Неприятности влюблённого студента

Чуя читал пособие. Вернее, честно старался его читать. Скука была неимоверная, и казалось, что присутствовать на сессии было бы легче в разы. А учить было необходимо: Чуе чертовски нужны были хорошие оценки, даже если организм яростно сопротивлялся, отчаянно пытаясь заставить Чую уснуть. А за окном курлыкали голуби. Чуя с тоской отвёл взгляд от страниц, в пятый раз перечитывая одно-единственное предложение и тщетно пытаясь понять его смысл. Лучи холодного солнца плясали на старом уютном клетчатом пледе, двигались в вальсе по висящему на стене ковру, своими ледяными пальцами гладили Чую по щекам и плечам. Морозное дыхание зимы не ощущалось в квартире, но Чую бил озноб. Пришлось всё же встать с кровати, чтобы заварить себе чай, и заодно Чуя надел поверх пижамы тёплую кофту, а волосы собрал в хвост. На кухне Чуя сел, прижавшись спиной к батарее, и принялся смотреть в никуда в ожидании звуков от чайника. И пособие, и телефон остались в комнате. Чуя задумался. Разумеется, не об учебном материале, хотя стоило бы. Нет, он начал прокручивать в голове события последних недель, их абсурдность и в то же время всё то хорошее, что в них было. Шутка Осаму в тот день их общего опоздания: когда Чуя вышел вслед за Осаму во внутренний двор и попытался как-то успокоить, Осаму рассмеялся, а в ответ на немой вопрос в глазах Чуи сказал, что теперь Чуя на самом деле успокаивает его, значит, на уроке они практически не солгали. Чуя слышал Осаму, но в то же время думал о том, насколько Осаму харизматичный. Переходы от медлительности к резким и быстрым движениям, загорающиеся новой мыслью глаза, внезапно раздающийся звонкий смех, то, как он откидывает голову, когда смеётся, его манера речи — всё это завораживало, заставляло наблюдать, и порой Чуя даже ловил себя на невольном копировании некоторых жестов Осаму. Осаму красиво улыбался, когда замечал это, а Чуя немного смущённо закусывал губу, но не отводил взгляда, потому что в глазах Осаму плясали смешинки. Искренние. Чуя ценил искренность в людях. Он сам старался быть максимально честным и предельно точным, потому что это помогало держаться. Если ты излишне эмоционален, продумывать свои слова полезно: пока ты думаешь, как выразить эмоции, тебя немного отпускает. Чихнув, Чуя сам себя вырвал из своих мыслей. И вовремя. Чайник заливался соловьём, поэтому Чуя поспешил подскочить с пола и выключить его, налить кипяток себе в кружку, кинуть туда же пакетик чёрного чая и двинуться в комнату, где его телефон, стоило Чуе войти, перестал вибрировать, отображая звонок. Чуя вздрогнул и бросился к телефону, разблокировал экран, с облегчением выдохнул: не сестра. Пропустить её звонок было максимально опасно. Коё не злилась и не кричала, но одним взглядом умела поднимать внутри человека цунами вины. Поэтому её подчинённые так хорошо работали, поэтому Чуя был таким послушным и старался не огорчать сестру. Поэтому, и потому что он любил Коё. Она на самом деле была потрясающей. Хотя сестра приходила с работы довольно поздно, они с Чуей отлично знали друг друга. В прошлом они очень часто переписывались, и если у Коё случались перерывы на работе, она сразу писала Чуе. В свою очередь Чуя, стоило ему вырваться из лап учёбы, спешил маякнуть Коё, спросить о чём-то, рассказать о своих успехах или пришедших в голову интересных мыслях. Коё не заменила Чуе мать и отца в полном смысле этого словосочетания. Их отношения не были похожи на детско-родительские. Хотя функции опекуна Коё исполняла, Чуя правда чувствовал её как свою старшую сестру и подругу. Во всём мире не было и не могло быть для Чуи никого дороже, чем Коё. Сильная, умная, добрая и терпеливая Коё, которая так любила Чую, не имела ни шанса отойти на второй план. Вновь ускользнув в свои мысли, Чуя ненадолго забыл о телефоне. Он вообще обо всём забыл, когда неосознанно прилёг на диван и укрылся пледом, на секундочку прикрывая глаза, чтобы легче было додумать свою мы… Чуя проснулся, услышав немелодичный дверной звонок и стук. Человек, пришедший к Чуе, явно звонил не в первый раз. Тяжело вздохнув, Чуя попытался встать, и в глазах потемнело, а голову пронзило болью. Во второй раз Чуя вставал куда медленнее и осторожнее, и, держась сперва за диван, а потом за стену, так же медленно подошёл к входной двери и приоткрыл глазок. За дверью стоял Осаму. Чуя закатил глаза, на что голова сразу отозвалась новой волной боли, и открыл, впуская Осаму внутрь. — Ах, Чуенька, привет-привет, — после этого Осаму, наверное, взглянул на Чую, потому что его тон стал серьёзным, — нифига. Так, иди в свою комнату и ложись, где руки помыть, я как-нибудь разберусь. Чуя хотел было возразить, но было во взгляде Осаму что-то, что заставило Чую передумать, кивнуть и действительно отправиться в комнату. Напоследок Чуя махнул рукой в сторону ванной комнаты. Не то чтобы в квартире можно было заблудиться, но с другой стороны была спальня родителей, которую сейчас занимала Коё, и Чуя не хотел впускать туда Осаму. Тем более Чуя не хотел делать этого без ведома самой Коё, пусть даже и случайно. К счастью, Осаму намёк понял. Тяжело опустившись на многострадальный диван, Чуя всё же проверил телефон, просто чтобы не уснуть, и понял, что звонил Осаму. Вина проснулась, легонько кольнула Чую, словно на пробу, но передумала, когда Осаму вошёл в комнату и тут же положил на на столик пакет с апельсинами. А рядом, незаметно так, поместил шоколадку. Осаму сделал вид, что это не он, а Чуя — что он не заметил. В руках Осаму держал нож, которым он начал очищать один из апельсинов. Осаму делал это так интересно, умудряясь не разрезать мякоть, а только убирать кору, и Чуя засмотрелся на умелые движения, на то, как порхает в левой руке Осаму нож. Это была любопытная деталь, потому что Осаму всегда держал ручки и карандаши в правой руке. В университете он ни разу не использовал левую руку, как ведущую, а сейчас работал ей так естественно, как будто родился левшой и не мог помыслить об использовании правой руки. — Прости, я сейчас не похож на гостеприимного хозяина, ещё и бестактные вопросы задаю. Ты всегда можешь не отвечать, разумеется, но спросить я спрошу. Где ты научился так использовать левую руку? Ты же вроде бы правша… В голове Чуи пронеслось множество интересных и красивых теорий. Например, Осаму мог оказаться загадочным перонажем с тёмным прошлым, или он мог скрывать, что он амбидекстр, чтобы в нужный момент всех поразить, или… но всё оказалось предельно просто, хотя невероятно странно. — Я родился левшой, но мои родители были консервативны и религиозны, поэтому заставили переучиться. До сих пор сбиваюсь и работаю левой иногда, хотя уже давно привык,— Осаму улыбнулся. — А ты замечаешь такие мелкие детали, это хорошо. Полезно. Особенно, если тебя попытаются убить. — Что!? — Чуе даже расхотелось спать, когда он услышал последнее предложение. — Ничего, не переживай. Я просто начитался всякого, — и снова эти чудны́е взгляд и улыбка, исчезнувшие, когда Осаму моргнул. Такое случалось достаточно часто, на самом деле. Осаму как будто носил в себе больше одной личности. Иногда он выглядел и вёл себя, как человек, подозрительно много знающий, особенно в области убийств, философии жизни и смерти, ходе мыслей маньяков и серийных убийц. А в другие дни и даже минуты Осаму становился обычным студентом, возможно, изрядно начитанным в необычных сферах, но обычным. Это была главная загадка, та, которую Чуя надеялся со временем разгадать. Осаму закончил очищать апельсин и протянул Чуе, предварительно разломив на части, как если бы имел дело с мандарином. Чуя благодарно кивнул, принёс свою благодарность устно, чтобы не полагаться в общении на одни лишь ненадёжные жесты, и впился зубами в дольку. Совершенно потрясающий, свойственный всем цитрусам привкус мгновенно ощутился на языке, и Чуя прикрыл глаза от удовольствия. Он обожал апельсины. При всей честности, которой он был наделён, апельсины Чуя делил, как Чебурашка: по-братски, мне пять, а тебе три. Эта страсть к апельсинам была у Чуи всегда, с самого детства, и Коё в шутку называла его самого апельсинкой. В общем, с апельсинами Осаму угадал. А конкретно эти были воистину божественными на вкус, сладкими, сочными, с лёгкой горчинкой — идеально! — Ты так любишь апельсины? — немного насмешливо спросил Осаму. Впрочем, его интонация не была обидной. — Да! — коротко ответил Чуя, вгрызаясь в очередную дольку. — Понятно, — Осаму уже в который раз улыбнулся, теперь нежно и очень даже искренне. Сердце Чуи забилось быстрее, а зрачки, наверное, немного расширились. — Я рад, что тебе нравится. Ради этого всё и затевалось, в конце концов. Осаму, закончив чистить второй апельсин, протянул руку, оставшуюся чистой, к голове Чуи, и после утвердительного кивка принялся перебирать пальцами в волосах Чуи. В окно снова заглянуло солнце, и Чуя увидел, что выбившаяся из его хвоста прядь полыхает огнём в ярких лучах. Осаму замер, восхищённо смотря на Чую, и Чуя понял, что, наверное, подобным непослушной пряди образом выглядят все его волосы сейчас. Наверное, смотрелось очень странно. — Ты выглядишь, как ангел, — негромко, но оглушительно в установившейся тишине проговорил Осаму. Чуя хотел бы сказать: “Ты тоже,” — но слова никак не хотели произноситься. Свет, золотистый и холодный, отражался в глазах Осаму, делал их лучистыми и светлыми, подчёркивал приятный оттенок коричневого и розоватые прожилки, высвечивал беспорядочно лежащие волосы, мягко ложился на бледную кожу, наполнял цветом искусанные губы. Если Чуя был ангелом, Осаму тоже был им. — Ты, — это было всё, что Чуе удалось сказать, но Осаму понял его. — Так они и сидели. В одной комнате два ангела, которые только притворялись людьми. Прекрасные и вечные, они не показывали своим видом, что один из них только притворяется ангелом, — многозначительно сказал Осаму.