Дела семейные

Большая комната, отведённая под спальню малышни, гудела. К ним привезли новенького. Когда появляются очередные подкидыши, это становится событием на следующую пару дней. А ещё передышкой от старших, которым больше интересна новая игрушка. Но нередки случаи, когда мелочь оказывалась из таких мест, что старшакам и не снилось. Ещё свежа в памяти история, как малолетка пырнул заточкой без пяти минут выпускника, а тёмное, засохшее бурое пятно в коридоре так и не смогли (или не старались) отмыть. Хотел бы Серёжа быть таким же храбрым, как тот малец… — А я видел его! — свешиваясь со второго яруса, говорил с присвистом из-за щербины между передними зубами мальчишка, остриженный почти под «ноль». — Овчарка его к директорше вела! Овчаркой в их приюте звали старшую воспитательницу — Инну Ульяновну. Прозвищем её наградили не столько за статус жены военного, а за умение находить заначки с алкоголем, сигаретами и клеем. Наверное, думал Серёжа, уже не все-то и её настоящее имя помнят… Но увидеть новенького было интересно. Хотя бы пару минут этот ребёнок не будет его обзывать, а дальше ему, как и остальным, промоют голову, и он присоединится к безликой массе, называя его «ненормальным». Ведь никому не хочется быть отщепенцем, особенно в детском доме. Мальчик появляется на пороге общей спальни в сопровождении Овчарки. — Дети, это Олег Волков, ваш новый сосед, — зычным голосом представила новичка воспитательница. — Олег, иди к этой кровати — тут твоё место. Серёжа, отложив книгу, рассматривает Олега. Он не выглядит ребёнком алкоголиков или наркоманов. Он что, нормальный? Значит, родители умерли, а других родственников не оказалось.На нём хорошая одежда: серый свитер, выглядывающая из-под него тёплая, клетчатая, рубашка, джинсы, кроссовки. На шее чернеет шнурок. Крестик? Хотя на русского не очень похож… За плечами — небольшой рюкзак. — Эй, Олег, я Тоха, твой сосед снизу! Не крутись сильно и проблем не будет! — предупреждают мальчика. Олег молча кивает и скинув кроссовки, забирается на верхний ярус. Ему совершенно не хочется ни с кем общаться. А ещё его тошнит от волнения и страха. Что с ним теперь будет? — У нас, если чё, шкаф есть, — подталкивая друг друга локтями и перемигиваясь, говорят ребята чуть постарше. — Воспиталки ругаются, если вещи на шконке валяются. Срач тут не любят. Серёжа морщится. Конечно, самое «клёвое» — это рыться в вещах новеньких, надеясь найти что-то интересное. Это, кажется, называется «мародёрство». В годы войны приравнивалось к преступлению. На заявление новоявленных соседей Волков кивает и проталкивает через пересохшее горло: — Понятно. Спасибо. Не обращая больше внимания на детей, Олег залезает под тонкое и коротковатое одеяло и накрывается им с головой. Серёжа хмурится. Нельзя так делать, это доказательство слабости. Крысы обязательно донесут старшим. Но и в друзья набиваться Серёжа не хочет, хотя что-то есть в такое новеньком... Но обжигаться не хочется. …— Смотри куда прёшь, ненормальный, — зло шипит один из подростков, нарочито сильно задевая плечом Серёжу так, что перед тем, как упасть, он ещё умудрился крутануться вокруг своей оси. Кажется, он был знаком с теми пацанами, что сгорели в своём штабике, надышавшись клеем. Большой шухер был, даже милиционеры приезжали, а он, как на зло, был рядом, но ничего не видел. Тетрадки, учебники, огрызки карандашей и прочая мелочёвка разлетаются по всему коридору. Мальчик ползает по полу, торопливо собирая содержимое сумки, пока оно не стало вконец непригодным под ногами других жителей обитателей детского дома. Потянувшись к ошмётку ластика, размером буквально с ноготь на мизинце (зато, как он стирал неровные карандашные линии…) Серёжа столкнулся пальцами с Олегом, который, как оказалось, подобрал часть разлетевшегося добра. — Держи, — Волков сгрузил карандаши и тетрадку по русскому в руки Серёже и улыбнулся. Синяк на левой скуле его ничуть не портил. Рыжеволосый мальчуган удивлённо уставился на него, словно видел впервые. А вот Олег яркого мальчика заприметил давно — никого больше в округе с таким ярким цветом волос не было. Да и всех стригли коротко, а этот от чего-то ходил с вороньим гнездом на голове (но как красиво в редкие солнечные дни это «гнездо» сияло). У Серёжи отнялся язык — Волков говорит с ним? Он покосился по сторонам, но никому не было дела до двух мелких, ползающих на карачках посреди коридора. Нет, нельзя с ним говорить, будет хуже. Олег только-только начал вливаться в местную компанию, а потому, торопливо запихав всё в ранец с вырванным с мясом замком, Серёжа попятился от Волкова. Олег непонимающе нахмурился. Что он сделал не так? Этот мальчишка — единственный, кто не норовил залезть ему в душу, выпотрошить изрядно похудевший рюкзак. Он даже ни разу с ним не поговорил, всё сидел, обложившись кучей книжек, словно отгородился от реальности. Но, к слову, дальше каких-то мелких пакостей дело не заходило, было легко жить, претворяясь безучастным. Главное, что отцовский кулон висит на шее. А рыжего мальчика будто боялись. За что? — Это ненормальный, ну бишь, Разумовский, — за булочку, обмазанную липким сиропом, Тоха согласился поделиться с Олегом некоторой информацией. — Ты с ним это, — мальчишка, пошире открыв рот, запихал разом всю нехитрую сдобу, — нфе… фодись, — громко чавкая прошамкал сосед по койке. — Ненормальный он. И был рядом, когда нашли Сяву, Виссу и Току. Его даже мусор спрашивал, ток ничё не доказали. — Кого? — переспросил Олег. Тоха хитро улыбнулся и развёл руками. — Это… забыл. У тя, если есть чо пожрать есть, то я конеш, сразу вспомню! Но у Волкова была только булочка. По обрывкам разговоров и сплетен, нет-нет, да курсирующих в детдомовской среде, Олег узнал, что в прошлом году Серёжа был найден рядом с трупами трёх старшаков: Всеволода, Виссариона и Толи. Мол, парни утухли из-за «Момента», а тлеющая сигарета (ведь Висса смолил) вызвала огромный пожар на заброшенной лодочной станции, облюбованной детдомовскими. В это же время Разумовский был на берегу залива… А ещё именно они были главными мучителями Серёжи. С их смертью его трогать перестали, для всех Разумовский стал пустым местом и кажется, был этому рад. Единственное исключение, где рыжий мальчик без преуменьшения блистал — уроки рисования. Молодая учительница, не делающая различия между домашними и детдомовцами, высоко оценивала его и не скупилась на похвалу. Конечно, нравилось это не всем. — Что в твоей мазне такого, что тебе одни пятёрки ставят?! — Серёжа, прижимая к себе альбом, сжался в комок. Его окружала толпа «нормальных» — семейных детей, которые нет-нет, да любили поддеть сидящих с ними за одной партой сирот. — Дай сюда! Разумовский крепко зажмурился и прижал к себе альбом ещё плотнее, будто надеясь, что листы всосутся в его тело. Он не может отдать им рисунки! Не сейчас, когда на носу областной конкурс среди учеников обычных школ. Нелли Ивановна на него очень надеется! — Я сказал, отдай! — по ногам сзади ударили и вскрикнув, Серёжа упал на только-только подсохший вешний асфальт. Естественно он, чтобы не разбить лицо, отпустил альбом и выставил вперёд ладони, чувствуя, как в кожу впиваются мелкие камушки и прочий мусор. Но упал он удачно, тут же упав поверх альбома, не давая никому вытащить его из-под себя. Мальчик зажмурился, ожидая пинков по бокам. — Вас дома совсем никто не воспитывает? — раздался позади сгрудившихся детей звонкий мальчишеский голос. — Вашим родакам на вас совсем плевать? Вы типа по залёту все родились? Мамаши аборт сделать не успели? Озадаченная масса немедля повернулась на голос. Ещё один детдомовец. — Вали отсюда, чурка! — выкрикнул кто-то из ребятни. Олег зло дёрнул головой. — Сам ты… фашист! — выплюнул Волков, сжимая ладони в кулаки. Серёжа, поняв, что всё внимание с него переключилось на другого мальчика, поднялся с асфальта и торопливо сунул альбом в расходящийся по швам рюкзак. По-хорошему, ему надо уйти — это не его проблема что Волков решил погеройствовать. Он его об этом не просил. Но… Содрав зубами обветренную кожу с нижней губы, Разумовский с неожиданной для себя силой толкнул впереди стоящего мальчика. Неловко взмахнув руками, тот утянул вниз за собой ещё трёх ребят. — Бежим! — перескочив через кучу-малу, Разумовский схватил Волкова за запястье и потянул за собой, прочь из школьного двора. — Детдом в другой стороне! — через какое-то время подал голос Олег. Они бежали вдоль улицы, застроенной однотипными домами спального района. Где-то в противоположном конце района — их детский дом, но почему они бегут в более оживлённую сторону? — Я туда не вернусь! — зло выкрикнул Серёжа, но чуть погодя добавил: — Сегодня точно! Олег, несмотря на драматичность ситуации, рассмеялся. Он обменялся с Разумовским количеством слов большим, чем за полгода его нахождения в стенах казённого дома! Не такой уж и беззащитный этот пацан: тихушник — да, терпила — нет. — Если хочешь, уходи! — бросил через плечо рыжий, начиная выдыхаться. Понемногу они замедлились, пока Серёжа не стал идти, подволакивая гудящие с непривычки ноги. — Э… ты меня за руку держишь, ваще-то… — напомнил Волков и впереди идущий мальчик вдруг запнулся. Хватка вокруг запястья на мгновение усилилась, а потом ослабла. Чужая рука безвольно опала вдоль тела. Серёжа медленно обернулся. Он был раскрасневшимся от бега, рыжие пряди прилипли ко лбу и потемнели. Разумовский бросил взгляд на Волкова — рукав ношенной ветровки неопределённого цвета был изрядно помят. — Ты уже уходишь? — не то с надеждой, не то с тоской просил рыжий. — Не дождёшься! — широко улыбнулся Олег. — Ну, где будем шкериться? — Сначала я хотел бы погулять… — тихо пробормотал Серёжа, теребя обтрёпанные полы кофты. — По Сенатской… — Айда, — улыбнулся Олег и поравнявшись с Разумовским, хлопнул его по плечу. — Ну, веди, Сусанин. — Нам нужен трамвай! — голубые глаза напротив вспыхнули. — А деньги у нас на него есть? — скептически поинтересовался Волков. Серёжа посмотрел на Олега, как на дурака и фыркнул. — Какие деньги? Мы ж детдомовские!