Ascolta il cuore

Пианист гордо и изящно пошел на сцену, выходя под свет, направленный на него и рояль. Шатен поклонился, как он это делает обычно, усаживаясь за рояль. Опять банкетку регулировать полчаса, фу! Как только Кареглазый докрутил эти чертовы винты под свой уровень, он сделал глубокий вдох, вспоминая темп и прощупывая руками клавиатуру. Сердце билось слегка ускоренно из-за адреналина и воодушевления. В мыслях пронеслось лишь «погнали», как пальцы стали играть мелодию, четко выверяя каждый шаг и сантиметр, не делая промаха никогда и нигде. Это было до того отработано, что Осаму мог себе позволить сделать пару лишних телодвижений, захватывая внимание публики и жюри. Доиграв первое произведение, он опустил руки, незаметно вытирая их о собственные брюки. Никак не может развить в себе привычку носить платок с собой, чтобы вытирать потные ладони. Но не беда. Адреналин понемногу успокаивался, переставал бушевать в венах, делая Осаму способным здраво оценивать свои действия. И вот он вновь водрузил руки на черно-белые клавиши, приступая ко второму произведению. Прокофьев. Наполненный звуком донельзя зал был безмолвен. Каждый присутствующий восхищенно смотрел на такую аккуратную и филигранную игру Шатена, которому это все было до безумия привычно. Гремят финальные аккорды, завершая его программу. Он ещё демонстративно пару мгновений подержал руки на клавиатуре, затем встав из-за рояля, устремляя взгляд в зал на доли мгновений. Третьекурсник поклонился крайне манерно, наверное, в этом и заключалась его изюминка. Под бурные аплодисменты он разглядел в зале Рыжего Второкурсника, а рядом с ним сидел Брюнет и Светловолосый скрипач. На лицо невольно наползла улыбка, а потому Дазай поспешно удалился со сцены, выходя с идеально прямой спиной из помещения в коридор. Юноша проследовал в свою аудиторию, открывая ее. Он был удовлетворен своим выступлением. Обычное дело. И все же в зале было ужасно холодно, но под действием адреналина и выбросом кортизола он этого, разумеется, не заметил. Парень все же принял решение вернуться в более привычный внешний вид, сменив одежду на более повседневную, взяв телефон в руки, а затем и программку, которую им выдавали при регистрации. — Ало? Мам, я отыграл, все отлично. — Похвастался Дазай, лучезарно улыбаясь. Он так всегда говорил родителям о своих успехах, даже если ничего не чувствовал по отношению к этому. — Привет! Отлично, я рада за тебя очень! — Родитель на другом конце звонка тоже улыбался, что было слышно по голосу. — Результаты на выходных будут? — Да, в субботу. — Шатен отчитался, разглядывая участников в буклете. — Побегу слушать остальных, хорошо? — Ой, конечно! Хорошего прослушивания. — Кареглазый лишь попрощался с ней, вновь закрывая свой класс, идя к залу со зрительской стороны. Он подождал, пока доиграет четвертый номер, и вошел внутрь. Группа консерваторий была до 15:30, но он не думает, что послушает всех. Юноша тихо вошел в зал, проходя к свободным местам рядом с его знакомыми. Он специально сел позади них, несмотря на то, что все они сидели довольно близко к сцене. Точнее, через два ряда после жюри. Дазай не подавал признаков жизни, отправляя Чуе на телефон сообщение, мол, «оглянись». В это время Осаму сидел, поставив локти на скрещенные ноги, улыбаясь уж очень кошмарно. Голубоглазый слегка опешил, когда голова Кареглазого оказалась близко, буквально почти над его плечом, но затем он прошипел: — Нет, я точно от тебя инфаркт схвачу когда-нибудь. — Грозно отозвался Рыжий, пока шло объявление пятого участника. Гоголь сидел по центру, поэтому он тоже обернулся, ни капли не пугаясь. Первокурсник лишь улыбнулся, как он это делал обычно, когда был рад кого-то видеть, не говоря ни слова. Затем он повернулся обратно. Достоевский тоже обернулся, безмолвно улыбнувшись, так как он сидел подальше. — Что это с ним? — Прошептал Осаму Накахаре, имея в виду Гоголя. Чуя слегка приподнялся на локтях, тихо отвечая Дазаю на ухо. — Мы его взяли с собой только под предлогом, что он будет молчать. А он сказал, что он не малое дитя и умеет слушать. Сейчас заткнулся вообще, так как типа обиделся на нас, что мы ему рот затыкали, мол, он будет вести себя тихо и без нашей подсказки. — Чуя вновь сел на место, посмотрев на тихо посмеивающегося Шатена. Рыжеволосый кивнул с улыбкой, поворачиваясь на место. Пианист на сцене настраивался, потому мешать ему не хотелось. Банальное уважение. Шатен тоже откинулся на спинку своего стула, наблюдая за играющим. Ничего интересного особо не было, все же консерватория. Все более-менее на одном уровне. Кареглазый посмотрел программу, видя, что там есть какой-то конкурсант, что собрался играть "fantasie-improptu in C-is moll" Шопена вместе с Ф. Лист — Ф. Шуберт "лесной царь". Интересно. Раньше Осаму не встречал этого участника. Видимо, первокурсник. Парень присмотрелся получше. И впрямь. Первокурсник в консерватории имени Шопена. Тогда не диво. Но должно быть что-то приличное. Из всего этого остается его лишь дождаться. В 12:30 будет перерыв на 30 минут. Он играет предпоследним. После слушать особо некого. Да, есть интересные студенты с потенциалом, причем их довольно много. Но не каждый раскрывается. Кто-то спотыкается, кому-то мешает внутренняя паника, кто-то обращает внимание на зал, кто-то сугубо играет «артистично», а на самом деле слушать нечего. Всякое есть. И всякое имеет место быть. И если тот пианист собирается сыграть хорошо, а так, скорее всего, и будет, то станет вопрос, будут ли давать гран-при кому-то. Два первых места быть здесь не может. Либо же Дазая спихнут на второе место. Но это очень маловероятно. Он играет стабильно на свое первое. Хотя нет, он не думает о местах, наградах и регалиях. Он привык к тому, что у него не бывает ниже второго места. А если и случаются, то крайне редко. Потому что у него все действительно идеально. Остается лишь ждать. Между какими-то пианистами Чуя одолжил у Дазая программку, фотографируя ее себе. Достоевский сделал то же самое. Николай был все так же молчалив. Целеустремленный он, конечно. Сейчас парень вел себя совсем по-другому. Был серьезен, анализировал все, что происходило на сцене. Полная противоположность повседневности. Наконец подошла очередь пятнадцатого участника. Некий Юкито Аяцудзи. Внешность эксцентричная, что для музыкантов, как и художников, не редкость. О да, выступление обещает быть профессиональным и интересным. Шатен выпрямился на стуле, внимательно глядя на выступающего. Тот неспешно, даже вальяжно сел за рояль, урегулировав под себя стул. Он посидел около полутора минуты, ловя свое дыхание, а затем стал звучать. Фантазия-экспромт Шопена в до-диез миноре является весьма известным произведением. Но когда этот пианист взял темп ещё быстрее, чем обычно могут сыграть люди, Дазай понял, что здесь будет что-то интересное. И либо он угробится сейчас на таком темпе, либо он действительно выиграет каждую ноту. Осаму бы не рискнул брать такой темп, потому что благодаря этому звук инструмента уходит куда подальше. Вследствие этого фортепиано немного «задыхается». Хотя, кто его знает, может он до автоматизма, как и Шатен, выучивает это. Звучит он очень хорошо. Чувствуется, что он играет с душой. Ощущает кожей каждую ноту, которую нажимает. Весьма интересный первокурсник-самородок. Пальцы его слушаются настолько четко и беспрекословно, что он играет все чисто, несмотря на такой бешеный темп. Интерпретация интересная, но Осаму в этом ни шиша не понимает. Он все же придерживается классических методов игры подобных произведений, не является экстремалом-экспериментатором. А этот Юноша является. И он совершенно ни о чем не жалеет, когда завершает первое произведение. Атмосфера в зале стоит крайне специфическая. Но отовсюду веет восхищением. Это было зрелищно. А теперь второе произведение. Не менее техничное. И что же он сыграет? Хотя, если судить по первому произведению, то сыграет он очень многое. Аяцудзи берет привычный для всех темп, начиная играть. Он вновь отрекается от привычной интерпретации данного произведения, выдумывая свой выход и свое решение. Занимательно. Теперь Дазай ощущает, что у него есть соперник. Но, честно говоря, Осаму бы остановил его прямо сейчас и сказал, что Юкито может дальше не продолжать и закрыть конкурсное прослушивание, дав ему гран-при. И дело с концом. Потому что звучит он просто шикарно. Чуя крайне внимательно смотрит на пианиста, будучи полностью внимательным, прикованным к нему. Аналогичная ситуация и с Достоевским и Николаем. Да и, что говорить, Кареглазый сам заслушивается. Но игра этого Юноши все еще не трогает его. Не то что Чуя. Можно попытаться сделать из Накахары подобного пианиста, если он, разумеется, не против. Только вот Кареглазый не уверен, что выйдет такой же. Он выйдет в разы лучше. Прозвучали последние ноты, а зал остался глух и нем от восторга. Затем последовали бурные аплодисменты, под которые пианист удалился со сцены. У всех осталось незабываемое впечатление об этом Парне. И Дазай сделал себе ментальную пометку. Ну и последний пианист в этом блоке. Конечно, он вообще никак не сравнится с тем, кого только что все услышали. Но дослушать надо. Играет он неинтересно и скучно, ну и пусть. Не каждому же пианисту всех удивлять. — Объявляется перерыв в 30 минут. — Произнес голос женщины, который объявлял участников. Свет во всем зале включился, позволяя удачно выбраться из него, а не спотыкаться о ступеньки. Все четверо покинули зал. — Очень интересный конкурсант. — Тут же произнес Достоевский, когда они стали немного ближе к стене, чтобы никому не мешать. — Первокурсник, судя по возрасту. — Вставил Дазай. Накахара был задумчив. — Он и впрямь неординарный. Его помнит кто-нибудь раньше на конкурсах? — Поинтересовался Рыжий, как все тоже задались этим вопросом. Однако реакция была отрицательной. — Мне кажется, что как-то раз я видел его на фестивале каком-то. Где избирали музыкантов со всей страны. Именно среди колледжей. — Вдруг сказал Гоголь, будучи серьезным. Было все еще непривычно видеть его таким. — Он тогда ещё произвел фурор. Что же он играл… — Николай задумался, глядя куда-то на пол. — Кажется, это была какая-то сюита для оркестра, которую он самостоятельно переложил на фортепиано. — На лица Юношей наползло удивление. Все возможно. — Ладно, пока что оставим это. — Произнес Дазай, вырывая всех из размышлений. — Как вы тут вообще оказались? Ладно Чуя. — Спросил Осаму, глядя на Достоевского и Гоголя. — Нам стало скучно, вот мы и решили прийти, посмотреть на твое выступление. Заодно как-то скрасили будни. — Ответил тут же Николай, становясь слегка более разговорчивым. Федор кивнул в подтверждение. — Чуя нам добровольно сказал адрес, мы здесь и встретились. — Ясно… В любом случае я рад вас здесь видеть. — Сказал Шатен, улыбаясь. — Вы будете ещё оставаться? Я лично уже наслушался этих пианистов… — Продолжал Кареглазый. — Наверное, нет. — Сказал Федор, взглядом перед этим спросив у Николая. Тот помотал головой. Накахара тоже отказался. — Тогда я схожу, заберу свои вещи, сдам ключ, и мы вместе пойдем. — Предупредил Осаму, уходя в сторону своего кабинета. — Тебе помочь? — Поинтересовался Чуя, но в ответ услышал лишь негромкое «не нужно». Трое кивнули, оставшись стоять на месте. Пока Дазай поднимался и шел к своему кабинету, он увидел Аяцудзи. — Прекрасное выступление. Так держать. — Сказал доброжелательно Дазай, проходя в свой класс. — Вы ведь Осаму Дазай? — Спросил Юкито, приветливо улыбнувшись. Относительно приятный Парень, хоть и веет недоверием. Шатен кивнул. — Наслышан о Вас на самом деле. Юкито Аяцудзи. — А я вот о Вас ещё не слышал. Что ж, в таком случае будем знакомы. — Ответил Кареглазый с прежней улыбкой, пожимая руку другому Пианисту. — Надеюсь, будем пересекаться чаще. — Кареглазый всегда действовал крайне вежливо. Он не желал никому зла, потому было довольно легко заполучить расположение собеседника. И Аяцудзи тоже слегка расслабился после этих слов. — Взаимно. — Юноша улыбнулся, отпустив руку. — До встречи на награждении. — Сказал Осаму, скрываясь за дверью своего класса. Каждый раз у него получается завоевывать хорошее отношение к себе подобными словами. Дазай быстро собрался, оделся, проверил, чтобы ничего не забыл, и вышел, закрывая класс. — Пойдемте. — Третьекурсник улыбнулся, глядя на Остальных. Те потянулись за ним, разговаривая о чем-то своем, пока Шатен сдал ключ на вахту. — Как ощущения-то после конкурса? — Николай вновь стал ужасно разговорчивым, а потому Осаму не остался без внимания. — Честно, выматывает такое. — Сознался Третьекурсник, пока все шли к метро. — Благо сегодня только две пары. С физ-рой три, но мы ее уже прогуляли. — Опередил Федора Осаму, говоря, что они уже не попадут на физ-ру. Даже если бы очень хотели(нет). — У тебя разве нет освобождения от занятий? — Поинтересовался Чуя, глядя с интересом на Шатена. Тот вздохнул. — Фактически оно-то есть… но я бы хотел сходить на пары. Ибо потом нагонять… Короче говоря, не люблю такое. — Признался Кареглазый, разводя руками. Таким ответом были удивлены как Первокурсник, так и Второкурсник. Хотя второй понимал, что сам бы поступал так же. Достоевский всецело поддерживал Осаму в том, чтобы ходить на пары. Он сам доползет даже в метеоритный дождь. — И не поспорить. — Все же сказал Чуя, пока они все шли к метро. Аяцудзи спустился вниз, стоя около зала. Он не собирался уходить с конкурса. Из уважения хотел дослушать всех остальных. Он видел, как Дазай подошел к трем парням, что очень активно обсуждали что-то. Юкито краем уха уловил, что они даже не могут предсказать, кому же дадут первое место. Но при этом Парни говорили, что было бы здорово, если бы Аяцудзи дали гран-при, ибо он это заслужил. Затем парни так быстро закрыли тему, словно ничего и не было. Потому, когда Осаму подошел к ним, все вышло так естественно, словно они об этом вообще не говорили. Пианист смотрел на удаляющуюся четверку, чувствуя от них необъяснимую атмосферу... Понимания? Наверное, это то, чему Аяцудзи может позавидовать. Наличие таких товарищей, что придут послушать тебя на конкурс, подождут и вместе пойдут обратно. Даже несмотря на то, что он не знал Дазая, ему было радостно, что у кого-то есть друзья или знакомые, с которыми можно провести время. Возможно, и он в будущем это постигнет. Никто не знает. А ему пока остается лишь ждать, когда закончится 30-ти минутный перерыв, чтобы зайти в зал. — Опаздываем на пару. — Прокомментировал безучастно Достоевский, когда они были в метро. На часах 12:50, а пара начиналась в 12:45. Ну и черт с ним. Они уже потряслись в автобусе, который ехал на удивление быстро и уверенно, а потому им осталось лишь доехать до нужной станции. В идеале Дазаю следовало бы оставить эту сумку дома, но он планирует потащиться с ней на пару, либо отдать ее Чуе вообще. Все равно основная сумка, где лежит все необходимое, у него на плече, а Накахара пойдет сейчас домой, потому что у него концертмейстерский класс только в 15:25. А что, пусть не сидит без дела. — Ну-с, мне не критично. Объясним там ситуацию... — Произнес Осаму, ожидая, когда их поезд подъедет к нужной остановке, только вот им еще минут 7 трястись в метро. — Чуя, у тебя же пара только в три часа дня? — Спросил Шатен на всякий случай. Накахара кивнул, спрашивая. — Мне твою сумку взять? — Спросил Рыжий, ловя Кареглазого на мысли. Тот еще не успел произнести это, как уже Накахара озвучил. — Хотел попросить. — Ответил Шатен со смешком, глядя на Голубоглазого. — Без проблем. — Второкурсник взял сумку Дазая, когда они уже подъезжали к нужной станции Накахаре, как Гоголь неожиданно выпалил. — А я говорил! — Воскликнул Беловолосый, пугая этих двоих своей внезапностью. Господи, они ведь совсем забыли, что Николай не был в курсе этого. Точнее, они вообще забыли о его существовании, потому что тот что-то притих. Первокурсник слегка рассмеялся, глядя на то, как Дазай и Чуя переглянулись между собой, осознавая их ошибку. — Кошмар, еще и прикидывались. — Скрипач лишь посмеялся с легкой обидой, что его пытались надурить. Разумеется, он замечает кое-что еще, о чем сейчас предпочтет умолчать до лучших времен. — По крайней мере, мы пытались... — С безысходной улыбкой произнес Шатен, глядя на идентично улыбающегося Накахару. Тот кивнул, посмеиваясь в ответ. — Плохо пытались. — Сказал Брюнет с ухмылкой на лице, понимая и принимая ошибку. Федор здесь не при чем, он вообще молчал на этот счет. Кареглазый и Голубоглазый уставились на него, в очередной раз посмеявшись. Поезд остановился на нужной Чуе станции, потому он сошел, прощаясь с остальными ребятами. Рыжий стал удаляться, а Парни поехали к консерватории. Они уже опоздали на пары, что, впрочем, не столь уж и важно... У каждого ведь бывает, правильно? И у них есть оправдание! Они слушали пианистов на конкурсе. — Федя, ты знал об этом? — Адресант вопроса лишь кивнул, не спуская с лица свою самодовольную ухмылку. Николай вздохнул. — И ведь не признавался. — Парень демонстративно закатил глаза, разводя руками. — Почему вы все считаете, что я, как полнейший ребенок, буду кричать направо и налево о чем-то? Фи, мне все же уже 19! — Упрекнул Гоголь вообще всех, кто с ним общается. Действительно, почему же они так думают? Наверное потому, что он сам дал им прикормку, чтобы они сформировали в своих головах образ глупого и легкомысленного Скрипача, который еще и чудаковат в придачу. Ну и комбо. — Меньше болтать надо. — Жестоко приземлил его Достоевский, глядя на Николая с укором. Тот демонстративно надулся, продолжая говорить довольно громко и причитать. — Могу себе позволить, вообще-то! И у меня есть своя голова на плечах, видишь? Я не настолько тупой, чтобы не заметить того, что Дазай и Чуя — не просто живут обычной жизнью Студента и Ученика. И я оказался прав. — Продолжал довольно громко говорить Беловолосый, заставляя некоторых людей в метро обратить на них внимание. — Николай, давай потише, мы все же в общественном месте. — Попросил его Осаму. Он не был смущен или стеснен этими взглядами остальных людей, которые для них абсолютно незнакомые. Просто из рамок и границ приличия. — Конечно. — Гоголь не возражал, становясь ровно и ожидая прибытия локомотива на их остановку. Федор недоумевающе посмотрел на Первокурсника, мол, "почему он замолчал по просьбе?" , что заставило Кареглазого усмехнуться, безмолвно показывая "авторитет". Парни вышли из метро, идя к консерватории. На двадцать минут опоздали, но ничего страшного. Юноши быстро повесили свою верхнюю одежду в гардероб, бегом поднимаясь по лестнице наверх, проходя к нужным им аудиториям. Парни не попрощались, потом они еще обязательно встретятся. Осаму и Федор постучали в кабинет, открыв дверь и входя запыхавшись. Ох как им не повезло, они опоздали на пару Куникиды. Вот черт. — Прошу простить за опоздание. — Сказал Дазай, пытаясь отдышаться, глядя на суровый взгляд Доппо, которого они явно прервали своим внезапным появлением. — Можем войти? — Спросил и Достоевский, так как все же они опоздали оба, значит, вину принимать тоже должны оба. Вот у кого-кого, а у Куникиды ты всегда под четким надзором. Он всегда добросовестно ставит зачеты и беспощадно отправляет на пересдачу. Суровый лектор, порядочный до безумия, но при этом ведет предмет приятно и интересно. Светловолосый Преподаватель поправил очки, глядя на запыхавшихся Студентов. — Разумеется, только я вам уже "н"-ки поставил. — Произнес жестко Профессор, приглашая запыхавшихся студентов внутрь, облегченно вздыхая. Третьекурсников здесь было негусто. Совсем. Как и предсказывалось, они переставали ходить на пары нормально уже после первой недели. — И, Дазай, разве ты должен вообще сегодня быть на парах? Меня предупредили, что у тебя конкурс. — Спросил Лектор, когда Юноши быстро разложили свои вещи, садясь на места. — Это не повод пропускать пару. Федор тоже приехал послушать остальных пианистов, а перерыв начинался только в 12:30. Ещё и задержка была, потому что некорректно указали время участники конкурса. — Сразу же пояснил Осаму, отдышавшись после бега. Он не очень спортивный. По крайней мере бегать он не очень любит. Доппо лишь задумчиво кивнул после того, как усмехнулся на первое предложение Шатена, продолжая читать лекцию и оставив этих двоих в покое. Кажется, опасность быть отчитанными их миновала. Остаток пары, на который они попали, прошел крайне незаметно, из-за чего Студенты очнулись лишь когда стали уходить остальные, а Куникида сел на свое место за кафедрой. Парни встали, выходя из аудитории. Их уже ждал Николай, который, как и всегда, первым выходил из аудитории. — Вас Куникида не убил? — Со смешком спросил Беловолосый, улыбаясь и подходя к Юношам. — Нам повезло, сегодня он в хорошем расположении духа. — Сказал гордо Кареглазый, когда они шли к гардеробу, потому что им надо забрать свои вещи и, по-хорошему, сходить на перекус. — А тебя, я погляжу, Теруко не расчленила? — Поддержал манеру беседы Осаму, когда они уже одевались внизу. — Она была очень недовольна тем, что я опоздал. Но она меня простила после того, как я ей назвал темы прошлых занятий и произведения, которые мы слушали. — Продолжил с энтузиазмом Гоголь, когда Федор и Дазай переглянулись между собой с удивлением. — Да она не так много спросила, за последние три месяца. — Первокурсник сказал так, будто это само собой разумеется: наилегчайшее задание — заставляя Брюнета и Шатена выглядеть слегка удивленными. — Ты запоминал каждое произведение, что вы слушали? — Поинтересовался все же Кареглазый, будучи несколько пораженным. Конечно, Оокура была тираном как преподаватель по истории исполнительства, но не настолько ведь... А еще больше удивляет то, как Скрипач мог все это запомнить. Тем более под взглядом этого преподавателя не то что время замедлялось, ты сам начинал на атомы распадаться, что уже ни бельмеса ни на каком из известных тебе языков. — А что, там не так уж много произведений было. Около 50 штук. — Отозвался Беловолосый, когда Студенты вышли за пределы консерватории, вдыхая холодный воздух. Осаму усмехнулся. — Ерунда, да? — Николай тут же ответил на саркастичные слова Дазая: — Даже учить нечего! — Юноша посмеялся, продолжая идти рядом с остальными. Достоевский был нем, но был не менее удивлен феноменальной памятью Николая. Это было удивительно на самом деле. А зная Теруко, она не дает поблажек в ответах. Значит он действительно не лжет. Хорошо, они замяли эту ситуацию, переключаясь на другое. — И вообще, вы меня опять за дурака держите, мне такое не нравится! — Стал театрально ныть Гоголь вновь, выглядя слегка оскорбленным и обиженным, позволяя тишине заполнить пространство. Спустя время Юноша вновь подал голос. — У меня есть свои наблюдения. — И впрямь. — Заметил Федор, подав, наконец, голос. Брюнет явно с чем-то согласен, чего не знал Осаму. Парни зашли в кафе, снимая верхнюю одежду опять, делая заказ у кассы. Разумеется, интерес Кареглазого возрос, и не спросить стало практически невозможным. — Я чего-то не знаю? — Он слегка растерянно посмотрел на этих двоих. Другой Третьекурсник был молчалив и горд, а Николай смотрел на него, типа "может, скажешь ему?". Осаму молчал, наблюдая за их безмолвными переговорами. "Почему именно я должен это делать?", — Спросил взглядом Темноволосый у Николая, который вздохнул, отвечая все так же безмолвно. "Может, тебя он хоть послушает", — на что Федор вздохнул крайне обреченно и тяжело. Он явно не хотел этого делать. Они продолжали так спорить взглядом, потому Кареглазый спросил первым. — Даже интересно, что вы собираетесь сказать мне с такими препираниями. — Усмехнулся Шатен, самоуверенно и заинтересованно глядя на Блондина и Брюнета. — Как предисловие, без обид, можно обвинить тебя в том, что ты — великий слепой. — Все же первым начал говорить Гоголь, уставившись на ничего не понимающего Дазая. Что он уже опять сделал? С чем это связано вообще? — Так, отлично, я выслушал вашу увертюру. Но мне все еще понятней не стало. — Продолжал Осаму, пока парни перестали спорить, пытаясь как-то начать и изречь их главную мысль, которую они, судя по всему, делили одну на двоих. — Как ты думаешь, чисто теоретически, можешь ли ты нравиться Накахаре? — Вполне серьезно спросил Другой пианист, вызывая сначала ступор у Кареглазого, а затем глядя на то, как он расплывается в улыбке и начинает смеяться. — Это чушь полная, конечно нет! — Осаму еще с пару секунд побыл в своем истерическом припадке смеха, успокаиваясь и говоря. — Что за бред? Мы оба парни. Я могу поставить что угодно, что Чуя по девушкам. — Сказал Шатен, пытаясь поддерживать серьезный настрой всей беседы, но он не мог поверить, что эти двое хотели поговорить об этом. Это нагоняет очередной смешок. Николай сделал очередной вдох, ухмыльнувшись. — А сам-то? — Выпалил Николай, морщась от того, что его Достоевский очень (нет) незаметно толкнул его локтем, заставляя фактически свалиться с мягкого дивана, на котором они сидели. — Понял, молчу. — Вскинул руки в сдающемся жесте Скрипач, садясь на место ровно. — Ты видел когда-нибудь Накахару с девушками? Даже на фото. — Вполне серьезно продолжал Брюнет, глядя на Дазая. Он положил руки на стол, скрестив пальцы в замок, допытливо пытаясь поговорить с Осаму. Тот задумался. — Нет. Но я могу спросить в ответ: Ты меня видел когда-нибудь вообще с кем-то? — Принялся обороняться Шатен, понимая, что Парни действительно имеют нешуточные предположения и доказательства их мыслей, которые они еще не озвучили, но Кареглазый понимает, к чему они клонят. Федор задумался на мгновение, посмотрев в окно. — Но ты — это ты. Другая абсолютно история. — Сказал Гоголь, все же не сдержавшись. Он был таким же серьезным. Осаму улыбнулся, зарывшись руками в свои волосы и откинувшись на спинку дивана. — Вы мне сейчас собираетесь доказывать, что я не замечаю того, что Чуя ко мне неравнодушен? — Спросил Третьекурсник обреченно, понимая, что от него не отстанут. — Да! — Да. — Ответил Николай вместе с Федором. Даже вышло у них одновременно. Ох, заберите этого бедного Пианиста, которому месяц назад всучили преподавание, из которого теперь раздувается невесть знает что. — Но это максимально... — Начал было говорить Кареглазый, но ему не дали этого сделать. Перебили. А между тем им принесли их еду и напитки. — Глупо? А если откинуть это "глупо"? Большинство вещей на планете "глупые" . — Указал на это Беловолосый, принимаясь есть свою шведскую вафлю. Дазай стал пить свой кофе из стаканчика, уставившись в окно. Срань господня, куда он попал. Последняя вещь на земле, в которую он может поверить, так это то, что Он может нравиться Чуе. Абсурд. — А ты сам не замечал каких-либо намеков или чего-то, что могло бы указывать на это? — Спросил Достоевский у Осаму. Тот задумался. Но и думать было не о чем, потому что до тех пор, пока ему не озвучивали догадку, он совершенно не предполагал и не мог представлять такой исход событий. — Понятное дело, нет. — Промолвил Дазай уверенно. Потому что так и было! — Боже, да это видно издалека. — Сказал Николай, откинувшись на спинку дивана назад, слегка ноя. Он искренне не понимал, как можно было не видеть такой вещи. Брюнет вновь слегка пихнул Беловолосого локтем, но тот никак не отреагировал, хоть и замолчал. — И ты не видел никаких действий со стороны Накахары? — Шатен вновь помотал головой, будучи слегка раздраженным всей этой темой. — Да почему вы так прицепились ко мне вообще из-за него? — Ответил вопросом на вопрос Третьекурсник, ловя вздохи этих двоих. — Потому что это ясно, как день! — В очередной раз произнес Николай довольно громко, слегка растягивая слова. — Это очевидно. — Подтвердил Достоевский слегка отстраненно. — Приведите мне хоть одну причину, почему вы так считаете. — Отчеканил Осаму твердо, пытаясь добиться от них нормального и полноценного ответа. Те резко замолчали. — Не можете найти? — Усмехнулся Кареглазый, думая, что победа за ним, но Николай тихо возразил. — Думаем, с какой начать. — Это предложение со стороны Блондина заставило Дазая в очередной раз откинуться на спинку дивана, отпивая свой кофе. Он сделал вдох, понимая, что у них, видимо, есть слишком много того, что может заставить уверенность Осаму поколебаться. — Допустим, начнем с сегодняшнего дня. Это он первым попросил Николая молчать, чтобы он не мешал. — Начал Достоевский, когда Гоголь кивнул головой в подтверждение. — Простое уважение ко всем участникам. — Пояснил Дазай, отрицая поставленную версию. — Он ходит всегда с твоей стороны, причем довольно близко. — Попытался дальше Коля. — У него нет смысла идти по другую сторону. И так просто получается. — Продолжал парировать Шатен. — Он постоянно переживает и заботится о тебе. — Говорил Николай, пытаясь вразумить Кареглазого. — Так делают все друзья. — Вновь отбился Кареглазый. Оставались факты, которые знает сугубо каждый из них. То есть Дазай о них ни разу не слышал. Теперь стал вопрос, а говорить ли. После паузы Достоевский сказал. — Когда мы шли в игровой клуб. Он вечно присматривал за тобой, когда он увидел, что ты остался плестись на пешеходном переходе, он вернулся к тебе, оттаскивая тебя за руку. Ты не видел, с каким беспокойством он на тебя смотрел? — Юноши продолжали свои попытки что-то доказать, хотя бы натолкнуть Дазая на рассматривание такого исхода, но пока что они были тщетны. — Это нормально. Каждый бы испугался за своего знакомого в такой ситуации. — Не уступал и Осаму. Все же Николай сказал: — Он не так давно ругался со своим однокурсником. Из-за того, что ты забираешь Чую у его друзей. — Неуверенно стал рассказывать Гоголь, глядя на Шатена. — Тогда он сказал, что время, проведенное с тобой, гораздо полезнее и лучше. Я случайно услышал этот спор. Он тогда окончательно поругался с тем Пареньком из-за того, что с тобой он проводит больше времени, чем с ними. — Третьекурснику это все еще ни о чем не говорило, в то время как они понемногу доедали свои заказы. — Я его педагог. Логично, что мы проводим вместе больше времени с пользой. — Этот Юноша был стоически непреклонен. — Тогда почему еще он так легко согласился с тобой жить? — Выдал Достоевский вопрос, который крутился у него в голове некоторое время, видя, что Кареглазого это зацепило. — О, не путай, я предложил ему жить у меня, потому что его мать была не в адекватном состоянии и он не мог больше там оставаться. Это абсолютно разные вещи. У него не было другого выхода, а я помог. — Парни посмотрели на часы, видя, что им уже пора возвращаться, потому они встали из-за стола, собирая мусор. — Знаешь, что я тебе хочу сказать, Дазай? — Обратил на себя внимание Беловолосый. Тот ожидал ответа. — Что ты полный дурак, если не видишь таких вещей. — Осаму усмехнулся, ответив: — Потому что я к нему ближе, чем вы. Вы видите это все "снаружи". — Прокомментировал Кареглазый, одеваясь вместе с остальными. — Просто когда другой, кто не знает человека долго, смотрит на него, то он видит совершенно иное от того, что видит тот, кто постоянно проводит время в его компании. — Кареглазый на секунду застопорился, понимая, что уже где-то слышал эти слова. А затем его осенило, что это был он сам. Федор сказал в точности, как неделю назад сказал Шатен ему. Получается, если так, то он сам не считает свои слова за правду? Безвыходное положение. Пришлось прикусить язык. Больше парни не открывали эту тему, свободно дойдя до консерватории и вновь вернувшись к занятиям. Сегодня Чуе предстоит ускорить темп еще раз, сделав его окончательно стабильным. И что-то подсказывает Дазаю, что работы будет много. И тому, о чем говорили ему остальные, сейчас не время и не место. Да и ему не нужны указки кого-то, как и на что ему смотреть. Он вполне самостоятельный.

***

— К слову, сегодня я пойду к Фукудзаве на пару. Обыграться нужно, потому он сказал, чтобы я у него поиграл на паре. — Сказал Накахара Осаму утром, пытаясь отойти ото сна. Сегодня уже четверг. Вчера он окончательно пододвинул темп, отработав все необходимые моменты, на которых они просидели действительно много. Студенты покинули консерваторию сугубо с ее закрытием. Все еще присутствовала некая шаткая неуверенность, которую было сложно чем-то объяснить. Конкретно ничего на это не указывало, но почему-то у Чуи было предчувствие, что он собьется. Словно у него нет уверенности и знания текста. — Потом тогда встретимся, позанимаемся. — Ответил Дазай, кивнув. У него самого стоит специальность сегодня, хотя он, честно признаться, даже не может подумать, что они собираются делать на ней. Вообще, иногда Осаму не ходит на специальность. Потому что просто нет смысла. Он и без контроля четко выполняет свои обязанности, работает над произведениями и учит их самостоятельно. Ему не нужен был Юкичи как педагог, который собирается за ним присматривать. Но сейчас Фукудзава почему-то настойчиво просит его посещать специальность. Наверное, надеется на изменения. Данный вывод заставил Кареглазого обреченно вздохнуть, выходя из квартиры. Хотя уже могут быть известны результаты конкурса. Все же появление Аяцудзи на сцене заставило Осаму испытать некую увлеченность этой ситуацией. Было действительно интересно, а не как обычно, когда Шатен уже заранее знал, что ему дадут. Потому Юноша относительно быстро шел к консерватории, заходя в нее и идя к нужной аудитории. Парень привычно постучал трижды, входя. Фукудзава сидел за столом за своими бумагами. — Здравствуйте. — По привычке манерно сказал Третьекурсник, сбрасывая верхнюю одежду на стул, достав партитуры и сев за фортепиано. Вообще, раз уж у него много свободного времени, то стоило бы начать учить другие произведения, ноты которых у него с давних времен валяются в сумке, но к ним он еще не притрагивался. Шопен был важнее. Теперь у него есть уверенность в тексте, из-за чего он может перестать отдавать все время только на Фредерика, который уже перевернулся в гробу (если бы он у него был) раз сотый. — И тебе привет. Слышал, что вы навели шумиху на вчерашнем прослушивании. Обычно результаты известны уже на следующий день, а у них идет дискуссия сейчас. — Сразу произнес Юкичи. Впрочем, это было ожидаемо. У них еще не все сыграли, чтобы выделить кому-то конкретному гран-при, а два первых места быть не может. Дазай бы сказал, что ему просто повезло, так как он играл перед Юкито, потому у него уже были свои баллы, которые не сравниваются с другим пианистом. Но он и не хотел себе это первое место. Если бы была возможность, он бы самостоятельно сдался, отдав безоговорочное первое место Аяцудзи. Он заслуживает. И намного больше, чем Осаму. — Тот Юноша действительно очень сильный пианист. Но я впервые о нем слышал вообще. — Констатировал факт Шатен, сидя за инструментом и уже в который раз настраивая банкетку под свой рост. — Он раньше учился в школе-колледже. Тот, который у нас при академии Шопена. Но и то не все время. Последний один класс перед поступлением в колледж. А где был до этого — никто так и не знает. Но он действительно крайне интересен. Насколько я знаю, он попал к педагогу в консерватории, который особо не занимается своими Студентами. Следовательно, похвально, что он самостоятельно все сделал и навел подобный шум. — Пояснил Светловолосый мужчина, глядя на Дазая. Было заметно, что он был заинтересован в этой теме, хоть и старался этого не показывать. Простые манеры, не более того. Но с Педагогом, у которого был многолетний стаж, такое не прокатывает. Потому он лишь улыбнулся, показывая, что полностью разделяет этот интерес с Третьекурсником. — Ясно. Просто впервые его вообще вижу. Возможно, не так уж и сильно я слежу за колледжными Студентами. — Усмехнулся Дазай, повернувшись к фортепиано обратно. Затем он добавил. — Но играет он намного лучше остальных. Если оценивать объективно, то он даже выбивается вперед и со мной. Правда, играет он очень рискованно. Он берет такой темп, что не все звуки в инструменте за ним поспевают. И я сейчас не шучу. — Вполне серьезно произнес Кареглазый, вновь уставившись на Профессора. — Он крайне эксцентричен, я бы так сказал. Такое бы прошло на каком-нибудь конкурсе, где надо впечатлить, а не на том, где смотрится именно исполнение. Хотя у него относительно неплохие интерпретации. Возможно, я просто его и его стиль не понимаю. — Пожал плечами Кареглазый, окончательно завершив свою мысль. Он все же повернулся к инструменту, разыгрываясь довольно быстро, как делал это всегда. Ему не нужно было постоянно заниматься своей техникой, а лишь поддерживать ее подобными методами, пробегая по упражнениям каждый день. Поэтому Осаму открыл свое полотно с балладой, принимаясь ее играть. В мыслях все еще был этот Аяцудзи, который действительно заставлял задумываться о собственном мастерстве. Были моменты, где он играл немного грязно, но это было так мастерски скрыто, что и не каждый заметит. Остается лишь ждать оглашения результатов, прокручивая у себе в голове этот момент снова и снова. Фукудзава был молчалив по непонятным причинам, но Дазая это не особо беспокоило. Все же это хорошо, когда он ничего не говорит. Все еще остается надежда, что Юкичи просто оставит эту затею с игрой второй баллады. Бесполезно это все. Да, вот так радикально и критично. Время шло, а Педагог все еще молчал, занимаясь своими делами, будто Шатена здесь вообще не было. А если он и был, то был шуткой. Очень не смешной, к слову. Поэтому Кареглазый дождался, когда другой Студент войдет в аудиторию, чтобы собрать свои вещи, прощаясь с Преподавателем. Даже сложно сказать, что из этого лучше: продолжительное напряженное молчание Педагога, но отсутствие нервотрепки, или же извечные разговоры с ним, но постоянно нервозное состояние. На такой неоднозначной ноте они и разошлись, а у Дазая повис вопрос «что это было вообще?». Пришлось отбросить его в дальний ящик, идя на свою пару. Осаму оставил все предрассудки и мысли на счет того, что происходит с Фукудзавой, входя в аудиторию. Фёдор там был, как и всегда, первым. Шатен молча, но с улыбкой на лице, сел к Брюнету, ожидая начало пары. Интересно, когда Достоевский должен был сдать его проект? Что-то не видно и не слышно от него информации. Самое время спросить об этом. — Тебе Фукудзава уже говорил, где и когда ты проект сдаешь? — Попытался завести диалог Дазай, преуспевая в данной цели. — Должен в это воскресенье быть в каких-то там павильонах. Судя по всему, там проходит какой-то конкурс композиторов, а потому надо было что-то представить им, пока будут перерывы. Я там как развлекательная зверюшка. — Пояснил другой Третьекурсник, оживившись. Казалось, что ему даже нравилась эта идея, несмотря на то, что он пытался выставить все так, будто это ему не нравится. — Интересно. То есть ты будешь как "талантливый студент, вызвавшийся развлечь остальных" ? — Усмехнулся Кареглазый, глядя на Достоевского. Тот кивнул.— Это не так уж и плохо. Может для себя еще что-то выделишь. — Продолжил Юноша, заставляя Федора задуматься. И впрямь, он может найти и для себя что-то полезное. К тому же вся эта тема с импровизацией и композиторством симпатизирует, так почему нет? — Только больше всего мне не нравится то, что я должен буду в субботу запрезентовать свой проект у тех людей. Причем быть там надо в обоих днях рано утром. — Пожаловался Федор перед тем, как лектор зашла в аудиторию. На паре было всего пять человек. Из 20. До четверга, видимо, мало кто дожил. Им просто везет, что их преподавательница мягкая и не особо дает по шапке, если те не ходят на пары. Ни в какое сравнение не идет ее муж — Куникида. — Плакал мой сон на этих выходных. — Печально вздохнул Брюнет, пока пара еще не началась. — Но мне кажется, что оно того стоит. — Все же сказал Дазай, на что Федор кивнул в ответ, показывая свой энтузиазм к этому делу. Девушка за кафедрой начала лекцию, а потому все замолчали. Полтора часа прошли крайне быстро, а потому Осаму глянул на время. Чуя уже должен был сыграть у Фукудзавы. Потому, как только студенты стали расходиться, Кареглазый быстро попрощался с Достоевским, написав Накахаре с вопросом, где тот сейчас. Получив ответ на сообщение, он отправился в нужную ему аудиторию. Рыжеволосому пришлось уйти со второй пары, чтобы он мог разыграться. Один раз можно и пожертвовать парой по анализу. Может быть его не убьют за это. Посмотрим. Взяв себе кабинет, он проследовал в него, раскладывая свои вещи и садясь разыгрываться, потому что до занятия Фукудзавы оставалось около часа. Странное расписание, ну и ладно. Ничего страшного. Наверное. Стоп, сейчас не о парах. Стоит сфокусироваться на предстоящей игре. Хоть это и не было чем-то безумно важным, а надо было посмотреть, насколько Чуя готов к исполнению своих произведений. Что-то у него закрадываются сомнения по поводу того, что он все сыграет. Но они появились на пустом месте. Или нет. Голубоглазый сделал глубокий вдох и выдох, забывая про свои мысли и приступая к разыгрыванию. После него Юноша открыл свои ноты, рассматривая их и проглядывая моменты, которые ему надо было бы отработать. Выстроив примерный план работы, Чуя приступил к его выполнению, пытаясь избежать накрывающей его с головой неуверенности. Черт возьми, это сложно. Но Парень старается. Пальцы слушаются его, В голове есть приблизительный план произведения. Темп он еще раз себе напомнил. И все равно эта тревожность не утихала. Второкурсник взял свой телефон в руки, вбив в ютубе исполнение кого-то другого, чтобы просто послушать свое произведение воедино еще раз, по нотам. Делал он такое крайне редко, так как считал, что в этом нет необходимости, но все бывает впервые. Время подходило к нужному моменту, потому Студент закрыл аудиторию на ключ, идя к нужной. Какая там она, 404? Кажется да. Эта пара у первого курса. Кого он не ожидал увидеть, так это Николая, сидящего где-то в середине все аудитории, молчаливо глядящего в окно. Чуя подошел к Фукудзаве, мол, можем начать. Его руки слегка похолодели, но Второкурсник старался не придавать этому значения. Юкичи встал, стоя рядом с его(ну почти) учеником, обращая внимание всех присутствующих на себя. Их было довольно много. Светловолосый Первокурсник перевел свой взгляд на Накахару, приветливо улыбнувшись ему. Улыбка этого Парня делает на душе всегда спокойней, он как одуванчик божий. Педагог представил Рыжего и объявил его программу, садясь на место. Разумеется, во всех аудиториях есть фортепиано, поэтому Голубоглазый за него сел, садясь поудобнее. Стул был слегка низковат, ну ничего. Не столь критично, наверное. Чуя сделал глубокий вдох, настраиваясь на произведение и вытирая о брюки свои холодные и слегка мокрые руки. Ну только не говорите, что он будет волноваться, играя перед такими же студентами, как и он сам... Хотите сказать, что будет? Правильно, будет. Это уже аксиома. Поэтому Голубоглазый быстро попытался успокоиться, ставя руки на клавиатуру и начиная произведение. Первым идет Лист. Начало было не таким плохим, как ему показалось. Немного поцеплял ненужного, но это было не так важно. Фукудзава лишь вздохнул, сидя на своем месте. Он понимал, что у Второкурсника нет уверенности в тексте настолько сильно, чтобы он играл все без ошибок или помарок. Взгляд Светловолосого преподавателя был устремлен на Накахару, который пытался уйти в музыку, но все еще был приземлен здесь. Накахара ощутил, как его разум в буквальном смысле отделился от него. В голове осталась пустота. И когда Юноша это понял, что-то менять было уже поздно. Он не помнил, на каком такте сейчас находится. Он лишь помнил то, что должно звучать дальше. Из-за осознания того, что он потерялся, он застопорился на секунду, но продолжил. Паника нарастала, суета в темпе проявлялась все сильнее и сильнее. Затем левая рука полностью слетела, делая колоссальную ошибку. Как же ему повезло, что он учил всю тему наизусть и лишь создал ощущение, что так и должно быть, слегка импровизируя на этом моменте. Фукудзава это понял, сделав еще один обреченный вздох. У Чуи тряслись руки, но, к его счастью, он пианист, а не флейтист или аккордеонист, у которых это бы повлияло на звук инструмента. Тут Играющий приблизился к вариации, где он уже полностью восстановил левую руку, вступая на эту часть вместе. Все же иногда "отключать" левую руку было не таким плохим решением. Здесь он выдохнул. Именно эту цифру он гонял больше всех, Рыжий конкретно эти несколько строчек знает идеально. Поэтому, из всех восьми страниц, сейчас он может отдохнуть головой, но никак не руками. Все же техника. Но и этот момент не вечен, ему еще три страницы или около того играть. Весь позор в закончился уже на первых четырех. Точнее, так ему показалось. Дальше Рыжеволосый все помнил, но каково было его удивление, когда рука внезапно соскользнула с аккорда, из-за чего он мог бы сбиться, если бы не заметил это вовремя. Его волнение совершенно никуда не уходит, а темп он загоняет все дальше и дальше. К его счастью, техники у него хватает на это. Иначе произведение превратилось бы в полную кашу из нот, которую даже слушать невыносимо. Доиграв с горем пополам, Чуя снял руки с клавиатуры, завершив первое произведение. Наверное, так отвратительно Листа не играл еще никто. И Второкурсник понимает это. Он опять играет плохо. Но сейчас об этом думать равносильно вырыть себе могилу. Наилучшим решением было отпустить ситуацию, точнее, попытаться, перестраиваясь на следующее произведение. Рахманинов. Сделав в очередной раз вдох и выдох, он быстро вытер потные и слегка потеплевшие руки о ткань, водружая их на клавиатуру вновь. Второе произведение. Погнали. Казалось, что Пианист был готов начать, но нет. Парень осознал, что не время, пришлось сделать небольшую паузу, начиная уже в нужной манере. Все же произведения разнохарактерные, кто бы что ни говорил, а это сложно даже для Чуи. Перестроиться с одной пьесы на другую. С этим произведением все было получше, можно было бы даже сказать, намного лучше. Голубоглазый понемногу стал отключаться от внешнего мира, давая себе играть музыку, а не ноты. Однако, это ему вышло боком. На чертовой триоли он потерял ритм, из-за чего тут же пришел в норму, пытаясь сообразить, что произошло. Пару тактов он сыграл мимо, а дальше вновь выровнялся, чувствуя, как у него колотится сердце и пересохло в горле. Юноша постарался забыть об этом, продолжая без остановок. Было меньше грязи, чем в прошлом произведении. Нет, не надо было сравнивать прямо сейчас... Второкурсник вновь почти сбился! Что за чертовщина такая? Голубоглазый все еще идет вперед, стараясь не тянуть за собой хвост предыдущих ошибок, но получается худо. Он пытается, он старается, но все это тщетно. И ведь последнюю страницу он сыграл чисто и аккуратно, значит, еще не все потеряно! Поэтому Накахара завершил свои произведения, рвано выдыхая, когда дозвучал последний аккорд. Руки все еще трясутся, все как в тумане. Горло предательски дерет из-за сухости, мысли перестают звучать вообще, а затем вновь налетают. Студент криво улыбнулся, встав из-за фортепиано. Как же он облажался. Это было отвратительно. Чуя тихо поблагодарил Фукудзаву, который встал за кафедрой. На его лице было написано сожаление. Никак не гнев, хотя Чуя ожидал увидеть именно это. — Пойду работать дальше. Спасибо большое, что разрешили поиграть. — Почти шепотом сказал Рыжеволосый, потому что говорить нормально он попросту не мог, даже если бы хотел. Юкичи тепло улыбнулся, прощаясь с Голубоглазым. Тот не смотрел ни на первые парты сидящих студентов, ни на опечаленного Николая, лишь быстрым шагом, непроизвольно и едва заметно съежившись, вышел из аудитории, идя к своей, нужной ему прямо сейчас. Но маршрут поменялся. Юноша ощутил, что прямо сейчас ему необходима холодная вода. Второкурсник зашел в уборную, даже не включив свет, так как света от окна сверху было достаточно. Он открыл кран с холодной водой, ополаскивая руки, которые, судя по всему, были примерно одинаковой температуры с водой, так как кожа не восприняла жидкость как что-то ледяное, а сложилось ощущение, что это просто вода комнатной температуры. Парень приложил мокрые и холодные руки к лицу, приходя обратно в чувства. Чувство паники не сходило, встает вопрос: если это простое выступление перед каким-то курсом, то что будет на концерте? Он ведь важный. Чересчур важный. Почему только ему доверили сыграть на нем? Выбрали бы Дазая. Он играет всегда стабильно. Зачем именно его? Еще и эти технические произведения... Почему? Просто зачем? Накахаре было плевать, что вода в кране холодная. Максимально все равно. Поэтому он отпил ледяную воду, не беспокоясь о том, что может заболеть. Горло обожгло. Как же он ненавидит все это. Почему он не может быть просто равнодушным к этому? Почему он не имеет возможности относиться к концертам так, будто это очередной поход в магазин, предположим? А потому что это Накахара Чуя. Студент, который никогда не учил тексты до тотальной уверенности, такой, что, подними его ночью, он сыграет с любого такта. Это Студент, который любит играть без головы. Не потому, что не умеет по-другому, а потому, что при исполнении чего-либо его эмоции берут вверх, не спрашивая у него разрешения. И это бомба замедленного действия, которая портила ему выступления абсолютно всегда и везде. Если бы у него была возможность отказаться от этого, он бы с удовольствием это сделал, лишь бы не ощущать этого мерзкого чувства того, что ты настолько сильно ошибся при игре, что ты не можешь сыграть даже такую программу перед публикой, хотя в классе все было хорошо. Лишь бы не чувствовать этой безысходности, которая в который раз тянет Чую на такое дно, что даже держаться на поверхности становится просто невозможным. Второкурсник оперся ледяными руками на раковину, собственное сердцебиение отдается в уши. Пытаясь прийти в норму, он опустил голову, прикрыв глаза. Наконец, понимая, что дыхание приходит в норму, точно так же, как и пульс, Накахара в очередной раз умыл лицо холодной водой, посмотрев в зеркало. Сзади него, опершись на стену, стоял Ширасэ, скрестив руки на груди. Вот его он сейчас видеть точно не хочет. Заприметив его, Чуя выпрямился, желая уйти. Он стиснул все еще трясущиеся руки в кулаки, разворачиваясь на пятках к выходу. — У тебя все в норме? — Все же оставил остановиться его Буичиро, спросив. В его голосе не было и намека на беспокойство. Лишь упрек. Накахара поспешил отмахнуться. — О, у меня все отлично. — Процедил Пианист сквозь стиснутые зубы, стоя на месте, глядя на стену напротив него с упорством. — Что-то не заметно. — Прокомментировал Ширасэ, все еще непринужденно подпирая стену. Было понятно, что он не с добрыми намерениями. Накахара поспешил удалиться, пока не стало поздно. — У меня всегда все замечательно. Лучше всех. По-другому и быть не может. — С железной уверенностью в голосе ответил Голубоглазый, все же покидая сортир и шествуя к своему классу. Руки понемногу теплели, а Рыжий успокаивался. Парень открыл свой кабинет ключом, оставив его на фортепиано, он сел на стул около окна, вдохнув холодный воздух с улицы. На улице было относительно темно, несмотря на то, что сейчас время только приблизилось к половине второго дня. У Дазая пара должна закончиться через полчаса. За это время нужно бы привести себя в порядок. Чтобы все действительно было "лучше всех" . Поэтому Второкурсник отбросил все эти мысли до поры до времени, борясь с собой и садясь за фортепиано. Пришлось разыграться еще раз, но не беда это все. Осталось лишь дождаться, когда придет Осаму, чтобы они стали работать дальше. Всем понятно, что первые выступления обычно всегда комом, но это не отменяет того факта, что Чуе тяжело. Позориться перед кем-то. Ужасно ведь. Так еще и там был Николай... —Так, Чуя, возьми себя в руки и давай играть. Будешь ныть потом.— Пронеслось в мыслях у Второкурсника, потому он выпрямился, уже сидя на банкетке, поставив руки на клавиатуру и принявшись играть. Затем он написал Дазаю номер аудитории, в которой он сидит, а уже через минуту Шатен прибежал к нему, заходя со своими вещами. — Как сыграл? — Сразу же спросил Кареглазый, сложив свои вещи на стул, сев рядом с Чуей. Тот невинно улыбнулся, отвечая, словно все в норме. — Из аудитории не выгнали, как минимум. — Парировал Пианист, — Немного поцеплял ноты, почти сбился в той части. Надо будет ее делать побольше. — Он усмехнулся, говоря. — Иронично, но я почти сбивался на тех местах, в которых даже подумать не мог, что могу накосячить. Но я не остановился, так что, считай, успех. — Накахара крайне успешно делал вид, что ему все равно на эти ошибки, что он продолжит работать. Что сказать, мастер своего дела. Кареглазый с подозрением посмотрел на Студента, но затем бросил эту затею с игрой в гляделки, принимая, что все в норме. — Давай тогда проработаем те места, где ты сделал ошибки. — Сказал Осаму, раскрывая ноты. Он определенно знал, про какие конкретно части говорил Чуя, а потому сразу же начал с них работать, ища способы помочь Накахаре, чтобы выработалась стабильность в тексте. Парни начали работать. На все про все у них ушло два с половиной часа. Как "на все", скорее, исключительно на то, где у Второкурсника были ошибки. К остальному просто не добрались. Они действительно устали. Такой режим крайне выматывает, особенно когда Дазай даже не может нормально отоспаться после конкурса. А ему это, по-хорошему, стоило бы сделать. Каждый день пользоваться тональным кремом ему неохота. Благо сегодня четверг, завтра пятница, в субботу награждение в час дня, что очень удобно. Накахара занимался уже какой там час по счету? Пятый? Действительно, ерунда, подумаешь. Но даже когда Осаму стал терять концентрацию, Чуя все еще был упорно глядящим в ноты и проучивающим каждый пассаж до идеала. Чтобы ни одной ошибки или зацепки. Интересно, на него всегда так влияют выступления, на которых он ошибается? Если так, то это довольно неплохая мотивация работать дальше. Только вот он слишком упорен в своих действиях. Даже когда его глазам стало больно воспринимать желтоватый свет, он продолжал щуриться, но играл, глядя в ноты, часто моргая. Самоотверженный. Но Кареглазый не будет его пока что останавливать. Пока у Накахары есть желание работать, пусть он это делает. Если пойдет что-то из ряда вон выходящее, то он, конечно, его остановит. Либо же он остановится сам. А пока Шатен лишь сидел, облокотившись на спинку своего стула, блуждая взглядом то по кабинету, то по пейзажу за окном, то вновь по нотам. И так бесконечный круг. А Голубоглазый все корпел и корпел, стараясь щепетильно относиться ко всему этому. Прошел еще час, пошел другой — последний, а он все не успокаивался. В конце концов он просто отложил ноты, принимаясь играть произведение от начала до конца, но как-то механически. Не так, как он делает это обычно. Осаму навострил ухо, разглядывая Рыжеволосого, который был словно не здесь. В плохом смысле, разумеется. Но играл он ровно, без осечек. Завершив первое произведение, он тут же начал играть второе — чтобы проверить себя, как понял Дазай,—, Стараясь делать как можно меньше ошибок в тексте. И он не заботился о музыке. Отнюдь нет. Играл монотонно. Даже хуже, чем обычно это делает Шатен. Третьекурсник не стал его останавливать, но он где-то в сознании сделал себе пометку о том, что надо будет приглядеть за этим. Мало ли решит себе что-нибудь, о чем потом пожалеет. Время подходило к закрытию консерватории. Чуя сыграл все без сучка и задоринки, но энтузиазма в нем не прибавилось. Кареглазый встал, положив руку на плечо Голубоглазого. — Пойдем домой, хватит с тебя на сегодня. — С долей скрытой заботы произнес Осаму, поставив свой стул на место. Накахара не встал. — Земля вызывает мини-Рахманинова. — Парень помахал рукой перед глазами Рыжего, забрав внимание на себя. Тот явно испугался такой резкости движений. — Да, пойдем. — Все же согласился Второкурсник, собирая партитуры в свою сумку, закрывая крышку пианино и приводя все в порядок. Затем оба Парня неспешно оделись, выходя из аудитории. Они привычно закрыли ее на ключ, спускаясь вниз, но Голубоглазый остался задумчив. — Чуя, все в норме? Отвлекись ты. Ничего страшного нет. — Прочитал Шатен его мысли, когда они спускались по ступенькам парадного входа. Рыжеволосый посмотрел на Дазая с улыбкой, мол, не стоит беспокоиться. — Я понимаю. Просто еще мысленно сижу за фортепиано. — Ответил Второкурсник, предприняв попытку отмахнуться от расспросов Педагога. Тот кивнул, желая не тревожить его пока что. Безмолвие сопровождало их вплоть до самого прибытия домой. Студенты не ели с самого утра, потому Кареглазый отправился на кухню. — Тебе что сделать? — Поинтересовался Осаму с кухни, на что Накахара лишь ответил. — Чайник поставь. — Кареглазый вздохнул недовольно, но ничего не сказал, пока Голубоглазый не пришел на свою излюбленную табуретку. Пока Кареглазый разогревал еду, а если быть точнее, заваривал лапшу, он спросил во второй раз. — Заварить лапшу? — Второкурсник отрицательно помотал головой, заставляя Владельца квартиры нахмуриться. — Я не голоден. — Коротко обошелся Другой. Дазай вновь промолчал, делая чай. Затем он поставил его на стол, садясь рядом, на свою табуретку. Юноша посмотрел на другого с легким укором, за которым скрывалось беспокойство. — Я погляжу, маломерка решила еще сократить свои размеры? — В привычной манере подколол Шатен, надеясь на ответную реакцию, которую и получил. — А я смотрю, что у долговязого хватает еще сил языком шевелить. — Ты с самого утра ничего не ел. — Констатировал факт Шатен. Ох как он любит все это. Каждый из них пренебрегает собой и своими потребностями ради чего бы то ни было. В этом их проблема. — В любом случае не хочу. — Стоял на своем Голубоглазый, глядя куда-то в даль, но никак не на белесую боковину холодильника, которая была рядом со столом. Осаму вздохнул, смолкая. Перед ним стоит выбор: спросить и поговорить или заставить есть, не говоря ничего. Наверное, стоит сделать выбор в пользу первого. Причина ясна, как день, но нужно было бы с ним побеседовать. Дазаю совершенно не понравилось то, как Чуя играл в самом конце занятия. Он не должен так играть. — Чуя, не нужно себя изводить из-за пустяков. — Аккуратно сказал Кареглазый, пытаясь выудить что-то в ответ. — Со мной все в норме, правда. — Продолжил Голубоглазый, говоря очень уж убедительно, переведя свой взгляд на Осаму. Казалось, этот парень искренне не понимал, о чем говорит Третьекурсник. Лжец. — Послушай сюда. — Сфокусировал внимание на себе Шатен, начав говорить слегка угрожающе. — Не вздумай повторять моих ошибок, совершенных по глупости. Это совершенно не так, как ты должен играть. — Чуя вздохнул, понимая, что он был слишком неосторожным в своих действиях, поэтому они не укрылись от Дазая. — Все в порядке, я и не собирался. — Продолжал Второкурсник. Он не хотел, чтобы его нынешний Педагог знал о всей ситуации. Поэтому активно скрывал все. И у него выходило. По крайней мере Осаму делал вид, что ему верил. Первый кивнул, показывая одобрение. Рыжий и не собирался больше ничего говорить, Парень лишь допил свой чай, уходя в комнату. — Спокойной ночи. — И тебе хороших снов. — Слегка грустно пожелал Кареглазый. Ему очень уж не понравилась немногословность Накахары, но в этот раз он настаивать не стал. Все же это его дело, если он совсем не желает об этом говорить. Дазай помыл посуду, которой они пользовались, уходя в свою комнату. Голубоглазый же явно лег спать, так как выключил свет вовсе. Он закрыл свою комнату, чтобы Осаму не мешал ему. Если они собрались играть в молчанку, то пусть. Остается посмотреть, как долго он протянет. Такая мысль промелькнула у Шатена, когда он сам зашел в свою спальню, садясь на кровать. Но это было не со зла. Это было из-за досады. Потому что Чуя продолжает молчать. У Осаму в голове не укладывается: как можно так сильно переживать из-за какой-то пары ошибок, которые он допустил? Это первое его выступление перед публикой с этими произведениями, которые, к слову, достаточно сложные, он все равно старался и боролся с собой. Это более чем достойно похвалы. Зачем себя грызть по этому поводу? Хотя, не Дазаю об этом говорить. Утро выдалось спокойным. Накахара, кажется, пришел в норму. И хорошо. Все же Чуя самостоятельный и независимый, у него более чем достаточно духу, чтобы справиться со своими собственными мыслями и проблемами. Его сломать не так просто. У Дазая две пары сегодня. У Второкурсника одна. Гоголь сегодня оказался с Федором, интересно. У него, вроде, пары быть должны. Или Осаму ошибается… ему не до того, чтобы запоминать ещё и расписание Первокурсника. — Дазай, он опять за свое! — Взмолился Николай, подходя к Шатену. — Я даже не начинал. — Развел руки и пожал плечами Брюнет, будто его это не касается и он вообще не при чем здесь. — Если бы ты продолжал баловаться, то упал бы с лестницы. — Прокомментировал Третьекурсник хмуро, пока Николай подбежал к Кареглазому, словно прячась за ним. — А что, Федя волнуется, что может потерять лучшего скрипача? — Наигранно удивленно спросил Беловолосый, расплываясь в улыбке. — Не горю желанием смотреть на то, как ты ударишься головой и будешь ныть потом. Окончательно мозг потеряешь.— Отозвался Достоевский, вздохнув. Другой пианист усмехнулся, наблюдая за всем этим. Светловолосый парень вздохнул, стоя за плечами Дазая. Он резко понизил тон голоса, спрашивая. — Чуя в порядке, надеюсь? — Осаму поначалу не сообразил, о чем говорил Первокурсник, тупо моргнув. Но затем он въехал в суть вопроса. — Вроде, почему ты спрашиваешь? — Вопросом на вопрос ответил Кареглазый, с некоторым любопытством глядя на Николая. — Он ведь вчера играл у Фукудзавы на паре. Как раз на моей. — Пояснил Гоголь, но Шатену это все еще ни о чем не сказало. Третьекурсник в очередной раз бросил странный взгляд на Скрипача, чтобы тот объяснил, что в этом не так. — Он же сыграл плохо. Почти сбился пару раз, в одном месте пару тактов играл сугубо правой рукой, а левую потом подключил. Выглядел он неважно. — Продолжал Николай почти шепотом, чтобы никто не услышал в случае чего. Достоевский стоял молча, глядя на их переговоры, но почти ничего не слышал. Он только понял, что речь идет о Накахаре. — Мне он сказал, что все нормально, что он знает и понимает, что первое выступление чаще всего комом. — Так же шепотом ответил Кареглазый, все еще недоверчиво глядя на Светловолосого. Тот вздохнул. — Тебе не кажется очевидным то, что он соврал? — Спросил Николай с некоторым огорчением, что Осаму этого не заметил. Дазай покачал головой, подумав. — Было, конечно, видно, что он расстроен, но он быстро из этого вышел, как мне показалось. — Последние три слова Третьекурсник добавил уже в самом конце спустя паузу, потому что он уже ни в чем не был уверен в этой жизни. Коля вздохнул. — Ты просто его не видел, когда он встал из-за фортепиано. Он был, мягко говоря, не в лучшем состоянии. — Ещё раз повторил Гоголь, а Шатен потребовал объяснений дальнейших. — Было заметно по игре, что у него тряслись руки. Чуя не посмотрел на аудиторию вообще, вышел быстрым шагом, сжав руки и опустив голову. — Пояснил Скрипач, глядя на задумавшегося Дазая. — Лучше присмотри за ним. — Добавил Николай, вновь становясь веселым, как и прежде. — Федя, тебе явно пора перестать быть таким угрюмым и начать улыбаться! — Ещё одно слово, и я уже не буду беспокоиться о законе. — Отчеканил Достоевский с небольшой усмешкой на лице, пока Осаму стоял в раздумьях. Почему Чуя так отважно пытается лгать насчет того, что его беспокоит? Неужели это действительно того стоит, чтобы скрывать от него? Он не собирается ведь его осуждать за выступление и за его чувства по этому поводу. Дазай всегда был крайне лоялен. Аудитория освободилась и Парни зашли в нее, попрощавшись с Первокурсником, который тоже пошел на свою пару. Брюнет был молчалив. Он не затронул тему с Чуей и не пытался вырвать Дазая из собственных мыслей. Все же Студент все прекрасно понимал. Только лишь когда пара началась, Осаму вышел из своей прострации, присутствуя на паре и не отпуская свое внимание. У Дазая закончилась первая пара, Он написал Накахаре, спросив, в какой тот аудитории находится. Быстро получив ответ, Кареглазый отправился к его ученику, чтобы оставить у того вещи. Но само собой разумеется: он будет вести себя как обычно, словно ничего не произошло. Поэтому поговорит с ним Шатен уже после пары. Парень спустился вниз, забрав из гардероба свою одежду, а затем принес ее вместе с собой в аудиторию, в которой уже занимался Голубоглазый. — Над чем работаешь сейчас? — Поинтересовался Дазай, когда достал все необходимое для следующей пары. На пюпитре стояли ноты Листа, значит, очевидно, над ним. Но Осаму хотелось, чтобы Парень внес конкретики. — Целостность текста. Опять с отсутствием рук балуюсь. — В привычной манере отозвался Накахара, будучи абсолютно серьезным в своих словах. И не подумать, что он мог бы переживать по какому-то глупому поводу. Дазай кивнул, взяв свои вещи и убегая в нужную аудиторию. Все же у них простой перерыв в 15 минут. Он уже 7 благополучно потерял. Поэтому Третьекурсник неспешно поднялся в нужную, садясь к Федору. Даже не верится, что сегодня уже пятница, кажется, словно только вчера был понедельник. Так всегда. Чем старше становишься, тем быстрее течет время. Эдогава вошел в аудиторию, а потому пара началась. Она быстро прошла для Осаму, он попрощался с Достоевским, убегая к Чуе. Третьекурсник зашел в аудиторию, а Рыжий даже не повернулся. Очень внимательно работал. Кареглазый положил вещи, садясь рядом с Пианистом. Тот не отвлекался даже, но привлекло внимание Шатена то, что рука Студента, стоящая на клавиатуре, выглядела неважно. Понаблюдав пару мгновений, тот осторожно прервал занятие Голубоглазого, приподнимая его запястье. Действие сопровождалось характерным шипением со стороны Мини-Рахманинова. Осаму с укором посмотрел на Рыжего. Тот уже понял свою ошибку, выглядя виноватым. Даже слов не надо было. Все и без того прекрасно понятно и видно для каждого из них. Дазай так же аккуратно отпустил его руку, позволяя ей безвольно повиснуть около ее хозяина. Стоило взгляду Третьекурсника зацепиться за вторую руку, как тот сам ее убрал. То-то же. И вот надо было для этого прийти Шатену? Чтобы Рыжий убрал руки? Какой же он до безумия упорный. И опрометчивый. Вот до тех пор, пока не получит опыт, не остановится. А Дазай остановился тогда? Не-а. Даже не пытался и не хотел. Просто осторожничать немного стал. Если Накахара продолжит в таком духе, то Осаму придется его остановить насильно. Или хотя бы поговорить с ним. Почему этот упертый Второкурсник не может понять, что на самом деле это крайне серьезная вещь? Если боль для него не повод убрать руки с клавиатуры, то что повод? У Шатена даже нет никаких идей. Абсолютно. Это знает только сам Накахара. И то не факт. Голубоглазый встряхнул руки, чтобы те пришли в норму, но посидел еще около 7 минут, затем вновь продолжая играть. И оба оставались по-прежнему безмолвны. Дазай крайне пристально наблюдал за Рыжим, дабы тот не делал глупостей. А Второй это понимал, потому не давал поводов себя останавливать. Приходилось делать довольно частые перерывы, так как рукам нужно было намного больше времени, чтобы они могли отойти от такого. Уже в половину седьмого Осаму пришлось остановить Накахару в принципе. — Хватит. Потом продолжишь, если руки не будут болеть. — Кареглазый подчеркнул голосом последние четыре слова, прогоняя Ученика из-за фортепиано и садясь разыгрываться самостоятельно. Быстро сделав это, он приступил к работе над Шопеном. Сегодня у него нет настроения на разбор остальных произведений, вот честное слово. Это последнее, что он хотел бы сделать сегодня. Поэтому он стал играть балладу от начала до конца, разыскивая места, которые нужно было бы проработать. Чуя наблюдал за Дазаем, понимая, что у него есть железная уверенность в тексте, а вот у самого — нет. Осаму продолжал играть, а Накахара — Размышлять над этим. Он был, конечно, рад за Шатена, но это не могло не угнетать его. Да, Парень прекрасно понимает, что кто-то в чем-то хорош больше, а кто-то меньше. Но какой толк от его музыкальности, если он текст сыграть не может нормально? В чем смысл такой игры, если каждый может к ней придраться? Это у Дазая все идеально выверено, до малейшего телодвижения, штриха, ноты. Вот к нему никто не придерется, если надо будет кого-то завалить, то бишь расчистить путь кому-то еще. А у Чуи тьма-тьмущая ошибок. И думай, кто из них лучше. Пока Кареглазый занимался, прошло еще около часа. Поэтому он сказал Рыжеволосому, что он может попробовать сесть дальше заниматься. Тот кивнул, вновь сменяя Дазая. Руки уже успели остыть, потому пришлось разыграться заново, но Накахара уже тогда понял, что играть будет бессмысленно. У него слишком болят руки, чтобы делать это. Он, разумеется, может потерпеть, но в голову приходят слова Осаму о необходимости перерывов. Поэтому Второкурсник покачал сам себе головой, встав из-за фортепиано и складывая ноты. — Не можешь больше играть? — В голосе Третьекурсника был намек на беспокойство, а Ученик лишь кивнул на это, закрывая крышку фортепиано. — Пойдем домой. — Произнес Чуя уставшим голосом. Именно уставшим. По нему было заметно, что он вымотан. Юноши привели все в прежний вид, безмолвно спускаясь вниз и сдавая ключ на вахту. Такое до боли привычное действие. Затем они спустились со ступенек консерватории. По пути домой им нужно было зайти в магазин, а потому Осаму хотел предложить Рыжему идти домой, а он сам сходит за продуктами, но тот стоически отказался. Черта характера такая. Поэтому Студенты довольно быстро купили все необходимое, уходя в сторону дома. Парни зашли в квартиру. Дазай сразу пошел разбирать пакет, пока Чуя привел себя в нормальный вид, выходя на кухню. Только сейчас стало заметно появление кругов под глазами у Соседа, что заставило Кареглазого задуматься о действительном наличии сна. Кареглазый сразу взял на себя инициативу что-то приготовить, потому что они не собираются голодать. Да и к тому же завтра суббота, почему нет? Даже если он устал, то найти силы в себе он может. Юноша достал замороженную рыбу, принимаясь ее размораживать в микроволновой печи. Накахара все еще был у себя в комнате, но Осаму планирует позвать его позже. И нужно все равно найти повод для того, чтобы поговорить с ним о выступлении. Хотелось бы узнать, что именно Второкурсник чувствует по этому поводу. И простые отмазки здесь не пройдут. Шатен не беспокоил Накахару пока готовил, потому он, закончив, выключил плиту, заходя в комнату к Голубоглазому. Тот листал социальные сети, сидя в темноте. — Пойдем, иначе остынет. — Сказал Дазай крайне убедительно, так, что Рыжий не имел права отказаться. Потому он вздохнул, отложив телефон в сторону, проходя также на кухню. Кареглазый поставил тарелки на стол, а вместе с ними и столовые приборы. Осаму не знал, как правильно стоит начать диалог, потому решил начать сразу с самой проблемы, хоть и завуалированно. — В понедельник уже играть тебе, во сколько, кстати? — Голубоглазый задумался, будучи вырванным из своих собственных мыслей. — Кажется, что в 19:00 начало концерта. Еще не узнавал порядок. — И впрямь, он не узнавал. А надо было бы. Поэтому в голове у себя Второкурсник поставил еще одну задачу перед собой, чтобы спросить это у организатора или Фукудзавы. — С пар сорвешься... Я тоже, получается. — Констатировал факт Педагог, замечая некоторое изменение в лице Рыжего. Он слегка напрягся. — А тебе там что делать? Я сыграю да домой пойду. — Попытался вставить и отговорить от затеи прийти Накахара, глядя на Дазая, словно это пустяк сущий, точно так же, как он об этом и говорит. — Посмотрю на ученика. Буду из зала кричать "сыночек, давай, ты сможешь!". — Продолжал настаивать на своем Осаму с привычным юмором. Он понимал, что Чуя бы не хотел видеть его на концерте, так как боится ошибиться еще раз. Это очевидно. Но Третьекурсник все еще продолжал давить на него подобными словами. Если не хочет разговаривать, придется заставить. Как с дитем малым. И с какой стати он боится, что Дазай может увидеть его на концерте? Он не собирается бить его, кричать и уж тем более заставлять заниматься круглые сутки. Совершенно не в его компетенции. Не стоит забывать, что Шатен сам допускает ошибки, хоть и не такие значительные, но они есть. Каждый не может быть застрахован от них. И это не повод быть униженным кем-то. Не всегда есть ресурс, возможность. — Да ладно тебе. Неужели ты думаешь, что Ученик не справится без твоего присутствия? Я вполне самостоятельный. — Оборонялся Накахара, деловито глядя на Дазая и демонстративно нахмурившись. И ведь он продолжит отрицать, что не все в порядке. — Я и не сомневаюсь, что ты вполне самостоятельный и не нуждаешься в наставлении Преподавателя перед выходом. Поэтому я останусь в роли наблюдателя и Студента. — Не успокаивался Шатен. Рыжий вздохнул обреченно, ковыряясь в своей тарелке. Аппетита особо не было. Его и не могло быть. Он не нашелся, что нужно ответить, но крайне старательно пытался придумать, что можно было бы сказать. Хотелось отшутиться и забыть об этом, но надежда на такой исход с каждой секундой стремительно гасла. — В зале и без того будет много народу, или собираешься сделать презентабельный выход в зал от лица лучшего Пианиста консерватории?— Попытка разговаривать нормально превратилась в какую-то игру, о которой оба Парня были прекрасно осведомлены. Конечно, можно было бы указать на то, что Чуя слишком саркастичен прямо сейчас, но Дазай не будет этого делать. Почему? Да потому что. — О да, я специально сяду на первый ряд и буду многозначительно кивать головой во время твоей игры. — Продолжал Кареглазый, наблюдая за Второкурсником, который понемногу расслаблялся и принимал этот вызов. Второй вздохнул. — Только попробуй меня сбить своим качанием головы или стуком ноги в темп. — Пригрозил Голубоглазый, недовольно рыча на Осаму. Ему очень мешало, когда Третьекурсник резко начинал отбивать ритм или темп, потому что еще секунду назад он был сфокусирован сугубо на игре, а тут ему темп в лицо суют, мол, играй так, как я сказал. — Ну... Я буду думать. — Протянул Шатен, ехидно улыбаясь. Ничего хорошего это не предвещало. Вообще ничего. — В смысле "я буду думать" ? Это была не просьба! — Взъелся Чуя, повысив голос и разочарованно глядя на Дазая глазами "как-он-посмел-я-не-разрешал" . — Имею право, как старший Пианист. — Гордо произнес Шатен, ловя на себе взгляд с укором от Голубоглазого. Тот решил пристально посверлить его взглядом, но затем все же сдался, обреченно вздыхая и разводя плечами в сдающемся жесте. Парни опустили момент старшинства Рыжего, ведь опыт Осаму в многократное количество раз превосходил опыт Второкурсника. — Даже не найдусь, что возразить, недо-Шопен. — Усмехнулся Накахара в ответ. Шатен демонстративно положил руку себе на грудь, а второй всплеснул вверх, приподнимая голову. — Вскоре я познаю этот дзен. — Пообещал воздуху Кареглазый. Кажется, Второкурсник слегка отвлекся. Значит, Дазаю скоро пора будет подрабатывать клоуном или аниматором. А если серьезно, то тема никуда не уходит и стоило бы еще раз о ней упомянуть. Но спустя какое-то время. — О, даже не сомневаюсь. Надеюсь, это произойдет до кончины. — Все еще саркастично отвечал Чуя с ухмылкой на лице. Студенты продолжали есть в тишине, но Рыжий просто не мог заставить себя впихнуть что-то. Поэтому Он, поковырявшись, отставил тарелку под суровым взглядом Осаму. Но Второй лишь промолчал. Голубоглазый остался сидеть на кухне, пока Дазай мыл посуду. Просто эта домашняя атмосфера оказывала успокаивающее влияние, вот и вся причина. Именно потому Парень не хотел уходить, пока Шатен еще здесь корпеет. Как только Третьекурсник закончил, так они и разошлись по комнатам. Время близилось к девяти вечера. Кареглазый сел за книгу, принимаясь читать при свете лампы, водрузив на нос очки. В квартире было тихо, а потому ничто не мешало читать. За окном послышались тихие звуки капающего дождя. Не припоминается что-то, чтобы прогноз что-то подобное предусмотрел. Но это, впрочем, и неважно, все равно Дазаю совершенно никуда не нужно. И Чуе, разумеется, тоже. Желтоватый свет от лампы делал все намного более уютным, чем можно было бы представить, а потому стрелки часов настолько незаметно бежали, что для Осаму прошло всего 15 минут, когда часы показали уже 10 вечера. Сна не было у него, по крайней мере прямо сейчас. Может, позднее он и будет, но сейчас незачем об этом задумываться. Накахара просто сидел на своей кровати, безразлично просматривая приходящие сообщения или уведомления. Среди них были и Однокурсники, однако Чуя сразу же забрасывал чаты в архив, даже не глядя на содержание. И здесь он понял, что его комната до сих пор заставлена пакетами с верхней одеждой, которую нужно было бы разобрать. Парень убедился, что Владелец квартиры еще не спит, и принялся доставать все из пакетов. Он неторопливо повесил свои вещи на вешалки в шкафу, забрасывая пакет в пакет, — чтобы те занимали меньше места — и закинул их в тот же шкаф. Юноша решил о необходимости написать все конспекты и выполнить домашние задания. Потому что он может про них попросту забыть напрочь. Обстоятельства вынудили включить свет побольше, сев за свой стол. Было до безумия удобно, что у Дазая в квартире обе комнаты обставлены так, чтобы одна не зависела от другой. За это ему явный плюсик в карму. Пока все близилось к ночи, Накахара продолжал писать слегка ноющей рукой свои конспекты. Затем он увидел, что Кареглазый все же лег спать, потому прикрыл дверь, дабы не помешать тому. Второкурсник сидел долго, вскоре он стал отвлекаться от мысли, именно потому он не мог дописать большое предложение, если вдруг прерывался на собственную мысль, которую успел поймать за хвост у себя в голове. По итогу он лишь понял отсутствие всякой пользы от данного занятия, потому включил тусклый свет, погасив основной, после чего вновь сел на свою кровать, уставившись куда-то в стену. Сон для слабаков, судя по всему. В голове был ветер. Просто пустота. Изредка что-то промелькнет, но Голубоглазый не может даже сосредоточиться на этой мысли. В понедельник концерт. Вот что висит у него над головой как бремя или таймер, который вот-вот изживет себя, следовательно, его время закончится. Наверное, стоило бы отвлечься, но одна-единственная мысль была сильнее. А как он сыграет? Мало ли что может там произойти. Вдруг он совсем слетит с текста и не сможет восстановиться? Много чего крутится в голове, ведь это небеспочвенно, но сделать с этим он тоже ничего не может. И почему только он всегда сбивается на текстах, играет грязно? Почему каждый чертов раз его эмоции просто зашкаливают, а затем и вовсе уносят от реального мира? Это выглядит жалко и позорно. И ведь каждый раз он потом винит себя за это. Почему он начинает играть нормально, а затем отпускает ситуацию, играет все отлично и как гром в ясном небе резко берет и сбивается? Почему это так работает? Неужели это обязательно, почему нельзя без этого? Был бы он стабильно играющим, то все было бы по-другому. Совсем. Если бы только у него была непоколебимая техника и абсолютное знание текста... Но нет. Потому что это Накахара Чуя, у которого всегда есть с этим проблема. Мать каждый раз качает головой, когда он привозит с конкурсов не первые места. А все из-за чего? Потому что слетает с текста или играет грязно. И каждый раз на него смотрят уже знакомые ему жюри с жалостью, когда тот уходит со сцены. Либо же, наоборот, с радостью, что убрали еще одного конкурента с шахматной доски, потому что кому-то нужно было подстелить под ноги красную ковровую дорожку. А он дал повод. В этом все дело. Он продолжает давать повод, пытаясь сыграть все правильно, а в конечном счете все сходится к одному: он играет только хуже и хуже, пытаясь справиться благодаря музыкальности. Но всем прекрасно известно, что на конкурсе это не прокатит. Ни на одном конкурсе это не прокатит. Потому что все должно оцениваться честно. Кто-то ценит аккуратность игры, а кто-то — музыкальность. И вообще, музыкальность — понятие крайне относительное. Далеко не каждый может ощутить то, что кто-то играет от природы музыкально. Многие считают выступления таких людей сплошным кривлянием, но что Исполнитель способен сделать, когда во время игры у него эмоции через край? А вот это уже становится колоссальной проблемой, которую нужно решать. Если бы он был кем-то вроде Аяцудзи, то его бы никто не осудил за "кривляние" , а так как это идет во вред его тексту, то все сразу ополчатся на него. Само собой разумеется. Хорошо Дазаю. Он играет всегда стабильно, без сучка и без задоринки, постоянно забирает первые места, что в очередной раз подтверждает то, что играть чисто намного лучше, чем играть музыкально. И это не единственный пример. Отнюдь. Просто он самый близкий из всех остальных. У Осаму нет проблем с контролированием эмоций, у него нет абсолютно никакого волнения перед выступлением. У него все так легко и просто, словно он читает книгу или дышит воздухом. Никогда не делает осечек, не дает поводов себя свалить со своего законного места на конкурсах. У него есть имя и уважение. А у Чуи что? Жалкое подобие репутации "музыкальный мальчик, но не доработал" ? Так дело не пойдет. И это стоило бы понять еще тогда, намного раньше. И не надо было класть на технику. Бесконечная шаткость в тексте, которая уходит только спустя просто колоссальное множество выступлений на людях. Но где взять столько времени? За три дня такое не сделать. И за полтора месяца он не смог. В то время как у Дазая весь текст идеально вычищен и вылизан, каждая оттяжка и каждая мелочь проработана с такой щепетильностью, что Накахаре остается лишь обреченно вздохнуть и продолжить играть свой вздор. На Его фоне Рыжий выглядит как какой-то ребенок, играющий собачий вальс, когда Третьекурсник играет сложнейшие технические произведения. Да, он может попытаться оправдаться тем, что у него намного меньше опыта, что у него физиологически так работает память, что он боится сцены, что у него холодные руки 24/7, что он еще не так много выступал перед людьми, что он старается, что он не успевает доучивать текст, что у него руки быстро заигрывают все выученное ранее, что это фортепиано очень странное, что ему было негде разыграться нормально, что здесь акустика, к которой он не привык, что ему одежда мешала и многое другое. Но кого это будет волновать? Он прямо так собирается встать после своего выступления и зачитать перед всеми список оправданий и причин, почему его не нужно судить строго? Каждый бы ответил, что это сугубо его проблемы, которые никого другого не касаются, а если он не может с собой совладать, то пусть идет и лечит нервы. А если не может этого сделать — нечего и соваться на конкурсы. Музыкальный мир не собирается тебя жалеть или щадить. Ты либо работаешь над собой, выкручивая себя наизнанку, извращаясь до невозможного, лишь бы угодить им, либо ты никто. Только так и работает. И во всех случаях ты попадешь под осуждение. Наверное, слово "осуждение" уже стало синонимом для слова "жизнь музыканта". Потому что куда бы ты ни пошел: кабак, бар, дискотека, опера, театр, клуб, кинотеатр, площадь, консерватория — совершенно везде ты встретишь осуждение своей музыки. Наверное, кто-то скажет, что люди сталкиваются с осуждением везде, потому что сколько людей — столько и мнений, но каждый творческий человек сможет возразить. Каждый день жить в этом, понимая, что если ты с самого начала не заслужил доверия и восхищения, то делать тебе здесь дальше нечего. Каждый чертов день ты понимаешь, что делаешь не так. Сегодня тебе выговаривают то, что ты играешь Баха очень скучно и без каких-либо эмоций, завтра тебе уже говорят, что ты играешь слишком эмоционально и драматично, еще через день ты слышишь, что играешь слишком отрывисто и тебе надо добавить педали. И это ты делаешь, лишь бы угодить педагогу. А потом тебе вновь говорят о том, что ты играешь слишком непонятно и слитно. И этот замкнутый круг не кончается никогда. Просто кто-то более восприимчив к таким замечаниям, а кто-то плевал на них с высокой колокольни. И, понятное дело, выживает в этой сфере только второй тип. Редко встретишь тех, кто будет постоянно ныть о том, что их Профессор или какой-то левый незнакомец сказал, что он играет что-то не так. Да, со временем это притупляется, но никак не закрывает остальные проблемы, которые крайне значимы. Так и у Чуи. Даже несмотря на полные залы, которые восхищались его игрой, он не мог быть полноценным конкурсантом. Потому что такое на конкурсах недопустимо. Просто нетерпимо. И почему именно Дазай? Наверное, если бы Фукудзава не увидел в нем хороший шанс, то всего этого бы не было. Скорее всего он бы даже не успел выучить эти произведения до концерта. Здесь Шатен ему действительно помог, ничего сказать нельзя. Он был более чем благодарен, что с ним возятся и помогают, что ему дают этот опыт. Но почему именно Он? Почему именно у него он живет в квартире, почему именно Дазай всегда готов ему помочь и подставить свое плечо? Почему он тратит свое бесценное время на Чую? Почему, просто почему? Накахара сидел час, другой, третий... Но сна не было. Он попросту отстранился от него и сказал : "нет, нам с этим Парнем не по пути" , и покинул Накахару, оставив его своими душевными терзаниями, которые топили его лишь больше. На часах три ночи. У него нет даже малейшего желания лечь на кровати и попытаться заснуть. Все равно это окажется бесполезным. Рыжий лишь выключил и без того тусклый свет, оставаясь сидеть и смотреть в стену, на которую падал свет от каких-то проезжающих мимо машин из окна, оставляя на ней паутину из теней, которые все переплетались безостановочно, заставляя Чую приковывать свой взгляд к ним, не давая ему отпустить свое внимание от этих метаморфоз. Спустя какое-то время Второкурсник ткнул пальцем в экран телефона, чтобы узнать время. Те показали уже четыре утра. Было по-прежнему темно. Голубоглазый встал с кровати, приоткрыв окно, чтобы впустить в комнату хладный воздух с улицы, обжигающий его легкие. В такие моменты иногда хочется задуматься, а почему я все еще не курю. Наверное, если бы у Чуи была бы такая привычка, то он бы это обязательно сделал. Когда-то он пробовал это, но ему не понравилось. Слишком противно. Сразу удушающий кашель вновь возвращался. Еще тогда Юноша сделал для себя выбор, что, в какой бы ситуации он ни оказался, он не возьмется за сигареты. И он действительно следует этому. Очень успешно, кстати говоря. Почему Фукудзава сказал те слова именно Чуе? Почему Юкичи посчитал, что Накахара может помочь Дазаю? А даже если может, то чем? Этого было нельзя просто так понять, да и навряд ли можно было понять вообще. Чем можно объяснить то, что они так сблизились за такое короткое время? Как можно найти себе оправдание, лишь бы не признавать колющей глаза правды? Парень не знает. У него нет ответов на эти вопросы, кроме как самое очевидное и аморальное, что можно было вообще придумать. То, чем можно было бы объяснить его беспокойство по поводу Третьекурсника. То, чем можно было бы объяснить их эмоциональную близость. То, чем можно было бы оправдать все происходящее. Рыжеволосый водрузил локти на подоконник, вдыхая отрезвляющий кислород в легкие, а затем медленно выдыхая, наблюдая за редкими перемещениями людей на улице. Кто-то возвращался домой медленно, вальяжно. Кто-то был пьян в дерьмо, кто-то суматошно выбегал из подъезда, садясь в свою машину. Много всяких людей. Для такого времени, по крайней мере. И ведь всем им куда-то надо. Они куда-то идут, потому что у них прямо сейчас есть какое-то дело, какая-то цель. У Чуи же прямо сейчас цели нет. Желательно было бы заснуть и перестать мусолить эту тему, но он не оказывается способным это сделать. 21 февраля. Скоро март. Хотелось бы верить, что с весной все образумится и станет лучше, но Второкурсник прекрасно понимает, что никуда не денется от этого. И никакая погода этому не поможет. Просто печально осознавать то, что как бы ты ни пытался уйти от твоих ошибок, как бы ты ни пытался исправиться, забыть, хоть что-то сделать — Все, абсолютно все сводится к одной и той же точке, в которой Парень оказывается каждый чертов раз. Это как бесконечная спиральная лестница: ей и конца-края не видно, а каждый раз тебе кажется, что ты все ближе к выходу, но затем ты оглядываешься назад и видишь, что ты прошел уже много. И везде ты думал, что скоро конец. А его все не было. Будет ли он прямо сейчас? Может это уже иллюзия, которую мы сами себе придумали? Может никогда и не было никакого "конца"? Наверное, Чуе стоит попытаться лечь спать и замять все эти мысли, которые продолжают его посещать, не перебивая друг друга, красуясь перед владельцем их маленького подиума. Но Второкурсник все стоял в тишине, изредка нарушаемой какими-то машинами. Вдалеке были слышны сирены: скорая или пожарная машина быстро летели по улицам города, торопясь спасти жизни кого-то еще. Это их работа. Такая незамысловатая на первый взгляд, но такая необходимая всем людям. Интересно, что бы было, если бы никто и никогда не придумал такие элементарные службы, как эти? Навряд ли все было бы так спокойно и мирно. Да и вообще навряд ли все это было бы. Сколько Накахара стоял — никому неизвестно. Даже ему самому. После у него затекли ноги, а потому он вновь сел на кровать, закрыв окно. В комнате стало холодно. Кожа покрылась бугорками от такой температуры в помещении, но это не так сильно ощущалось прямо сейчас. Не доставляло прежнего дискомфорта. Рыжему не было тяжело. Ему было никак. Всепоглощающая пустота воцарилась в душе у Пианиста, оставляя желать лучшего. Пройдет ночь и все снова станет нормально. Да и сейчас нормально. Просто он себя накручивает. Вскоре стало заметно светлее. Началось утро субботы. Остается не так уж и много до того момента, когда Чуя выйдет на сцену и, хотелось бы надеяться, сыграет хорошо. По крайней мере уж точно лучше, чем оно есть на самом деле. Часы все шли вперед. Девять утра. Бессонная ночь позади, а желание спать не торопилось приходить. И черт с ним. Не так уж оно и важно. Накахара осторожно и бесшумно вышел из своей комнаты, уходя в ванную. Вчера он поспал 4 часа. Сегодня ни одного. Разумеется, лицо его выглядело не очень хорошо. Скорее можно было бы сказать, отвратительно. Умывшись водой, Голубоглазый посмотрел в зеркало, разглядывая свое лицо. Пришлось воспользоваться тональным кремом, пытаясь скрыть темные синяки под глазами. Отсутствие сна давило тяжелым грузом на виски, но Чуя проглотил это ощущение, стараясь примириться с ним. Юноша привел себя в более-менее человеческий вид, уходя обратно к себе ненадолго. Затем он встал, закрыв дверь Дазая, чтобы тот ненароком не проснулся, уходя на кухню. Там он включил чайник, сидя на табуретке и бесцельно блуждая глазами по всей комнате. Очевидно, был он не здесь. Затем Рыжий сделал себе чай, садясь на свое прежнее место. Желудок слегка ныл, а в горло ничего не лезло. Пришлось взять тот батончик, который он покупал еще в прошлые выходные, чтобы хоть чем-то перекусить. Парень даже не мог придумать, чем ему следовало бы заняться. Нет какого-то определенного желания, чтобы прямо "вау, хочу" . И это самое отвратительное. Тебе ничего не хочется, но и заставить себя ты не можешь. Он лишь знал, что когда проснется Дазай, он сможет позаниматься. Тишина не надоедала, потому он продолжал сидеть практически без движения. Мысли гудели огромным роем пчел, но он просто устал их переваривать и больше не впускал на свой подиум, чтобы те показали себя со всех сторон. В какой-то момент Накахара заметил, что Осаму сел на соседней табуретке, будучи еще абсолютно сонным. Тот запустил кофеварку, ожидая, пока она будет готова к работе. — Утро Доброе. — Произнес Дазай хриплым голосом, протирая глаз одной рукой, а второй доставая из холодильника бутылку с молоком. — И тебе. — Откликнулся Чуя, видя движение перед своими глазами. Осаму стал делать себе кофе, а Чуя лишь сидел на кухне. — У тебя ведь сегодня награждение, кажется? — Вспомнил Рыжеволосый, выглядя довольно оживленным. Шатен на секунду задумался, кивая. — В час дня. Вообще, должны были уже позвонить и сказать, нужно ли играть на гала-концерте. — Все еще задумчиво протянул Кареглазый, пытаясь собрать свои мысли в кучу. — Надо проверить телефон. Фукудзава бы уже написал, может я просто не видел. — Произнес Третьекурсник, уходя к себе в комнату, возвращаясь с телефоном в руках, пока кофемашина работала. Он пролистал все уведомления, пытаясь найти нужное. Пока что его не было, пока он пытался найти нужный чат. Затем он открыл его, пролистывая сообщения. Студент пожал плечами, отложив телефон. — Хоть играть не нужно. — С некоторым облегчением произнес Кареглазый. Значит, у него второе место. Ну и ладно, впрочем. — Хочешь сказать, что тебе не дали первое? — Поинтересовался Голубоглазый, понимая, что это, видимо, так. Кареглазый кивнул без сожаления. — Интересно, конечно. Почему Аяцудзи не дали гран-при? — Задумчивость перешла к Чуе. — Наверное все же жюри посчитало, что его игра была не для конкурса, а больше для концерта. Решили приземлить, скажем так. — Пояснил Осаму, тоже размышляя на этот повод. Это единственное объяснение, которое он смог придумать. — Возможно. А сейчас который час? — Он задумался об этом, потому что если уже в час дня им нужно сидеть в зале, то как минимум за 15 минут нужно туда приехать, а это за 40 минут надо выехать. — Что-то около начала одиннадцатого. — Сонно отрапортовал Осаму, начиная пить свой кофе по привычке. Он смотрел на стол, размышляя об этом. Что может пойти не так? О, он придумал! Нужно проверить на сайте конкурса, там уже должны быть написаны места. Шатен быстро открыл сайт, просматривая результаты, но своего имени, как и имени Юкито, он там не видит. Его глаза заметно расширились, когда он действительно убедился, что их там нет. — Что такое? — Заинтересованно спросил Накахара, глядя на лицо Дазая, которое выражало неподдельное удивление. — Здесь нет наших имен. Ну, ты понял. — Чуя кивнул. — И в нашей группе, то бишь среди консерватории, не дали первое место. — Было нетрудно сложить два плюс два, потому Кареглазый почти сразу озвучил свою догадку. — Похоже, придется играть сегодня еще раз. — Юноша листал список участников до самого конца, находя колонку "претенденты на гран-при" . Он вздохнул. — О да, придется. Только почему они не уведомили об этом по звонку... — Юноша открыл историю звонков, замечая неизвестный в пропущенных еще со вчерашнего вечера. Он не славился своим желанием говорить с неизвестными. — Впрочем, ясно. — Усмехнулся он сам себе. — Будешь повторять программу? — Спросил Голубоглазый. Сам-то он в такой ситуации не оказывался, так как обычно его всегда предупреждали заранее о таком. Шатен помолчал, читая то, что было написано ниже. Он процитировал. — Будет исполнено одно произведение, которое не должно быть повтором предыдущих. Либо этюд, либо другое виртуозное произведение. — Дазай вздохнул, отложив телефон в сторону. — Придется играть Шопена, судя по всему. Так еще и это будет прямо на награждении... — Он слегка нахмурился своим собственным мыслям. — Ты ведь его еще ни разу не играл на публике. — Возразил Накахара. Дазай понимает это. Очень хорошо. Но у него нет иного выбора. Это единственное произведение, над которым он работал и работает прямо сейчас. Он не успеет восстановить что-то из старой программы за пару часов. Да, прошло всего чуть больше месяца, но это просто нереально. — Да... Но ничего не поделать. Придется играть. — Серьезно и устойчиво сказал Шатен, оставив чашку на столе. У него есть два с половиной часа до выезда, потому ему придется позаниматься. Парень быстро разыгрался, открывая ноты Баллады. Он стал прорабатывать все моменты, пытаясь ничего не упустить. Когда до выезда осталось около часа, Накахара его окликнул. —Дазай, лучше приедем туда заранее, там возьмем класс. — То, что они поедут вместе, даже не обсуждалось. Осаму кивнул, вставая из-за фортепиано и принимаясь собираться. В этот раз он поедет сразу в том, в чем собирается выступать, потому что ему будет слишком лень переодеваться там. Юноша собрал партитуру в свою сумку, кладя туда же обувь. Они неторопливо собрались. Чуя тоже оделся прилично. Все же он знал, в какое место идет. Самому не впервые. Затем оба вышли из дома, закрывая дверь и спускаясь в метро. Дазай выглядел каким-то озадаченным. Накахара спросил об этом. — Переживаешь? — Нет... — Ответил Осаму в предыдущей манере, держась одной рукой за перила в метро, пока они ехали на нужную остановку. Он помолчал еще пару мгновений, продолжая. — Мне просто интересно, почему жюри решили сделать так. Разве для них не было очевидно, что Аяцудзи лучше? Типа, вот максимально объективно, но у него есть много того, чего у меня нет. Хоть и его интерпретация странная, но это ведь не настолько важно, если они видят, какой он Пианист. Зачем все это устраивать? — Скорее спросил в воздух Третьекурсник, чем у Второкурсника. Да, Чуя был согласен, Юкито произвел настоящий фурор на всех. Но ведь эти люди его видят наверняка не в первый раз? Так почему они хотят сравнить Дазая и Его? Что они хотят этим показать? Мутная ситуация. — Могу предположить, что в колледже он не играл таким образом. Знаешь, в колледжах ведь нас учат играть так, как правильно. Это в консерватории уже отпускают узду. Вероятно, они пытаются показать ему, что он не такой уж и крутой Пианист. — Выдвинул свое предположение Накахара и, скорее всего, был прав. Надо будет посмотреть, что этот Аяцудзи за павлин такой. Ведь они встретились лишь первый раз. Но кто-то говорит, что Он и раньше выделялся из толпы. Впрочем, надо покопаться. Ибо это чисто из интереса можно сделать. Дальше Юноши ехали в тишине, затем пересели на автобус, доезжая до зала, в котором проходит награждение. Он был в той же музыкальной школе. Парни зашли в помещение, встречая огромную кучу различных людей. Конкурсанты. Затем одна Кураторша подошла к Дазаю, видимо, заприметив его. — Дазай Осаму ведь? — Юноша кивнул. Накахара стоял за ним. — Ваша аудитория для разыгрывания 104, это по коридору и направо. — Девушка показала рукой, куда конкретно, продолжая. — Вас позовут, когда Вам надо будет играть. — Отчиталась Девушка. — Премного благодарен. — Третьекурсник уважительно улыбнулся, направляясь к нужной двери вместе с Чуей. Тот поставил свою сумку, как и Дазай, снимая свою верхнюю одежду. Осаму сразу переобулся, заколов волосы в пучок на затылке, как и в прошлый раз. Шатену он очень шел, но Накахара решил лишний раз не комментировать, чтобы не сбивать с мысли. — Не пойдешь в зал? — Поинтересовался Кареглазый, когда сел за инструмент. — Я зайду, когда ты пойдешь. Мне там сейчас делать нечего. — Ответил Второкурсник, устраиваясь на стуле поудобнее, держа телефон в руках. Он стал просто что-то листать, слушая, как Дазай разыгрывается, как к ним зашла та же девушка, обращаясь к Осаму. — Не могли бы Вы назвать произведение, которое будете исполнять? — Деловито спросили из дверного проема, слыша ответ Осаму. Она была слегка удивлена, но записала это себе, с улыбкой покидая класс. — Хорошо, спасибо. — Дазай вел себя крайне презентабельно, так, как полагает человеку самоуверенному и гордому. Разумеется, всего в меру. Это и притягивало остальных людей, располагало их. Когда она закрыла обе двери, то Чуя усмехнулся. — Мне интересно, что ее так удивило. — Слегка нахмурился Рыжеволосый с усмешкой на лице. — Ну вообще, Баллады Шопена довольно редко играют на конкурсах, так как они очень долгие и далеко не всегда студенты берут любую из баллад. Вот четвертая или третья немного легче, но у каждой свои плюсы и минусы. — Пояснил Кареглазый. И впрямь. Редко кто-то в консерватории играет их. Даже если открыть youtube, чтобы поискать достойное исполнение, то чаще всего играют их люди уже ближе к 30. Возможно, Чуя просто не видел тех, кто был младше. Дазай продолжил разыгрываться, затем раскрыв полотно и принимаясь работать дальше, по привычке прослушивая записи игры. Ибо надо было освежить полноценное звучание в памяти. Послушав, он выровнялся, начиная смотреть каждую часть по темпам. Когда он это уже делал, Куратор зашла в аудиторию, оповещая о том, что пора выходить. Даже Накахара в этот момент ощутил панику, как только Осаму умудряется оставаться таким спокойным? Парни встали, выходя из аудитории. — Мне тебя записать? — Спросил Голубоглазый, когда пришло время расходиться по разные стороны, так как Дазай выходит из-за кулис. — Желательно. — Кивнул Парень. — Удачи. — Пожелал Второкурсник, входя в зал и садясь на место, которое было поближе и свободно. Там еще награждение продолжалось, значит, Осаму играет первым. Все же решили сохранить порядок номеров. И вот, закончился этап награждения. Ведущая объявила о том, что сейчас выйдет первый претендент на гран-при. — Осаму Дазай. Фредерик Шопен, баллада номер 2 фа мажор. — Зал аплодировал. Дазай неторопливо вышел, изящно поклонившись, как он всегда это делает, садясь за фортепиано. Рыжий открыл камеру, включая запись и настраивая ее. Выступающий сел за инструмент, регулируя под себя банкетку. Тот настроился на произведение, водрузив руки на клавиатуру, сделал вдох и стал нажимать клавиши фортепиано, извлекая из него звук. Судя по его виду, он не переживал от слова совсем. Был уверен в каждом своем движении и вздохе. Люди в зале затихли, слушая то, что он играет. Зал был поражен его игрой, так как каждый момент был сыгран настолько филигранно, что нельзя было и придраться к чему-то. Кое-где Осаму улыбался, явно показывая, что ему здесь играть нечего вообще. Когда наступали быстрые моменты или на фортиссимо, он был крайне собран. Впрочем, он играл эмоциями на лице. И получалось это до безумия естественно. Наверное, если не обращать внимание на то, что по сути он играет бездушно, то все очень и очень хорошо. Профессионально делает вид, что чувствует произведение, просто не дает этому волю. Чуя все записывал. Осаму не сделал ни одной ошибки, разве что цапанул пару нот кое-где, но он сделал вид, будто все так и нужно, мол, обработка такая. Парень доиграл свое произведение. Пару мгновений в зале была тишина. Затем Кареглазый встал из-за фортепиано и с обаятельной улыбкой в очередной раз поклонился. Наверное, именно это можно было назвать "его местом". Он был человек сцены. По-другому даже назвать нельзя. Ему способствовала его внешность и харизма, которой он всех покорял, что выглядело просто завораживающе. Его профиль сочетался с инструментом, заставлял приковывать к нему свой взгляд и внимательно наблюдать за ним. И это испытывал не только Накахара, как можно видеть. Весь зал оставался нем, прежде чем взорваться аплодисментами. Осаму постоял на сцене, слыша "браво" из зала. Он глазами нашел Накахару, который показал ему палец вверх и улыбнулся. Юноша со сцены улыбнулся в ответ, уходя с нее. Его выступление было действительно хорошим, но больше запоминался сам Исполнитель, чем то, что он сыграл. Ему действительно не хватало музыкальности. Но он научился захватывать внимание другими вещами. Тоже хороший навык. Зал продолжал аплодировать, а Дазай быстрым шагом вышел со сцены. Он хотел послушать Аяцудзи. Тот уже собирался выходить, улыбнувшись Третьекурснику. — Прекрасное выступление. — Похвалил Парень только что сыгравшего Пианиста. — Благодарю. И тебе такого же. — Пожелал Дазай, быстрым шагом уходя в зал. Он присел на первое попавшееся место, потому что когда он вошел, Юкито уже почти закончили объявлять. Сергей Рахманинов. Этюд-картина До минор и Ре мажор. Интересно. Неужели он на первом курсе собирается исполнить это? Сейчас и посмотрим. Аяцудзи сел за инструмент, успокаивая свои нервы. Он выглядел не менее уверенным в своих силах. Все равно первое место уже точно есть. А дальше — не так важно. И вот, стали звучать первые ноты. Они были лишь слегка смазанными из-за акустики зала, но все это прекрасно понимали. Теперь на сцене второй, не менее завораживающий участник, играющий довольно тяжелые произведения. Единственная легкость их в том, что они короче, чем баллада у Дазая. На этом плюсы заканчиваются. Относительно выигрышные произведения, так как их не особо сильно играют остальные люди-пианисты. Поэтому даже если будут не совсем верные ноты, то это навряд ли будет очень уж заметно. Зал молчал, будучи в предвкушении. Первый этюд-картину он завершил успешно, очень даже удачно. Еще кое-где проблескивала неуверенность в том, что он играет, но это было мало кому заметно. Аяцудзи стал играть второе произведение, то есть ре мажор. Он играл действительно очень эмоционально, проживал все душой. И ему это нравилось. Он был полностью уверен в себе и заслуживал того, чтобы выбиться вперед, как он это и сделал. Звуки фортепиано наполняли зал, искрясь и отскакивая от стен. Фортиссимо было чистейшим, Пианист, казалось, сейчас вскачет из-за инструмента, так как он играет очень уж драматично. Зал был ошеломлен им. Прозвучали последние три ноты, которые вернулись в тонику, как зал тут же стал аплодировать и кричать "браво" . Выступающий тоже позволил себе насладиться моментом, неспешно удаляясь со сцены. Кажется, все в растерянности. Публика в замешательстве. Кому же дадут гран-при? Оба конкурента безумно хороши, как же решит жюри? — А теперь просим комиссию удалиться на 15-минутный перерыв, после которого будут оглашены результаты. — Произнесла девушка, которая их же и объявляла. Дазай встал, подходя к Чуе. Тот тоже собирался это сделать, но, раз уж Осаму сделал это первее, то ему не нужно беспокоиться об этом. Публика галдела и шумела. — Как тебе Аяцудзи? — Парни вышли из зала, так как там сделалось слишком душно, чтобы и дальше там находиться. Дазай задал вопрос, как только они вышли за пределы, но Накахаре даже не дали ответить. Множество людей стали подходить к Шатену, чтобы петь дифирамбы его и сказать, насколько было прекрасным это выступление. Чуя стоял рядом с ним, почти спрятавшись за Кареглазым, наблюдая за тем, как он легко себя ведет с людьми. Вот это действительно то, как нужно себя держать. И свой авторитет. — С Вами какое-то знакомое лицо, кажется, видела где-то его на конкурсе. — Произнесла какая-то женщина, явно педагог или профессор, глядя на Накахару, который тихонько стоял рядом, давая Дазаю спокойно поговорить со всеми этими людьми. — Накахара Чуя. — Представился Второкурсник, слегка выйди из-за Осаму, улыбаясь это женщине и рядом присутствующим. Все поздравляли Кареглазого с таким выступлением и спрашивали, как он так быстро все учит... И кучу различных вопросов. Эти же присутствующие слегка удивленно посмотрели, затем вновь расплылись в улыбках. — Не ожидал увидеть вас здесь вместе.— Поделился мыслями какой-то еще студент, с который Дазай пару раз пересекался на конкурсах. Все в этом кругу прекрасно знали и Дазая, и Чую. Оба парня улыбнулись. — Почему же? — Спросил аккуратно Шатен. — Вы ведь соперничаете обычно. — Слегка смущенно отозвался тот же Парниша, потому что зачастую музыканты не общаются друг с другом, если являются конкурентами. Оба Студента усмехнулись. — Одно другому не мешает. — Ответил с приятной улыбкой Накахара. Черт, поведение Кареглазого заразительно, вот честно. Присутствующие переглянулись между собой, вновь обращая внимание на них двоих. — Раньше вы не появлялись вдвоем. — Прокомментировала какая-то женщина, которую Осаму не знал. Да он тут вообще никого не знал, но делал вид, что в курсе, кто все эти люди. Раньше Фукудзава с ними болтал и приветливо вел диалог, но теперь ответственность легла на плечи Шатена. — Отныне я его преподаватель. — Бесстрашно и не стыдясь ничего, Дазай словил секундный взгляд с укором от Рыжеволосого, но затем тот вздохнул в бессилии. Столпившиеся вокруг люди были сильно удивлены этими словами, что было ожидаемо. Они не осмеливались ничего больше произносить и спрашивать, все лишь стали обратно заходить в зал, чтобы услышать результаты. Почти никто не ушел, потому что всем было до безумия интересно, кто же в итоге стал абсолютным победителем этого конкурса. Люди расселись, а Осаму сел рядом с Накахарой поближе к сцене, чтобы выйти и забрать диплом позже. Чуя смотрел на Дазая с вопросом. — Зачем ты им это сказал? — Прошептал Рыжий, когда ведущая вновь вышла на сцену и пригласила председателя жюри, чтобы тот огласил итоги. Шатен покачал головой, мол, потом. — Итак, я думаю, что больше всего этого момента ждали играющие сегодня. Поэтому настала пора объявить результаты. — Провозгласил Профессор из консерватории им. Шопена. Он был председателем комиссии. Все люди смотрели на него с предвкушением. — Нам было очень сложно сделать наш выбор, но мы думаем, что так будет правильнее. Стоит заметить, что каждый участник по-своему хорош. Нам было приятно слышать, что у нас есть такие самородки, которые в будущем будут только лучше. — Продолжал говорить Мужчина, держа всю публику на коротком поводке. И вот он сказал финальные слова. Дазай уже знал, что это адресовано ему. — Комиссия вынесла решение, что первое место присуждается... — Он протянул паузу, вкусно помолчавши. — Осаму Дазаю! — Сказал громко Профессор, а Шатен встал со своего места, проходя на сцену и осторожно поднимаясь по ступенькам. Весь зал радовался, аплодировал. Соответственно, уже было понятно, кто заслужил гран-при. Жюри попросил Кареглазого остаться на сцене. — Абсолютным победителем данного конкурса стал Юкито Аяцудзи! — Громко произнес Профессор, ожидая, когда наименованный выйдет на сцену. Тот довольно быстро прошел через весь зал, пожимая руку жюри. Ему вручили его диплом. Он стал рядом с Дазаем, улыбаясь залу, который был крайне шумным. — Дорогие друзья, наш конкурс... — Поздравляю, Дазай. Я был рад с тобой конкурировать. — Произнес Юкито без доли высокомерия или чего-то подобного. Это было чистое и светлое поздравление. — Я хотел сказать то же самое. — Ответил Осаму, улыбаясь Аяцудзи. Пока на фоне что-то говорил Профессор, они обменивались любезностями. — Благодарим вас за то, что были с нами! — Произнес финальное слово председатель комиссии, когда весь зал продолжал неистовствовать. Все стали расходиться. Дазай и Аяцудзи спустились со сцены, продолжая говорить, когда Чуя подошел незаметно к Осаму. — Накахара Чуя ведь? — Спросил Юкито, отвлекшись на присутствующего, протянув ему руку. — Да. — Вновь водрузив улыбку на свое лицо, ответил Второкурсник, пожав протянутую руку. — Первый год учусь в консерватории, а уже лично знаком с местными звездами. — Искренне посмеялся обладатель гран-при. — Вот так в жизни и случается, никогда не ожидаешь, когда снизойдем. — В ответ Усмехнулся Дазай, пока трое пианистов двигались к выходу из зала. Все люди поздравляли их, останавливали. — В таком случае до новых встреч. — Пожелал Юкито, когда им надо было разойтись по разные стороны. — Надеюсь, что в следующий раз мы вновь встретимся на таком своеобразном поле битвы. — Продолжил Осаму с вежливой улыбкой, будучи крайне осторожным в своих словах. — Рад был познакомиться с вами. — Добавил Аяцудзи, когда они уже стали расходиться. Оба улыбнулись на прощание, уходя в их аудиторию. — Приятный Парниша. — Прокомментировал Дазай, когда они зашли в класс, начиная приводить все в порядок и собираться домой. — Он не выглядит лицемерно. — Не посмел возразить Чуя, так как ему он тоже понравился. Непохож он был на остальных пианистов, вот и все. Осаму кивнул. — Полностью согласен. — Дазай сменил свою обувь на более теплую, складывая все на места и приводя кабинет в порядок. — Так зачем ты им сказал, что ты у меня преподаешь? — Все же не угомонился Рыжий. Третьекурсник вздохнул со смешком. — Они бы все равно рано или поздно узнали. — Накахара понял, что скрывать этого действительно нет смысла. Так что резонно. Просто было так непривычно слышать это... Да и признать все еще относительно сложно. — Ой, надо матери позвонить... — Вздохнул Дазай, когда они уже выходили из аудитории, будучи полностью собранными. — Дома уже ей наберешь. — Остановил того Голубоглазый. Ибо мало ли что. Да и Дазай выглядел немного вымотанным конкурсным прослушиванием. Парни пошли к нужной им остановке, стоя на ней в ожидании автобуса. Эта атмосфера на конкурсах была действительно завораживающей, которая запоминается еще на очень долгий промежуток времени, заседает глубоко в тебе и никогда не выходит. Это Рыжий очень любит в конкурсах. — Почти три часа дня. — Констатировал факт Второкурсник. И впрямь. — Время быстро летит. — С легкой ноткой ностальгии ответил Осаму, пока они ехали в автобусе. Прямо сейчас он ощущал приподнятость. Но как таковой радости у него не было, и Чуя его прекрасно понимал. Хотя сам бы он был рад первому месту. Но не ему судить. Для Дазая это был очередной диплом, которыми у него уже все кишмя кишит. Ну и воспоминания. Ничего более. К его двадцать второму году ему это порядком наскучило. Парни ехали в фактической тишине, ни о чем не разговаривая. Накахара все еще чувствовал это давление себе на виски из-за нехватки сна, но оно не было таким уж мешающим. Юноши доехали до дома, заваливаясь в квартиру. Да уж, увлекательная суббота у них выдалась. Очень. Еще и захватывающая. Всегда бы так. Это всяко лучше, чем просто сидеть без дела в своей комнате или мусолить фортепиано, которое и без того было измученным жизнью ничем не меньше самих играющих за ним. Дазай, бросив сумку куда-то в угол, сел на кровать, набирая номер мамы. Он услышал привычные длинные гудки, а затем и привычное "Ало" в трубке. Он попытался звучать очень счастливо, хоть это было и сложно. — Ну, у меня первое место! — С воодушевлением произнес Шатен, держа на лице улыбку, которая почему-то именно сейчас давалась ему тяжело. — Ой, это же здорово! Гордость ты наша. — Произнесла женщина на другом конце звонка. Было слышно, что она искренне радовалась за Кареглазого. Как же немного им надо для счастья. Накахара подошел к комнате, спрашивая у Осаму, будет ли тот что-то. Дазай кивнул, попросив поставить чайник. Мама это услышала, спросив. — Это Чуя там хозяйничает? Хоть кто-то следит за твоим питанием теперь. — Прокомментировала Женщина, будучи совершенно довольной этим фактом. Третьекурсник слегка закатил глаза, мысленно отвечая: "ага, очень хорошо следит". — Да, он тоже помогает по дому. — Ответил Шатен, продолжая улыбаться и говорить искрящимся тоном. — Это здорово. Ты у нас огромный молодец! — Произнесла Мама с гордостью, вызывая у Дазая лишь вздох, который был не то знаком облегчения, не то радости, не то просто ради галочки, что он их услышал. Он относительно часто слышит эти слова. Раньше они ему помогали и были нужны, а теперь от них нет пользы. Но, наверное, эта вера со стороны родителей помогает ему двигаться дальше. У него никогда не было серьезных мыслей о суициде за всю свою жизнь, что, скорее всего, будет удивительным. А может он этого сам не помнил уже. Черт знает. — Спасибо, Мам. Передавай привет Папе. Скучаю по вам, очень устал. — Привычно продолжал Третьекурсник, делаясь слегка более уставшим в этом плане, демонстрируя это в микрофон. Желание поскорее завершить диалог было сильнее. — Конечно, Мы тебя тоже очень любим. — С явной улыбкой произнесла Женщина, пока Дазай в очередной раз вздохнул, кладя телефон и отключая звонок. Парень быстро переоделся в домашнюю одежду, забрасывая его концертную в стиральную машинку. Затем Осаму вышел на кухню, садясь на свою табуретку. Накахара уже заварил чай, ожидая, пока он окончательно заварится. Третьекурсник вздохнул, запустив руку в свои волосы, осознавая, что они все еще заколоты. Парень быстро избавился от резинки, понимая, что его волосы легли окончательно странно. Он обреченно нахмурился, пододвинув к себе кружку с чаем, а затем встал и, открыв холодильник и достав оттуда излюбленные консервы, сел обратно. Кареглазый не хотел сейчас запариваться над едой, потому классическое — даже резать ничего, кроме хлеба, не нужно — было намного лучшим решением. Кажется, оба были истощены чересчур огромным количеством людей и контакта с ними. — Еще и Фукудзаве написать надо... — Вдруг вспомнил обладатель первого места, уже почти подорвавшись за мобильным телефоном, а затем он решил, что не нужно прямо сейчас это пытаться сделать. Рыжий был тихим, но было заметно, что он о чем-то думал. — Знаешь, я тут подумал, что если ты подтянешь технику и хорошо все выучишь, то ты будешь ничем не хуже Аяцудзи. — Резко вытянул из размышлений тот же Парень, наблюдая за Голубоглазым, который уставился на него в неверии. — Почему ты так считаешь? Мне до него еще, как до луны. — Скептически вздернул бровь Второкурсник, будучи абсолютно уверенным в своем ответе. Осаму покачал головой, цокая, мол, ничего ты не понимаешь, гений. — Тебе есть еще куда расти. Та стадия, на которой ты сейчас — далеко не потолок твоих возможностей, которых у тебя намного больше, чем тебе кажется. — Бесстыдно и уверенно ответил Кареглазый. Накахара был слегка удивлен этими словами, но он быстро скрыл это все за своей привычной физиономией. Другой это никак не прокомментировал, хоть и заметил. — Может быть. — Коротко обошелся Рыжеволосый, задумываясь над этими словами. Хотелось бы верить, что это так. И никак иначе. — Не "может быть", а есть. Просто тебе не хватает времени и опыта пока что. — Не унимался все Шатен, продолжая быть полностью, с ног до головы уверенным в своих словах. Ему действительно казалось, что Чуя чувствовал все это еще тоньше, чем это сделал Юкито. Просто он не мог поверить в это. Приходится вбивать это самостоятельно. Каждый музыкант иногда, да и не музыкант тоже, нуждается в словах, которые могли бы как-то ободрить другого. Это важно, а почти никаких усилий ты не прилагаешь. Так, воздух сотрясаешь. — Ты полагаешь, что спустя какое-то время я этого наберусь? — Вопрос не требовал ответа, так как Накахара его сам знал. И это было "да" . Ему не хватало времени для разучивания произведений, для техники. Он всегда бегом бежал вперед, перепрыгивая через разные этапы, сквозь которые стоило бы пройти. Но если бы он этого не сделал, то не оказался бы здесь. Вообще никак. В этом вся соль. Юноши вновь остались в тишине, но затем Чуя покинул кухню, помыв собственную кружку. Он тоже был уставшим. Осаму понимал, что Чуя усердно пытается избегать разговоров об этом, хотя то, что его беспокоит его игра— ясно, как день. Но он не мог переступить через себя и пойти спрашивать Накахару крайне серьезно. У него нет на это права. Осаму в итоге лишь пожал плечами, понимая, что сейчас он бессилен, потому что Рыжий слишком закрывается в себе. Придется подождать какое-то время, чтобы с ним поговорить. Но зачем Дазаю с ним говорить вообще? Этот вопрос вводит Третьекурсника в ступор. Действительно, зачем оно ему нужно? Почему он так усердно пытается чем-то помочь Накахаре, если он сам этого не хочет? За что конкретно он переживает? А переживает ли вообще? Нет, это понять отнюдь сложно, лучше даже сказать — невозможно. Как можно попытаться разобраться в этом, когда у тебя буквально нет каких-либо ярких эмоций, а рациональной частью себя ты это объяснить не можешь? В голове прокручивается множество разных вариантов, из-за чего Осаму так печется о Голубоглазом: он является его учеником, а потому хочет выполнять работу добросовестно; потому что Чуя ему как друг, а потому следует о нем заботиться; что Накахара может наделать ошибок на выступлении, из-за чего репутация обоих полетит к чертям. Есть еще огромное множество других мыслей, но конкретно эти мелькали чаще всего. Думать было бесполезно, потому Дазай решил оставить все как есть. Он пытался не задумываться об этом больше, так как попытки его были тщетны. Анализ самого себя сегодня проходил неуспешно. Наверное, он просто устал после конкурса. Фукудзава все еще не уведомлен, кошмар! Хотя он, наверное, все уже видел. Но на всякий случай нужно было бы написать. Шатен быстро напечатал сообщение, думая, чем бы себя занять. По-хорошему, ему стоило бы начать учить новую программу, но сегодня отнюдь не день для этого. Нет запала. Но тут Накахара пришел в комнату с партитурами, садясь за фортепиано. Парень стал разыгрываться досконально, как он делал это всегда, когда у него было много времени для этого. Кареглазый лишь бросал на Второкурсника редкие взгляды, пока тот занимался. Теперь Рыжий был намного более осторожен в своих телодвижениях, будто сдерживал и ограничивал самого себя в них. Опять он солгал. Хотя он ничего ему не должен и не обязан, но неужели слова Осаму были действительно как пустой звук для него? Белый шум? Это немного обидно. Дазай старался предотвратить совершение ошибки, но Чуя успешно сопротивлялся, не понимая последствий. Когда-то и Третьекурснику казалось, что намного лучше и перспективнее играть чисто и технично, чем музыкально. Не прошло и семи лет, как он пожалел о своем решении очень и очень сильно. И он не устанет напоминать самому себе об этом косяке. Кареглазый внимательно наблюдал за Второкурсником, думая, что он ведь не собирается на полном серьезе себя давить. Но нет. Он собирался. Разговора явно не избежать, увы. Когда он доработал основные моменты, каждый технический момент, каждую деталь, то он хотел уж было начать играть произведение полностью, как Дазай подошел к нему, чтобы не кричать, обратив на себя внимание. — А теперь сыграй так, как ты играешь обычно. — Крайне серьезно произнес Шатен. Ему было не до шуток. Совершенно. Накахара тут же посмотрел на него, явно не понимая, о чем он говорит. — В каком смысле? Разве сейчас я не играл так, как обычно? — Парень старался сохранять удивленный тон, но в нем прослеживались намеки на небольшую агрессию. Он был раздражен словами Дазая. Тот вздохнул, помотав головой в отрицательном жесте. Третьекурсник больше не произнес ни слова, а лишь вновь сел на свою пастель, пролистывая сообщения в своем мобильном телефоне. Чуя стал играть, все еще осторожничая. Да, может он и делал все намного правильнее, но это совершенно не то, что должно было звучать из-под рук Рыжеволосого. Осаму в очередной раз стал с кровати, не смея прерывать Голубоглазого раньше времени. Лишь когда он доиграл, Кареглазый придвинул стул ближе к пианино, заставляя Рыжего обратить на него свое внимание. Педагог был серьезен. — Чуя, если ты думаешь, что я не вижу того, что ты сейчас делаешь, то ты прекрасно ошибаешься. — Твердым и безразличным голосом произнес Шатен, разрывая установившуюся между ними напряженную тишину. Адресат этой фразы продолжал строить из себя дурака. Его глаза в непонимании бегали по лицу Дазая, не смея остановиться на определенном месте — нервничал. Третьекурсник поставил свой локоть на инструмент, кладя свою голову на руку. Он вздохнул с долей разочарования, продолжая все таким же настойчивым голосом, который невольно заставляет тебя слушать его, даже если ты не хочешь. — Если ты считаешь, что лучше пойти по моим стопам, чтобы потом об этом пожалеть, то ты, разумеется, можешь это сделать. Я не имею права контролировать каждый твой шаг, вдох, и я не могу тебе указывать, что делать и как жить. Но сейчас я говорю, как твой педагог. Именно педагог. — Юноша выдержал паузу, пристально глядя Накахаре в глаза, пытаясь словить его взгляд. — Если ты попытаешься окончательно отречься от чувств и эмоций при игре, то ты потом очень крупно об этом пожалеешь. И выбраться из этого будет ой как нелегко. Ты никак не можешь это проверить, кроме как самому, поэтому, прошу, просто поверь моему опыту. — Предпоследнее слово Осаму подчеркнул, держа зрительный контакт с Чуей. Оба были напряжены. В воздухе висела давящая атмосфера, от которой никому нельзя было спастись. Затем Третьекурсник откинулся на спинку своего стула, скрестив руки на груди и слегка смягчив тон. — И я не пытаюсь сделать тебе хуже, я пытаюсь предостеречь тебя от ошибок. — Дазай продолжал думать, что можно было бы сказать. Второкурсник смотрел на него с некоторой опаской и враждебностью, которая появилась в какой-то неопределенный момент. Осаму вздохнул. — Одна или две ситуации — не повод кардинально все менять. У тебя есть музыкальность, которой люди не могут достичь годами, потому что у них ее попросту нет. А ты пытаешься ее отправить на веки вечные в погреб, чтобы, пожертвовав ей, у тебя стала чище игра. Это того совершенно не стоит. — Озвучил свою следующую мысль Шатен, глядя на задумавшегося Пианиста за инструментом. Чуя был нем. Он не хотел говорить что-то еще, потому что иначе придется и дальше вести этот диалог. — А все эти конкурсы — лишь бумажки и регалии о том, что кто-то тебя оценил как пианиста. Это простой субъективизм, где каждый грызет друг другу глотки, сам ведь знаешь, насколько все бывает коварно. И не стоит губить свой дар ради того, чтобы получать какие-то совершенно никчемные бумажки. Прямо сейчас я могу смело все свои дипломы вынести на помойку и сложить их в мусорное ведро. От их отсутствия совершенно ничего не изменится, кроме того, что они освободят место. — Вполне убедительно продолжал Кареглазый, пытаясь выследить хотя бы малейшую реакцию у Голубоглазого. Но все было тщетно. — В этом все дело. Тебя признают как пианиста на конкурсах. Говорят, что ты правильно интерпретируешь произведения, а не просто играешь так, как тебе заблагорассудится. — Вставил все же Чуя, будучи не в силах промолчать. Желание возразить было намного сильнее, чем возможность закончить эту не совсем приятную для него дискуссию. Дазай отвел взгляд, усмехаясь. — А толку-то от этого признания? Что в нем хорошего, когда твои знакомые или друзья, кто никак не связан с музыкой, могут лишь сказать на твое исполнение что-то в роде: "ну такое себе, ты все время только классику играешь?" или "Нет, эту музыку мы не понимаем, не мучай нас, сыграй лучше что-то известное" ? — Скептически приподняв бровь, Юноша смотрел на Второкурсника, который был непреклонен в своем мнении. Ничего страшного. Это ожидаемо. — В чем смысл всех этих бумажек, на которых есть только твое имя, место и подписи жюри, когда ты не сможешь привлечь людей своей игрой? Если ты изначально не был способен на то, чтобы удерживать внимание людей, то ты уже и не станешь таковым, если не изобретешь свою "фишку". В первую очередь, быть музыкантом— не просто играть ноты. Ты сам прекрасно это понимаешь. Целое искусство, как сделать из простых закорючек на бумаге что-то шедевральное, что придется по душе многим. И, в первую очередь, чтобы это нравилось тебе самому. — Продолжал Кареглазый, пытаясь вразумить Ученика, которому, казалось, понемногу доходило, о чем сейчас шла речь. И он начинал колебаться. — За конкурсы ты можешь получить деньги, чтобы... — Начал говорить Накахара крайне слабую защиту, вызывая у Дазая легкий смех. — Чуя, кому нужна эта куча денег, если ты в душе будешь несчастен? Неужели ты готов променять собственное счастье и возможность выбиться в свет на какие-то бумажки? — Слова Осаму были колкими и острыми. До безумия. Он не мог понять, кто вообще может печься о деньгах в такой ситуации. Но его сентенция продолжалась. — Сам подумай, сколько великих музыкантов отказались от своей "нормальной" карьеры просто ради того, чтобы быть рядом с музыкой, прикасаться к ней? Да композиторов даже по пальцам не сосчитать, я уж молчу об исполнителях! Когда у тебя есть это занятие, эта страсть, тяга к игре, тебя не должно волновать все остальное, понимаешь? Это просто бессовестно и цинично: губить себя ради какого-то конкурса. У тебя есть намного больше возможностей, чем ты себе можешь представить. Как минимум потому, что ты выделяешься на фоне остальных. — Дазай был похож на нравоучительную мамочку, которая пыталась втолковать своему ребенку, почему совать пальцы в розетку — плохо. Но его это совсем не останавливало, потому что он знал цель, которой ему нужно достичь. хоть сейчас это все еще было тугим. Голубоглазый уставился в ноты перед собой, но было понятно, что он туда на самом деле не смотрит. В его голове происходит несколько мозговых процессов, пытающихся найти зацепку для того, чтобы возразить, но все было безрезультатно. Он так и не нашел, чем можно было бы себя защитить. Но и придумать, что нужно говорить в этой ситуации, он не мог, потому оставался безмолвен. — Я думаю, что ты сам сделаешь для себя выводы, исходя из моих слов. И надеюсь, они не будут деструктивными для музыканта внутри тебя. — Сделал акцент на этом Шатен, зная, что это обязательно заденет Чую и заставит его одуматься. Действительно что-то пересмотреть. Юноша встал со своего места, уходя на свою кровать в очередной раз, принимаясь читать книгу. Ещё с какое-то время Накахара просто так сидел, будучи поглощенным своим сознанием, но затем он вновь водрузил руки на клавиатуру, принимаясь работать над следующим произведением, так как ему нужно было время, чтобы все переварить, он вновь занялся техническими моментами, которые отнимали очень много времени. В особенности у него, который не имеет как такового технического материала на постоянной основе. Второкурсник вновь включился в свою работу, отложив мысли обо всем только что произнесенном в более дальний ящик. Так проходили часы в квартире, пока на улице не начало темнеть. Вечерняя тьма опустилась на город, благополучно его захватывая в свои владения. В скором времени Голубоглазый закончил со своей работой — часы показали восемь вечера—, и он ушел, забрав с собой партитуры произведений. Дазай включил привычный для себя приглушенный свет, чтобы глаза не болели, а затем отправился на кухню. Он включил чайник, открывая окно в комнате. Холодный воздух прорвался в помещение, разрезая теплый, прогоняя его из квартиры. Когда чайник закипел, Накахара решил составить компанию, садясь на свою табуретку. Кареглазый поинтересовался, будет ли тот что-то есть, но тот отрицательно покачал головой. А кто Шатен такой, чтобы его заставлять? Правильно, никто. Накахара уже не маленький ребенок, чтобы за ним смотреть. Ему просто нужно чертово время. Затем парни вновь разошлись по комнатам, пока Шатен оставил Второкурсника для обдумывания всего им сказанного. Хотелось бы верить, что он примет правильное решение. По крайней мере, оно будет наилучшим, даже если сейчас ему придется от этого терзаться. Просто позже он бы это сам осознал. Но если есть кому подсказать, то нужно это делать. Потому Кареглазый решил дальше убивать время, так как сейчас у него времени полным-полно. На самом деле было довольно скучно просто так сидеть дома, несмотря на то, что обычно Шатену не бывает скучно. Но сейчас из него высосали всю энергию, а, следовательно, на вечер ничего и не осталось. Третьекурсник подключил фортепиано к наушникам, чтобы не мешать соседям, а в голове у него тем временем возникла некоторая идея, которую он мог бы раскрутить. Юноша стал подбирать аккорды, которые могли бы подойти под мелодию, сформировавшуюся у него в голове пару мгновений назад. Бывает такое, что озарение снисходит на тебя тогда, когда ты никак этого не ждешь. Здесь же именно такая ситуация. Гармония крайне быстро легла на мелодию, но и не сказать, чтобы оба пункта были примитивны. Была модуляция, которая получилась совершенно случайно. Но лучшие вещи ведь происходят именно случайно, не так ли? Быстро запомнив все, Юный композитор сел за ноутбук, запустив нужную программу. Вероятно, позже он сделает аранжировку в ноты, но явно не сейчас. Пока идея живет в нем, Ему нужно собрать это воедино, в одно целое, чтобы звучало вкупе хорошо. Довольно давно он не делал этого, потому приходилось вспоминать некоторый функционал интерфейса. Третьекурсник надел очки, вглядываясь в экран, пытаясь собраться в кучку и сообразить, что к чему. Первым делом идет мелодия, с ней пришлось слегка повозиться, так как сперва ритм не шел. Ох, у него в голове действительно каша прямо сейчас. Стоило бы разобраться и как-то сфокусироваться, а на это требуется какое-то время. Потому Дазай сделал вдох, направляя свое внимание именно к монитору и слуху, так как в его наушнике играло то, что было в ноутбуке. Свет в комнате был приглушен, как и всегда, потому что Осаму не воспринимал полноценное освещение ночью. Ночь — на то она и ночь, чтобы быть темной и спокойной. А яркий свет только рассекает ее мглу и мешает ее истинной природе проявляться. Когда основная партия была закончена, он стал дописывать к ней все то, что планировал, параллельно придумывая что-то еще. В частности ему на ум пришло еще несколько партий и линий, которые можно было бы сюда поместить. Тональность — до диез минор. Иногда гармонический. Почему? Потому что такова идея. Парень просто услышал у себя в голове мотив, который ему померещился, а затем его раскрутил. Лишь потом, уже сидя за инструментом, он сообразил, что это тональность с четырьмя диезами, которую изъездил каждый композитор вдоль и поперек. Но это ему не помешало. Пианиста совершенно не волнует чужое мнение, потому что оно чужое. Это не его мнение, чтобы брать его во внимание, а потому, если кто-то заикнется про то, что "в Cis-moll писать уже вообще-то не модно" , то он просто скептически бросит взгляд на этого человека, развернется и уйдет. Потому что ему все равно. В этом плане Дазай благодарен родителям, что научили его не слушать мнение всяких незнакомцев с улицы, которых ты видишь впервые. Но что-то пошло не по плану, и Осаму перестал слушать вообще любую точку зрения. Субъективизм простой. Не более, не менее. Не колышет, не интересует — только так он может ответить на прямой вопрос об этом. Разумеется, иногда нужно прислушиваться к чужому мнению и анализировать его, но оно лишь способно заставить Шатена задуматься. На то он и музыкант, чтобы слышать наиболее способное и выдающееся мнение, а не из разряда "ты не тот штрих играешь", и то было сказано лишь потому, что хотелось задеть адресата. Кому это сдалось вообще, а? И по этой причине Парень продолжает свое дело, отнюдь не замечая, как стрелка часов перевалила за 12 ночи. А когда он одумался, то его часы на экране показали что-то в районе 00:34. Усталость как рукой сняло, точнее, он ее попросту не чувствовал. Но осознав, что пора бы лечь спать, сонливость резко напала на него, когда он не ждал. Исподтишка, скажем так. Прослушав еще раз свой проект, Юноша закрыл ноутбук, сохранив на всякий случай работу, чтобы вдруг ее не потерять, и вышел в ванную, чтобы принять душ. Это был уже обычай после дня, где он появлялся на большом количестве незнакомых людей. Ощущалась тяжесть в теле после всех этих похождений. Судя по всему, Накахара не спал, так как свет от торшера еще отливал на дверь. Шатен вздохнул, все же принимаясь за свое задуманное действие. Аккуратными движениями он смыл со своего лица тональный крем, глядя на свое лицо в зеркале. Вид был неважный, но это и ничего страшного. Уже ночь, как-никак. Достаточно быстро сходив в душ, Третьекурсник, наконец, смог спокойно вздохнуть, будучи удовлетворенным сегодняшней продуктивностью. А ведь он планировал пролежать весь день на кровати и читать книгу, либо же что-то смотря в телефоне. Одевшись, Осаму покинул ванную комнату, идя к своей. Почему сон опять с ним шутит? Это игра в догонялки? Или как это еще можно назвать или квалифицировать? То буквально пятнадцать минут назад он сидел за ноутбуком, зевая и удерживая внимание на звучащей музыке, то сейчас он вновь в рабочем состоянии? Как ему это все дорого. Решивши себя не мучать бесполезными попытками заснуть, Дазай все же решил, что стоит решить задачи по гармонии. Чтобы не тратить время зря. Затем Кареглазый вспомнил про существование Достоевского, приняв решение спросить у него, что с проектом. Д: "Извиняюсь, что довольно поздно. Хотел узнать, как проект." Даже без удивления Осаму печатал очередной ответ. Федор тоже не спал, разумеется. Ф: "Защитил его, так что завтра в 10 утра(уже сегодня) надо быть в зале колледжа при Академии. А начало моего блока в 12." Д: "Замечательно. Там ведь вход открытый будет, как я понимаю?" Ф: "Да, мне примерно разъяснили, что это за мероприятие и какого оно плана. Там будет а-ля проходной двор." Д: "Понял. Совсем никакого уважения, да?" Ф: "Именно! Ужас какой. Позорники." Д: "Нет на них Федора. Руки им завтра хоть не поотгрызай, иначе они рады не будут." Ф: "Я подумаю над их поведением.)" Д: "Пожалей, вдруг они покаются сами?)" Ф: "Слабо верится." Д: "Хаха, завтра и проверишь. Уже сегодня. Ну не суть. Замечательной ночи, в таком случае." Ф: "И тебе того же, Дазай." На этом их переписка завершилась. Шатен резко схватил мысль о желании сходить куда-то и развеяться. Правда, все это в 12 утра... Ну ничего, зато время скоротает. И если Накахаре будет интересно, то он тоже мог бы поехать вместе с ним. Почему нет, спрашивается? Осаму решил уточнить у соседа его собственные планы, пока Рыжеволосый просто сидел на кровати, уставившись в стену напротив. Кого-то это напоминает. Только вот присутствие Дазая сразу же заставило Голубоглазого перевести и сфокусировать взгляд на Кареглазом. — Что-то не так? — Спросил первым Чуя, с легкой растерянностью глядя на Третьекурсника. Тот отрицательно покачал головой. — Спросить хочу, поедешь ли завтра со мной послушать Федора, который свой проект будет представлять. В 12 утра только там уже надо быть. — Конкретно и четко отрапортовал Владелец квартиры, внимательно глядя на Ученика и Сожителя по совместительству, пытаясь за что-то зацепиться взглядом. Выглядел Накахара уставшим. И нет, даже не просто уставшим, а вымотанным до конца. Если присмотреться, то можно увидеть, что у него есть мешки под глазами, которые явно были скрыты под тоном. Вот оно в чем дело. Не сиди Чуя в этой позе прямо сейчас, то Дазай бы и не заметил. Рыжеволосый задумался. — Даже не знаю, где это? — Слегка помолчав, все же поинтересовался он, получая ответ. — В колледже при академии. — Кареглазый все еще пристально смотрел на Парня, улавливая в нем некоторые изменения. Как можно быть таким упрямым только, скажите на милость? — Можно, думаю. — Согласился Второкурсник, вновь переводя взгляд в сторону. Он взял телефон в руки, поставив будильник на 10 утра, чтобы не торопиться особо, а со спокойной душой собраться и проснуться. Хотя навряд ли Чуя планировал спать. По правде говоря, Студент и сам не был в курсе, что ему нужно, а что нет. Потому на всякий случай перестраховался с будильником. Осаму кивнул, оставаясь безмолвным на какое-то время, все еще глядя на Накахару. Тот вздохнул, с легким раздражением говоря. — Когда ты так делаешь, то это ничего хорошего не предвещает. — Констатировал факт Рыжеволосый, заставляя Дазая слегка усмехнуться. — Ты прав, в общем-то. — Прямо произнес Шатен, все еще просверливая взглядом Соседа. Затем он вздохнул, а тон голоса стал мягче, предвещая достаточно личную тему для разговора. Накахаре даже не нужно было спрашивать, чтобы на подсознательном уровне догадаться. И он уж точно не отвертится.