друг моего препода

***

      Мирные заснули — просыпается мафия в лице Андрея. Правда, на этот раз, не такая бурная, как в прошлый. Сегодняшней ночью обошёлся всего одним звонком и пятью гневными сообщениями о том, что Серафим дурак и пожалеет. О чём — хуй знает. Но пожалеет. К такому выводу желтовласка пришла, видимо, под градусом. Это многое объясняет.       Утро наступило быстро — когда бухаешь, всегда так. Так что, мирные жители просыпаются, но пока что без Серафима. Первым с кровати поднимается Глеб: ебучий будильник на десять тревожит его чуткий сон. Выбора нет, приходится идти умываться, при этом, пытаясь ещё и не разбудить Серафима. Первые признаки похмелья проявляются уже у раковины, когда головная боль напоминает о весёлой ночи, проведённой в баре: глаза с трудом открываются, а мозг кажется затуманенным и неспособным сосредоточиться на чем-либо; тело ломит, словно оно было использовано в качестве тренажера для бокса.              Мышцы болят, а каждое движение сопровождается ощущением тяжести и усталости, точно металлическими оковами прицепили к земле. Во рту чувствуется яркая сухость и неприятная горечь, а желудок кажется пустым и хочется чего-то сладкого, несмотря на то, что кажется, будто ничего не могло бы в него войти, и сладкого Глеб вообще старается избегать. Полчаса он носится по всей квартире туда-сюда в попытке хоть как-то привести себя — или хотя бы свою прическу — в порядок за такое малое количество времени.

Первую пару уже проебал.

Вторую тоже.

Остаётся последняя — Андреева, в двенадцать с хуем начинается. Предпоследняя перед каким-то там зачётом, на который Глеб вообще срал с высокой колокольни и мог бы забить, но, увы, есть одно заманчивое обстоятельство, при которых пропускать он не может: Если ходить на все пары именно у Андрея — можно даже получить зачёт. У них свои договорённости. Так что, не придти он не может. Староста не отмажет. От Андрея вообще никто не отмажет. За оставшиеся десять минут до запланированного выхода Глеб кое-как наконец укладывает свои волосы и, найдя у Серафима в шкафу на вешалке какую-то не примечательную толстовку розового цвета, в спешке напяливает. Весь этот образ вкупе с его скинни джинсами и серыми потёртыми конверсами создает впечатление, что он просто маленький мальчик, играющий в одежде своего отца: толстовка велика, висит точно мешком, не облегает фигуру и не подчёркивает силуэт; создаёт складки и неровности, которые делают его образ несколько неаккуратным. Но зато удобно. И цвет нравится. Хотя выбора-то и не было, своя одежда потом и алкашкой пропахла насквозь, хоть сжигай — не хотелось в таком виде на пары заявляться. К Андрею — уж тем более. Перед уходом проверяет, не потревожил ли Серафима своим грохотом и шумом по всей ванной — не потревожил. Спит, как убитый. Даже завидно. Но разглядывать его времени нет. Так что, он быстро берёт ключи, выходит из квартиры и с давящим чувством спешки и нервозности бросает последний взгляд на экран телефона — понимает, что у него осталось всего от силы двадцать минут, чтобы добраться до уника. Обычно дорога от его дома занимает столько же, но тут дом не его. Увы. Он быстро закрывает дверь квартиры за собой и сбегает по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек за раз. Мысли сосредоточены только на том, чтобы как можно скорее попасть в метро — на кону зачёт.       С небольшим опозданием в десять минут он всё-таки оказывается в универе: словно по скрипту молча проходит в аудиторию, усаживается за парту на среднем ряду и, зарывшись в капюшон, начинает о всяком с Кириллом балаболить в попытке выстроить логическую цепочку прошедшей ночи хотя бы с его помощью. И, казалось бы, всё хорошо: обычная пара, обычный злоебучий бесоёб с не менее обычным, скучным и зазубренным текстом. Но тут вдруг пару решает прервать сам Андрюша из-за неожиданного звонка. — У меня пара, — не глядя на экран, поднимает трубку и строго деловым тоном шепчет, попутно покидая аудиторию. Видимо, студентики там сами разберутся. — Доброе утро, работяга, чё ты там мне ночью в телеге выдал? — Серафим по ту сторону трубки улыбается. — Серафим, ты, что ли? — он убирает телефон от уха, проверяет, как записан звонящий — да, Серафим. — День уже. Выдал и выдал. Пьяный был. Ты ради этого звонишь? Голос не недовольный — скорее, раздражённый тем, что оторвали от работы. — Ну слушай блять, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, не просто так выдал явно. — Так о чём я пожалею-то? — Слушай, братан, ну ты же сам всё прекрасно понимаешь. — Андрей, выйдя за дверь аудитории, сменяет привычный тон на шёпот. В выражениях хоть и смелый пиздец, а что кто-то их разговор ненароком услышит всё равно боится. — Да и я не менее прекрасно вижу, когда и в каком состоянии ко мне на пару этот пришёл. Или ты звонишь, чтобы сказать, что это всё — совпадение, да? Всё, закрыли тему, у меня пара. — Да причём здесь он вообще, я никак не пойму просто, чё ты блять за эту тему так трясёшься нахуй, это моё дело, я сам как-то разберусь, — Серафим постепенно закипает и повышает голос на пару тонов. — Да потому что я не хочу, чтобы мой лучший друг нахуй.. — перед полным взрывом Андрей сначала голос сбавляет, уходит от кабинета вглубь коридора — и только после этого вновь повышает тон. Говорит с настолько повышенной громкостью, словно хочет, чтобы его слова проникли сквозь телефонную трубку и достигли ушей и мозга собеседника. — Ебал девятнадцатилетку, которая мне мозги ебала и ебёт каждый день, сука! Так понятней? — хоть и запинается каждые две секунды, но слова звучат весьма резко, а последнее предложение и вовсе заканчивается громким криком.

Выбесил ли его Серафим?

Скорее, просто накопилось со вчера.

— Ц, Андрюш, я ж понимаю тебя, но давай я сам разберусь кого и когда мне ебать, пожалуйста. — он цыкает, а на предпоследнем слове пытается спародировать ту раздражённую интонацию Андрея, — Ваш конфликт — это ваши траблы, которые блять ваще не касаются меня. — Да пожалуйста, еби ты кого хочешь! Мне просто за тебя обидно. Всё. — Андрей хмурится и, последний раз вздохнув в трубку, сбрасывает вызов. Телефон тоже выключает, а следом и в аудиторию возвращается весь красный с чуть ли не вставшими набекрень волосами. Выбесил, всё-таки. Серафим, не успев ничего ответить и съязвить, только вздыхает. Но решает, что раз уж желтовласка сорвался и сгорел окончательно, то можно теперь и Глебу написать — тот тоже на парах, но наверняка куда менее заинтересован в них, поэтому, уже спустя пару секунд в личку летят два сообщения: Доброе утро Ты всё-таки решил на пары придти?) Серафим М, 12:45 А Глеб на парах из телефона совсем не вылазит, так что, ответ себя ждать не заставляет:

Бонжур

Да, чисто на одну

Бес кстати съебался из аудитории куда-то

Ой блять

Андрей то есть

Господин запой, 12:46

Чет ты как-то тихо собрался За вещами своими хоть заедешь?) А Андрэ щас попсихует и вернется, я про него тебе потом расскажу ;) Серафим М, 12:46

            Ну рано было я не хотел будить

Отсюда ехать далеко, оставь себе

Да тут слышно его психи примерно

Но интересно)

Господин запой, 12:47

Спасибо🥺 Ну могу приехать отдать если хочешь) Андрэ прям настолько истерит?)) Серафим М, 12:47

Можешь)

Да, щас зашёл

Ручки свои швыряет по столу

Ужас какой-то аж страшно

Вдруг меня пырнёт сейчас

Ручкой

Господин запой, 12:47

Ну ты дыши потише может и не доебется Серафим М, 12:48

Может хуй ему ещё отсосать

Заебал

                        Уже до моего внешнего вида доебался

Мол ногти у меня видите ли не по уставу сука блять

Господин запой, 12:48

Глеб, хоть и выёбывается в сообщениях Серафиму, но совета всё-таки предпочитает продержаться. Поэтому, со стула тихонько сползает пониже, пока эта Рапунцель кафедру свою громит вовсю в попытке найти какую-то кипу бумаг.

Да забей хуй Он не в настроении поэтому и срывается на всех Перебесится и успокоится Серафим М, 12:49

Хорошо мой господин))

Господин запой, 12:49

Выслав последнее сообщение, Глеб всё-таки откладывает телефон в сторону и возвращается к сидящему рядом Кириллу, дабы ещё и ему нажаловаться.

***

      За остаток пары Серафим успевает снова привести себя в порядок и, взяв с собой чужую футболку с кожанкой, сначала вызвать такси к бару, где оставил любимую бмв, а уже оттуда — на собственной машине доехать к Викторову. Написать о том, что пары уже кончились он даже не успевает — ещё у выхода замечает массивную чёрную тачку. В марках не шарит, но она одна такая — значит, Серафима. Подбегает быстро и, как он думает, незаметно. Стучится в правое окошко осторожно, тем самым, подзывая выйти.       Серафим сразу отводит взгляд с экрана телефона и, заметив эту кудрявую дурочку на улице, так ещё и в собственном худаке, быстро накидывает куртку, берёт чужие вещи и выходит из машины, — Ой-ой, какая встре-еча.. — Божу-ур, — Глеб на свои вещи в чужих руках даже внимания не обращает, только улыбается довольно, к Серафиму тянется в объятия, руками шею обвивает, попутно мимолётно целуя в губы, — я скучал-ал.. — Приве-ет, — одна рука занята, но Глеба обнимает всё равно, хороший такой, — я то-оже! — А ты чё без куртки, мелкий, не холодно? — Ну а где мне куртку взять надо было?.. я же у тебя ночевал, а кожанка моя у тебя.. короче, чет я не хотел её в этой куче у кровати искать, тебя бы разбудил ещё. Но в целом ничё, переживу, хули. — он ещё секунд пять держит Серафима при себе — греется, видимо. Но в моменте ноги уже откровенно заябываются стоять на носочках, заставляя опуститься с небес и чуть отойти. Оперативно забирает одежду обратно, в то время как на горизонте уже виднеется чья-то жёлтая макушка, судя по всему, только-только освободившаяся от пар. За спиной идёт бес — Глеб не видит, а вот Серафим. сам решит, видит или нет. — А ещё, я у тебя худак повзаимствовал.. но я при следующей встрече верну, честно. — Ну заболеешь же, ёмаё.. — Серый снова растрёпывает чужие кудряшки лёгким движением руки, — Да похуй на худак, когда хочешь отдавай, всё равно без дела в шкафу висит уже года два, я давно «тако-ое» не ношу. — Ой, да и хуй с ним, — как-то похуистично жмёт плечами, но, встав рядом, кожанку всё-таки натягивает на себя. Заболеть и вправду не хочется, а то организм хрупкий до пизды, того гляди и помрёт скоро, — нихуя, спасибо. — О, чекай, — показывать пальцем — неприлично, а Глеба воспитали хорошо. Так что, на идущего к Симовской машине Андрюшу он пока лишь просто косится взглядом, постепенно начиная по-сучьи лыбиться. — А? А-а.. — две сучки переглянулись сначала между собой, потом сменили взгляд на Андрея — теперь лыбятся оба. а недовольное ебало желтоволосого так вообще произведение искусства. Идиллия, не иначе. Но, к сожалению или счастью, их высокоинтеллектуальный разговор вдруг останавливает внезапное появление непосредственно Андрюши. Вообще удивительно, что он до них пешком дойти смог — старый, да и калека же. — А-а, сейчас начнётся бля-ять, Серафи-им.. — успевает напоследок похихикать Глеб, прежде чем уже спустя секунду в диалог вдруг встрянет заспавнившийся возле них Бес: ручкой машет и улыбается, здороваясь. — Ой, как удачно я вышел такси ждать. — Да-а, как неожиданно. — Серафим иронизирует и уводит взгляд в сторону: всё ещё не понял, была у них ссора по телефону или нет. А Глеб этому деду даже руку не жмёт и не приветствует никак — боится маразмом заразиться. А через пару секунд, вовсе отойдя от него в сторону, ближе к Серафиму жмётся. — Очень. — Серафим, а ты какими судьбами вообще? — отойдя от дороги, он становится прямо напротив Сидорина. Телефон достаёт, — Глеб мысленно удивляется, что не Нокиа — на всплывшее уведомление смотрит. До приезда какого-то Магомеда из Яндекс такси ещё есть пара минут, так что, поговорить успевают. — Да вот, чё-то мимо проезжал, покурить остановился. — Прям на территории парковки учебного заведения покурить остановился? Ничего себе ты смелый, братан. Ну ладно. — Андрей поправляет спавшую на глаз чёлку одной рукой, попутно смотря буквально сквозь Серафима прямо в бесстыжие карие глаза Глеба — сверлит, не иначе. — Викторов, а ты? Чё домой не идёшь? — он перемещается слева направо, ближе к мелкому становится, в душу своими зеркальными глазами заглядывает как тот самый навязчивый школьный друг. Глеб в ответ молча отворачивает голову в другую сторону. — Понятно. Ну я реферат к девяти жду, кстати. А то ты от меня после пары прям сбежал. — улыбается пиздопротивно и фальшиво абсолютно, — Ой, ладно, какие-то вы молчаливые сегодня. а у меня такси приехало. — он на прощанье ещё раз машет рукой обоим, а после, развернувшись, вовсе уёбывает чуть ли не вприпрыжку весёлой походкой в закат — к таксисту. — Ну и пиздец.. — как только Рапунцель с обострившимся маразмом отходит чуть дальше, чем на пару метров, Серафим сразу же раздражённо выдыхает и достаёт сигареты. Пока Серый от стресса закуривает, Глеб же предпочитает вдохнуть и. резко выдохнуть, сразу же срываясь на свой истерический вопль: — Да какой нахуй реферат блять! — от такого внезапного прилива агрессии аж руки в кулаки сжимает и брови хмурит к середине лба. Серафим делает пару затяжек и, убрав сигарету в другую руку, свободной младшего приобнимает аккуратно — видимо, чтобы не бесился, для профилактики, — так ещё и в щеку целует, — Ну так чё, домой собираешься?       А Глеб, хоть сука та ещё, но от обнимашек тает всё равно: на секунду даже забывается и хочет просто продолжить молча греться, но вопрос Серафима выдёргивает из мира сладких грёз, где они с ним уже расписались и живут где-нибудь в Париже, а Андрей умер. — Ай? — он поднимает сначала кудрявую голову, после — глаза. мысленно повторяет заданный вопрос — вроде услышал, — Видимо да, раз уж выбора нет. ещё реф этот блядский. Глеб вздыхает печально — наружу выходит белое облако тёплого воздуха. Холодно пиздец. Он на месте ёжится носом в воротник толстовки, попутно перекатываясь с ноги на ногу в надежде, что это хоть как-то поможет не откинуться от обморожения прям тут. — Андрей такая мразь переодически, ужас. — затянувшись, едва слышно констатирует факт, — Садись тогда, подвезу. — Периодически?.. да, бывает. и не только периодически, блять. — Глеб бормочет себе под нос, из-за чего половину его недовольного гундежа и вовсе не слышно. Хотя, даже так понятно, что ничего хорошего он там явно не говорит. — Ой, а тебе нетрудно?.. — тут и интонация меняется, и черты лица более мягкими становятся — успокоился, загляденье. Вот всегда бы так.

***

— Бля, Андрей такой шиз ебучий, кошмар нахуй, ты прикинь, понаписал мне всякого ночью, а когда я на утро спросил типо чё это за хуйня, так сразу возмущается по новой.. — Серафим по навигатору выруливает одной рукой из одного двора в другой, второй держась за ладонь Глеба. А у того на имя Фёдоровича уже триггер и рефлекс своеобразный выработался, так что, когда Серафим решает вновь старую шарманку завести, он аж из телефона выныривает: отложив в сторону, голову поворачивает, слушает и молчит, прежде чем засмеяться, перебивая: — Блять ха-ха, ну.. ты типо только понял? Адекватные люди обычно не пытаются выебать своих учеников, и не банят их потом во всех соц.сетях.. Ну типо.. да. А чё писал-то? — На практике проверил, скорее. забавно.. — Серафим и сам усмехается, — Чё-то про то, что я пожалею, что с тобой трусь, ну и потом ещё в трубку орал, что не хочет чтобы его друг ебал того. типо, кто ебёт мозги ему?.. там какая-то пиздец формулировка, короче. — Ну нихуя себе, кто это ещё ему мозги там ебёт блять?! — Глеб от возмущений чуть ли не на месте подпрыгивает — благо, ремень безопасности удерживает. Но от активной жестикуляции не спасает всё равно, — Его там за три месяца чё, настолько ещё не отпустило блять? Ты спроси у него в следующий раз блять кто мою личку сталкерил чуть ли не с десяти аккаунтов нахуй! Просто пиздец, заебал. За-е-бал он меня. — Ну, он в этом плане.. пиздец он в этом плане, тормозов ноль просто.. мы разговор с ним закончили на ноте, что я сам как-то разберусь, чё мне делать, кого ебать, ну и всё в этом роде, весело. — Серый вздыхает безысходно, переводя взгляд обратно на дорогу и задумываясь о том, что ж можно дальше с Андрюшей сделать. — Правильно закончили. А кого ебать в итоге? — Глеб собою не будет, если не доебётся до такой провоцирующей фразы, вот не держится рот — и всё. зато Андрея в коем-то веке на все сто процентов попустили. Даже настроение поднялось, несмотря на предстоящую перспективу провести остаток дня за написанием очередного реферата. — М? Да не знаю, знаешь, вот чёт вчера какой-то кудрявый со мной.. ночевал. А с утра в универ поехал.. — он ехидно усмехается, поглядывая на Викторова, который по началу пропускает фразу мимо ушей как очередную шутку, но постепенно, по мере того, как осознание происходящего проникает в его сознание методом повторения прозвучавших слов, сменяет привычный смех на смущение. Карие глазки тут же начинают метаться по машине, словно ища невидимую кнопку выхода из ситуации.. Но выхода нет. Зато в капюшон толстовки зарыться и взгляд в окошко отвести можно. Так и делает. — Да не пизди ты. — Ой, ну всё, ла-адно.. — Серафим решает сделать поблажку и всё же не добивать до конца и так крайне смущенного Глеба. Не привык мелкий на трезвое подобное разгонять, что ли..

***

Купить реферат, к сожалению, не удалось — оказывается, Андрюша изъебнулся в выборе темы, из-за чего за день писать эту ебанину отказывались даже те, у кого Викторов уже тысячу и один раз покупал всё, что нужно делать самому. Но выхода ведь нет, так что, смирившись, он всё-таки соизволил сесть за работу. А спустя несколько часов адовых мучений в поисках материала, уже ближе к девяти вечера, Глеб наконец выдыхает. Теперь дело осталось за малым — распечатать и принести завтра. Так что, можно и расслабиться. А расслабиться, конечно же, включает в себя обязательную дрочку и доёб до Серафима в телеграмме. Первое потом, а вот второе.. кажется, самое время.

Серафим

Так какой у тебя любимый цвет?

Ты мне не ответил в тот раз

Господин запой, 19:53

      В ожидании ответа он растекается по креслу, голову опрокидывает через его спинку, вздыхая.

А Серафим по ту сторону, дома распиздяйничает вовсю: покурил на балконе, на кухне.. везде блять покурил. И лишь Глеб спасает его от верной смерти от скуки, отписав пару сообщений в телеграмме. А Думаю синий какой-нибудь А чё Серафим М, 19:54 Наконец получив долгожданный ответ, Глеб на радостях отходит от телефона на пару минут: копошится в шкафу, переворачивает все вещи и, только когда чуть ли не всё шмотье и прочие его запрятанные прелести оказываются на полу, он наконец находит нужную вещь. В руках оказывается связка из трёх кожаных колец: два из них — узкие фиксаторы для кистей рук, третье — ошейник с прицеленным к нему поводком. Все три элемента внутри обиты мягкими вставками из тёмно-синего плюша, видимо, для большего удобства. Подбирает телефон со стола, делает быстрый снимок всей этой конструкции в своей руке и отправляет, подписав:

😌

Как тебе?

Господин запой, 20:00

Ебать Неплохо) Интересная штука)) Серафим М, 20:01 На деле, в голову лезло куда больше мата, чем было отправлено в сообщениях.. явно не того он ожидал, всё-таки.

А на мне ещё интереснее

Господин запой, 20:01

Шалость удалась — Глеб доволен. Как говорится, чем бы дитя не тешилось.. так что, вся связка летит обратно в отведённое ей место в шкафу, а сам он укладывается на кровать, принимаясь листать тик ток. Проверим?) Серафим М, 20:01 Если не считать смеси из бурной фантазии и произошедшего ночью, то ничего более мерзотного на ум к Серафиму не пришло, так что, пока он пишет лишь с лёгким намёком. А Глеб и вовсе рассчитывал максимум на какой-то единичный смехуёчек со стороны Серафима, но тот, судя по ответам, явно не просто как шутку это воспринял.

И извращённый мозг Викторова это уж не может не радовать.

Поэтому, вкладка с тиктоком быстро переключается на телегу, а сам он, лыбясь как ни в себя, даже не думая, первый пришедший в голову ответ строчит:

Хочешь?)

Господин запой, 20:02

Хочу) Серафим М, 20:02

Всё в твоих руках))

Господин запой, 20:03

Непонятно, от чего конкретно — от излишних скобочек, или от содержания сообщений, но Глеб сейчас плыл в улыбке и хихикал так, будто переиграл Андрея в каком-то споре. Иначе и не скажешь.

Договорились) Серафим М, 20:03 Вся эта беседа, хоть и длилась всего пару минут, но за этот короткий промежуток времени у Глеба уже успели вспотеть ладошки и скрутить живот, что в очередной раз доказало его мысли о том, насколько сильное эмоциональное влияние может на него оказывать Серафим. И то, что его «прошлое» в этом плане всё же уступает Серому очень сильно.

***

Глеб, как ушёл «просто умыться на пять минуточек», так из душа и не выходил. А что? Имеет полное право, не в общаге же живёт, да и, казалось бы, не ждёт никого — всё его время в его же распоряжении в коем-то веке. Но не тут-то было.

Звонок в дверь.

Глеб матерится. Думает — доставка. Потом вспоминает, что всё когда-то заказанное ещё час назад пришло. Вариант отпадает. Но игнорировать этот бесячий звонок будет некрасиво, а его мама не так воспитывала. Обматерив весь мир, всё-таки выходит из ванной, по пути накидывает подготовленную перед водными процедурами одежду прямо на мокрое тело, из-за чего та сильнее липнет к коже. Кое-как не поскользнувшись, быстро пробегает в коридор, смотрит в глазок — сразу улыбается, открывает входную дверь, встречая, пускай и внезапного, но крайне желанного гостя. — Бонжур! — на пороге встречает Викторов с растрёпанными и мокрыми кудряшками, вкупе выглядящий уж очень по-домашнему. Так что теперь, Серафим — тот самый человек, предлагающий проверить, как будет выглядеть кудрявый в наручниках и с ошейником, лишь максимально тепло обнимал его в знак приветствия. — Давно не виделись, однако. — Ну да, я уже даже соскучился.. На улице, всё-таки, не май месяц — холодно. Поэтому, Глеб этот пенсионный фонд побыстрее запускает в квартиру призывным движением руки, дверь за ним запирает и рядышком становится ждать, пока ботинки снимет и отогреется, дабы потискаться можно было. Холодного просто обнимать не особо хочется. — Я тоже с—.. — Серафим не успевает отойти от шкафа с верхней одеждой, как Глеб, уже будучи не в силах сдерживаться, буквально на шею ему кидается. Ручками тёплыми после горячей ванной обвивается чуть выше плеч, ещё мокрой щекой к щетинистой щеке напротив жмётся, улыбаясь солнечно-ярко. Секунд пять так стоит, не двигается и, кажется, даже не дышит, пока в моменте не чувствует на себе холодные руки. Значит, пора сушить самого себя и попутно греть замёрзшего Симу.

И второе, конечно же, важнее.

— Чай? — видимо, он либо наконец вспомнил свой настоящий возраст и решил опустить все свои «взрослые» понты, либо же, это внутренняя девятнадцатилетняя — с его слов — «нюня» сама вырвалась наружу и теперь превращает его обратно в то, чем он был отношений пять, или, может быть, шесть назад. То есть, обратно в самого себя — того, кому ещё интересна метафорическая душа в человеке, кто её и вправду бережёт и хранит. Тёплого сердцем даже глубокой зимой, таящего от обычных прикосновений, которому правда интересно, какая на улице погода.       Того самого, кого Юра ещё не познакомил с алкоголем, а отношения не приучили к грубости во всевозможных аспектах жизни. Просто.. настоящего, искреннего, ещё не испорченного хуёвыми людьми. Себя без этого напыщенного образа, привитого ему кем-то другим. Серафим же в ответ на объятия моментально тает в улыбке, руками аккуратно обвивает спину, тем самым, даже согреваясь относительно. Глеб просто тёплый и нежный до невозможности, ещё и пахнет чем-то сладким. такого бы только целовать бесконечно и в обиду никому не давать, большего даже своим видом не попросит. — Ну-у, если тебе не сложно, то давай, конечно. От Серафима и своих грёз, к великому сожалению, приходится отлепиться. Благо, сегодня ещё явно успеют потискаться. И явно без надзора Андрея, что не может не радовать. Так ещё и на трезвую. поэтому, чуть отойдя, Викторов со спокойствием отвечает: — Несложно, пойдём. Март, на улице дубак, а на нём — нихуя, кроме лёгкой футболки с логотипом нирваны и тонких адиков, так ещё и мокрый вдобавок. но, тем не менее, первым делом он решает сначала заварить чай. Чайник берёт, воды набирает, после, быстро ставит на специальную электрическую пластинку. И, перед тем как начать подготавливать все нужные приспособления, поворачивается к Серафиму, который, уложив голову на собственную ладонь, молча наблюдает за занятым Глебом вплоть до того, как его отвлекут вопросом: — Какой пьёшь? — М? Да всё равно, я не разбираюсь. А пока вода нагревается, Глеб готовит чашки для чая: выбирает две красивые — с котятами. Беленьким и коричневым. Даже долго искать не пришлось, у него такого добра навалом, ибо слишком уж падок на всякие безделушки из фикспрайса, вот и собралась своеобразная коллекция. — Как себе тогда, — быстро закидывает две заварки с чёрным чаем, себе добавляет одну гранулу сахарозаменителя, Серафиму — нормальную ложку сахара. Чайник почти кипит, минута — и уже можно заваривать. А теперь, когда Серый в тепле, было бы славно и на себя отвлечься, а то такими темпами и правда простынет, — Я носик припудрю и приду сейчас, кричи если что, — тихо хихикая, он, судя по всему, оставив Серафима за главного по слежке за чайником, быстрым шагом утаптывает обратно в ванную. И, пускай Викторов обычно с одними только волосами возится по полчаса минимум, но, видимо, сегодня придётся отложить всю свою королевскую рутину, ибо Симу заставлять ждать не хочется совсем. Так что, он довольствуется малым — просто вставляет деффузер в фен, сушит ещё минуты две поверхностно, а после, в качестве красивого окончания водных процедур, укрепляет всё маской для кудряшек — и, пожалуй, хватит. А то затянет ещё.       Из помещения выходит вместе с ярким запахом этой самой клубничной маски, которая вкупе с его ягодным гелем чувствовалась ещё приятнее и интенсивнее. Всё-таки, встречи сразу после душа, когда от тебя ещё не отлипли всякие запахи — удивительно-восхитительная штука. — Та-ак, на, держи твоё, — прийдя ещё свежее, чем пятью минутами раннее, он сразу принимается обратно за своё дело: заливает заварку кипятком, а после, всучивает кружку Серафиму в руки с довольным видом, — и пойдём на диван. — Ой, спасибо, пойдём, — Серый сначала внимательно осматривает чужие уложенные кудряшки, которые теперь неаккуратно трогать будет даже как-то жалко, а следом забирает кружку из рук и послушно поднимается из-за стола, оставляя чайник без присмотра. — Посмотрим фильм? — быстрым шагом пройдя к любимому дивану из материала, похожего на чёрный бархат, Викторов сразу на нём в лужу превращается: ноги лотосом скрещивает меж собой и кружку с чаем рядышком кладёт, уже наготове принимать Серафима в объятия даже без его согласия. — Естественно, — старший оставляет кружку где-то на столике у дивана, чтобы та в целости и сохранности осталась дабы Глеб не убил, а сам рядом усаживается, практически сразу решая доебаться до кудрявого: невесомо носом проводит по нежной щеке, там же оставляет пару мягких поцелуев, — как ты вкусно па-ахнешь, я в а-ахуе.. — мурлычет почти что. — Как.. ой.. — Глеб сегодня хоть и весь из себя нежность-невинность со вкусом и запахом клубники, но при этом, от Серафима такого внезапного прилива любви не ожидал явно. Он в целом от таких обнимашек-целовашек уже как-то отвык. И сейчас из-за этого даже растерялся. Но, благо, быстро обратно в себя приходит и, лыбясь, будто кот уличный, которого остановились погладить, отвечает спокойно и с улыбкой: — Да-а? А я не чувствую.. но спасибо. — А что смотреть будем? — На твой вкус, малой, — Серафим, кажется, даже не планировал останавливаться: раз уж шанс выпал, он уже лезет Викторову сначала расцеловывать щёку по всему периметру и со всевозможных сторон, а потом уже и к шее спускается, кончиком носа выводя какие-то узоры. — Может, «Мулен Руж»? В Париже в двухтысячных сняли.. хороший мьюзикл. Или нет.. — Давай лучше.. — нарочно делая вид, будто он не замечает разнежившегося Серафима, он включает телевизор, а после, зайдя на нетфликс, принимается листать каталог с топом фильмов из раздела «для вас». Долго искать не приходится — какая-то слезливая мелодрама находит его сама. — вот это ещё не смотрел. А ты? Нанюхавшись всяких приятных ягодных ароматизаторов, которыми ну слишком приятно пахло от Глеба, он всё-таки чуть отодвигается, но взгляда с младшего не спускает — красивый, слишком. Слушает внимательно, соглашаясь со всем короткими «ага» и только на пару секунд взгляд отводит, выходя из своеобразного транса, — Да не, я вообще редко чё смотрю. Жанр мылодрамы, конечно же, ничего хорошего не предвещает, но времени и желания листать бесконечную ленту нет совсем, ибо сидящий неподалёку Серафим ему явно интереснее. Да и к тому же, долго игнорировать его наглость удаётся плохо — того гляди и раскраснеется весь. Поэтому, отложив пульт в сторону, он делает ещё пару глотков чая и, теперь уже полностью удовлетворённый обстановкой чуть ли не кромешной тьмы, наконец подсаживается поближе к Серому: кудрявую голову аккуратно кладёт на плечо, а левой рукой уже незаметно чужую правую лезет — не взять хочет — скорее, просто свою деть некуда, вот и ищет применение.

***

      Глеб, видно, вернулся в свою стезю автоматически с началом вступительного интро фильма: спокойный настолько, что моментами кажется, будто умер вовсе. На широкое плечо облокотившись, теперь, перебирая Серафимовы пальцы от безделья, только раз в пару минут на уже остывший чай отвлекается. Минут сорок от фильма проходит — основная вода вылита, вот уже и завязка развязывается потихоньку. Главная героиня, чьё имя Серафим даже не думал запоминать, следуя канонам типичной мелодрамы, сейчас слёзно бьётся в истерике на экране телевизора. И Глеб вместе с ней рыдает тихо. Видимо, ситуация знакомая. Или он сегодня просто слишком чувствительный. И это уже тяжело было не замечать — впрочем, Серафим обращает внимание почти сразу, — Эу, ты чего? — А? — чужой голос как обухом по голове стукает, заставляя прийти в себя и, быстро вытерев лицо руками, чуть отсесть, тихо шепча, — Всё хорошо.. забей. А реакция не заставила себя долго ждать: на такой вопрос кудрявый, словно котёнок пугливый, сразу упрямиться начинает, ловко уворачиваясь от чужих слов универсальным набором самых неопровержимых аргументов, все улики своей жалости скрывает «незаметно». Но доверия эта его нервозная интонация вкупе с растёртыми по щекам слезами, конечно же, не внушала. Хотя и правду говорить не хочется. Он уже привык к словам о том, что слёзы — удел слабых, да и вообще «слезами делу не поможешь», когда-то услышанных сначала от родителей, а потом ещё и от бывших.       Причём, вроде уже даже не помнит в лица тех, кто конкретно это говорил, а осадок остался всё равно. Суки. Встретит — в лицо харкнёт. Ну, это он так думает. А Серафим всё равно не верит ни в какую, проходили уже. Второй раз совсем неубедительно будет, так что, он лишь ловит чужое лицо в собственные ладони и, аккуратно вытерев остатки слёзок, в кончик носа целует почти что невесомо, — Ну ты чего расклеился, мелкий?.. — глаза в глаза переспрашивает. У Глеба если и были когда-то там какие-то там намёки на нежность и сострадание к нему самому во всех его недо-отношениях, то он от них всё равно уже отвык совсем, а последние надежды на всякого рода сюсю-мусю пропали наотрез. Зарекался в этом году, что даже влюбляться не будет. А тут такой весь грубый на вид и манеру общения Серафим целует его в нос — и он уже чуть ли не в лужицу растекается. Такого ещё точно не делал никто. Да если и делал, то с Серафимом не сравнится. — Блять, прости-и.. грустно просто.. — отведя растерянный взгляд в сторону, он продолжает мямлить себе под нос, но, уже более страдальчески вытягивая отдельные гласные. Именно от такой близости щёки почему-то краснеют и хочется отвернуться, а Серый держит. — Да всё нормально, с кем не бывает, — голос мягкий до невозможности — Серафим наверняка сам сейчас удивлялся, что вообще так умеет, а особенно, с учётом, что проявляется это в сторону Викторова с, на первый взгляд, тяжёлым характером, который на деле оказался настолько нежным касательно таких обычный вещей. но он всё равно пытался во взор чужих карих глазок попасть, гладя щёку в попытке получить хоть грамм доверия этого подобия котёнка запуганного. И, вероятно, если бы не полумрак, которым сейчас была накрыта комната, то Серафим мог бы заметить этот пунцовый румянец на бледных щеках и ещё больше умилиться. Но, благо, темно и не видно ничего. — ..хорошо, хорошо.. — он неловкой улыбкой уголки губ утюжит, мнётся ещё пару секунд — думает, что ещё можно добавить. Серафим ведь, можно сказать, его успокоил. Надо бы и поблагодарить. правда, Глеб уже и забыл, как это делается вообще. Ничего лучше, кроме как скомканного, тихого и примитивного «спасибо» не выходит, хотя на уме было с десяток красивых эпитетов и вариаций. Просто не хочет нюней казаться — выше его достоинства.

А обниматься — не выше.

Поэтому, вместо тысячи слов, он всё-таки кое-как выкарабкивается из Симовской хватки, залезает ему под руки и сам, уткнувшись носом в шею, наконец расслабляется опять, уже явно забив на фильм, из-за которого рыдал.

***

В такой обстановке время замедляется и теряет своё значение абсолютно. А всё, что существует в этот момент — фильм, эмоции и, самое главное — близость. Оба чувствуют тепло друг друга, и это создает ощущение комфорта, которое Глебу нравится до коликов в животе. Он готов тут хоть вечность рыдать от этой типичнейшей мелодрамы, лишь бы его за ушком погладили и волосы потрепали нежно, чтобы успокоить, пускай внутреннее быдло и яро против такого, так ещё и напоминает о том, как за такие телячьи нежности он уже по шапке получил однажды. На него Глебу сейчас безмерно плевать, ибо всё это — потом. А сейчас — Серафим. Нежится и флюиды любви вовсю пускает. Но хоть в своей реальности Глеб уже и думать забыл про то, что фильм не вечный, время всё-таки идёт. Того гляди и в час десять навсегда разлучит уж дворцовый мост. Это грустно. Фильм кончается долгожданным хэппи-эндом — все живы, счастливы, у всех любовь. Глеб мысленно возмущается, что в жизни всё не так и вот у него такой идеальной любви вообще никогда не было. А у этой девки в фильме почему всё хорошо? Тупая ж! А Глеб умный. Только вот своё, — как в фильме возлюбленные называли друг друга, — «дорогое» найти не может. Додумывая мысль, оправдывает себя тем, что это просто его все недостойны, а в этой, по его экспертному мнению, дешёвой мелодраме, все — дураки. А дуракам везёт. Он смотрит с неприязнью на конечные титры и, даже не дожидаясь конца, выключает этот кинематографический позор к чертям. Выдыхает недовольно в сторону телевизора и всё такой же раздражённый взгляд переводит обратно на Серафима. Видимо, не понравилось. — ..бездарно. Мне только главный герой понравился.. на тебя похож, — лукавит, конечно же, но совсем чуточку иногда можно. — Согласен, хуета, — Серафим выдыхает с облегчением от того, что ему не одному не понравилось, — да неправда, не похож. — Правда блять, — Глеб, поджав губы, улыбается от уха до уха, и будто бы дождевая туча поздней весной прямо на Серафима надвигается: руки ему через шею свешивает, сам же, к лицу приблизившись, оставляет мокрый поцелуй над губой. В губы из принципа не целует. — мне такие всегда нравились, у меня глаз намётан. — Ну, раз на «таких», то чего вдруг на Андрея тогда глаз положил? — Серафим лыбится довольно и абсолютно беспардонно стебётся над нестабильным типажом Глеба. — Господи блять, а кто говорил, что мне Андрей вообще нравится? Или нравился. Без разницы. По дурости, разве что.. а так, я не люблю неформальных, — Глеба от любимого дела отвлекли — и теперь на лице вновь появляется привычная эмоция недовольства. Не прям яркая, но достаточная, чтобы понять, что рот лучше бы и не стоило открывать. — про-осто, вот.. есть же такое, что типо, делаешь исключение из своего типажа, а потом.. всё равно понимаешь, что зря. Во-от.. и вообще, Андрей придурошный какой-то. Ему бы на биполярное провериться, да и в целом, психолога посетить бы не помешало блять.. пугал меня иногда так, ужас. — Викторов, судя по этому спичу, совершенно забыл, что Серафиму никто не рассказывал никаких подробностей и следовало бы вообще помолчать. Но, видимо, Андрей растрепался, что ли. Хотя и он зарекался не говорить. Ну да ладно, раз уж пропизделся уже. — Главное, что ты самый хороший, правда? Правда, вот и всё. — Серафим уже научился спокойно реагировать на все выпады в сторону Андрея, теперь только к кудрявому подлизывается такими риторическими вопросами, после которых лишь лыбится ещё довольнее. — Я хороший? Не-ет, вообще нет.. — Глеб думает, что он не просто лучший, а вообще самый пиздатый на всём белом свете. Но, Серафиму об этом пока знать необязательно. — Или тебе хорошие нравятся? — спрашивает абсолютно буднично, при этом, не менее обыденно гуляя пальцами по чужой шее от ключицы до ключицы и обратно. Чувство дежавю нагоняет. — Ну, плохие мальчики тоже в каком-то роде хорошие, понимаешь о чём я? — что сказал — сам не понял, но прозвучало похабно, ему нравится. — А я всегда плохой. Но-о.. если ты вот так думаешь, то я могу и хорошим побыть. Только для тебя. Хочешь? — Низкий тон Серафиму слух ласкает, так и норовя вылизать ушные перепонки. А сам Глеб, тем временем, ластится точно как кот мартовский, на колени уже лезет откровенно.       Оказавшись ещё ближе к младшему, Серафиму в голову не приходит ничего лучше, кроме как попытаться отзеркалить чужие повадки и абсолютно порнушно прошептать на ухо коротко и однозначно: — Хочу, получается. А вот Глебу от такого тона томным Серафимовым голосом крышу сносит окончательно и бесповоротно. По телу будто волна электричества проходит, останавливаясь в районе глотки, словно специально сдавливая кадык. Говорить теперь труднее, но он не будет собой, если не попытается. — Раз хочешь, то я, наверное, не в праве отказать, раз «хороший»? Да, наверное, так. — Слушай, а ты сможешь меня поднять меня? — вопрос почти что риторический.

Конечно сможет.

Серафим и не такие вещи в армейке таскал, а тут, грубо говоря, просто школяр — килограмм шестьдесят пять весит максимум. Да что там он, если Серому до сих пор переодически приходится пьяного Андрюшу до дома таскать. Но ответа Глеб не получает — его почти сразу с колен перехватывают на руки. Дотаскивают его налегке прямиком в спальню. Больше и некуда, явно не в ванную ведь вернуться хотел. Серафим ещё какое-то время в воздухе рядом с кроватью держит и, пока Глеб со своими облизываниями уже на стену готов лезть, он только бурчит что-то про «А ты жрёшь вообще?», на что никакого ответа не получает. Да оно и так понятно, что не жрёт. Даже жалко его как-то. Но самому Глебу, видимо, то ли в силу возраста, то ли из-за уже окончательно поехавшей на Серафиме кукушке, всё равно, что на свой организм, что на себя в целом. На эту тему они ещё обязательно поговорят — он это просто так не оставит, ибо знает себя дольше, чем Глеб вообще живёт. А пока что, только на кровать его скидывает. Не со злобы, конечно же, это ленивец просто сам так просит. — А ты же не гей?.. типо, — он спрашивает абсолютно буднично и, параллельно, поднявшись с кровати, уже тянется к шкафу: достаёт оттуда небольшую картонную коробку чёрного цвета, а из коробки — презервативы. Кидает те Серафиму, а после, продолжая копаться в этой же коробке, но уже под вопросы в стиле: «А ты чё, типо залететь можешь?», на которые приходится только не многозначительно цыкать. — ну.. не в теме же, да? Что это за вопросы? Что вообще за «тема»?.. И почему Глеб вдруг решил такое спросить? Неужели у «этих» всё как-то по-другому делается? Серафим не понимает и, судя по всему, наступает его очередь молчать в ответ на вопросы. — Понятно.. — по Глебу видно, что он не злится, и даже голос его всё так же спокойно звучит. Он, вероятно, понимает, что сам когда-то ничего не знал, не умел, и даже контрацепцией не пользовался. Учили — учился. О чём-то в интернете сквозь стыд читал. Так и научился. Жизнь жестока, всё-таки. Особенно, когда твои вкусы несколько отличаются от других.. Так что, Серафима тоже научит, если тот сам того пожелает. И, пускай сам Викторов уже чуть ли не в атмосфере пеплом сгорал от желания лишний раз полизаться, но пару минут всё-таки уделил объяснению вкратце, что для чего и зачем. Пришли к выводу, что хуй-пизда-сковорода — всё везде примерно одинаковое. И что из Серафима так себе ученик, но из предпочтений у него какая-то. очевидная склонность к садомазохизму. Глеб подумал, что тот просто ёбнутый и что сам зря вообще на это подписался.       Потом вспомнил, что тоже такое нравится. Но Серафим от этого менее ёбнутым не казался. Хорошо это или плохо — узнают.

***

Часть теории закончилась вполне неплохим выводом, пускай Серафим и возмущался, мол, не учи учёного — дольше Глеба же живёт, повыёбываться опытом обязательно надо. А в итоге всё, конечно же, свелось к практике, куда без неё. — Не задуши, — Серый, воодушевлённый кучей новой хуйни (в прямом смысле этого слова) в своей больной после бурных 2018 годов головушке, уже стоит позади сидящего на кровати Викторова с той самой чёрной коробкой неподалёку от себя. Тонкую шею заковывает в синий ошейник, на руки небрежно цепляет связку наручников. Улыбается, затягивая все три элемента сразу. Глеб айкает, вздрогнув. — блять, пожалуйста. В ответ получает только надменную фразу: — Хорошие мальчики не матерятся. Сквозь которую, хоть и сидит спиной, но всё равно видит эту самую ёбнутую улыбочку. Мысленно уже тысячу раз жалеет о том глупом сообщении с фотографией, с которого всё началось. И ещё тысячу раз, что минутами двумя раннее рассказал ему про свои «слабые» точки. Тогда Серафим просто более адекватным выглядел. Хотя, спасибо, что хоть не все карты раскрыл — только про часть, а остальное. пусть уже сам ищет. Но то, что уже у него на уме, к сожалению, не вернуть обратно. А он пользуется: встав на кровать коленями позади Викторова, сводит хилые руки в оковах за спиной, тянет на себя, тем самым, выгнув ему спину и заставив уткнуться лицом в подушку. Глеб при себя материться, ибо не подписывался ведь на такое, а уже раком стоит. неприятно. Минуты две беспросветно неприятно и хочется ворчать. Думает, что Серафим уже просто издевается. Но эту мысль быстро прерывают его же руки, остановившие свой ход на белой, будто только что купленный холст, спине. Они поднимают с подушки с силой, тянут к себе, садят на колени лицом в противоположную от лица Серафима сторону — сегодня без зрительного контакта, видимо. мстит, что ли?

***

У Викторова, по его экспертному мнению, опыт побольше будет, чем у его новоиспечённого ёбыря, поэтому, больше пары-тройки минут на растяжку он не терпит — Серафим верит, спорить даже не стал, не до этого. Но после, когда, войдя рывком, Глеб чуть ли не глотку себе порвал от крика, он очень даже знатно ахуел. Благо, стоило за поводок потянуть — и от перекрытого кислорода тот заткнулся моментально.

Нечего им соседей будить ещё.

Серафим лезет горячими ладонями по оголённым рёбрам вверх, задевает ареолы — Глеб дёргается, рефлекторно задирает кудрявую голову назад, зажмуриваясь от скопившегося стыда и электричества в животе. Он, в принципе, от каждого прикосновения мычит и вьётся под руками, не упуская попыток заглянуть в глаза. Но Серафим не позволяет. Крепко держит в руке кожаную верёвку и тянет на себя каждый раз, как Викторов пытается повернуться. — Не дергайся ты, только хуже будет, — шепчет на ушко.

И Глеб слушается.

Расслабляет скованные руки вместе с напряжённым телом, поддаётся. Успокоился. В качестве награды за послушание, Серафим даже позволяет мазнуть поцелуем по своей щеке. До остального Глеб вряд ли дотянется. Серафиму с каждой секундой всё больше интересно: что будет, если ввести уже полностью, до конца? Скажет прекратить?

Проверяет.

Тонкие пальцы стискивают до неприятных царапин от ногтей собственные ладони. Если бы не наручники — исцарапал бы Серафима. Больно, сука. Но, пускай он и матерится при себя тысячекратно от такой бесцеремонности, а вслух не осмеливается что-либо произносить, молчит.

Серафиму так неинтересно.

Итак лица ведь не видит, а этот теперь ещё и звуков не издаёт. Поэтому, без особых усилий он вновь поднимает его, разворачивает к себе лицом, чуть ли не броском укладывая спиной на кровать. Бьёт наотмашь по руке, когда Викторов рефлекторно тянется помочь себе. Ускоряя темп, врываяется до ощутимого предела, отчего наконец получает долгожданный вскрик. Серафим даже подмечает, что нормальные стонут, а Глеб именно орёт. Про себя думает, мол, прикольно.

***

Серафим мокро целует разбитые губы, от них переходит к шее, на которой уже угадываются бордовые следы его же недавних ласк. Это даже какие-то флэшбеки вызывает. Но как быстро они приходят, так же быстро и уходят, когда он чувствует, как быстро пульсирует кровь от прикосновений под слоем тонкой фарфоровой кожи. От неё, кстати, всё ещё был слышен тот самый аромат клубники. Приятно. У Глеба ещё и кожа бледная-красивая, одновременно солоноватая и сладкая из-за всевозможных гелей для душа, но всё равно вкусная на язык. Так и хочется съесть. Серафим ловит себя на мысли о том, что хотеть съесть человека — это странно. И сырым мясом он не увлекается, вроде бы.

Из грёз опять вытаскивает голос Глеба.

Тонкий, звучный, мягкий. Почти фальцет. Иронично, что до недавних пор из этих губ он слышал только едкий сарказм и грубые слова про Андрея. А сейчас — лишь стоны. Оставив на шее вагон и целую тележку следов от своих же зубов, спускается к грудной клетке. В одну руку хватает связку от наручников, заводит её себе за голову, чтобы у Викторова точно не осталось шансов прикоснуться к себе. Второй рукой медленно проходится от впалого живота до основания. Глеб сразу закрывает глаза, чуть ли не насквозь кусая свою нижнюю губу и мыча что-то умоляюще вроде: «Хватит уже блять», на что только получает по кровоточащим губам.

Замолкает.

Серафим возвращается к начатому: клубничный лубрикант пускается сначала по пальцам, после — Глебу по члену. Делает примерно так, как минут пятнадцать назад ему объяснял сам Викторов. А сам «учитель» уже даже от этого вовсю жмурится, голову отворачивает в подушку и, зубами кое-как цепляясь за белую наволочку, завывает опять лихорадочно своё: «Сима, Сима..», пачкая слёзками постельное бельё. Хватает его так всего на минуты полторы — и уже говорит, что «близко». Серафим, сжалившись, всё-таки убирает руки, давая наконец-то себя поцеловать. Глеб судорожно выдыхает в поцелуй и уже после него, окончательно валится пластом обратно на подушку без сил как тряпичная кукла без хозяина.