Papá

      По аудитории прокатывается заунывное мычание, под конец переходящее в жалобный скулёж. Не так должен проходить вечер пятницы! Не так! Осаму точно уверен, что вечер пятницы должен быть расслабляющим. Всю неделю только и делаешь, что ждёшь этот чёртов день и выходные. А для чего, спрашивается? Чтобы под конец дня тебе отправляли такую прелесть на корпоративную почту? Шатен не костлявый герой одноимённой серии фильмов и не жаден до чужих сокровищ, чтобы ликовать от подобных подарков.       — Боже... — морщится Осаму, прикрывая лицо ладонью левой руки, словно его кто-то мог увидеть в пустой аудитории. В институте, разумеется, глаз и ушей хватает. Сплетни только так летают. Но это уже развитие шизофрении, не иначе.       Один клик и документ с откровенной бредятиной отправляется в корзину. Класс. Неужели, студенты настолько глупы, раз считают преподавателей наравне с древними динозаврами, не умеющими пользоваться базой универа и приложением для проверки оригинальности работы? Ладно, хоть в дедлайн уложился, уже молодец. Но Осаму от этого не легче. В планах было отдохнуть в компании плюшевой орды, а не это всё.       Дазай до сих пор не понимает, зачем вообще согласился на эту авантюру с двойной работой. Нестись сломя голову в больницу, а в перерывах между заключениями преподавать, разве не это счастье? Нет. Конечно, назвать его врачебное призвание помощью людям язык не повернётся. Как можно помочь тому, кто к обеду стал холодным, а к вечеру превратится в пыль? И жнец, и на дуде игрец, как говорится. Вот только студентам до таких поговорок, как до получения у Осаму автомата. На парах хоть с бубном пляши, а восемь утра — восемь утра. Кто будет с заинтересованностью вкушать об основах патологической анатомии в такую рань в понедельник? Они сами на трупы похожи после бурных выходных. И Дазай тоже.       Даже сейчас, когда все наверняка уже почивают дома, он сидит в аудитории, колдуя над ноутбуком. Пары закончились ещё два часа назад, и мужчина искренне позавидовал своим студентам, что, едва попрощавшись, сбежали. Когда-то Осаму делал точно так же. Ждал, когда унылая лекция наконец-то подойдёт к своему логическому завершению и вымученный голос препода произнесёт эти заветные слова. Боже, как же сейчас этого не хватает.       Шатен подскакивает на месте от неожиданности, больно ударяясь коленкой о стол. Телефон чуть ли не падает, неистово вибрируя у самого края. Осаму даже может предположить, кто ему звонит. Может, но не хочет. Трёт ушибленное место, горько вздохнув, будто это поможет избавиться от назойливого звука. Наконец, берёт трубку.       — Алло?       — Ты ребёнка забрал?

Блять. Ребёнок.

      — Добрый вечер, Дазай-сан, что-то Вы сегодня поздно, — надломленно улыбается девушка, поправляя ворот порядком измятой рубашки, неуклюже заправленной в чёрные брюки. Для человека, который провёл целый день один на один с оравой маленьких детей, она ещё выглядит весьма прилично.       Осаму до сих пор не понимает, как его не прибили за собственную забывчивость. И ладно, если бы дело не касалось его ребёнка, но нет же. Из головы попросту вылетали все мысли, стоило только отвести несколько пар у ничего не желающих третьекурсников или закончить возиться в кишках клиента, что пришёл не сам. Полнейшая пустота и жуткий звон в ушах. Кажется, так всё и должно быть. Когда трындишь весь день без остановки, к концу становится похуй на всё. Единственное, чего хочешь в такие моменты, так это курить. Гин неоднократно шутила про перекати-поле в голове брата, чем неимоверно напоминала отца. Не то чтобы с ним были какие-то проблемы, но словесных перепалок хватало. И так было всегда. В школе из-за выбора профиля обучения, в институте не устраивала выбранная отцом специальность. Но всё это меркло на фоне одной единственной темы. Ёбанные отношения. Философствовать с отцом на тему смысла жизни и отношения к прекрасному полу можно было до бесконечности и срывающегося голоса. Ветреность, выражающаяся в неготовности к браку, старшего сына не пугала, однако приносила нехилое желание отвесить подзатыльник за херовые манеры. И что упустил в воспитании? «Он тебя точно перевоспитает, вот увидишь», — как-то выдал во время совместного ужина Огай, прозрачно намекая на сидящего в центре гостиной двухлетнего ребёнка. И как в воду глядел.       Дазаю до сих пор неловко признавать, что отец оказался прав, хоть уже прошло столько времени и мужчина давно не живёт в пределах досягаемости шатена, переехав в другой город по работе. Одного произнесённого «папа» хватило, чтобы покончить практически со всем, что долгое время представляла из себя жизнь. Дазаю казалось, что у него сердце остановится, пока на белой рубашке незаметно бутонами расцветало огромное пятно от пролитого кофе. Рюноске никогда не славился присущей практически всем детям болтливостью, заставляя папашу невольно задумываться о том, что вообще происходит в голове его отпрыска и всё ли там нормально. А тут это. Акутагава тогда так и не понял, почему отец крепко его обнимает, чуть ли не хныча о своей огромной любви и обязательной покупке инжира в ближайшем магазине. Хоть в плюсе остался.       — Простите, — пытаясь добавить дополнительной измождённости голосу, нарочито грустно извиняется парень, — совсем не следил за временем с этой работой и студентами, Вы же знаете, как это бывает. Я не…       Осаму застывает около небольших лазурного цвета шкафчиков с ягодками-наклейками, съев конец предложения.       — Какие люди! Давно не виделись, друг мой!       Сарказм. Ёбанный сарказм. Мужчина в длинном белом плаще ухмыляется, по-лисьи сощурив яркого цвета глаза.       — И тебе добрый вечер, Дазай-кун, — завидно бодро для такого времени суток приветствует Гоголь, с радостью пожимая протянутую ладонь. — Ты, как всегда, вовремя.       — Также, как и ты. Фёдор в командировку уехал? — лукаво интересуется шатен, склонив голову на бок и подмигнув.       — Опять за ноутбуком загибался?       Оба многозначительно хмыкают, удостоверившись в собственной правоте. Можно даже к гадалке не ходить, чтобы быть уверенным — слишком хорошо знают друг друга.       На небольшом диванчике, в назначенной для персонала комнатке, спали две макушки, укрывшись пуховым одеялом.       Осаму никогда так быстро не водил, как сегодня. Конечно, когда опаздывал на экзамен по анатомии после бурного воскресения в честь дня рождения друга, тоже пришлось преодолеть огромное расстояние за пять минут. Но тогда были задействованы ноги, а не автомобиль. Кажется, получение штрафа после сегодняшнего форсажа девяносто просто неминуемо. И не объяснишь же никому потом, что это всё во благо детей, а не из-за рассеянности шатена. Разумеется, из-за второго, но он же не бездельничал всё это время, а был на работе! Да и чадо всё это время не шаталось где-то на улице, а было занято чаепитием и внушительного размера шоколадкой в тёплом помещении с потрясающей компанией. Но никому этого не объяснишь.       Гоголь выглядит не менее потрёпанно. Если бы Достоевский знал — а он точно должен был знать об этом как никто другой — с какой заразой оставляет ребёнка, ни в жизни бы не согласился на двухнедельную командировку. Дазай до сих пор помнит окончание четвёртого курса, а именно Николая, что как будто впервые в жизни увидел алкоголь. Раньше такое лютое пристрастие к спиртному у юноши не замечалось. Бывало, нюхал на паре спирт, ну чем чёрт не шутит (Библией, блять)? Но что-то ожидаемо пошло не так. Осаму чувствовал себя третьим лишним в этих поистине абьюзивных отношениях, с завидной силой бьющих по печени друга. Пять шотов с джином, пару бокалов вина, снифтер коньяка, полбутылки водки — и всё. Парня повело. А следом за ним улетел и шатен. Альбатрос всегда умело смешивал несмешиваемое, что хер потом что вспомнишь. Дазай даже, кажется, с кем-то переспал в тот вечер, но ни имени, ни внешности не запомнил. Да и не очень и хотел запоминать, в принципе. Кому нужны пустые имена на тусовке, когда лёгкое: «Я перезвоню» слетало с языка, словно заученная мантра? Чередовать водку с хеннесси — такое себе занятие, когда утром нужно быть как штык на практике в больнице. Главврач, отвечающий головой за этих придурков, потом ещё долго смотрел с нескрываемым ахуеванием на этих идиотов, что в три погибели отмывали операционную от крови, едва не измазавшись в ней полностью. На большее в этот день они не были способны. Ох, было время…       — Простите, это больше не повторится, — неловко извиняется мужчина, запустив руку в успевшие выбиться из косы волосы, сжав их у самых корней. — Обещаю, в первый и последний раз.       Дазай тычет в чужой бок, сардонически ухмыльнувшись. Ага, первый и последний. Знаем такое — плавали. Который раз они встречаются здесь за этот месяц? Третий?       — Охотно верю, — хохотнула воспитательница, прикрывая расцветающую на губах улыбку ладонью, скрываясь в полумраке соседней комнаты.       Пытаться разбудить Рюноске — себе дороже. Осаму не единожды убеждался в природном таланте сына спать тогда, когда не надо, и бодрствовать тогда, когда уже нужно видеть третий сон. Стоило только Дазаю отправиться спать после тяжёлой смены, а Гин уйти на пары в субботу, как Рюноске перекладывал бразды правления в свои руки, надевая воображаемую корону на взъерошенные после сна волосы. Мультики, любимая вкусняшка, шесть часов утра и полное одиночество на ближайшие часов семь, что могло быть лучше? Только одураченные папа и тётя, что проверяли спит ли ребёнок, уходя по важным делам. Вот и сейчас он размеренно дышит, уложив голову на небольшую цветастую подушку. Кулачки слабо сжимают низ чёрной футболки, что точно останутся заломы на ткани. А главное никакой реакции на чужие прикосновения к себе и попытки разбудить. Осаму давно просёк эту фишку с превращением в спящего. Что дома, что в машине до Рюноске попросту не дозваться в тот момент, когда он так нужен. «Весь в тебя», — звучало как диагноз. Не то, чтобы Дазай в детстве был послушной паинькой-заинькой, но всё равно странно такое слышать. Сейчас мотив мальчика понятен — папа в который раз за этот месяц провинился, а значит должен с гордостью отнести сыночка в машину, пытаясь искупить вину. И Дазай давно сдался. Он укутывает ребёнка в принесённый из машины плед, так как одеть его в верхнюю одежду при данных обстоятельствах будет довольно проблематично, поднимая на руки. Совсем рядом на центре дивана дремлет Сигма, свернувшись калачиком. Его волосы слегка растрепались на мягкой ткани одеяла, выбившись из когда-то аккуратной косы, что заплетал сам Николай утром, прежде чем отправить сына в садик, а себя — на работу.       Несмотря на хорошие отношения между родителями, их детишки совершенно не ладили, предпочитая лишний раз не пересекаться в пределах группы. Акутагава деловито уходил играть в противоположную от Сигмы сторону. Выжидал, когда же светловолосый соизволит покинуть зелёную зону с маленькими зверюшками. На удивление (нет) Сигма желал того же. Не пересекаться в одной группе не представлялось возможным. Стены, которые могли бы оградить их друг от друга, сами собой не возведутся. Однако это совсем не мешало детям игнорировать чужое присутствие. Попытки поговорить с Рюноске на тему общения с однокашниками каждый раз плавно перетекали в разговор о главном увлечении ребёнка — динозаврах. Вот о них темноволосый мог говорить часами, не замолкая ни на секунду. Дазаю это казалось до безумия забавным. Вовлечённость сына не могла не радовать, а список просмотренных видео на ютубе постепенно превращался в плейлист палеонтолога. Осаму, может быть, и смирился бы с нежеланием своего сына общаться с другими детьми, если бы не одно но. Светловолосый мальчик с кривой челкой не входил в круг тотального игнора. То, что ранее казалось аксиомой, превращалось в чёртову недоказанную гипотезу. Рюноске буквально расцветал на глазах, заряжаясь непонятно откуда взявшейся энергией, завидев мальчишку где-то рядом. Сам лез играть, с удовольствием слушал чужой лепет, даже своей толстенной раскраской с динозаврами делился, разрешая пользоваться любыми карандашами, а не только теми, что соответствовали реальному цвету туловищ ящеров.       Ацуши-кун был милым, слегка застенчивым ребёнком. Он не выносил громких звуков и моментами казался зашуганным. Раз за разом пугался резких хлопков или криков, прикрывал руками личико, стараясь куда-нибудь спрятаться. Мальчик не так давно попал к ним в группу после переезда, поэтому дети, не пройдя период адаптации к новому сородичу, всё ещё относились к нему со странным недоверием. Для них было абсолютно диким лицезреть чужое проявление страха, появляющегося от звука ударов надувного мячика об асфальт. Однако Рюноске был другого мнения. Когда Ацуши начинал крупно дрожать, негромко всхлипывая забившись в самый угол в комнате для сна, он тихонько садился рядом, поджимая под себя коленки. В глазах было столько осознанности, словно он познавший мировые тайны философ со стажем, собирающийся просвещать совсем зелёную в этой стези молодёжь. Ребёнок увлечённо рассказывал о чём-то, что успел узнать за всё то время, что друга не было в садике. Пытался любыми способами переключить всё внимание на болтовню и принесённые с собой игрушки или сладости. Вкусности Рюноске доставал из своего же бенто, а зачастую их ему давали воспитатели. И это срабатывало. Накаджима по-детски чисто улыбался, утирая влагу с покрасневших щёк.       — Почему Ацуши-кун? — как-то за ужином поинтересовался шатен, пытаясь разобраться в нетипичной заинтересованности отпрыска кем-то. Просто. Из интереса.       — Он другой, — односложно ответил Акутагава, безжалостно откусывая ножки сосиски-осьминожки.       «Другой» — совсем не то, что хотел услышать мужчина. Из всего обилия причин мальчик выбрал это блеклое, почти безвкусное, «другой». И это настораживало.       — А вот и смерть с косой, — отшучивается Гоголь, доставая неприятно вибрирующий телефон из глубокого кармана плаща.       Абонент «ДостАл» крайне зол и жаждет крови. Ответьте на звонок, пожалуйста.       — Удачи, — кратко, как можно с детём на руках, Осаму пожимает протянутую другом ладонь, наконец уходя.

**

      — Пиздец.       — Полный.       Осаму всей душой ненавидит ночную работу. Терпеть не может срочные вызовы в темное время суток. На часах было два часа ночи, когда ему позвонили. Рюноске ожидаемо завозился под боком, с головой накрываясь одеялом, пытаясь заглушить долбящую по ушам трель. Осаму еле разлепил глаза. И как они вообще уснули? Не то, чтобы шатен был занят чем-то важным в это время… Хотя нет. Он спал! Отдыха и так в последнее время катастрофически не хватает из-за приближающей у студентов сессии и практики, хотя, казалось бы, причём здесь Осаму? Не ему же готовиться к тому, что он, слава богу, давно сдал. Возвращаться в то время даже мысленно не хочется, а тут с головой ныряешь в эту муть. Он бросит, обязательно бросит всё это к следующему учебному году. Глоток горького кофе заставляет поморщиться, но только оно сейчас и спасает. На часах уже около шести утра, а через два часа нужно быть на парах. Куникида сочувствующе хлопает по плечу, выкинув испачканные перчатки в урну. На запах все давно перестали обращать внимание. Приелся. Сладковатый и тошнотворный он пропитал собой, кажется, всю секционную. Услышавший его один раз, навсегда запомнит этот запах смерти и не пожелает столкнуться с ним вновь.       На улице до одури хорошо. Тёплый ветерок нежит напряжённое лицо, разглаживая морщинки. Район погружён в лёгкую дремоту городского тумана. Совсем скоро улочки заполнятся людьми. Наверное, ближе к обеду. Хоть кому-то повезёт выспаться в субботу. А пока на парковке пусто и можно спокойно забыться в тишине колышущихся листьев, не думая ни о чём. Доппо выкидывает пустой стаканчик, куда ранее было налито кофе, присаживаясь рядом на ступеньки.       Сегодняшний клиент — местная шишка. Осаму не стал вдаваться в подробности, зачем его семье понадобилось вскрывать родственника в два часа ночи, посочувствовав бедняге. Не очень-то они его и любили походу раз и решили заколотить крышку гроба по-быстренькому, не дождавшись рассвета. Ну, ладно. Дазай не должен в это лезть.       Размеренные шаги ударяются о стены, разнося звук по всему помещению. Хлопает входная дверь.       — О, твой муж пришёл, — хихикает Осаму, собрав последние силы, чтобы выжать эту тупую шутку из себя. Хотя, не такая уж она и глупая, раз Куникида ожидаемо громко цокает, больно уколов локтем в бок.       — Закройся, — шипит он, неуклюже поднимаясь с насиженного места, едва не плюхнувшись обратно из-за затёкших ног.       — Небось скучал по нему, — не унимается шатен, довольно лыбясь. Вот это кайф. Дазай как энергетический вампир выжимает оставшиеся соки из друга. Он-то домой спать поедет, а Осаму ещё в институт надо! Силы где брать?       Ползёт следом, чуть не врезаясь в тяжёлую металлическую дверь. Доппо — гадость! Мог бы и придержать!       — Я же сказал замолчать!       — Да ладно, зачем скрывать, я же вижу.       Юрко уклонившись от подзатыльника, шатен пробивается вперёд, распахивает дверь секционной, исчезая в комнате. Куникида влетает следом, собираясь уже послать далеко и надолго этого вечно сующего свой нос не в свои дела недотёпу, застывая в проходе. Среднего роста мужчина в костюме лениво рассматривает расписанное парнями заключение, скользя глазами по каждой строчке, неторопливо отбивая ритм носком туфли.       — О, доброе утро, Катай-сан, — Дазай плюхается на стул на колёсиках, держась за его спинку. Подкатывает к столу, около которого стоит Таяма. Как ребёнок, ей-богу. Так только первоклашки гоняют на переменах, соревнуясь, кто первый доберётся до конца коридора. А потом всей дружной компанией идут отчитываться директору за нарушение дисциплины. — Как спалось?       — Прекрасно, пока мне не позвонили, — со вздохом отвечает тёмноволосый, сведя брови к переносице.       — О-о, — понимающе тянет Осаму, всё косясь на застрявшего у дверей коллегу, улыбаясь, словно умалишенный. Хотя почему словно. В глазах мужчины шатен так и выглядит. Не хватает только смирительной рубашки и точно пациент психиатрической лечебницы.       Доппо выдыхает сквозь зубы, стараясь вернуть себе первозданное спокойствие, но нихера не получается. Врезать и запереть этого идиота на весь день здесь уже не кажется такой уж плохой идеей. Поигрывания бровями до рвотных позывов омерзительны. Хочется вымыть себе глаза с мылом только, чтобы развидеть это. Куникида никогда не думал о Таяме в таком ключе. Для него мужчина был идеалом, к которому стоит стремиться. Они идеально подходили друг другу, начиная с заклёпок на безупречно выглаженной рубашке, заканчивая выбором матча-ратэ в ближайшем от работы комбини. И это было неоспоримым фактом. За работой Катая хотелось не просто наблюдать, а сделать всё, чтобы вместо неинтересных тканей под микроскоп попал он сам. Даже, если придётся умереть. Тонкие, практически музыкальные, пальцы аккуратно проходились по бумаге, не оставляя на ней ни следа. И это ненормально. Будучи ярым идеалистом, влекущимся к совершенству и всем канонам, юноша прокололся в одном. В субъекте. Знаете, сколько раз всплывал в голове вопрос: «Но он же мужчина»? А сколько раз Доппо не мог отвести глаз от чистой работы коллеги в операционной? А мысли? Только на этом пунктике можно было уже поставить точку, наплевав на всё остальное. Бархатный чуть хриплый голос нельзя было спутать ни с чем. От него по телу начинали бегать мурашки. Куникида, бывало, настолько заслушивался собеседника, что напросто забывал поесть в свой единственный за весь день перерыв, а потом ходил голодным до самого вечера ни о чём не жалея. Мужчина бы и дальше продолжил тихонько пускать слюни на подходящего практически по всем параметрам, пока заинтересованностью парня не заинтересовался Дазай, перевернув всё с ног на голову. В своей личной жизни разобраться не может, а в чужую беспринципно лезет! Хотя именно благодаря Осаму Доппо ещё не пал смертью голодных. Шатен каким-то образом ухитрялся работать, что весьма удивительно, отправляя коллегу по-человечески поесть, беря обязанности на себя. Слышать звуки помирающих китов хотелось в меньшей мере, чем вскрыть этого самого кита.       — Аутоиммунный гепатит… Острое повреждение почек… Анемия, — ледяной голос отрезвляет, возвращая в тускло освещаемое помещение. — Отлично. Думаю, теперь вы точно можете ехать спать и ни о чём не беспокоиться. А, прости, — неловко улыбается мужчина, — забыл, что ты, Дазай-кун…       — Зачем же вы напомнили, — деланно всплакивает шатен, уложив голову на руки, покоящиеся на спинке стула. Его плечи слегка подрагивают, имитируя плач.       — И тебе, кажется, пора.       — Так хочешь, чтобы я ушёл, Куникида-кун? У меня сердце кровью обливается, изверг! А ведь я столько всего для тебя делаю! А ты так бессердечно поступаешь! Не стыдно?!       — Ага, да, поезжай уже.       — А ведь я.., — юноша резко замолкает, пугая присутствующих звенящей тишиной кабинета. Катай непроизвольно отвлекается от бумаг, изгибая правую бровь, мол, какого чёрта. У парня звёзды в глазах загораются от осознания ситуации. Пазл сложился. Он хитро усмехается в ответ на жаром вспыхнувшее лицо светловолосого коллеги. — О-о, я, кажется, понял. Вот ты, жук, Куникида-кун. Так бы и сказал, что хочешь…       — Дазай, не переусердствуй, — сквозь зубы цедит последний, вызывая ещё больше вопросов у невыспавшегося Катая.       — О чём вы?       — Ни о чём, Катай-сан, я уже ухожу. Хорошего вам денёчка.       Заливисто пропев, шатен направляется на выход, хлопнув Доппо по плечу, едва не получив по голове. Причудливо хохотнув, он скрывается за дверью, не забыв помахать ручкой на прощание.       Таяма так и остаётся стоять в неведении.

**

      В семь утра в институте ни души. Оно и понятно, занятия начнутся только в восемь, что студентам делать всё это время? На кой чёрт Осаму припёрся так рано, тоже остаётся загадкой. Мог хотя бы полчасика вздремнуть в кабинете раз, уж у Куникиды были свои планы, но не обрекать же себя на целый час ничего не делания в пустой аудитории. Энергия на нуле. Можно, конечно, отдохнуть на кафедре. Там как раз такой удобный диванчик поставили на позапрошлой неделе… Нужно выпить кофе. У автомата на втором этаже также пусто. Хоть с этим повезло. Зачастую голодные невыспавшиеся студенты на всех парах мчались именно к этой металлической коробке уже после первых пар, понимая, что поесть в столовой не успеют из-за короткого перерыва. Очередь обычно такая, что не протолкнуться. Одного стаканчика точно не хватит. За эту ночь поспать так и не удалось. Вот как он в таком состоянии будет читать лекцию? А главное: кому? Суббота, восемь утра. Даже интересно, кто приползёт на пары. Третий курс никогда не славился особенной энергичностью в течение дня. Им не хотелось ни учиться, ни думать о своём будущем. Были, конечно, и те, кто с особым рвением старались конспектировать всё и потом заучивали до дыр, блистая знаниями на парах. Однако их по пальцам одной руки можно пересчитать. Осаму помнит себя в этом возрасте. У него тоже не было искры к медицине. Всю свою школьную жизнь мечтал поступить на журфак, а тут вон какая незадача. Отцу грёзы сына были до фонаря. Делай что хочешь, но в конце концов распахнёшь свои объятия именно меду, к которому душа не лежала от слова совсем. Благо чувства отвращения никогда не возникало, и он не блевал во время практики от вида крови или органов. Повезло так повезло.       Взгляд не фокусируется ни на чём. Осаму быстро промаргивается, пытаясь прогнать полупрозрачную пелену. Голова слегка кружится. Нужно срочно что-то съесть. И поспать. Со вторым точно будут проблемы. Видимо сегодня у студентов будет сон-час вместо занятия. Полтора часа, если быть точным. Телефон приветливо звякает в кармане халата, когда шатен поднимается по лестнице на третий этаж.

И какого Гин не спит?

Гинозавр, [28.05.22 07:10] \|°▿▿▿▿°|/ Мы хотим пиццу.       Ох, уж эта точка в конце, добавляющая максимальной серьёзности напечатанному. Не такое сообщение хочешь увидеть в семь утра. А ведь он тоже не ел! И тоже хочет пиццы! Дазай расплывается в нежной улыбке, представляя сына, что снова встал ни свет ни заря, умоляющего тётушку заказать ему вкуснятину за хорошее поведение. Ну, кто в такой ситуации не поддастся на манипуляцию, когда перед тобой сонное чудо в синей пижаме с милейшими динозавриками?

Диплодок, [28.05.22 07:11]

Вы время видели?

Гинозавр, [28.05.22 07:11] Домино уже работает. С курицей терияки и креветками, пожалуйста. И Рю хочет мороженое, а я бы не отказалась от милкшейка.

Диплодок, [28.05.22 07:12]

Ваше желание не потерпит до вечера? Я тоже хочу ( ╥ω╥ )...

      Шатен успевает нажать на кнопку отправить, когда случайно в кого-то врезается, громко охнув. Недопитый кофе пачкает белоснежную рубашку внезапно подвернувшегося бедолаги. Пиздец…       — Блять, какого чёрта? — шипит парень, вероятно от того, как сильно жжёт теперь его плечо. Кофе, конечно, уже успел немного остыть, но от этого не стал менее горячим.

Сегодня ужасный день…

      — Фу, какие дерзкие студентики пошли, — без единой мысли в голове защищается шатен, слегка склонив голову вниз, чтобы лучше видеть. — А ты не мелковат для таких слов, малыш?       — Совсем ахуел, имбецил?       Парень, с которым он столкнулся, едва дотягивает до метра шестидесяти пяти. Рыжие волосы собраны в аккуратный низкий хвост, уложенный на левое плечо. Он наскоро стягивает с себя испачканную рубашку с V-образным вырезом, оставаясь в чёрной водолазке. Это было явно больно, и он ожидаемо недоволен. Хмурится, громко цокнув. Пятно-то немаленькое.       — Не очень-то. Нужно было перед собой смотреть.       Херовое настроение играет на руку. При всём понимании своей вины Осаму не скажет, что сделал что-то не так. Хоть убейся. Он не спал сутки и вряд ли поспит в ближайшие несколько часов из-за ебанных пар, а тут ещё шныряют какие-то карлики и кидаются под ноги, портя и так захеревшее настроение. Где справедливость? Хочется послать нахуй и уйти в закат, словно ничего и не было, чтобы хоть немного выпустить пар.       — Я ещё и виноват?! — вскипает новый знакомый, напоминая злящегося на Дазая Куникиду, когда тот спихивает на последнего свою работу. Хотя нет. Доппо на него так не орёт. — Тебе ноги укоротить, чтобы хоть так начал по сторонам смотреть?       — А что? Комплекс неполноценности мешает?       — У кого из нас двоих здесь комплексы? Я хотя бы не пользуюсь пикап-приёмами каких-то диванных критиков, чтобы найти ту самую!       — Не переживай ты не в моём вкусе.       — Я даже очень рад этому, идиот! Блять, ты хоть знаешь сколько она стоила?!       — Когда это студентам стали так много платить? Тише-тише, — стопорит юношу Осаму, видя, как у того огонь в глазах разгорается, а пальцы грубо сжимают ткань от желания треснуть этого недомерка тем, что под руку попадётся. Да хоть этой же рубашкой, которая по его словам стоит побольше обучения в этом институте, — тебе стоит поторопиться, а то со своим ростом ты вряд ли вовремя дойдёшь до своей аудитории, малыш. У первого курса пары на первом этаже, верно?       Пока рыжий точно не решил расправиться с осквернителем его бедной одежды, Дазай скоренько ретируется, скрываясь в дали коридора.       — Сука.

**

      Ками-сама, за что ему это? Только-только покончил со студентами на сегодня, как к нему тут же подлетел Анго с этой грёбаной практикой. Не ему её проходить, так какого хера? «Нужно, чтобы ты объяснил подрастающему поколению, как весь этот процесс устроен. Ты же их куратор. Думаю, преподаватель, что будет в аудитории, войдёт в положение, но ты всё равно поговори с ним». Осаму уже сто раз пожалел о том, что стал куратором четвертого курса. Ладно, хоть не третьего. Слава богу. Но всё же это добавляло дополнительной работы. Как и сейчас вместо того чтобы Дазай наконец-то отправился домой к сыну, он плетётся в четыреста шестую аудиторию, поднявшись на этаж выше. Судя по расписанию, через десять минут у них должна начаться математика. Да-да, всеми любимая высшая математика, от которой ребята явно хотели убежать, поступая сюда. Им же как-то нужно будет потом ладить с медицинскими приборами, работающими на математическом моделировании, прогнозировании, анализе, да?       Дверь в аудиторию слабо скрипнула, извещая о новоприбывшем, но даже не это привлекло его внимание. За преподавательским столом сидит он.       — Метишь на должность преподавателя, малыш? Ай, как нехорошо.       — Простите?       Рыжий неспешно отрывает глаза от телефона, кладёт его на стол экраном вниз, наконец переводя взгляд на нарушителя спокойствия. Он степенно оглядывает его с ног до головы, задерживаясь на бумагах в руках, искусно хмыкает. И никакого зла. Кажется, разные люди. Он и тот, что был утром в коридоре. Невозмутимый, с идеальной осанкой. Осаму так даже в саду не сидел, когда на них тестировали какие-то новомодные корректоры для прямой спины. Вот же зараза.       — Мне нужно поговорить с преподавателем, — закатив глаза, начинает шатен. У него нет времени на эту болтовню, чем быстрее он начнёт, тем быстрее уедет домой спать, а там и до пиццы недалеко. — Не знаешь, где он?       — О, у вас какое-то дело?       Он издевается?! Рыжий плут кладёт ногу на ногу, облокотившись на спинку мягкого стула. Точно готов внимать, но Дазаю от этого не легче. Ему откровенно похуй, что там хочет этот карлик недоросток и какого хера он тут делает. Плевать. Пусть хоть сальто крутит в этой аудитории или армрестлингом занимается. Осаму не спал сутки, выпил шесть кружек кофе и собирается выпить столько же, потому что перспектива уснуть за рулём не устраивает по понятным причинам. Он до боли стискивает зубы, стараясь не терять самообладание, пока желание придушить этого парня растёт в геометрической прогрессии.       — Особой важности.       — И какое же? — улыбается парень, складывая ручки в тонких кожаных перчатках на коленке. Какая прелесть, выйди в окно, пожалуйста.       — Не думаю, что тебе нужно знать об этом, — выплёвывает преподаватель, давя в себе позыв послать всё к чёрту, развернуться и уйти. Но, блять. Ему же потом достанется.       — Интересно, и почему же?       Осаму уже было собирался ответить что-то в той же язвительной форме, когда дверь скрипнула, а хрипловатый голос выдал:       — Доброе утро, Накахара-сан. Доброе утро, Дазай-сан.

Блять. Что?

      — Доброе, Симидзу-кун, — незамедлительно приветствует преподаватель.       И улыбается. Смотрит с ненормальной искрой в глазах, изогнув губы в ухмылке. Осаму, ты идиот. Просто нереальный придурок. Господи, что за день?       — Почему не остановил? — практически шепчет шатен, встретившись взглядом с сидящим напротив. Зовущийся Накахарой выжидает недолгую паузу, отвечая в той же манере.       — Мне нравятся выступления клоунов с утра пораньше, малыш.