Strung out on you

      К тому времени, как они добрались до места назначения, солнце только начинало скрываться за горизонтом, что Дазай и задумывал. Чтобы поднять Чуе настроение, он решил отвезти его на фестиваль осенних листьев Коё на озере Кавагучи у подножия Фудзи. Он был там несколько раз с матерью, когда был маленьким, еще до рождения Рю и Гин, и ему всегда там нравилось. Мать передала ему свою любовь к осени и он не мог представить лучшего человека, с которым можно было бы разделить эту любовь, чем Чуя.       К несчастью, для Дазая это испытание для нервов, пока они стоят у обветренного деревянного столбика, отделяющего их от берега озера, и смотрят вверх на гору Фудзи во всей ее красе. Чуя ничего не говорит, он просто смотрит на нее с чуть приоткрытым ртом, и это заставляет Дазая нервничать.       Возможно, ему следовало сделать что-то попроще, не то чтобы это было чем-то экстравагантным, но это явно не то, что большинство людей делают, чтобы подбодрить своих друзей.       Дазай уже собирается спросить его, стоит ли им уехать, как Чуя вдруг крепко обнимает его. — Ну ты и псих, ехать пять часов только для того, чтобы показать мне это, но, черт возьми, это потрясающе! — смеется Чуя, его голос звучит громко и эмоционально. — Это одно из самых приятных вещей, которые когда-либо делали для меня. — Я, в общем-то, ничего особенного не сделал, — робко смеется Дазай. — Ты сделал больше, чем ты думаешь, — тихо говорит Чуя, его голос приглушен, поскольку он прижимается щекой к плечу Дазая.       Дазай счастливо вздыхает, кладя подбородок на голову Чуи и крепче обнимая его за плечи. Он позволяет себе это короткое мгновение удовольствия, прежде чем отпустить Чую, предпочитая сцепить их руки в локтях, и они начинают идти. — Ты раньше никогда здесь не был? — спрашивает Дазай, заполняя тишину, хотя ответ он и так уже понял. — Нет. Я слышал об этом. Моя старшая сестра, Коё, была тут с несколькими своими партнерами, но мой отец не очень-то любит организовывать семейные поездки. — У тебя две сестры, верно? — Да. Коё и Кёка. У Кёки на прошлой неделе был день рождения, ей теперь пятнадцать, а Коё исполнилось двадцать четыре в январе.       Сердце Дазая сжимается, потому что в следующем феврале исполнилось бы пятнадцать и его брату с сестрой. Вместо этого он будет переживать трехлетнюю годовщину их утраты. — Это из-за этого ты ездил в Минато? — Да, Коё устроила для нее вечеринку, потому что мой отец не очень хороший организатор, — тихо говорит Чуя, глядя на падающие вокруг них листья. Солнце опускается все ниже, уступая дорогу сияющим фонарикам, расставленным вдоль тропы, по которой они идут. — Уверен, они были рады тебя видеть. — Мои сестры были, — пожимает плечами Чуя. — Ну, и отец тоже, но он больше сосредоточен на работе, чем на чем-либо еще, так что нам не удалось сделать ничего интересного. — Ширасэ поехал с тобой?       Чуя на мгновение замолкает, а потом вздыхает. — Нет. Он был занят. К тому же, моя семья не особо его жалует. — Почему же? — Думаю, ты и сам можешь догадаться, — говорит Чуя с горькой усмешкой. — Тебе просто нравится, когда я повторяю, какой он ужасный, да? — Это безусловно заставляет меня чувствовать себя немного лучше, — честно отвечает Дазай. — Ты совсем не такой, как Ширасэ, — говорит Чуя скорее в шоке, чем как-либо иначе, как будто мысль о том, что Дазай может найти в себе что-то отвратительное, абсурдна. — Может быть. А может и нет, — пожимает плечами Дазай. — Мне просто всегда было интересно, знает ли твоя семья, какие на самом деле ваши отношения. — Они знают в какой-то степени. Коё кое-что знает, но это не то, о чем я люблю говорить. Я знаю, что это отношения, которые не имеют будущего, просто у меня много смешанных чувств по этому поводу, и по поводу него, — тихо вздыхает Чуя, глядя на деревья, окружающие их с обеих сторон, с подавленным видом. Это первый раз, когда он вслух признает, что знает о тупиковости его отношений.       Дазай притягивает Чую ближе к себе. — Да, я понимаю. — А у тебя? У тебя есть кто-то особенный в жизни?       Впервые в жизни Дазай Осаму оступается и едва не падает, но рука Чуи поддерживает его, не давая рухнуть, пока он вновь не обретает равновесие.       Краткий ответ – да, есть, за исключением того, что его особенный человек уже в отношениях, и они должны быть просто друзьями, и все же, щеки Дазая пылают от вопроса Чуи. – Ты когда-нибудь слышал, чтобы я говорил о ком-то, кроме Йосано? – Ну, нет, но это не значит, что этого человека не существует. – Не существует, – мурлычет Дазай, пытаясь унять бешеный ритм сердца. – Не верю, – дерзко говорит Чуя, снова обращая все свое внимание на Дазая.       Дазай не может сдержать улыбки. – Я очень убедителен, но я подыграю. Почему ты думаешь, что я прячу от тебя какую-то загадочную особу? – Ты… ну, ты это ты. Я уверен, что у тебя очередь из желающих быть рядом с тобой, – щеки Чуи красные, словно осенние листья, что окружают их, и Дазай изо всех сил старается не найти это очаровательным. – Могу тебя заверить, это не так, – у Дазая, конечно, есть прошлое, но большинство людей, с которыми он был, были лишь побочным ущербом от его наркотических загулов или маниакальных биполярных приступов.       Единственные два запоминающихся романа за последние несколько лет были с Рампо и Наоми – обоими людьми, которых он в итоге испортил, как он это умеет делать. К этому моменту он уже достаточно отгородился от мира и разрушил все оставшиеся связи, так что не осталось никого, кто осмелился бы к нему приблизиться.       Кроме Чуи, потому что Чуя не отсюда и ничего не знает о истории семьи Дазая, его медицинских показаниях или его прошлой зависимости. – Значит, у тебя больше времени, чтобы проводить его со мной, – тихо говорит Чуя, почти так, словно Дазай не должен был этого услышать, и поэтому тот не отвечает, словно они не провели последний месяц, не отходя друг от друга.       Вместо этого они идут под деревьями, и между ними витает комфортная, но едва ощутимо заряженная тишина. У Дазая столько всего, что он хочет сказать, столько всего, что хочет сделать, и все же, он понятия не имеет, куда идти дальше. Ни в одном языке мира нет слов, способных объяснить, что он чувствует, рассказать Чуе все его секреты так, чтобы тот не сбежал.       Звук толпы вырывает Дазая из раздумий, и он замечает несколько торговых палаток впереди. Здесь свет ярче, он освещает голубые глаза Чуи, выделяя веснушки на его щеках и переносице.       Дазай хочет поцеловать каждую веснушку, которую только найдет. – Мы можем что-нибудь съесть? Я умираю с голоду, – спрашивает Чуя, когда они подходят к одной из палаток, от которой исходит просто божественный аромат. – Конечно, – улыбается Дазай, заказывая два блюда и два стакана горячего пряного сидра. Он внутренне скорбит, когда Чуя отстраняется от Дазая, чтобы нести свою еду.       Они находят неподалеку маленький столик и спешат к нему, едва не расплескав напитки. Чуя практически заглатывает свою еду, не говоря почти ничего, кроме редких мурлыканий. – Кто показал тебе это место? – внезапно спрашивает Чуя, доедая последний кусочек. – Моя мама, – нежно говорит Дазай, ковыряя лапшу. – Это было наше общее дело, как украшение на Хэллоуин и вырезание тыкв. Этому она научила меня, научила нас всех любить это. – Жаль, что я не могу с ней встретиться, – говорит Чуя с мягкой улыбкой, беря руку Дазая в свою. Его кожа мягкая и теплая под его пальцами, когда они их переплетают. – Она бы тебя полюбила, – отвечает Дазай.       Это правда. Элис была доброй и светлой, как Чуя. У нее был талант очаровывать всех вокруг, заставлять их чувствовать себя желанными и в безопасности. Даже в самые мрачные моменты она любила его, всегда делая все возможное, чтобы вернуть его домой, чтобы убедиться, что с ним все в порядке.       Дазай не приводил домой ни романтических партнеров, ни даже друзей, пока она не ушла, когда его зависимость достигла своего пика, но он знает, что она бы обожала Чую, так же, как он сам. – Ты правда так думаешь? – Я знаю это, – Дазай усмехается, глядя на их сцепленные руки. – У нее было доброе сердце, такое же, как у тебя. Она любила рукоделие, как и ты. Она была забавной и умной, как и ты, и она была бы счастлива узнать, что я провожу время с кем-то хорошим.       Не секрет, что его друзья не всегда были лучшими, но они были тем, что у него было. В то время он убедил себя, что это все, что у него есть. – С кем-то хорошим? – Я не лучший в выборе друзей, – усмешка Дазая немного меркнет, потому что он не лучший и в том, чтобы быть хорошим другом, но эй, он старается. – Я тоже, – говорит Чуя, вставая и допивая свой сидр, прежде чем потянуть Дазая за собой. – Ни один из моих друзей не поехал бы пять часов, чтобы показать мне это.       Лицо Дазая горит от комплиментов, от неприкрытой честности сегодняшнего разговора, но больше всего от того, как приятно держать руку Чуи. Притворяться в своем бредовом сознании, что это обычное свидание и что он счастлив, что он вообще заслуживает этого. – Я же говорил, что буду самым лучшим другом, который у тебя когда-либо был. – Ты такой наглый засранец, – смеется Чуя, когда они снова погружаются в толпу, пробираясь мимо разных торговцев.       Здесь есть туристические палатки, полные брелоков, табличек, магнитов и маленьких наклеек. Некоторые более традиционные торговцы продают изделия ручной работы, такие как украшения и маленькие деревянные безделушки. Чуя останавливается, чтобы посмотреть на каждую из них, не упуская ни одной вещицы из виду.       Дазай не возражает, потому что у него есть возможность полюбоваться Чуей вблизи, увидеть его яркую улыбку и услышать его радостный визг, когда ему что-то нравится. Чем больше Дазай узнает его, тем больше он видит совершенно другую сторону Чуи.       Когда они впервые встретились, он был более замкнутым и печальным, как будто он просто закрылся в себе. Со временем, когда они узнали друг друга получше, Дазай видит, что Чуя громкий и выразительный. Временами он вульгарен и далеко не так застенчив или невинен, как Дазай предполагал. Он задается вопросом, является ли это побочным эффектом переезда или побочным эффектом отношений с Ширасэ.       В конце концов, они возвращаются к деревьям, подальше от толпы и торговцев. Затем они остаются одни, и вдруг становится очень тихо, но Дазай не возражает, когда сжимает руку Чуи, медленно проводя большим пальцем по его коже.       Этот момент кажется особенным. Каждая секунда, что проходит, наполнена смыслом, стараясь выгравировать себя в его памяти. Они доходят до моста, освещенного мягким желтым светом, который танцует на разных оттенках осенних листьев. Сердце Дазая замирает в груди, потому что Чуя выглядит таким сияющим, когда улыбается во весь рот, практически подпрыгивая от волнения, когда они останавливаются под кроной деревьев. Внизу, под ними, простирается то, что кажется рекой из листьев, поскольку поверхность ручья внизу забита ими.       Это красиво и завораживающе, и Дазай хочет поцеловать Чую.       Чуя поворачивается, чтобы посмотреть на него, его лицо порозовело от холода, а глаза сияют от восторга, и Дазай улыбается, искренне и без притворства. Одна из тех улыбок, для которых ему не нужно было собираться с духом, она просто появилась, только для Чуи.       Дазай берет лицо Чуи свободной рукой, проводя большим пальцем по его обветренной щеке, а его пальцы обхватывают затылок. Его волосы мягкие на кончиках пальцев, и Дазай тихонько выдыхает.       Дыхание Чуи перехватывает, он напрягается, но не двигается. Дазай наклоняется, его глаза закрываются, а затем тут же открываются, когда он срывает листок с волос Чуи. Он отстраняется, крутя его между пальцами с ухмылкой, в то время как выражение лица Чуи колеблется между разочарованием и смущением. – У тебя кое-что было в волосах, – отмечает Дазай, пытаясь понять, почему именно Чуя выглядит таким несчастным. Не то чтобы он хотел поцеловать Дазая. Это была случайность, побочный эффект от музыки и алкоголя. Он не планировал этого. — О, — тупо произносит Чуя, нахмурив брови, и, наконец, отстраняется, полностью высвобождаясь из объятий Дазая. — Спасибо.       Они остаются еще около часа, просто гуляя по Кленовому коридору, любуясь разными оттенками осенних листьев. Чуя рассказывает Дазаю больше о своей семье, о своих сестрах и о том, как жилось в Минато. Дазай немного говорит о своей маме и брате с сестрой, но не раскрывает о них многого, а Чуя не спрашивает.       Поездка домой проходит без приключений, Чуя засыпает у окна, его рот приоткрыт настолько, что каждый его вздох отправляет маленькое облачко пара на стекло. Дазай решает не везти Чую домой, так как к тому времени, когда Дазай подъезжает к своему дому, уже немного за час ночи.       На этот раз нет необходимости залезать через окно, так как он на самом деле поговорил с отцом в этот раз и сказал ему, что вернется поздно.       Нести Чую в свою комнату оказывается немного сложнее, чем он думал, так как его вес, кажется, удваивается, когда он спит, но Дазай справляется, даже если он весь потный к тому времени, когда он укладывает Чую в свою кровать.       Дазай быстро переодевается, но не ложится в постель сразу. Вместо этого он берет одеяло и выползает через окно, на навес, чтобы посмотреть на звезды. Он откидывается назад, расслабляясь на черепице, укутываясь в одеяло.       Сегодня одна из тех ночей, когда ему нужна его мама. Ему нужен кто-то, кто даст ему совет, объяснит, что, черт возьми, означает этот запутанный клубок чувств в его груди. Конечно, он мог бы спросить Мори, но он не всегда был лучшим в том, чтобы знать, что сказать.       Он пытается, и он знает, что Мори, без сомнения, даст ему дельный совет, но это будет не то.       Он бы поцеловал Чую, был так близок к этому, что почти оплакивает тот факт, что не сделал этого, но это кажется неправильным. У него есть парень, и он не воспринимает Дазая как что-то большее, чем друга, и это нормально, потому что это всего лишь глупая маленькая влюбленность, которую Дазай должен перерасти.       И он перерастет.       Но сегодня он смотрит на звезды и думает о том, что сказал Чуе ранее, о том, как его мама полюбила бы его.       Чуя легко стал бы почетным членом семьи, если бы Элис была рядом, он не солгал об этом. Гин и Рю замучили бы его, затаскивая играть в видеоигры и строить крепости из одеял, точно так же, как они делали с Дазаем, но у него есть ощущение, что Чуя не возражал бы.       Пальцы Дазая впиваются в ткань одеяла, когда он подтягивает его к подбородку, укрываясь дрожащей рукой. Очень холодно, но его это не сильно волнует, потому что прохладный воздух наполняет его легкие, освежая странным образом.       Странно думать, что прошло 76 дней чистой и трезвой жизни, если не считать инцидента на Хэллоуинской вечеринке, но Дазай никогда по-настоящему не нарушал правила своей трезвости. Это была не очень хорошая идея, но и не худшая из его идей.       Два с половиной месяца трезвости и с каждым днем это ощущается… всё лучше. Когда наступают тяжелые времена, его преследует тот самый раздражающий зуд в глубине сознания – отчаянный вопль, зовущий к опиатам, чтобы заглушить мир. Но он, к счастью, научился игнорировать это назойливое желание, этот голос, жаждущий его поражения, ведь на этот раз у него есть то, что держит его на плаву. Его отношения с Мори становятся всё более стабильными, его успехи радуют, и, конечно же, есть Чуя.       И снова, словно эхо, в его голове звучат наставления – не полагаться ни на кого, ни в коем случае не ставить свою трезвость в зависимость от другого, но он, против воли, цепляется за рыжеволосого, за свет надежды и возможности, которые тот несет, ведь в его жизни почти ничего не осталось.       Он медленно моргает, слезы скапливаются на краях его глаз, но он вытирает их, продолжая смотреть на луну, думая о своей маме, брате и сестре, о людях, ради которых он должен был попытаться остаться трезвым, пока они были рядом.       Он пролежал так долго, что небо начало менять цвет, когда ночь уступала место утру. Его пальцы на руках и ногах совсем окоченели, когда он неуклюже (но все же с большей грацией, чем Чуя) вполз в свою спальню и в постель.       Мгновенно он расслабился в тепле, зарывая руки в ткань свитера Чуи, сплетая свои ноги с его, укутывая свои ступни в одеяло. Чуя моргнул, глядя на него сонными глазами, и немного вздрогнул, почувствовав ледяную кожу Дазая на своей. – Какого черта ты такой холодный? – проворчал он, его голос был хриплым от сна, и Дазай подавил улыбку в волосах Чуи, прижимаясь головой к его груди, засунув руки под свитер Чуи, чтобы прижать их прямо к его спине.       Громкий визг - единственный ответ, когда он отчаянно отталкивает Дазая, а тот начинает хихикать. – Слишком рано для твоего дерьма, – проворчал Чуя, бросив взгляд на Дазая, и отвернулся от него, натягивая одеяло до подбородка.       Дазая это нисколько не смущает, когда он устраивается сзади Чуи и легко кладет руку ему на бедро. В тусклом утреннем свете он чувствует себя увереннее, чем вчера вечером на фестивале, и не нервничает из-за того, насколько близко они сейчас находятся.       Дыхание Чуи сбивается, но он не двигается, а наоборот, слегка откидывается назад, устраивая голову прямо под подбородком Дазая, но это было все, на что они решились.

***

87 дней трезвости.       Как Дазай уже объяснял ранее, он самопровозглашенный адреналиновый наркоман. Чуя, напротив, вполне доволен тем, что сидит дома, где ничего, вызывающего адреналин, вообще не происходит. Но сегодня ему не так повезло.       Вместо этого Дазай решил затащить его в парк развлечений, и Чуя позволил ему это, потому что как он мог сказать Дазаю нет? – Давай, коротышка, – Дазай негромко окликает, продолжая идти впереди Чуи. – Ты потеряешься в этой толпе. – Если бы ты подождал хотя бы чертову минуту, – фыркнул Чуя, заставляя свои ноги двигаться чуть быстрее, хотя это, казалось, не имело значения, потому что длинноногий шаг Дазая никогда не замедлялся. – Извини, не слышу тебя, малыш, тебе нужно говорить громче.       Чуя закатил глаза, желая иметь что-нибудь, что можно было бы бросить в голову Дазая. – Знал же, что нужно было сбежать от тебя. – Ты бы никогда, – Дазай оглянулся на него через плечо, и в его глазах мелькнул озорной блеск. – Ну вот что бы ты еще делал сегодня? – Что-нибудь еще, что не касалось бы тебя и американских горок. – Чуя испугался? – поддразнил Дазай, наконец замедлив шаг, чтобы Чуя мог встать рядом с ним. – Нет, – Чуя не то чтобы боялся высоты, он просто не любитель острых ощущений, как Дазай. Ему уютнее в безопасности своего дома, свернувшись калачиком с книгой или занимаясь чем-то, где не нужно бояться падения в буквальном смысле. – Мне кажется, что ты боишься, – нараспев произнес Дазай. – Чуя трусишка, да, это так. Он боится высоты, потому что он просто не такой большой.       Похоже, что почти поцелуй и настоящий поцелуй были полностью стерты из памяти Дазая, поскольку он снова стал самим собой, более нормальным и раздражающим. Очевидно, что сводить Чую в парк развлечений только для того, чтобы целый день шутить о его росте – лучшая идея, которая пришла ему в голову в среду днем.       Он чувствует, как разочарование сжимает его изнутри, но не обращает на это внимания, потому что первого поцелуя не должно было случиться, а второй был бы еще большей ошибкой, чем первый. Кроме того, Дазай на самом деле не пытался поцеловать его.       Там был листок в его волосах и он случайно погладил по лицу Чую, слегка вытянул губы и закрыл глаза, чтобы его достать, но эй, кто такой Чуя, чтобы судить о том, как Дазай снимает листья с одежды других людей? – Заткнись, – простонал Чуя, когда они отдали свои билеты и прошли через ворота. – Знаешь, отсюда сверху ты немного напоминаешь слизняка.       За это Чуя наступил ему на ногу, хотя это все еще было недостаточно, чтобы сломать ему пальцы. – Мне действительно нужно было тебя бросить. — С Ширасэ тебе точно не было бы так весело, — мурлычет Дазай. — Каким бы раздражающим я ни был, по крайней мере, со мной не соскучишься.       Чуя фыркает в ответ, скрестив руки на груди. — Едва ли.       Дазай внезапно останавливается, когда они подходят к первому аттракциону. — Ужасно извиняюсь, Чуя, я совсем не продумал эту поездку. — Почему? В чем проблема? — Ты слишком ростом мал, я не думаю, что тебя пустят на аттракционы. Мне придётся оставить тебя здесь, — Дазай шмыгает носом, хотя это явно притворство. — Не дай себя похитить. — Ты задница, — Чуя толкает его локтем в бок, проходя вперед Дазая, чтобы встать в дурацкую очередь на дурацкий аттракцион с дурацким Дазаем, который хихикает у него за спиной. — Ну я хотя бы веселый? — Если бы ты был настоящей задницей, ты был бы плоским. И, наверное, немного дряблым. — Ты по-настоящему отвратителен. — Ну так перестань вести себя как плоская дряблая задница! — с раздражением говорит Чуя, когда они входят через ворота и ступают на платформу.       Сотрудник странно смотрит на него, и Чуя открывает рот, чтобы объяснить ситуацию, но Дазай снова начинает хохотать за его спиной. Он садится в кресло, его щеки покраснели от смеси смущения, раздражения и прохладного воздуха.       Дазай садится рядом с ним, выглядя довольным собой из-за того унижения, которое только что испытал Чуя, и Чуя сопротивляется желанию снова наступить ему на ногу.       Чуя умудряется не нервничать до тех пор, пока их вагончик не подъезжает к первому подъёму, останавливаясь на вершине, и, конечно же, они находятся в третьем ряду, факт, который ускользнул от него до этого момента. Когда он смотрит вниз на землю, которая теперь находится на несколько сотен футов ниже него, у него все внутри сжимается. — Испугался, слизняк? — Нет, — врёт Чуя, смело и уверенно скрестив руки на груди, пока предвкушение не начинает пожирать его изнутри.       Дазай широко и озорно улыбается, открывая рот, чтобы ответить, но тут вагончик резко трогается, и Чуя не может сдержать визг, вырвавшийся из его уст. Рядом с ним Дазай маниакально хохочет, подняв обе руки в воздух, пока Чуя с белыми костяшками пальцев вцепился в поручень.       Это худшая минута в его жизни, пока он пытается не стошнить, а Дазай ни на секунду не унимается в своей радости, и по насмешливому взгляду, который он бросает на Чую в тот момент, когда вагончик останавливается, Чуя понимает, что его крик точно был слышен. — Для того, кто не испугался, ты как-то крепко держался, — размышляет Дазай, глядя на все еще белые костяшки пальцев Чуи, когда они выходят с платформы. — Не говоря уже о том, что мне послышался крик? Визг? Я не совсем уверен, что это был за детский звук. — Заткнись. — Если ты испугался, ты мог бы просто сказать об этом, — продолжает он. — Мы могли бы заняться чем-нибудь другим. — Я не испугался, это просто застало меня врасплох.       Улыбка Дазая ослепительна и всеведуща, говорящая о том, что Чуя определенно лжет, но он больше не настаивает на этом, и за это Чуя благодарен, даже если он все еще хочет наступить ему на пальцы.       На следующем аттракционе Чуя не пытается скрыть свое волнение, поскольку этот аттракцион переворачивается вверх тормашками, а Чуя никогда не был на таких аттракционах раньше. Дазай, кажется, чувствует его беспокойство и берет на себя смелость протянуть свою ладонь. — Я в порядке. Мне не нужно держаться за твою руку, — говорит Чуя, когда аттракцион начинает двигаться вперед, и он нервно качает ногами в открытом пространстве. — Хватит упрямиться, возьми мою руку. — Я не упрямлюсь, и мне не нужно-       Остальные слова ускользают от него, когда они стремительно несутся вниз с горы, а ветер свистит в лицо, пока они завершают первый поворот. Сердце у него бьется в горле, пока он судорожно сжимает руку Дазая, стискивая его пальцы так сильно, что боится оставить на них синяки. Он не упускает из виду самодовольную ухмылку на лице Дазая, когда они покидают платформу.       Весь остаток дня он решает перестать спорить с самим собой и просто принимать то, что предлагает ему Дазай. Хотя он не особо любит аттракционы, он не может отрицать, что ему весело, настолько, что у него болят щеки от улыбок.       Дазай, напротив, в полнейшем восторге, не останавливаясь ни на секунду, пока они не пройдут все до единого аттракционы. Похоже, ему совсем не надоедает, и чем больше они вызывают у Чуи желание тошнить, тем больше удовольствия он от них получает. Все, чтобы разогнать кровь и почувствовать себя живым.       Наконец, после по крайней мере пяти часов непрерывного поиска острых ощущений, адреналиновый наркоман проголодался, и Чуя еще никогда не был так благодарен возможности сесть и поесть.       Чуя находит время полюбоваться Дазаем, пока тот занят едой, впитывая этот непринужденный момент, как он всегда это делает. Его волосы становятся длиннее, завиваясь за ушами и спускаясь по линии шеи. Его кожа все еще сохраняет легкий загар, и он все еще видит тень веснушек на переносице.       Он вспоминает Хэллоуинскую вечеринку, фотографию, которую он сделал с Дазаем. Он просматривал ее по-настоящему постыдное количество раз, потому что он просто не может стереть из памяти то, как хорошо он выглядел, и каким хорошим был тот поцелуй.       Губы Дазая были мягкими и теплыми, а то, как он держал Чую, было таким нежным. Словно он был чем-то драгоценным и достойным бережного обращения. В последние несколько недель он надеялся, что эти воспоминания поблекнут, а вместе с ними и его чувства, но они, кажется, только усиливаются, и он не знает, что с этим делать. — Земля вызывает Чую, — Дазай щелкает пальцами перед лицом Чуи, возвращая его внимание к их еде. — Ты в порядке? — Да, просто устал. — Отстой, — фыркает Дазай, делая глоток газировки. — Ты останешься у меня сегодня или поедешь домой?       Чуя на секунду моргает, застигнутый врасплох этим вопросом, потому что он уже начал считать дом Дазая своим вторым домом.       Он стал оставаться там так часто, что у него появился свой ящик в комоде Дазая, где он хранит пижаму и сменную одежду. Его мыло в душе, запасная зубная щетка в ванной Дазая, и даже в гараже есть место для его велосипеда.       В доме Дазая есть все, чего нет в его собственном. Там всегда тепло и уютно, тогда как его квартира холодная и безрадостная. В доме Дазая есть Мори, который задает вопросы о его дне, разговаривает о работе или просто смотрит с ними фильмы на диване. Как бы Дазай ни говорил, что он терпеть не может собак, он позволяет Баки спать в постели с ними и даже начал гладить его время от времени.       В доме Дазая просто намного легче. На самом деле, все кажется легче, когда Дазай рядом, независимо от того, что это.       Тем не менее, ему все еще нужно оплачивать свою квартиру и соседа по комнате, который, возможно, начнет замечать отсутствие Чуи. — Я поеду домой сегодня вечером.

***

      Как только Чуя возвращается в свою квартиру, он сразу же, ограничившись дежурным приветствием в сторону Ширасэ, идет в душ, переодевается и забирается в постель. — Ты хорошо провел время? — спрашивает Ширасэ, мягко толкая дверь. — Да. — Тебя совсем не бывает дома в последнее время. Я скучаю по тебе.       Сердце Чуи словно трескается пополам. — Я знаю, прости. — После той ссоры с твоими друзьями между нами все стало так странно, и я понял, что ты сказал. Я услышал тебя, Чу. Я всегда слушаю тебя. — Ширасэ выдыхает, садясь на край кровати. — Я не хочу, чтобы мы провели еще два года, будучи несчастными. — Я тоже. — Я стану лучше, — говорит Ширасэ с такой убежденностью, что Чуе почти хочется ему поверить. — Я больше не буду флиртовать на концертах. Ты же знаешь, когда я так делаю, то не потому, что они мне нужны, я делаю это, чтобы продать образ рок-звезды, но теперь я вижу, что тебе это не нравится. — Это, — холодно обрывает Чуя, — не делает меня счастливым, так что нет, мне это не нравится.       Разговор уже катится в пропасть. — Не злись на меня, — хмурится Ширасэ. — Я просто хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя и собираюсь стать лучше для тебя, для нас. Ты мой лучший друг, и ты самое лучшее, что есть в моей жизни.       Чуя садится, подтягивая колени к груди, и смотрит на Ширасэ. Он открывает рот, чтобы сказать: ты тоже мой лучший друг, Буи, и я люблю тебя больше жизни. Но слова застревают у него в горле.       Как бы сильно он ни хотел их произнести, он не может. Он уже знает, кто такой Ширасэ, и что завтра они снова будут грызться, а на выходных он будет строить глазки кому попало на своем дурацком концерте.       Вместо этого он наклоняется вперед, обхватывая лицо Ширасэ руками и прижимаясь губами к его губам. Он бы лгал, если бы сказал, что Ширасэ плохо целуется. Контуры его рта знакомы, и он автоматически тает в объятиях, когда Ширасэ кладет руки ему на талию.       Он бы также лгал, если бы сказал, что не думает о Дазае и не желает, чтобы именно его целовал Чуя.