Враг по соседству

— Дом пятнадцать, этаж пять, квартира шестьдесят девять... Дом пятнадцать, этаж пять, квартра шестьдесят девять... Дом пятнадцать.. Дом пятнадцать! Дазай Осаму, бедолага-японец, которого год жизни в России знатно потрепал, стоял перед дверью подъезда многоквартирного дома в маленьком провинциальном городке, где таких Хрущёвок даже больше, чем грехов людских за всю историю человечества. Он переехал в столь прекрасную для жизни страну год назад и пожалел об этом одиннадцать месяцев двадцать два дня назад. Желая вырваться из опеки любвеобильной матери и обрести, наконец, свободу и независимость, Дазай по исполнению восемнадцати собрал вещички и полетел в Санкт-Петербург. Полюбовавшись красотами культурной столицы, Осаму быстренько прикинул, что жизнь тут не потянет, поэтому судьба завела его в небольшой город в нескольких сотнях километров от самого Петербурга. Нравилось ли ему тут? Нет. Смирился ли он? Однозначно. Дазая можно охарактеризовать всего одним словом: придурок. Все остальные комплименты идут уже в паре с этим прозвищем. Тупой придурок, наглый придурок, беззаботный придурок, раздражающий придурок, чокнутый придурок и даже "я маму твою трахал, придурок!". И вот сейчас, стоя прямо перед входом в подъезд, на бедного и ни в чём неповинного парня вновь полетели столь колкие и неприятные для его святой душеньки оскорбления. — Молодой человек, ну можно как-то отодвинуться? — Какая-то бабулька тыкала Дазая в бок своей тростью. — Ну правда, молокосос, двигайся уже, а! — Солидного возраста и не менее солидной внешности мужчина стоял впритык к Дазаю, одаривая его своими феромонами. — Осаму? — Тихий хриплый голос раздался сзади. И вот на него Дазай отреагировал. Позади Осаму стоял худощавый бледный парень, на вид ему не больше восемнадцати, хотя на самом деле в ноябре уже двадцать исполнится. Худые руки держали увесистые пакеты, от чего их обладатель слегка прогнулся в спине и выглядел достаточно устало. Тёмные волосы, небрежно постриженные и причёсанные впопыхах, развивались от ветра, и длинная чёлка прикрывала половину лица, но Дазай сразу понял, кто перед ним. Фёдор Достоевский. — Ух ты, какая встреча! — Осаму фальшиво улыбнулся и заботливо погладил Фёдора по плечу, — Твой тихий голосок как всегда заставляет меня желать вырвать уши, как прелестно! Мужчина и бабушка, обрадованные тем, что вход в дом был освобождён, тут же зашли в подъезд, оставляя двух знакомых посреди улицы на повиновение судьбы. Достоевский слабо закатил глаза и опустил пакеты на пол, сложив руки перед грудью. Он делал так каждый раз, когда недоволен. А с Дазаем рядом он недоволен о-го-го как часто. — Твоя фальшивость и идиотская улыбка заставляют желать вырвать себе глазные яблоки, спасибо за благородность, Осаму, — Фёдор оглядел стоящего перед ним парня и вопросительно выгнул бровь. — Пришёл по мою душу? Как приятно. Даже не потрудился вынюхать мой адрес и узнать лучший момент для встречи, как всегда в своём репертуаре глупого котика, Осаму. Ну и зачем, позволь спросить, я понадобился тебе в разгар лета? Практика в университете закончена, у нас законные каникулы, что ж тебе чертёнок на плече жить спокойно не даёт? Дазай усмехнулся. Да, Феденька остался таким же саркастичным, наглым и совершенно не прибавился в искусстве юмора. Не видеть его лицо последний месяц было приятно, но вот лицезреть раздражение на постоянно бесстрастной мордашке куда приятнее. — Практика? У нас всё это время была практика? — Осаму медленно съезжал с темы, зная, что прямолинейному Достоевского это не нравится, — Даже не мог подумать... Почему ты не писал об этом в беседе? Ты ж любимчик преподов, должен первым предупреждать! Фёдор недовольно поморщился, одаривая Дазая пустым взглядом, не выражавшим ни злости, ни обиды, ни чего-то глубже примитивных эмоций. Он знал, что правда на его стороне, знал, что Дазай бесчувственный наглец, любящий трепать глупых людишек за нервишки и удовлетворять своё садистское эго, наблюдая за тупыми попытками оправдаться. Только вот Достоевский никогда не был глупым. — Жара совсем растопила твой и так не самый остроумный мозг, да, Осаму? — Фёдор вновь оглядел силуэт Дазая, а после направил свой бесстрастный взгляд на его лицо, — Я писал об этом, и, как мне помнится, ты отреагировал первым. Поставил мне реакцию плачущего смайлика, вроде бы... Или я ошибаюсь? Поправь меня, если это так, ты ведь всезнающий Иуда, а я всего лишь твоя никчёмная куколка. Дазай сжал кулаки и стиснул зубы, но улыбка не спадала с его лица. Таким вот человеком он был. Фальшиво улыбающимся на любую провокацию, пока в душе уже составлял план мести. — Ох, да, помню.. Прости, не хотел ставить под сомнение твою прекрасную память, Феденька, — Осаму блеснул глазами и тихо прошептал, — Или лучше звать тебя «Иисус», м? — Хочешь быть моим учеником? Хм, возможно тебе действительно стоит чему-то поучиться у меня... Чувству такта, например, — Достоевский человек глубоко верующий, поэтому такое оскорбление религии от персоны недалёкого ума показалось ему жалким и противным, и он не желал даже продолжать этот диалог. Подняв с асфальта пакеты, Фёдор прошёл к двери подъезда и открыл её, заходя внутрь. Послышался хлопок, характерный закрытым дверям, и Дазай остался один. Сейчас самое время посвящать читателя в историю того, как он вообще тут оказался. Ситуацию с Достоевским, пожалуй, затронем чуть позже, позволим бедному Осаму отдохнуть от него.

***

Стоя в комнате общежития, Дазай понял, что его желание умереть только что преумножилось раз в десять. Кто бы мог подумать, что лучшим жилищем для бедного студента, приехавшего с другой части света, станет старая и тухлая общага? Вонь, грязные обои, липкие полы, чуть ли не разбитые окна, да ещё и менталитет здесь не самой голубой крови... Осаму посчитал, что его милейшее личико не заслуживает гнить в этой, прости Господи, дыре, но податься ему некуда. Всей душой любящая матушка, которая души не чаяла в сыночке, к сожалению, была отделена сотнями тысячами километрами, поэтому прилететь к ней в объятия и сказать: «Ах мамуленька, свет души моей, прости сына своего распутного, больше убегать не буду!» не вариант. Других родственников у Дазая не нарожалось, а если бы и нарожалось, то в России вряд ли бы его чудесным образом встретили и приютили под своим крылышком. В общем, был наш герой в ситуации безвыходной, да столь безвыходной, что даже слёзы на глаза наворачиваются, не то от осознания своей безнадёжности в стране медведей и балалаек, не то от сюра всего произошедшего. Стоит, значит, японец, сам решил учиться в России-матушке, а теперь жалуется на условия! Перевоспитать его надо, срочно перевоспитать. И ведь перевоспитала Дазая жизнь студента. Пробуждение в семь, начало пар в восемь, окончание пар, дай Бог, в четыре вечера, потом домашняя работа, усиленно игнорируемая, драка за душевую, где слабый японец не всегда выигрывал, и ночь. Ночь, полная интеллектуальными переговорами среди соседей по комнате, ночь, где только тебе, по несказанному счастью, в лицо светит яркий фонарь, ночь, где можно не платить за театры и слушать невероятной красоты симфонии скрипучих кроватей, ночь, где тараканы самолично цитируют тебе Сократа и Лао-цзы, в общем, ночь невероятная, переполненная чудесами, после которой любое утро будет радостным и светлым. В университете Осаму, конечно, нравилось. Он был одним из лучших, при всём при этом почти не прилагая усилий, а ещё сразу привлёк к себе интересы любовные, что тоже не могло не радовать. Были небольшие исключения в лице сессий, скучных пар и Достоевского, но потерпеть можно. А вот общежитие терпеть уже не было сил. Набравшись, несомненно, полезного опыта, Дазай сбежал от туда, как из Шоушенка, к своему товарищу, жившему в квартирке достойной, а самое главное без тараканов. Тот месяц, который Осаму провёл в нормальной жизни, он работал более усердно, чтобы накопить на собственную квартиру. И вот сегодня, в этот солнечный день июля, он решил посмотреть понравившийся ему вариант. Расположение рядом с центром, много магазинов и ресторанов, чудо, а не квартира! От университета далеко, правда, но с этим и смириться можно.

***

И вот так герой наш, смелый и прелестный, стоял напротив нужного здания, любуясь его великолепным видом. Дазай топографическим кретинизмом не страдал, но разобраться в лабиринтах серых и однотипных многоэтажек, которые различались только цветными балконами и номерами, не совсем заметными глазу, было трудно даже для настоящего гения, поэтому бедный парень искал нужный дом почти час и знатно натёр свои ножки. Сейчас ему хотелось лишь посмотреть квартирку и, если всё пройдёт замечательно, купить её, а потом тут же отрубиться, но ситуация с внезапно оказавшимся здесь Фёдором не давала ему покоя. Было очевидно, что он тут живёт. Не будет же человек шутки ради делать ключи от чужой квартиры, да ещё и с пакетами сюда идти, правильно? Хотя вдруг, Достоевский ведь человек странный... Если он верит в какого-то бородатого мужика в небе, то, возможно, и по квартирам чужим ходит, когда делать нечего, но проверять это Дазай не особо желал. Вместо этого Осаму решил проверить квартиру, которая скоро может стать его личной. Пролетев пять этажей буквально за секунду, раскрасневшийся и запыхавшийся Дазай стоял перед заветной шестьдесят девятой квартирой. Дверь старая, наверняка заскрипит, как только подышишь на неё, но главное, чтобы она вообще открылась, а то Осаму не особо желал быть обманутым каким-то русским стариком. К запредельному счастью молодого человека, дверь действительно поддалась двум поворотам ключа и благополучно впустила чужака. Ступив своей больной от пройденных километров ногой, Дазай облегчённо выдохнул. Он прошёл ещё несколько шагов, прикрыл за собой дверь, поморщившись от её скрипа, и стал внимательным взглядом оценивать свои будущие покои. Первым, что почувствовал Осаму, стала жара. Удушающая жара, поглощающая разум жара, заставляющая снимать кожу жара. Ну, а чего он ожидал? На дворе середина июля, а квартиру никто проветривать не будет, поэтому можно почти физически ощутить на своих плечах груз тридцати семи градусов Цельсия. Напевая песню, Дазай, уставший, но до безумия счастливый, поскакал прямо по коридору, чтобы убедиться в достоинстве своих владений. Вообще-то коридор был узковатым, но достаточно длинным. Ха-ха, прямо как в дешёвых хоррорах. Предстоит ли главному герою в лице бедного иностранного студента познать на себе весь ужас жизни здесь, читатель узнает, если будет внимательно наблюдать за ним, а это бывает, знаете ли, утомительно, поэтому советую набраться терпения. Прямо по коридору стояла деревянная дверь, по бокам было ещё несколько. Квартира была преподнесена, как однокомнатная, поэтому Дазай особо не ожидал царских покоев, но, в любом случае, надеялся, что получит что-то лучше, чем общежитие. Кухня, что была той самой дверью прямо по коридору, оказалась достаточно тёмной, в отличие от другой части квартиры. Здесь у прошлых хозяев во время ремонта, видимо, случился какой-то кризис, иначе Дазай не мог объяснить, почему она так кардинально отличалась от других комнат. Вместо обоев здесь голые, покрашенные в серый стены, вместо ламината линолеум, да и люстра куда меньше.. Сойти с ума можно, особенно если ещё взять во внимание её маленькую площадь. Заточенный в узких серых стенах, без должного освещения, где в окна даже свет не проникает, Осаму начал предполагать, что действительно попал в дешёвый фильм ужасов. Но кто он такой, чтобы в своём невыгодном положении ещё и жаловаться? Приняв всю неидеальность кухни, Дазай вздохнул и пошёл изучать другие комнаты. В целом он знал, как они выглядят на фотографиях сайта, и ему хватало, но всё же на наличие тараканов проверить хотелось. Ванная комната небольшая, кое-где плитка разбилась но в целом выглядит симпатично. Главное, что тут ванна, а не душевая кабина, потому что стоять Осаму не любил. Проверив наличие воды, целостность шкафов и чистоту зеркала, Дазай пошел дальше. Последней комнатой оказалось гостиная. Достаточно длинная, светлая, с большими окнами и балконом. Место чистое, пустое и скучное. Нужно обязательно захламить! Из мебели здесь старый диван, кресло и, на удивление, большой шкаф. Мужчина, продававший эту квартиру предупредил, что оставит немного старой мебели, но реальность оказалась куда милее. Телевизора нет, конечно, но Осаму всё равно его не смотрит. Диванчик и кресло оказались мягкими, пусть и скрипучими. Шкаф, естественно, пыльный, но просторный, хотя это не особо важно, Дазай всё равно не был любителем большого количества одежды. Балкон узкий, незастеклённый, но это даже плюс, выпасть будет легче. Осаму курить любил, нет, Осаму жил своей страстью к курению, но никогда не любил делать это на балконе. Неизвестно почему. Вот считал парень, что балкон это что-то большее, чем просто местечко для «покурить». На балконе надо романтично стоять со второй половинкой, смотреть на горящий закат, наблюдать последние секунды человечества... В общем, точно не курить. Что ж, осмотр квартиры подошёл к концу. Дазаю осталось решить пару ненавистных им бумажных вопросов, а после, через несколько дней, въезжать сюда с вещичками и радоваться жизни.

***

Осаму гордо сидел в своём кресле. Уже несколько часов, как эта чудесная квартирка стала его. Его личной! Отпраздновать это особо не с кем, ведь с единственным своим товарищем он пригубил уже с утра, поэтому Дазай одиноко сидел в компании с бутылочкой светлого пива. Внезапно в его не совсем трезвую голову пришла интересная мысль. Знаком ли Осаму с соседями? Конечно, нет. Почему это ещё не исправили, собственно? Прихватив пиво, Дазай обул свои розовые тапочки, поправил спадающие штаны с котиками и провёл рукой по кудрявой чёлке. Он должен выглядеть идеально, ведь нужно произвести впечатление! Если в соседях у него милые пенсионеры, то им будет приятно видеть такого порядочного мальчика, а если красивые русские девушки, то... Ну, тут очевидно. Забинтованная рука ловко открыла дверь, и Осаму вдохнул запах подъезда. Мм, это прекрасный запах пыли, влаги, моющих средств и... Сигарет с ментолом? Это было в новинку. В подъезде курить было нельзя, кто осмелился нарушить это святое правило? На самом деле сигареты с ментолом были личным триггером Дазая. Ментол он ненавидел, а вот его одногруппник любил. Ух уж этот Достоевский, стыдно даже фамилию его с большой буквы писать! — Милые штанишки, Осаму. Ох, и тапочки чудесные. Когда поддался на роль Барби? — Тихий голос с небольшой хрипотцой раздался эхом по узкому подъезду. Что за?... Осаму медленно повернул голову направо. Его взгляд скользнул по лестничному пролёту, по подоконнику и по тонкому силуэту сидящего на этом подоконнике парня. В его бледных костлявых руках тлела сигарета. С ментолом, чёрт возьми. Дазаю очень хотелось подбежать к Достоевскому, плюнуть ему в лицу или, ещё лучше, вообще ударить, но он сдержался. Надо ведь поддерживать роль саркастического придурка, верно? — Ах, Феденька-чан, какая приятная встреча. — Осаму улыбнулся во все свои тринадцать два, медленно спускаясь к Фёдору по ступенькам шатхой лестницы, — А зачем ты интересуешься, м? Хочешь стать моим кеном? Дазай преодолел последние две ступени и встал перед своим личным неприятелем, нет, врагом, лицом к лицу. В левой руке у Осаму была недопитая бутылка пива, правую же он протягивал Достоевскому, чтобы культурно поздороваться. Фёдор прошёлся взглядом по всей фигуре Дазая, усмешка слетела с его губ. Конечно, пожимать руку этому парню он не собирался. — Я не заинтересован в мультиках для маленьких девочек, прошу простить. Мне по душе больше что-то, что выходит за рамки познания третьеклассников. Декарт, Аристотель, может, Лев Николаевич, Моцарт... Все они более привлекательны, нежели пластиковые куклы с плохой прошивкой волос, — Достоевский вежливо улыбнулся, но в его глубоких фиолетовых глазах читалось явное презрение. Презрение самое настоящее, нескрываемое, столь яркое, что волосы дыбом становились. Осаму недовольно закатил глаза, его улыбка продолжала мерцать на узких губах, показывая, каким неискренним этот парень был. — Что-то я не слышу ни одного женского имени.. Может, ты гей? — Дазай прищурился, его взгляд почти физически резал оппонента, как катана, — Не бойся, поделись. Я ведь всегда поддержу, ты знаешь! Фёдор чуть не подавился сигаретным дымом от услышанного. Его образ самодовольного альфы только что в дребезги разбился из-за одной идиотской шутки. Этого он Осаму не простит.. — Побойся бога, ты мелкий грешник, — Достоевский затушил бычок и выкинул его в открытую форточку, а после слез с подоконника и встал напротив этого наглого азиатского лица, — Мужеложство, между прочим, ужасный грех, я бы никогда таким не увлекался. Дазай прыснул от смеха. Ах, да, как он мог забыть? Феденька ведь человек религиозный, всё в штыки воспринимает, бедненький... Осаму пару секунд придумывал самое гениальное издевательство, а после слегка наклонился, чтобы сравняться с ухом Достоевского (тот был ниже примерно на пять сантиметров, вот потеха) и игриво прошептал: — Ну, что ты. Я никому не скажу, если ты в тайне вдруг подрачиваешь на Иссуса. Дазай отстранился и сразу, прямо как трус, побежал по ступенькам к себе в квартиру, сотрясая бедный подъезд звуком своего истеричного смеха. Реакция Фёдора, увы, останется загадкой и для нашего героя, и для читателей, ведь Осаму успел захлопнуть свою шатхую дверь перед тем, как его одногруппник вообще смог понять смысл брошенной фразы. После всей этой суматохи, однако, Дазай заметил, что его ножки немного ватные, а головушка ходит кругом. Это от нескольких бутылочек спиртного иль от прекрасного времяпровождения с Достоевским? Узнать желания не было, поэтому Осаму поставил пиво на пол, а сам развалился на скрипучем диване. Долго в реальности валяться не пришлось, и через пару минут на Дазая накатил сладострастный сон.