Игра

В комнате царит тишина, но уже попроще, не такая напряжённая, как час назад. Саша, сидя на своей кровати, мысленно надеется, что Артём не соврал ему и действительно решил извиниться, просто слов не может подобрать, поэтому озадаченно смотрит в окно. Марио вообще выглядит так, словно готовится к чему-то прям ужасному, наверное, думая, что его сейчас добьют, но с двух сторон. Головин наблюдает за этим и внезапно осознаёт, что их одногруппник бегал за преподавателем по матану только из-за самого предмета, а не из-за ими же придуманной влюблённости. Получается, Дзюба вообще оказался самым нормальным из них двоих, потому что Марио уже эту границу перешёл, а он сам балансирует на бордюре, ожидая, пока мимо кто-нибудь пройдёт и столкнёт его под машину. И даже известно, кто! Хотя может он совсем не из тех, кто будет ходить по грани? Может он любитель традиционности, как и Артём? Теперь мысли вновь уходят в сторону того разговора, что был с Александром Юрьевичем, и парню кажется, что если бы он не был заинтересован – он бы не согласился. А так слово уже сказано, его назад не заберёшь, игру их не отменишь в самом начале, а значит ему придётся признать, что преподаватель его чем-то да привлекает, и тогда о традиционных ценностях не может идти и речи. А как раз о ней Саша в своих мыслях и забыл, и очнулся только когда их одногруппник соизволил прервать тишину. Головин ожидает обычного "прости" или более сложного "прости, погорячился", но то, что произносит Артём, заставляет дрожь пройти по телу: "Я не считаю это правильным, но я твой друг и я принимаю тебя любым, даже если это не укладывается в мою модель мира". Парень хлопает большими карими глазами от удивления и прикладывает ладонь к сердцу, кивая, тем самым показывая, что он уважает то, что было сказано, и доволен этим. Дзюба ободряюще улыбается и пытается понять, какую часть из сказанного их бразильский друг смог осознать, но продвинуться в этом деле особо не успевает, потому что Фернандес выпрямляется и притягивает друга к себе, обнимая и благодарно на чистом русском произнося "спасибо большое". Саша потирает ладони и поднимается с постели. – А теперь, когда мы все поняли, что дружба - это чудо, – говорит он, включая чайник, – ты нам расскажешь всё с самого начала. И Марио сбивчиво, вооружившись переводчиком и чашкой чая без сахара, рассказывает им всё, что было: и про посиделки в лаборанской, и про разговоры на испанском обо всяких глупостях, и про собственные размышления на эту тему. Оказалось, он пришёл к своему неожиданному выводу, когда проснулся утром и осознал, что даже сонным мозгом думает о преподавателе, а уже на паре поймал себя на мысли, что не может отвести от него взгляд, вовсе забыв про физику и даже не слушая. И всё это за первые две недели сентября! А оставшиеся две он молчал как рыба, потому что знал, что в России такое не одобряется. В целом, он был прав, судя по первой реакции Артёма, который теперь сидит, рассеяно чешет затылок, а потом поворачивается к Саше с серьёзным видом. – Тяжёлый случай. Что будет делать? – спрашивает так, словно Головин знал не понаслышке, что в таких случаях предпринимают. У него-то и отношений не было ни разу, с каких пор его умудрились превратить в эксперты в этой сфере? Или это всё потому, что у самого Дзюбы нет идей в принципе? – Считаю, для начала надо выяснить, что у Черешенки по этому поводу, – произносит тихо, прячась за чашкой, в которой чая уже не осталось. На него глядят двумя парами непонимающих глаз, поэтому приходится объяснять подробнее, – Если у Черышева та же ситуация - мы их сведём. Если нет - разбитое сердце лечится временем. Правда, в данном случае это будет очень долго… он ведь и в следующем семестре с нами будет… но пока храним секрет и пытаемся выяснить подробности о физике. Согласны? – Артём кивает, мысленно оценивая вероятность успеха, а Марио пожимает плечами, не зная, что ему отвечать на это. Саша неловко чешет шею, пытаясь придумать, как вообще это можно реализовать. – А Ерохин с ним же дружит? – парня передёргивает от этой фамилии. Интригующая реакция. Дзюба оценивает друга взглядом и кивает вверх, интересуясь, что случилось. Головин отмахивается и отвечает на вопрос утвердительно. – А ты к нему после пар часто ходишь, может у него и попытаешься выяснить? – Они знают. Да, он сам говорил об этом, но теперь парня это пугает. В любом случае чужая идея получает статус "главной", потому что других особо и не было, и Саша пытается оценить шансы: ему придётся вести игру и заниматься шпионажем одновременно. Получится ли что-то из этого вообще? Он приходит к выводу, что проще всего разобраться на месте и сымпровизировать, как и всегда. – А я буду рядом… не знаю… может рожу кому набью, если понадобится, – парень сразу шутит о том, чтобы Артём набил рожу самому себе, потому что первый смог обидеть их друга, но тот качает головой, – я на своём примере показал, каким людям нужно набить морду! Это была профилактика. Заканчивают на том, что со следующей недели попытаются всё разузнать. Задача Саши - выяснить всё у литератора, задача Артёма - не натворить херни, задача Марио - просто жить. Всех всё устраивает, особенно бразильца, который к концу их беседы снова светится, вернувшись в прежнее прекрасное расположение духа. И на пару дней они все дружно забывают о том, что произошло, занимаясь своими обычными делами: кто домашкой, кто лабораторными, которые надо бы сдать, а кто - Дзюба. В их лексиконе это означает прокрастинацию уровня Бога, и сам Артём даже с этим не спорит, хоть и рассказывает им про то, что с Богом себя сравнивать никто не имеет морального права, но ребятам на это плевать. Несмотря на то, что Марио частично разделяет эти Артёмовские православные вайбы и единственный в этой комнате с ним согласен в этой теме, лично Саше не до этого. Он не верит ни во что: ни в Бога, ни в Дьявола, ни в домовых или ведьм, хоть постоянно и шутит про них, и рассуждения Дзюбы, который раз за разом пытался каким-либо образом склонить его хоть в какую-то сторону, его вовсе не интересуют. Он кивал, поддакивал, а в конце всегда говорил, что ему пофигу, кому они оба читают молитвы, лишь бы это не были проклятья в его сторону. В сентябрьско-октябрьские выходные одногруппник, придя к ним, снова пытается продвинуть эту тему для разговора, заодно затронув те самые последние новости, на что Головин честно отвечает ему, что они считали его "главным пидором на районе" и что его попытки в продвижении христианской веры в этой комнате не сработают. Артём неловко мнётся, а потом выдаёт такое, от чего Саша чуть не падает со стула, на котором покачивается. – Вообще-то я реально был. Вот за лето постарался от этого избавиться, в церквях и монастырях побыл, даже получилось, а пришёл на пару к Акинфееву - и всё заново. Поэтому ходить на пары перестал, жду, молюсь, чтоб прошло. – Ты пиздабол, Артёмка, – тихо произносит парень, прикрывая рот рукой. Это ж надо! Заливает им тут про этику, социум, про то, что такого в природе не существует и это не нормально, а сам-то! – Ты такой пиздабол… – он трёт висок и лоб и отмахивается, когда Дзюба пытается что-то сказать в своё оправдание, – и слышать ничего не желаю. Вон, посиди, молитву почитай после этого, не знаю. К психологу сходи, или куда там. Я-то думаю, он реально против всего этого, а он пиздел всё это время! – придвигается к столу, находит ручку и озлобленно кидает ею в одногруппника. Везёт, что она закрыта. Артём уворачивается, хоть и ручке до него было далеко, и разводит руками в растерянности. – Пока не излечишься от своей болезни - ни слова о Боге и ориентации в этой комнате, понял? – А почему Марио лечиться от этого не нужно? – звучит обиженно в ответ. – Потому что он честно во всём признался, а ты строил из себя святого, – Саша отворачивается к монитору ноутбука и как ни в чём не бывало продолжает строить графики для своей задачи. Марио, который всё это время с интересом наблюдал за чужим разговором, оглядывает любопытным взглядом одного друга, второго, и, хлопая глазами, спрашивает: – А если мы все одинаковый, то зачем мы ругаться? Вопрос, конечно, по существу, только парню так и хочется возразить, что они здесь не все одинаковы, и он, в отличие от них двоих, ещё в своём уме, но почему-то решает промолчать. Наверное, потому что не уверен: если скажет, то может тоже соврёт? Ему ещё предстоит всё о себе узнать, и не стоит делать поспешных выводов, иначе он не будет лучше Дзюбы в этом смысле. Они же были правы! А он решил с этой проблемой справиться сам. К этому, конечно, никаких претензий, пожалуйста, но зачем делать вид, что ты категорически осуждаешь? Возможно, он сейчас погорячился, и на самом деле Артём действительно против, просто не может сам с собой договориться, потому и ушёл в полное отрицание и избегание. Удивительное открытие. Что ещё этот семестр им преподнесёт? Видимо, лучше не спрашивать: складывается ощущение, что ничего хорошего.

***

Кажется, каждое утро в их комнате начинается одинаково. Вряд ли это традиция или ритуал, просто Саше в очередной раз не хочется выбираться из постели после четырёхчасового сна, а когда он всё-таки это делает, то просыпается не от холодной воды в лицо, а от кипятка с чайника, который обжигает ему пальцы. Ну вот какой день после этого будет хорошим? Точно не сегодняшний. Марио нервно постукивает по своей чашке с кофе и трясёт ногой. Для него такое состояние было чем-то новым, но Головин как-то не обращает на это внимания: когда у тебя горит и воспаляется кожа, вряд ли можно заметить что-то в радиусе ближайших пяти километров. Он ругается, обдавая руку ледяной водой из-под крана, другой же пытается нагуглить, что делают во время ожогов, и оставшиеся 10 минут своего завтрака он проводит в попытках обвязать пальцы бинтом, радуясь только тому, что обжёг их на левой руке, а правая рабочая осталась целой. Фернандес, наблюдая за этим, предлагает другу помощь, но тот отмахивается: они всё равно уже никуда не торопятся. На пару по литературе они приходят спустя двадцать минут от её начала. Саша, подходя к двери, надеется всем сердцем, что она заперта и их попросту не пустят, лишь бы не сидеть полтора часа и не видеть преподавателя вовсе. Хотя ему всё равно придётся идти к нему, потому что он уже пообещал Марио… даже пиджак надел, рубашку заправил, сказав, что будет налаживать "дипломатические" отношения ради нужной им информации, и как бы не было волнительно и страшно, у него нет выбора. И сейчас тоже, потому что дверь открывается и предательски скрипит. Александр Юрьевич, немного сонный сегодня, прерывается, оглядывает вошедших с ног до головы и качает головой. Марио неловко топчется в проёме, пытаясь объясниться, но Головин знает, что это бессмысленно: преподавателю плевать на друга, зато на него самого он смотрит, хитро прищурив глаза, и парень невольно выпрямляется, пряча руки в карманы брюк и морщась от боли слева. – Мне неинтересно, Марио, просто садитесь, – мужчина прерывает бразильца, видимо, не в силах выносить ломанный русский язык в таком большом количестве, и сжато улыбается. День обещает быть интригующим. Два друга переглядываются и молча садятся за свою первую парту, давая Александру продолжить свою лекцию. Где-то ближе к перерыву студент начинает чувствовать себя некомфортно, в очередной раз ловя чужой взгляд, и решает, что нужно сделать какой-нибудь ход, начать, чтобы не показать своей растерянности, поэтому, когда преподаватель наконец останавливается и садится за свой стол, с интересом рассматривая обоих друзей, Саша сначала снимает пиджак, делая вид, что ему жарко, а после закатывает рукава к локтям, оголяя предплечья и свою татуировку. Справа делать это было достаточно больно, потому что обожжённые пальцы в бинтах не особо желали двигаться, и он знает, что это заметили, ведь цепкий взгляд Александра Юрьевича не уходит в сторону уже минуты три. И его надпись на руке тем более увидели. Интересно, что спросят? – Вы сегодня опоздали только из-за того, что гладили свой костюм? – Головин почему-то тихо смеётся. – Или потому что готовили завтрак и со всей силы резанули себя по руке? Хотите, чтобы я Вас пожалел? – Нет, что Вы, Александр Юрьевич, – отвечает парень, постукивая пальцами (теми, что могут двигаться) по парте и самодовольно улыбаясь, – мы опоздали, потому что я обожаю Вас злить. После всех воспитательных бесед мне хочется начать всё заново. Или Вы против? – Ерохин опускает голову, скрывая зевоту, и встаёт из-за своего стола. Он продолжает смотреть на студента снисходительно и понимает, что первый ход в их игре сделан, и даже не им самим, а Сашей. Его руке с бинтом очень идут чёрные буквы на коже, и если бы он предпочёл чёрную рубашку белой, это сочеталось бы ещё лучше. Всё-таки Головин имеет не только милое личико, умеющее кривляться, но и красивые руки, хоть они и кажутся на первый взгляд совершенно обычными. Что ещё скрывает чужая одежда? Руки ему уже показали, а что дальше? Зарегистрируйтесь и оплатите дополнительный контент? – Ты сказать, что обожать его? – тихо уточняет Марио сбоку и парень реагирует соответствующе: крутит пальцем у виска и кривится, говоря, что такого от него никогда в жизни не услышат. Друг рассеянно чешет затылок и пожимает плечами. Саша расценивает это как согласие, поправляет бинты на левой руке и принимается слушать оставшиеся сорок минут лекции, в этот раз, про что-то очень теоретизированное и непонятно как связанное с литературой. Видимо, из них хотят сделать журналистов или филологов, а не физиков, потому что даже для широкого кругозора это слишком. Нет, серьёзно, каковы признаки текста? Если слова в предложения сложились - чем вам не текст? Добавьте сюжет - и уже поэма из-под руки Гомера! В конце концов, зачем пытаться описывать то, что придумали сами? Это же бред. Оставшаяся часть пары проходит спокойно. Саша сидит, вертит ручку в правой руке, как будто собирается что-то конспектировать, хотя перед ним нет не то чтобы тетради, а даже маленького листочка. Вообще ничего. Да и, на самом деле, его так меньше клонит в сон, и, откинувшись на спинку лавочки, держать голову прямо проще. Пиджак лежит на коленях, чтобы случайно не помять, всё-таки парадный наряд! Марио слева старается не закрывать глаз, но у него получается очень плохо. Ну вот и зачем они второй семестр подряд ходят первой парой на бесполезный для них предмет, если они на нём ничего не делают, а только спят? Лучше же отдыхать в мягкой постели, чем на твёрдой парте. В общем, "херня ваши первый пары, я в жёсткий отруб" сказал однажды Артём, и более не появлялся в девять утра в универе. Да и вообще не появлялся, хотя там была уже другая причина, которую они уже выяснили. Головин желал последовать примеру их друга, но совестливый бразилец был иного мнения на этот счёт. И теперь они сидят как два дибила за своей первой партой: один пытается читать текст на презентации закрытыми глазами, другой пилит преподавателя. Благо, что пока только взглядом. И Александру это даже нравится, он немного просыпается от этого. Это ж надо, только несколько минут назад от его взгляда уходили, а теперь рассматривают его как модель на показе мод, и мужчина сам из любопытства устанавливает зрительный контакт, начиная какие-то странные "гляделки". Он настолько фокусируется на одном человеке, что аудитория постепенно расплывается перед ним, оставляя только студента с заинтересованно склонённой на бок головой и кое-как уложенной причёской. Светлые пряди, которые очень желали стоять дыбом, явно чем-то обрабатывались, иначе бы не лежали сейчас все на левую сторону. Хотя к концу дня они точно все распушатся и вернут себе свою любимую форму. А их хозяин вернётся к своему любимому неряшливому виду и расслабленности. Мужчина улыбается уголками губ, разглядывает чужую замотанную бинтами руку и думает о том, что это тоже всё-таки часть игры, направленная на проявление жалости и заботы. И этим надо воспользоваться. По окончании своих полутора часов, преподаватель привычно возвращается к своему столу и садится. Саша не двигается с места, несмотря на то, что Марио уже складывает вещи в свою сумку, косо наблюдая за молчаливыми переглядками друга и литератора. Тот наконец спрашивает, ждать ли Головина сегодня после пар, на что студент отвечает, что у него есть важный вопрос дипломатического характера, и почему-то кивает на бразильца, застывшего рядом с партой. Бедный Фернандес на всякий случай отворачивается и неловко краснеет, думая, наверное, что они говорят о его проблеме. Его друг наконец поднимается, накидывает пиджак на плечи и подходит к Александру Юрьевичу. – Надеюсь, Вы будете меня ждать. Может Вам принести что-нибудь? Чай, десерт? – Латте с двумя ложками сахара. Только не тот, что делают здесь, он отвратителен, – мужчина подпирает рукой подбородок и часто-часто хлопает глазами, словно молодая девушка, пытающаяся приглянуться понравившемуся парню. Саша думает секунду, не удерживается, щёлкает преподавателя по носу, уворачиваясь от крепкой мужской руки, которая пытается его схватить, и убегает, хихикая. Ерохин тихо ругается, но по-доброму, смеётся и качает головой. – Смело, очень смело. Я посмотрю, как Вы мне кофе принесёте, Головин, – кричит вслед и видит выглядывающую из проёма растрёпанную голову, которая терпеливо ожидает своего друга-бразильца, не знающего, куда ему деваться. – Фернандес, Вы свободны. Передайте своему милому другу, что я буду ждать его с нетерпением, – специально громко, чтобы парень за дверью услышал. Марио слушается и наконец шагает на выход из аудитории, хоть и в замешательстве. Он в целом весь день проводит в растерянности. Как только Саша не пытается его развеселить и растормошить, он только молчит, неловко чешет затылок и даже не улыбается. Головин мысленно проклинает Артёма за его отсутствие, потому что у него веселить людей получается намного лучше, а у него самого нет уже идей, поэтому он решает поступить проще и, с просьбой рассказать ему про кофе, ведёт в перерыве на выход из факультета, чтобы по дороге Марио показал ему ближайшие кофейни. Бразилец как истинный экспериментатор (во всех смыслах) часто бывает в них в роли заядлого кофемана и любителя посидеть у окна с чашкой ароматного американо, ну а Саше как раз нужно найти вкусный латте в "бесконечно малой эпселон-окрестности, пожалуйте", только, к чужому удивлению, идут они минут тридцать до кафе, и назвать этот путь близким язык никак не поворачивается. Парень оглядывает вывеску, смотрит в телефон, проверяя время, и думает, как бы ему после ещё двух пар прибежать сюда, взять кофе и прийти обратно. Фернандес успевает купить себе какой-то ягодный чай и выходит с трубочкой из стаканчика, хлопает глазами и спрашивает, почему друг завис. – Да думаю, как бы нам теперь успеть к Денису Дмитриевичу, – Марио краснеет и опускает голову, и Головина это почему-то немного веселит. Он пытается представить себя на месте друга и у него не получается. Видимо, смущённой девушки из него не выйдет. Интересно, как он будет себя вести, если вдруг влюбится? Явно же не так? – Давай-ка ускоримся, второе опоздание за день даже для меня слишком. Они всё равно опаздывают. Не двадцать минут, конечно, чуть меньше, однако Черышев практически не обращает на них внимания, только кивает на их первую парту, прося сесть и не маячить у дверей. Да, он точно более спокойный, чем Ерохин, сразу видно - преподаватель профильного предмета! Просто берёт и продолжает читать семинар, даже оправданий не ждёт, хотя Марио мог бы и рассказать, если бы у него получилось связать пару слов. А то как взглянул на физика, так и завис. Опять. Саша до сих пор не понимает, неужели это нельзя контролировать? Просто взять, отлипнуть и заниматься делом. Он-то на литературе намеренно пялился на Александра Юрьевича, почему бы так же намеренно совсем не пялиться на Дениса Дмитриевича? И все в выигрыше! Хотя стоит отметить, что молодой преподаватель физики на их парту в принципе не смотрит, почему-то его больше интересуют задние ряды. С чего бы? Головин крутит ручку в пальцах и размышляет, как бы так начать разговор с Ерохиным, чтобы сразу перейти к делу этих двоих испаноговорящих чудиков, как тот, о котором он думает, появляется сам, в перерыве. Заходит в аудиторию без стука, пожимает Черышеву руку и отводит того в лаборанскую, видимо, желая обсудить какой-то вопрос. Головин реагирует мгновенно, оглядывается, тихо встаёт из-за парты и подходит к закрытой двери, стараясь что-нибудь услышать среди шума одногруппников. Физика оказывается не на его стороне: дверь из толстого слоя древесины почти не пропускает никаких звуковых волн, да и сами преподаватели, скорее всего, говорят тихо, поэтому затея не увенчивается успехом, и Саша минуты три спустя собирается вернуться, отворачиваясь от двери, но она вдруг открывается и его останавливают, кладя руки на плечи. – Вас не учили, что подслушивать не правильно, Головин? – произносит Александр Юрьевич, склоняясь над чужим ухом и слегка сжимая чужой пиджак в своих пальцах. Саша большими глазами смотрит на своего друга, оставшегося сидеть на месте, и делает глубокий вдох, ощущая, как по телу проходит лёгкая дрожь. – Хотя я уже понял, что Вы не особо следуете правилам, не так ли? – Кто бы говорил, – огрызается студент, усмехаясь и поднимая голову, – в этот раз я ничего не услышал, можете не беспокоиться. – А в какой раз Вы что-то слышали? – мужчина хмурится, пытаясь вспомнить моменты, когда его подслушивали, но в голову ничего не приходит, а чужая хитрая улыбка заставляет усомниться в своей памяти. Он отпускает чужие плечи, и парень спокойно к нему разворачивается и подмигивает. – В тот самый раз. Сами вспомните, когда, а потом расскажете, – он уходит за свою парту, а Ерохин качает головой и снова смеётся. Второй раз за день. Стоит признать, у студента отлично получается его веселить, или это он просто до сих пор не проснулся?

***

Александр медленно прохаживается по аудитории в раздумьях, сложив руки за спиной. За приоткрытым окном дует ветер, шелестя ещё державшимися на деревьях листьями и листами жалюзи, которые висят в комнате. Мужчина не особо их замечает, только останавливается на некоторое время, смотрит в далёкие серые многоэтажки и солнце в облаках. Будет ли дождь сегодня? Руки неприятно сводит, словно чем-то обвивает, впиваясь в кожу, приходится выпрямить их и размять. В этот момент в дверном проёме появляется растрепавшаяся голова студента, и преподавателю остаётся только улыбнуться и оставить свои собственные руки в покое. Удивительно, но странная судорога или онемение, или что это вообще было, проходит само. Саша, пытаясь восстановить дыхание, закрывает за собой дверь и ставит на чужой стол стаканчик кофе. Ерохин вскидывает брови, не зная даже, спросить ли, как парень успел и на парах посидеть, и сюда прибежать, учитывая, что кофейни находятся достаточно далеко. Пока он думает, студент скидывает портфель, пиджак и садится на свою первую парту, покачивая ногами, ожидает, пока что-нибудь скажут. – Спасибо, Головин. Запомню, что Вы быстро бегаете и Вас можно будет использовать как посланника. Побудете Гермесом? – он садится за свой стол, оглядывает Сашу с ног до головы, останавливается на расстёгнутой верхней пуговице, открывшей шею, и усмехается. – Я греческую мифологию плохо знаю, давайте без неё, – короткий вдох, медленный выдох, и парень уже спокойно дышит, словно никуда и не бегал. Теперь можно поправить спавшие бинты с левой руки, которые он за весь день не удосужился сменить, и заодно убрать упавшие на глаза волосы. Хотя бы часть. – Я по важному делу к Вам сегодня, Александр Юрьевич. Вы знаете, что мы с Вами похожи? – То, что Вы надели сегодня пиджак, заправили рубашку и уложили волосы не делает нас похожими, – мужчина качает головой и тянется к стаканчику кофе, читая название кафе и мысленно предполагая, сколько до него минут ходьбы. Больше двадцати точно. А у студента четыре пары сегодня, и последняя закончилась десять минут назад. Надо же, сбежал с неё ради того, чтобы принести преподавателю кофе? Как мило. – Может и так, но мы с Вами оба Александры, оба на физическом факультете и оба имеем друзей, которые умеют говорить по-испански! – Головин щёлкает пальцами и с любопытством наблюдает за тем, как мужчина пробует принесённый напиток и, что странно, даже не кривится. – Хороший кофе? – в ответ кивают, и Саша не сдерживает улыбки. Обычной, не хитрой, не довольной, как у кота, которого гладят, а совершенно обыкновенной, и Александру вмиг становится тепло. Кофе, наверное. – Так вот, слушайте, дело, как бы так сказать, деликатнейшего характера. – Вы хотите свести своего хорошего кудрявого друга с моим хорошим не кудрявым, не правда ли? – мозг наконец просыпается от той маленькой порции кофеина, которая была в латте, и начинает обрабатывать информацию, полученную за ночь, утро и ещё несколько часов нахождения в университете. И судя по округлённым карим глазам напротив, результаты этой обработки верны и имеют погрешность меньше 5 процентов, а это, если верить словам Дениса Дмитриевича, лабораторная работа на отлично. Зачем он это вспомнил вообще? – Что у Вас с рукой? – Саша слегка хмурится, не понимая, к чему эта смена темы, и просто пожимает плечами. Ерохин качает головой, залпом допивает сладкий кофе, благо, он был не горячий, поднимается из-за стола и подходит ближе к парню. Тот на всякий случай отклоняется назад и смотрит с подозрением. – Разрешите посмотреть? Головин весь напрягается, выравнивается и прячет левую руку за спину. Мужчина ободряюще улыбается, но парня это особо не успокаивает, тем более когда смотрят хитрыми голубыми глазами. Чисто ради интереса преподаватель проводит ладонью по чужому бедру и колену, встав как раз слева, и пока Саша рефлекторно сводит ноги вместе, ловит забинтованную руку, выпрямляя её. Студент стискивает зубы, тихо шипит от боли, потому что схватили за обожжённые пальцы, и отворачивается. Александр поглаживает по предплечью, успокаивая и, видимо, извиняясь, и стягивает поношенные бинты, внимательно рассматривая ладонь, а после отпускает её, но вместо того, чтобы отойти, похлопывает по спине, заставляя слезть с парты, и наклоняется на портфелем и пиджаком на лавочке. Парень оглядывается, прижимает к себе левую руку и надувает губы. Кто так вообще делает? Без спросу, да ещё так больно! Преподаватель кивает на дверь, а сам накидывает хозяину пиджак на плечи и слегка приобнимает за талию, ведя к выходу. Головин в полном замешательстве слушается, но не понимает совершенно ничего. Куда его ведут? У них нет медпункта на факультете. Либо вызывай скорую, либо умри, других вариантов не бывает. И почему вдруг так аккуратно и бережно? Хотя нет, тут понятно, скорее всего, сейчас ход именно Александра Юрьевича, и Саше стоит держать спину ровной, а голову - холодной, чтобы случайно не поддаться чужой фальшивой заботе. Но почему-то очень хочется. Что-то окутывает, будто тёплым одеялом, или же связывает его с мужчиной по рукам и ногам. Двоякие чувства, пока не разобрать. Куда они идут-то? Александр не отпускает, ведёт по коридору, после - на лестницу, на этаж выше, и всё это время искоса поглядывает на студента, проверяя реакцию на происходящее. Пока что она его не радует: Головин к нему не тяготеет, старается отстраниться и держаться подальше, и чужая рука, обнимающая сзади, заставляет его сжаться, прикрываясь пиджаком. Вполне ожидаемо, никто не говорил, что к нему сразу прильнут, как к хозяину. С Сашей все ходы другие, потому и интереснее, ведь никогда не знаешь, как поведут себя в той или иной ситуации. Сохраняется некоторая интрига, от которой хочется продолжать, смотреть за тем, что произойдёт. Мужчина прикинул, что вся их игра может закончиться ближе к экзаменационной сессии, как раз на экзамене, потому что потом они на парах больше не увидятся, а значит и встречи их будут происходить реже. Вряд ли эти встречи им вообще будут нужны, конечно, они скорее на руку преподавателю: вроде бы исчез из чужой жизни, но иногда появляешься отголоском прошлого, возможно, немножко сводя с ума. Посмотрим, насколько паренёк окажется крепким. В себе-то он уверен. Они останавливаются напротив открытой аудитории Дениса Дмитриевича, и Сашу наконец отпускают. Он хлопает глазами, заходит, оглядывает пустую комнату и вопросительно разводит руками. Тут же никого нет. Ни физика, ни студентов, вообще никого. Возможно, Марио где-то с ним гуляет по факультету, несмотря на то, что обещал другу пойти домой. Но голосов тоже не слышно. Парень следит за преподавателем литературы, который громко стучит в дверь лаборанской, ждёт несколько секунд ответа и только после этого заходит, спрашивая, где у "лучшего молодого преподавателя" аптечка в этих шкафах. Головин аккуратно заглядывает в приоткрытую комнату и замечает Черышева с Фернандесом, сидящих у окна, смущённых неожиданным появлением Ерохина, будто он прервал их на чём-то очень неловком. Тот быстро находит нужную коробку, откланивается, говоря, что больше мешать не будет, и цитируя кого-то: "Молодость у всякого проходит, а любовь – другое дело". Саша сталкивается с ним у двери, не успев отойти, и делает несколько шагов назад, к ближайшей парте. Александр закрывает ногой дверь и ставит коробку рядом со студентом. – Кого Вы цитировали? – спрашивает парень, начиная осознавать, зачем его сюда притянули: проявить сострадание и жалость и сыграть роль доброжелательного человека, желающего помочь. Наверное, именно после таких моментов в романтических сериалах начинается весь сюжет, который вертится вокруг двух людей и их любовной драмы. Он мысленно надеется, что ему не придётся в таком участвовать, да и характер Ерохина к этому не располагает. Преподавателю больше подойдёт не телесериал о любви в нескольких сезонах, а короткометражка о "сначала я тебя трахну с твоего же согласия, а потом исчезну из твоей жизни". Видимо, большая часть "игр" в этом и заключалась, учитывая, как последняя "игрушка" умоляла его вернуться. А он наигрался и пошёл искать новую. И нашёл! Боже, на что Саша подписался… – Ивана Бунина и его "Тёмные аллеи". Всё-таки я преподаватель литературы, не забывайте об этом, – мужчина открывает коробку, копается в ней и находит то, что ему нужно. – Давайте сюда руку. Как Вы умудрились обжечь её почти целиком? Окунули в чайник? – Головин отмалчивается, потому что старается стерпеть боль, идущую по руке, пока её мажут мазью с анестетиком, как написано на упаковке. Александр Юрьевич медленно и тщательно проходит по каждому пальцу и линиям на ладони, а студент бегает глазами по чужому выразительному профилю лица, думая, что внешность зачастую бывает обманчива, и какой бы красивый человек не был, никогда не угадаешь, каков он на самом деле. Вот мужчина действительно привлекательный, и парень не в первый раз это отмечает у себя в голове. Особенно сейчас, когда склонил голову вниз, стараясь мягко и безболезненно обработать утренний ожог и скрывая непринуждённую улыбку. Саша всё равно видит её, даже, кажется, чувствует, поэтому опускает взгляд в пол, рассматривая свои брюки и кеды, пытаясь отделаться от ощущения теплоты, возникшего в груди. Он уверен, что знает настоящего Ерохина, того, которого он не показывает обычным студентам во время пар, и говорит себе не поддаваться. Пока что работает. Мужчина останавливает процедуру, расстёгивает рукав со своей стороны и закатывает его к локтю, так же, как Головин делал утром, и поглаживает по чёрным буквам. Студента передёргивает от этого. Преподаватель всё понимает и не спрашивает о надписи на предплечье, вместо этого достаёт бинт и не торопясь обматывает ладонь от запястья до кончиков пальцев, так, чтобы держалось намного дольше и крепче, а после неожиданно тянется поцеловать перемотанные костяшки. Саша выныривает из своих мыслей и вовремя отдёргивает руку, снова прижимая к себе и глядя испуганно. – Если Вам так страшно, то может Вы признаете поражение сейчас? – усмехается Александр, складывая всё обратно в коробку. – Обойдётесь. Мы только начали, – парень горделиво вскидывает голову, показывая, что готов продолжать играть столько, сколько нужно для победы, хотя внутренне он совершенно так не считает. – Так что там всё-таки насчёт вопроса? – Ваша дипломатическая миссия завершена успешно, дорогой посланник, – мужчина потирает ладони и кивает на дверь лаборанской, – хотите знать, насколько? Загляните туда без стука. Но будьте аккуратны: в Вас может прилететь томом Ландау-Лифшица, а это больнее, чем ожог, – он смотрит сверху вниз на студента, находящегося в растерянности и, не удерживаясь, запускает руку в его волосы, в конец разлохмачивая причёску. Тот недовольно и возмущённо отходит на несколько шагов, неразборчиво ругаясь. – Вы цыплёнок теперь. – Не смейте меня так называть! – отвечает наречённый, пытаясь вернуть непослушным коротким локонам прежнюю форму. Пиджак из-за этого спадает на пол. Александр Юрьевич, смеясь, поднимает его и возвращает на чужие плечи, слегка сжимая их, чтобы Саша оставил свои бесполезные попытки поправить то, что не хочет поправляться, и склоняется к уху, точно так, как было несколько часов назад в этой же аудитории. – Я только что это сделал, – произносит шёпотом, чувствуя, как плечи под его руками напряглись. Кажется, уже можно разжечь настоящий огонь в их противостоянии, пока кое-кто не потух раньше нужного. Он знает, что просто так не сдадутся, и ему это на руку. – Вы мне совсем не помешали. И я обязательно повторю этот трюк. Подумайте, так ли Вам нужна эта победа, если за неё придётся бороться со мной?