Неприятности влюблённого студента

Накахара Чуя терпеть не мог тот факт, что у него постоянно не было денег. Все бы ничего, прожил бы как-нибудь, но была одна проблема: ему очень нравился одногруппник, и вот он был чертовски богат для студента. Разное социальное положение могло обеспечить слухи и настроить этого самого одногруппника против Чуи примерно навсегда, а вот этого не хотелось бы. Из-за таких условий, возможно, ничего бы и не случилось, а Чуя благополучно переболел бы этой влюблённостью и зажил нормальной жизнью, но, как полагается, случилось одно пасмурное скучное утро вторника, в которое всё начало стремительно меняться. Нет, дождя не было, как бы небо ни намекало, что лучше его не злить, просто было максимально серо. Чуе в такую погоду не удалось проснуться после звонка будильника, и он бессовестно проспал первую пару, проснувшись только к её окончанию. Если бы Чуя не любил факультет, на котором учился, или предметы, которые изучал, было бы значительно легче жить, потому что он бы попросту пропустил остаток дня и еще несколько, сказав, что болен, но он получал от учебы удовольствие, и пришлось идти. Это было обидно, потому что сестре придёт сообщение об опоздании. Чуя не любил расстраивать сестру. Коё была не тем человеком, которому хочется рассказывать плохие новости, серьезно. Она смотрела полным разочарования и мягкого осуждения взглядом, и внутренности скручивались от вины и желания покаяться во всех грехах. А ещё она рано уходила на работу и поздно возвращалась домой, так что не могла заранее знать, что он проспал. Чуя зашёл в универ, показал охраннику пропуск и опрометью побежал к аудитории, в которой уже почти час назад должна была начаться вторая пара. Только вот перед аудиторией стоял староста. Старостой в их группе был тот самый парень, который нравился Чуе. Его звали Дазай Осаму, он был высоким — и тут имеется в виду очень высоким! — и тощим, носил волосы едва ли выше плеч, а ещё обладал завидным даром выглядеть эффектно в любой ситуации и одежде. Собственно, он привлекал многих, но никто не привлекал его. Типичный загадочный парень, о котором никто ничего не знает, кроме общеизвестных данных, он совершенно случайно спустя полгода совместного обучения улыбнулся, смотря Чуе в глаза, и Чуя осознал, что он вляпался. Нехило так вляпался. А сейчас этот самый Дазай сидел на подоконнике напротив двери в аудиторию и тоскливо созерцал смурный городской пейзаж под надвигающимися тучами. Его карие глаза ощущались абсолютно безжизненными, и Чуя, разумеется, залип. — Привет, — внезапно Дазай отвлёкся от окна и поздоровался с ним. У Чуи глаза на лоб едва не полезли. — Привет, — как хорошо, что Чуя не девчонка, чтобы голос позорно дрожал! — Опаздываешь? — в голосе Дазая появились странные горько-весёлые нотки. — Я вот тоже. Думаю теперь, как отвертеться. Чуя моргнул. Ему такая мысль даже в голову не приходила, казалось очевидным, что если он налажал, надо признаться и стойко выдержать наказание, а Дазай так просто и открыто сказал, что намерен избежать взбучки… Это было как минимум странно и чуждо. — Но разве не проще сказать правду? — спросил Чуя, искренне желая узнать ответ. — Ах, мой маленький друг, верны оказались ходящие слухи! Ты и впрямь честный и невинный, словно котёнок, — с этого момента к Чуе прочно прилипла кличка, которая впоследствии станет известна на весь факультет, потому что придурок Дазай никогда даже не пытается говорить тихо. — Конечно же, правду сказать легче, но так ведь неинтересно! Иди со мной, я научу тебя. Постарайся сделать самый виноватый и несчастный вид, какой только можешь. С твоими голубыми глазками должно быть несложно. Сделаешь? А, да, кстати, как тебя зовут? — Ну, попробую, — уклончиво ответил Чуя. — Накахара Чуя. — Вот и договорились, Чуя! — растягивая его имя, Дазай вскочил с подоконника и подошел к двери. Внезапно его лицо стало до невозможного грустным и покорным, а рука, которой он стучал в дверь, немного подрагивала. Чуя постарался последовать примеру внешне, а внутренне ухмыльнулся. Математику вел Куникида Доппо, и его таким не разжалобить! Это знали все студенты, даже такие, как Чуя, которые не пытались обманывать учителей ради собственной выгоды. Им крикнули: «Входите!» — и Дазай зашёл в класс. Чуе, шедшему за ним, его походка показалась вальяжной, но все остальные приняли скорбный вид Дазая за чистую монету. — Где вы были столько времени?! — грозно спросил Куникида, стоящий у доски с мелом в руках. — Ох, Куникида-сенсей, тут такое дело, я увидел мою хорошую подругу мёртвую в переулке! Мне было так плохо, что я не сумел заставить себя пойти в университет, а Чуя встретил меня по дороге, как мог от души утешил и привёл, напомнив о несомненной важности математики в нашей жизни! — Дазай звучал так, что сам Чуя, кивая в подтверждение, едва не поверил ему. На самом деле в их районе действительно буйствовал некий убийца, за которым вот уже неделю безуспешно гонялась полиция, но ни о какой подруге Дазая никто не знал. Это не помешало сенсею поверить им. — Что ж, кхм, Дазай, Накахара, садитесь. Если это правда, выражаю вам свое сочувствие, — Куникида ещё раз неловко кашлянул и поспешно отвернулся к доске, продолжая вести урок и больше не возвращаясь к теме опоздания. Дазай в это время потащил Чую за собой к последней парте, на которой всегда сидел, и Чуя не нашел в себе сил возмутиться по этому поводу, хотя в обычной ситуации непременно сделал бы это. А кто смог бы разозлиться на человека, в которого он влюблён, за то, что тот фактически предложил посидеть за одной партой? Чуя был человеком, а не богом, и ему не были доступны такие сверхспособности. Позже оказалось, что это не сверхспособности, а обычное дело. Чуя восхищённо смотрел на Дазая, пока он бессовестно дрых на паре и пропускал половину материала. Когда Дазай не спал, он тыкал Чую в бок и подсовывал ему бумажки с комментариями к уроку, от которых никто не смог бы не засмеяться, но Дазай успешно с невинным видом отворачивался, стоило сенсею повернуть голову на смех Чуи, а сразу после того, как прозвенел звонок на перемену, он сам расхохотался. У Дазая был красивый смех, весёлый и очень привлекательный, с одним-единственным минусом: его смех был совершенно точно неискренним. Чуя прекратил улыбаться, как только осознал это. Дазай резко замолчал и вопросительно уставился на него, а Чуя просто не знал, что сказать. «Я понял, что твой смех ненастоящий, и меня волнует это, потому что ты, как бы сформулировать, типа мой краш с первого курса?» — звучит, как бред. У Чуи всегда были некоторые проблемы с выражением своих мыслей словами так, чтобы это не звучало бредово или абсолютно безумно. — Хочу, чтобы ты был таким же счастливым, каким притворяешься, — ляпнул он наконец. Дазай застыл. Его перебинтованные зачем-то руки дернулись, и Чуя, мазнув взглядом по скрытой белой тканью шее, посмотрел уже на лицо, на котором была странная помесь шока и безразличия. — Не ходи за мной, — пробормотал Дазай, подрываясь с места и несясь куда-то. Чуя подхватил их сумки и побежал следом: нельзя оставлять людей в таком состоянии одних, что бы они не говорили. Дазай выглядел слишком странно с этим чужим выражением лица. Минутами позже они стояли в отдалённом закутке, где не было камер, и Чуя впервые наблюдал, как Дазай — Дазай! — плачет, не пытаясь остановить слёзы, текущие по щекам. Дазай оглянулся на него и посмотрел обречённо, мол, я же просил!.. но в конечном итоге он, очевидно, смирился, и Чуя неловко погладил Дазая по руке. Дазай неожиданно дёрнулся, а потом вымученно улыбнулся. — Ты не отстанешь? — тоскливо спросил он. — По возможности нет, — ответил Чуя. Дазай кивнул.