Очень плохая затея

Вот с ним Дженкинс — дикобраз, а перед тренером, ну, ромашка!.. Хотя Сэдди был не лучше. Иначе чем он здесь занимался, как не учился подчинению вместе с этими... Вот с этими двумя, да. Ладно, Дженкинс, но в том числе терпеть приходилось и этого англикашку. — Ну? Готов стать подопытным кроликом? — мелькнула странная мысль, совершенно к делу не относящаяся, что спина у Барри была вообще-то странноватая. Уж слишком узкая для нормального альфы. — Отойди от меня, — вымученно простонал Дженкинс, театрально отмахнувшись и закатив глаза. Получилось даже мило. Сэдди в который раз довольно ухмыльнулся: будь Барри омегой, он бы был уверен, что встретил свою истинную пару. Ну не могло его так тянуть к омеге на пустом месте. К альфе тоже не могло, но хоть истинностью не пахло. — Я… — Сэдди хотел подразнить его побольше, но тут дверь кабинета резко распахнулась и они с Чарльзом, наученные то ли тренером, то ли светскими приемами, вмиг вскочили с диванчика, вытянувшись во весь свой немаленький рост. Один только Дженкинс так и остался сидеть в кресле приемной. — Твою… это ты?! На пороге замер худощавый, очень длинный альфа в белом медицинском халате. Страшный кошмар для них с Чарльзом, один на двоих. Единственный (вернее, единственное, ибо это нечто человеком язык не поворачивался назвать) против кого они готовы были объединиться, зарыв топор войны. — О! Старые друзья! — улыбнулся альфа и протянул ладонь. — Ты же в Арктике, — нахмурился Гордон-Леннок, но руку пожал. Так, против этого кровопийцы могла быть только одна тактика — держаться вместе, нападать одновременно. — Да, я тоже слышал, — Сэдди почти уверенно кивнул. — Ну, не всю жизнь мне там куковать, — снисходительно улыбнулся альфа и тут же удивленно поджал губы. — Ваш новый рулевой? — протянул он ладонь и ему. — Касандр О’Шелли, как поэт, да, он мой дальний родственник. Всегда этим хвастался. — Мы отказываемся, — прежде, чем Дженкинс успел угодить в эту мухоловку через рукопожатие, Сэдди влез вперед. — Я психологическую травму получил после того раза. — Помилуй, психологическая травма для таких альф, как ты, Бланк, — это лишиться члена. Еще пару месяцев назад он был при тебе. Или кто-то оттяпал? — Я тоже против, — Чарльз нахмурился и добавил чуть севшим голосом. — Твои методы бесчеловечны. Касандр не казался впечатленным, убрав ладони в карманы халата: — Я даже не ставил на вас опыты, прекратите. — Ты написал по нам черновик своей диссертации, — Сэдди был готов ко всему, но не к этому. Тренер не мог подставить их... Не мог же? — Разве не приятно быть частью моего будущего Нобеля? Я обязательно назову вас по именам в своей благодарственной речи. — Нобеля по миру во всем мире? — Нобеля по медицине, — от змеиной улыбки этого вампира аж по загривку мурашки побежали. — Вы мне как раз нужны. И я рад, что тренер любезно согласился мне помочь. Мне не хватает парочки экспериментов, а наш с вами снискал успех. — Раз это не курс, а твоя диссертация, нам заплатят? — Дженкинс с любопытством подался вперед. Наивный! — Мне он нравится все больше, идеальный кандидат для опытов и места рулевого, — Касандр улыбнулся, спрятав руки в карманы. — Заходите. Я как раз позвал вашего давнего друга, чтобы мы могли сформировать пары. — И ко… Блядь, — Сэдди мог узнать эту фигурку со спины даже в кошмарах. Гребанный Рори. Когда, интересно, в его жизни началась черная полоса?

***

Гарри никогда не участвовал в социальных опросах. Даже когда звонило кабельное и пыталось выведать у него любимое телешоу, он отнекивался, ссылаясь на жуткую занятость. А тут модный кабинет (сразу видно, что денег вбухано немерено), приятный молодой врач (Касандр ему сразу понравился, видно, что крутил этими аристократишками, как хотел), удобные кресла, обтянутые мягкой телячьей кожей (интересно, дизайнерские?), и удивительно зеленый папоротник (пиздец, как искусственный, настолько идеальный). Касандр относился к кафедре социальной психологии и считался главной восходящей звездой. Может, подумал грешным делом Гарри, он как раз сэкономит на походах к психотерапевту? Было бы замечательно рассказать ему о своих переживаниях и не потратить ни пенса. — Итак, — альфа открыл свой блокнот, поудобнее устраиваясь в кресле. На столе царил творческий хаос. — Вы все знаете, что мне нравится исследовать грани человеческого разума… Действовал его голос на Чарльза с Сэдди устрашающе. Поразительно, как сильно они оба его боялись. Со стороны становилось даже смешно. — … поэтому мною был поставлен эксперимент в Арктике среди исследователей и работников нефтяной отрасли. — А мы тут причем? — недовольно скривился Чарльз, складывая руки на груди. — Вы — другая грань моего исследования. Вы не особо ладите, и это хорошо. То, что нужно. Видно, что и Сэдди, и Чарльз были готовы залюбить друг друга до смерти, если бы это помогло от него избавиться. — Парочка упражнений на доверие по моей методике, и вы будете понимать собеседника с полуслова. Для чистоты эксперимента я пригласил Рори. Он единственный омега среди нашей с вами группы, а потому будет ясно — работает ли метод только на альф, или на омег в том числе. М? Согласны? — А мы снова должны будем подписать что-то о неразглашении? — сощурился Сэдди. — Конечно. — И засудить мы тебя в этом случае, конечно же, не сможем? — поддакнул Чарльз скептично. — Чтобы засудить, нужен состав преступления, а мы с вами будем заниматься исключительно социально-медицинским экспериментом. Хватит драматизировать. Мы выиграли тот кубок, что еще тогда от нас требовалось? — От нас — ничего, — Сэдди кивнул, чувствуя безмерную поддержку заклятого друга. — А вот от тебя — оставаться человеком. — Боги, Бланк, я не знал, что ты такой недотрога. А кажешься доминантным. Не позорься перед своим женихом. Гарри улыбнулся. Ну, наконец-то кто-то, кроме тренера, мог поставить их на место. — Он привык, — встрял Рори, невинно хлопая ресницами. — Ты вообще закройся, не с тобой разговаривают, — Сэдди отмахнулся, даже не глядя на него. А Касандру только это и требовалось: — Между вами до сих пор не установилось доверие? — и не дожидаясь ответа, ударил ладонью по столу так, что зазвенели многочисленные фломастеры в подставке. — Решено! Сэдди — к Рори. Бер… — Барри. — Барри — к Чарльзу. — Эй! — возмущенно вскрикнул герцог Уоллес-Скотт, подавшись вперед. — Я хотел с Барри! Мы с Рори обручены, и ты это знаешь. Разве это не «грязный» эксперимент? А? — Еще лучше, — Касандр с довольной улыбкой щелкнул пальцами, пресекая дальнейшие возмущения. — Мы проверим очень много моих гипотез. К тому же, после вы поменяетесь. Ротация, да, это необходимо, Сэдди, не смотри на меня так. А для начала… вам следует заполнить этот опросник и подписать парочку документов о том, что вы обязуетесь не сливать информацию моим конкурентам. — Ты их еще не всех сожрал? — весело поинтересовался Чарльз, отчего-то совершенно спокойный. Разве не он вчера говорил что-то про «ускорение»? Гарри знатно занервничал, вон, аж нога затряслась. — Парочку на закуску оставил. Я же прошел тест с зефиркой в детстве. А… опросник вы будете заполнять вместе. Один спрашивает — другой отвечает. Пока в комфортной для вас обстановке. Если я узнаю, что вы как-то обошли этап с общением… я все расскажу вашему тренеру, договорились? Думаю, ваши бюсты только облагородят кладбище рядом с университетом.

***

В кабинете Касандра — и откуда у студента, пусть уже и почти без году неделя доктора, был свой кабинет?! — затея тренера показалась пустяковой. Ну, разве ж это проблема — анкету заполнить? Какие там могут быть вопросы, в самом деле? — Твой… — Гарри прикрыл глаза, набираясь спокойствия. — Твой член… сколько в нем дюймов? А вот такие. И как, блядь, это могло способствовать установлению их невероятных доверительных отношений? — Пятнадцать? — собака, и глазом не моргнул. Даже не задумался. — А чего не все двадцать? — кисло поморщился Гарри, вертя в руках электронное перо от планшета. Касандр ратовал за экологию и в молодости (он сам рассказывал, Гарри не спрашивал, вернее, никто, блядь, не спрашивал) против вырубки леса близ Кембриджа. Допротестовался до первых страниц утренних газет и пятнадцати суток в обезьяннике, хотя производил впечатление лабораторного планктона. Поэтому рабочие планшеты были выданы каждому под роспись. — Не мерил, может и двадцать. На глаз. Или ты хочешь измерить линейкой? — Чарльз беззастенчиво расставил ноги пошире, демонстрируя действительно немаленький член, скрытый под брюками. — Тогда придется отсосать. — Блядь, я же сказал, что жду золотые часы. — Это для секса. На минет условий не было. — Минет лишь разновидность секса. — Для тебя? — Чарльз приподнял брови, вовсю над ним потешаясь. — Для всех адекватных людей… — неожиданно Гарри выпрямил спину. — Кстати об адекватности. Почему ты решил быть в паре со мной? А если бы он не сказал, что мы поменяемся? — Потому что я не думал, что там будет Рори. — А что с ним не так? — С ним? Пожалуй, с ним все так, просто после общения с ним Сэдди готов трахнуть кого угодно и где угодно, лишь бы забыть о том, что они помолвлены. Гарри нахмурился: — Все настолько плохо? — Да. Я же говорил. Они терпеть друг друга не могут, — Чарльз посмотрел на свой планшет. — А у тебя-то сколько дюймов? — Блядь, как можно так тему менять! Фу! — Не знал, что ты ханжа. Запишем… пять? — Минимум десять! И вообще, я — альфа. Поэтому все пятнадцать! Пиши, пиши! — Гарри возмущенно запыхтел. Член он свой не мерил, но все-таки прекрасно представлял разницу между пятью и десятью дюймами. — Да-да, каждый раз забываю…

***

Рори, блядь. Рори, нахуй! Боги, Сэдди был готов на горохе в углу Итонского колледжа на коленях стоять неделю, лишь бы его конфетную рожу не видеть. Как! Как его могла бесить омега? Он же альфа, это противоречило его природе, его истинной сущности. Омега должна вызывать в нем волнение, крепкий стояк, желание пометить лебединую шейку… а не выкинуть с обрыва горячо любимых шотландских гор. То ли дело Барри Дженкинс! Альфа, но… Сэдди крепко призадумался, взбивая подушку руками. Может, он сам из этих… ну, тех, что с альфами всерьез и надолго? Такие же есть. Недавно по телевизору даже прошли дебаты о том, чтобы считать их союзы официальным сожительством. Нет, что за бред. Он альфа. И был всегда до этого момента настоящим альфой. Он и трахался-то с альфами и бетами только потому, что знал — попробует омегу и моментально скатится в кутеж. Прощай, Рори. Прощай, трастовый фонд. Нет, Сэдди все нравилось, как есть сейчас (кроме Рори, конечно): дан жених в количестве одной штуки, маячащий где-то в отдаленной перспективе с возможностью оттягивания свадьбы до бесконечности, к тому же не питающий к нему никаких положительных чувств; дана куча денег в количестве от ста тысяч фунтов в месяц и до полумиллиона, благодаря которым он живет и горя не знает; дана древняя фамилия в эксклюзивном экземпляре, а еще титул, замок… От всего этого Сэдди не намеревался отказываться, уж тем более ради какого-то альфы. Вот будь Барри Дженкинс омегой… «А это мой моральный долг. Защищать пьяных омег от таких, как ты». И с чего он это ляпнул тогда? Как будто был уверен, что Дженкинс — омега. Словно не сомневался в этом. Как если бы это было совершенно естественно… Сэдди недовольно мотнул головой, скрестив руки на голой груди. Он слишком усиленно пялится в потолок, вот и начинает сходить с ума. Это все, блядь, этот мозгоправ Касандр! Не будь он старше на пять лет, Сэдди бы его в бараний рог скрутил! Надо было такие вопросы подобрать: «размер вашего члена», «любимая поза секса», «есть ли у вас братья», «как часто вы общаетесь с родителями (указать в кол-во точек соприкосновения в неделю)», «укажите общее количество влюбленностей за всю вашу жизнь, важно не путать с половыми партнерами»… Блядь! Он просто, обыкновенно, безо всяких дополнительных манипуляций со своими чувствами и предпочтениями хочет трахнуть Дженкинса раньше Чарльза, невесть почему положившего на него глаз. А разговоров-то было: не в моем вкусе, низкое происхождение! Ха! Дырка есть дырка, химия есть химия. Нравится — бери, не нравится — проходи мимо. Собака, блядь, на сене.

***

— Как часто вы общаетесь с родителями? Указать надо разы в неделю… — Чарльз размял порядком затекшие кисти рук. Аж до полуночи решали этот ребус — Дженкинс не сдавался. Сосать задаром не хотел. — Пф, будь моя воля — ноль. Чарльзу вообще-то было неинтересно, но он зачем-то спросил, намеренно придавая своему тону небрежность: — Почему? — Потому что мои родители любят только моего брата, а не меня. Он ожидал чего угодно, только не этого. — Тебе об этом они сказали? — и почему он продолжал этот бессмысленный диалог? Неужто его взволновали серьезные зеленые глаза Дженкинса напротив? В них не отражались ни боль, ни тоска, ни возмущение. Он как будто бы смирился с нынешним положением вещей и сообщал совершенно обыденный факт. — Ну, блядь, об этом обычно не говорят напрямую. Но, поверь, догадается даже дурак. — И в чем это выражается? Однако Дженкинс решил пойти в атаку: — А ты со своими предками, значит, в наилучших отношениях? — С отцом ссоримся, — вообще-то до таких подробностей он опускаться не хотел, но слова вылетали из его рта быстрее, чем Чарльз успевал их обдумать. — Но я бы не назвал это «плохими отношениями». Обычные. Как у всех. — Как у всех аристократов. Возвышенные. — Как у всех адекватных людей. Нормальные. — Туше, — моментально сдался Гарри, стрельнув глазами исподлобья. — Но ты не ответил на вопрос. А Касандр догадается, — в эту отмазку Чарльз даже сам поверил. — Он лучший на своем факультете. Гарри вздохнул, собираясь с мыслями. Словно решаясь: рассказать все или лишь часть? Чарльз отчего-то почувствовал неприятный укол по гордости. Неужто ему нельзя было знать? — Барри… Ему все разрешают, ему все прощают. Первым у родителей всегда идет Барри. Я — второй. Может, третий, после них самих. — И ты… до сих пор живешь с ними? — и зачем Чарльз вообще продолжал спрашивать? Ему же не было интересно. — Знаешь, у нас нет парочки домов на юге Италии, чтобы мы расселились каждый в своем поместье. — Я говорю совершенно серьезно. Даже общежитие в колледже… — У нас были деньги на колледж только для одного. Выбрали Барри, — с момента, как речь зашла о семье, Дженкинс ни разу не посмотрел ему прямо в глаза. — Поэтому следующий вопрос. Я не хочу об этом говорить, ну… И впервые Чарльз просто подчинился: — Хорошо… Твоя любимая поза в сексе? — Блядь, ты издеваешься? И все же Дженкинсу больше шла улыбка.