пятьдесят шесть

Чанбин поглядывает в иллюминатор и от того, чтобы опустить шторку, его удерживает только сила воли и тот факт, что во время взлёта этого делать нельзя. За стеклом видно угол аэропорта и пару спокойно стоящих самолётов. Самого Чанбина это не успокаивает совершенно. Не то чтобы Чанбин боялся полётов. Нет, совершенно. Наверное. У него никогда не было возможности проверить это, потому что Корея была достаточно компактной и до всех мест, которые Чанбину были нужны, можно было добраться наземным транспортом. Похоже, это было ужасным упущением и стоило слетать хотя бы на какой-нибудь Чеджу, потому что сейчас ему нужно было лететь в грёбаный Сидней. Чанбин бросает быстрый взгляд на соседнее пустующее сидение. Рядом должен был сидеть Чан, но в последний момент всё решило пойти через жопу: тот слёг с температурной за два дня до вылета и, будто этого было мало, их домашнюю студию затопило в эту ночь. Не критично, техника, вроде как, не пострадала, но их и без того небольшая квартирка перед выходом Со скорее напоминала склад в каком-нибудь музыкальном магазине, а студии предстоял ремонт, о котором думать совсем не хотелось. И вместо того, чтобы остаться дома и ругаться с соседями, дипломатию пришлось оставить Чану, а самого Чана поручить Джисону (которого, вообще-то, ждала сессия в универе). И всё ради того, чтобы подписать несколько бумажек! Почему нельзя было просто отправить всё по почте, ну или, в крайнем случае, использовать факс. Кто-то же ведь до сих пор использует факс, верно? Чанбин слышит, что люди ещё ходят туда-сюда, но во всём этом шуме отчётливо раздаётся сигнал, просящий застегнуть ремни. Дрожащими – ну точно от злости на всё происходящее – руками Со застегивает ремень с третьей или четвертой попытки и откидывается на спинку кресла, прикрыв глаза. Где-то рядом он слышит шуршание, а затем звучит объявление о презентации мер безопасности. Чанбин открывает глаза, краем глаза замечая, что место рядом с ним больше не пустует, но разглядывать не спешит. Вместо этого Чанбин смотрит на торчащие из кармана его толстовки розовые ушки Двекки и едва чешет его пальцами меж ними. Джисон предложил взять хотя бы свинолика, раз Чанбину придётся отдуваться за всю Трирачу в одиночку и, пожалуй, это была хорошая идея. Потому что когда запускают двигатели, у Чанбина начинают дрожать колени. И становится совершенно ясно, что руки тряслись не от злости и недосыпа. В голову сразу приходит дурацкая мысль о том, что взлёт – самый опасный момент всего полёта. Эта мысль зависает в голове неоновой табличкой, и даже знания статистики и того, что у него куда больше шансов умереть в пути на работу, совершенно не помогает. Ему кажется, что ехать двести по встречке в ливень и то безопаснее, чем находиться в летающей консервной банке. Чанбин сглатывает и пробует сделать вдох, но из-за маски его недостаточно. Со пробует снова. И ещё раз. И ещё.... – Хэй, – негромкий глубокий голос раздаётся совсем рядом, а на руку Чанбина, впившуюся в общий подлокотник, кладут тёплую ладонь. У него самого ладони ледяные, как у трупа. – Боишься летать? Вопрос звучит дружелюбно и, может в любой другой день Чанбин бы ответил хоть что-то, но его хватает только поднять испуганный взгляд на соседа. Чужой взгляд перестаёт весело искриться, а глаза взволнованно округляются. – Э-эй, – повторяет незнакомец чуть громче, немного наклоняясь к Чанбину, – мне позвать кого-нибудь? Чанбин пытается сказать что-то в ответ, но получается только что-то невнятно просипеть, а затем самолёт двигается с места заставляя вздрогнуть. Со зажмуривается и пытается хотя бы дышать. – Всё хорошо, только не падай в обморок, – чужой голос звучит удивительно спокойно по сравнению с той кашей, в которую превратились внутренности и мысли Чанбина. Такое ощущение, что всей этой кашей его сейчас и стошнит. Тёплые пальцы медленно гладят по тыльной стороне его ладони. – Мне стоит взять тебя за руку? – спрашивает-предлагает он, и Чанбин быстро-быстро кивает. Приходится приложить усилия, чтобы разжать пальцы, но его ладонь тут же оказывается в чужих небольших ладошках. – Меня, кстати, Феликс зовут. Феликс мягко гладит ладонь Чанбина кончиками пальцев, едва поскрябывает короткими ногтями и аккуратно разминает, разгоняя кровь. Пальцами свободной руки Чанбин мнет ушки Двекки. – Сконцентрируйся на ощущении, – продолжает Феликс, и Чанбин находит в себе силы открыть глаза и посмотреть на него. Светлые волосы с едва отросшими корнями, россыпь веснушек, большая часть которых скрыта за маской, и добрые, сосредоточенные глаза. По морщинкам вокруг глаз Со понимает, что тот улыбается. – Слушай мой голос, с тобой всё точно будет в порядке. Давай сделаем вдох. Чанбин слушает. И слушается. Вместе с Феликсом он делает несколько вдохов и выдохов, которые действительно помогают кислороду попасть куда нужно. – Молодец, – от улыбки глаза Феликса становятся полумесяцами. – Кстати, у меня есть леденцы, хочешь? Помогает, чтобы уши не болели. – Х-хочу, – с трудом выговаривает Чанбин, и Феликс тут же забирается одной рукой во внутренний карман своей джинсовки, доставая несколько конфет в яркой упаковке. Со выбирает ту, на которой мультяшный рисунок Сиднейской оперы, а Феликс помогает открыть упаковку. Леденец оказывается кислющим, но на чужое выражение лица Феликс только тихо смеется. – Лучше убери за щёку, – и возвращает вторую ладонь на ладонь Чанбина. – Надолго в Сидней? Или вообще не в Сидней? Я вот к родителям решил смотаться, пока свободное время появилось, да и у младшей сестры недавно день рождения был... Чанбин понимает, что ответа от него на самом деле не то чтобы ждут, поэтому просто вслушивается в чужой голос и концентрируется на том, как кончики пальцев выстукивают ритм на его ладони. Может, Феликс тоже занимается музыкой? Посреди рассказа, нить которого Чанбин потерял ещё минуты три назад, из динамиков раздаётся знакомый сигнал и по салону отчётливо разносится несколько щелчков ремней. Словно выйдя из транса, Чанбин оглядывается по сторонам и видит в иллюминаторе пушистые облака. – Мы... – начинает Чанбин, но ему приходится прокашляться, чтобы голос зазвучал нормально, а не на пару октав выше, – мы уже взлетели? – Ага, – спокойно отвечает Феликс, но чужую ладонь всё ещё не отпускает. – Я же говорил, что ты... – Чанбин, – подсказывает Со, понимая, что своего имени так и не сказал. Феликс чуть сжимает его ладонь как приветствие. – Так вот, Чанбин, я же говорил, что ты будешь в порядке. У Чанбина, наконец-то, получается улыбнуться в ответ, пусть этого не видно за маской.

***

Чанбин, конечно, не христианин, но вечером, когда после перелёта он наконец-то оказывается в кровати, а не позорно досыпает нужные часы на чужом плече, то Феликс начинает казаться ангелом-хранителем, а не реальным человеком. Они проболтали весь полёт (не считая момента, когда от пережитого стресса и недосыпа Со просто вырубило), а когда Чанбин додумался, что нужно обменяться контактами, чтобы пригласить Феликса поработать вместе или хотя бы сводить куда-нибудь поесть в знак благодарности, тот уже исчез в бесконечном человеческом потоке. Скрепя сердце, Чанбин откладывает все эти мысли в дальний ящик и занимается делами: подписывает дурацкие бумажки, которые, конечно, на самом деле важны для продвижения их творчества, но потрепали слишком много нервов Со, а в оставшиеся дни обходит музыкальные магазины в поисках сувениров и техники, которая потенциально могла заменить ту, которую соседи всё-таки угробили. И Чанбин почти (совсем почти) забывает обо всей истории с Феликсом, пока не видит знакомую макушку в очереди на регистрацию. Словно почувствовав его взгляд, Феликс поднимает взгляд от телефона и улыбается, и его улыбка греет Чанбину сердце, хотя в Австралии совсем не холодно.

25.10.2023