенностями и конструкцией данного транспортного средства они безнадёжно упираются в объёмный бардачок, и даже на переднем сидении Юнхо не может расслабиться, слыша переговаривания вполголоса позади себя. — Минги такой козёл, когда напьётся, — причитает Уён, щурясь на фонарь, что бьёт ему в лицо, поскольку они остановились на светофоре. — А я и не обижаюсь на него, — всё-таки влезает Юнхо, поворачивая голову наполовину по возможности. — Ой, ты вообще сиди, на дорогу смотри, умник, — Чон поворачивает его лицо обратно к лобовому стеклу и вздыхает. — Правильно говорят: «ин вино веритас». Это относится и к тебе, ты его выводил. Оба горазды. После этого Юнхо замолкает и едет в полной тишине, притворяясь спящим и быстро смаргивая непрошенные слёзы. — Ты все такие древние фразы знаешь? — спрашивает через минуту вдруг очнувшийся Феликс, тыкнув пальцем в плечо Уёна. — А то, моё пьяное солнце, я же историк, мать вашу.

***

Весь следующий день комната 187 спит, как Чан в свой единственный выходной, кроме Уёна, который разул глаза уже спустя четыре часа после возвращения из клуба. Ни головокружений и боли, ни сухости внутри и тошноты. Он и так лёг самым последним, следя, чтобы каждый переоделся или хотя бы разулся и провалился в сон. Только Минги он дожидаться не стал, пускай петляет — заслужил. Но всё же где-то в глубине души понимает, что стоит заглянуть к нему и убедиться, не потерялся ли он. После умывания первым делом Чон проверяет содержимое холодильника на наличие пропитания, а вторым делом хватает неглубокую сковородку и трещащую ячейку яиц, пропадая на кухне, где встречает помешивающего странное бурлящее и пенистое нечто в серебристом ковше Джисона. Джисона с синими волосами. У Уёна чуть стеклянная крышка из рук не валится. Тот, завидев его обомлевшее лицо, тихо посмеивается, но быстро затихает, когда чувствует на голове любопытные руки друга. — Вот это ты учудил. Выглядишь шикарно с ними, чувак! Ты в курсе, что синий — цвет этой осени? Какой моднявый, мама мия! — Чон рассматривает его как восьмое чудо света, пропуская яркие короткие пряди сквозь пальцы. Кому, как не Уёну, знать, что на данный момент популярно в мировых модных трендах. — Тебе хоть нравится? — Безумно! — у Хана аж глаза загораются, и он отвлекается от кашеварения, полностью поворачиваясь к юноше, и вдруг слегка ёжится. — Но мне жутко непривычно. Кажется, что я привлекаю много внимания. — Так и есть, но используй это выгодно! Реально, не беспокойся о том, что подумают другие люди. Я никогда не видел тебя таким счастливым. Ты просто выражаешь себя так, как тебе кажется естественным. Какое тебе дело до того, что говорит общество? Если ты это сделал, значит очень хотел так выглядеть, — щебечет Уён, не глядя разбивая яйца на шипящую сковороду, словно делает это каждый день, и закидывает скорлупу в мусорку около металлического стола, представляя себя не то баскетболистом, не то пятилетним ребёнком. — Плюй на всех, ты — личность, в первую очередь. Что Чан сказал? В мыслях почти сразу же возникает сцена, как Крис переступает порог и примерно так же, как и Уён, летит через всю комнату, чтобы поближе оценить столь резкую смену образа, напрочь забывая про усталость, сон и скинутую посреди комнаты обувь с пакетом. — О, боже, Хани, что случилось с твоими волосами? Ты что, упал в ведро с краской, который у нас здание корпуса красят? Больно было? Глаза не разъело? — на больше вопросов его не хватило из-за приступа хохота, что рвался из груди наружу, и Чан старательно себя сдерживал, чтобы не заржать на всю засыпающую секцию от полностью потерянного и обескураженного лица Джисона в одеяле. — Я просто шучу, не кипишуй! Это потрясно! Он с некоторым преувеличением всё пересказывает, но в большинстве своём реакция Чана была более чем положительной и даже поддерживающей. Но его слова о том, что «теперь ты покажешь всем свою настоящую сущность!», остаются на языке невысказанными. Чон смеётся, будто заранее знал, как бы повёл себя Бан в такой ситуации, конечно, не без фирменных шутеек. Каша, а это правда оказалась рисовая каша, почему-то прилипает ко дну ковша, как бы старательно Джисон её не размешивал, и когда ему надоедает стоять под камерой, впивающей свой взор прямо ему в затылок, он выключает плиту и топает к себе. Уён слышит хлопок приглушённый двери и вспоминает про Минги, которого намеревался проведать. Но вот прикол, дверь в его комнату оказывается закрытой — он несколько раз дёргает ручку вниз и хмурится. — Всё-таки, ты обидчивая принцесса, Минги.