друг моего препода

***

Пройдя к подоконнику в конце зала, Глеб решил пошаркать по своим карманам — в итоге нашёл пачку винстона откуда-то. Наверное, Юра засунуть успел.  — Тебе дать? — сев на несчастный подоконник всем своим весом в килограмм пятьдесят пять от силы, Викторов, достав из пачки сигарету, вновь применяет свою обожаемую розовую зажигалку с хэллоу Китти: поджигает, меж зубов вставляет.  — Опа, давай, — Серафим становится рядом, протягивая руку.  — На, — выудив ещё одну сигарету из пачки, Глеб благородно протягивает её стоящему неподалёку Серому и, дождавшись, пока он её заберёт, тоже поджигает. — бля, иди сюда..  — Благодарю, — старший, довольно улыбнувшись, вставляет сигарету меж зубов и всё же подходит поближе к Викторову. — Смотри, — Глебу кажется, что после сцены за дверьми спальни на постели, ему дали полный карт-бланш на приставания, именно поэтому, воспользовавшись временным положением чуть выше Серафима, он невзначай хватает его за ладонь, отдёргивая к себе. — как думаешь, кого Юра выебет? — он шепчет, склонившись подле чужого уха. Пальцем тыкает в интересную картину: Юра и его ангелы — одна брюнетка-второкурсница где-то, а вторая — шатенка — левая абсолютно, Глеб её даже не знает. Но, при этом, обе вокруг Перфилова кружат, как юлы. А ведь они даже не знают, что его возбуждает лишь скрипка. Забавно.  — М? — режим крысы-сплетницы активирован, так что, затянувшись дымом и проанализировав всю ситуацию, Серафим мимолётно указывает на одну из девушек, — Вот эту, наверное. Она посимпотнее, что ли.  — М-м, а на чё спорим? — пафосно держа тонкую сигаретку меж двух пальцев, он, затянувшись, в унисон с Серафимом выдыхает полупрозрачные клубы дыма от слабой затяжки — взатяг, видимо, ещё не научили особо.. — А на что хочешь? — Серафим улыбается хитро и, явно заинтересованный в таком предложении, бросает взгляд на Викторова, ожидая каких-то ставок.  — М-м.. — он хихикает то ли с чужой коварной улыбки, то ли просто потому что подшафе весь мир весьма весёленьким кажется, вот и прёт.. — Ну-у, я мог бы предложить щелбаны.. но, типо, ха-хм, у тебя чёт.. — тут он снова задумывается, руки Симовские рассматривает секунд пять и, только когда осознаёт, что опять засмотрелся, решает всё-таки подытожить: — рука такой, типо, тяжёлой кажется.. может, на поцелуй? Ну, или на бутылку вискаря. Чё выберешь? — Давай тогда на-а-а.. поцелуй.  — Или вискарь, всё-таки.. бля, нихуя себе ты выбор придумал. — тут даже Серафим задуматься успевает, что будет для него ценнее и что на пьяную голову больше захочется.  — Первое слово дороже второго!! Так что.. бля-я, стой, ща, — Глеб сначала передразнивается, точно как первоклассница, а после, глядя на Юру, задумывается о чём-то: по сторонам оглядывается, в карманах рыщет — блять, телефона нет нигде. Сука, потерял..  Приходится обламывать эстетику: спуститься с подоконника, убегая обратно в спальню. А уже там, найдя какой-то — ещё с начала первого курса ненужный — маркер, притаптывает пьяной походкой обратно. Вручает его Серафиму без слов, садится вновь на подоконник, руки свои ему протягивая. — Вот, напиши.. чё-то типо.. «Юра». Чтоб я не забыл.  Серафим внимательно выслушивает чужую просьбу, а следом, вооружившись чёрным маркером, выводит на подставленной руке кривое «Юра», завершая подпись не менее кривым сердечком.  — Хе-хм, прикольно, да, спасибо.. — убрав руку и забрав маркер обратно, Глеб вновь закатывает рукава по кисти и медленно втягивается сигареткой, постепенно расслабляясь. 

***

Прошло почти два часа, а у Викторова тело будто пластом прицепилось к злоебучему подоконнику: ни встать, ни двинуться не может вообще, только ногами из стороны в сторону бултыхает еле-еле, разглядывая толпу из чужих лиц в попытке найти затерявшегося где-то там Серафима, который, к сожалению, не изъявил желания простоять всю тусовку только с одним Глебом. Каждый слой одежды давит и кажется железным, ремень на брюках душит неистово и, несмотря на холодную погоду на улице, всего бросает в жар, добавляя головокружение — может, паническая атака близко, а может, просто тошнит. Но разницы никакой — всё равно встать не способен.  Вдох,  — Я отойду, — сквозь головокружение выдавливает из себя последние силы: поднимается на ноги, обходит стоящего неподалёку Кирилла и шаткой походкой утаптывает в ванную комнату, по пути ненароком толкая Серого плечом — хотел что-то сказать, но приступ рвоты так и норовил взять верх. Выдох, он садится на мраморную плитку, облокотившись кудрявой головой о стену в ожидании волшебного облегчения. Просидев в статичном положении ещё минут десять, Глеб уже просто начал постепенно сходить с ума от тошнотного плейлиста Юры из зала, который прямо по ушам бьёт, заставляя корчить рожу.  Хочется закончить всё поскорее и обратно ко всем вернуться, а рядом никого, кто бы помог хотя бы встать — как назло. И как всегда. 

При себя считает до четырёх — на пять уже встаёт на ноги.

Вокруг всё плывёт так, что даже собственного отражения в замызганном зеркале толком не видно. Приходится расчесать наугад кудри руками, да в свет кое-как выйти обратно, но уже без заправленной рубашки и ремня на брюках.  — Бля, братан, дай попить, — выйдя из ванной, еле стоящий Викторов абсолютно левого себе человека  сразу за руку ловит и отправляет на кухню себе за водой, шагая вместе с ним. Серафим, тем временем, выдвигается на кухню на поиски чего-нибудь попить, ибо доверия к малолеткам всё ещё было абсолютно нулевое — вдруг ещё подсыпано что-нибудь, а оно ему надо, что ли?.. именно поэтому, судьба решает свести  их с Глебом именно здесь.  Так что, заметив знакомый кудрявый силуэт, он подходит и укладывает руку на чужое плечо, снова оказываясь весьма близко. — О-ой, какая встреча, давно не виделись.. я соскучился.  — Бля-я!!.. — и без того ахуевший от жизни Глеб, после такого внезапного нападения со спины, аж давится водой и вскрикивает чуть ли не на всю кухню, распугивая всех птиц в радиусе ста метров.. но, как только замечает, кто подкрался, сразу тон понижает. Успокоился.  — Ага.. давно. Ты за попить?  — И-именно, а ты? —  кажется, что Серафим с такими бзиками скоро в смазливую и любвеобильную лужу превратится.. благо, пока что лишь шансом оказаться ближе пользуется: аккуратно обнимает Викторова, носом уткнувшись ему в шею. — Да я попил уже, — отставив гранённый стакан времён ссср, который достался от хозяина этой квартиры на близстоящий столик, Глеб и сам, теперь уже свободные ручки протягивает, впоследствии, наконец взаимно обнимая этот резко-любвеобильный шкаф. — смотрю, на тебя виски подействовало? Его, судя по всему, эти внезапные объятия даже задобрили — минуту назад ведь был готов первого попавшегося под руку пиздануть, а тут вдруг уже обнимается стоит, да трясётся весь от дыхания в шею — чувствительный мальчик до ужаса. — Не-е-е, я ж не пью вообще.. — в целом, можно было бы и поверить, если б он через пару секунд после таких внезапных убеждений лез с поцелуями в щёчку, практически мурча: — Гле-е-еб, ты хороший такой..  — Ой.. ты тоже, да.. А сам Викторов, будучи той ещё падкой на нежности сукой, после такой милашности, пусть и в виде простого поцелуя в щёку, всё же окончательно весь в своей улыбке пьяной растворяется. Серафим задобрил неимоверно.  — Чёт такое чувство, что я ща ёбнусь на пол.. — но, как и обычно, собою он бы не был, если б ложку дёгтя в банку мёда не привнёс своим поганым языком. Зато честно, ибо на ногах сейчас стоять и вправду было уж крайне сложно, а перспектива уронить на себя Серафима Владимировича вот вообще ни капельки не радовала. Даже устрашала.. — А давай как-нибудь поаккура-а-атнее.. — после такой жалобы от Викторова всё-таки приходится отлипнуть, сразу строя жалостливые глазки.  — Поаккуратнее только сидя. После того, как господин Серафим, скрипя зубами, всё-таки отлипает, Глеб своей шаткой походочкой кое-как наконец доходит до любимого подоконника, но уже на кухне, подзывая старого к себе, — Иди сюда, а.  Ну любит Глеб повыше усесться куда-нибудь и командовать дохуя, что ж поделать.. всё равно сегодня Сидорин явно об этом не задумывался. Так что, он только снова к младшему подходит и аккуратно обнимает.  Устроившись поудобнее на гладкой поверхности, теперь уже довольный Глеб снова спускает ноги вниз, а руками через Симовскую шею обвивается, притягивая настолько, что чужие коленки уже в бортики подоконника упираются.  — Бля, чё ты.. такой.. ну, типо большой.  — Переросток какой-то..  — Это ты мелкий просто, — знал бы Серафим, что в свои двадцать семь будет обжиматься с едва ли девятнадцатилетним смазливым студентом — вряд ли бы поверил, ибо звучит это как полный пиздец.. а на деле: вон, плывёт уже весь в объятиях.  — Ахуел? Сам такой. — Я средне.. сред.. среднеста.. сука! сретднестатистический! — И вообще, я всё ещё расту.  Побесился всего секунд пять от того, что сам же слово выговорить не может — и хватит, успокоился.  — Или тебе «мелкие» — на последнем слове он делает особый акцент своей саркастичной интонацией, — нравятся? — были бы руки свободны — ещё бы и воздушные кавычки изобразил, но пока только улыбается по-лисьи, и ладонями по чужой шее вверх скользит, копошась в охапке волнистых волос. — Да тихо, шучу я.  — Но вот тут верно подмечено, кстати.. — с улыбкой заключает Серафим.  — Нихуя-я.. А Викторов, вроде бы, свой вопрос изначально лишь в шутку задумывал, а Серафим ему аж всё напрямую выпалил сразу.. что ж, как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного на устах, хули.  Так что, Глеб тоже шанса не упускает: голову поднимает и, щенячьим взглядом пялясь опять, продолжает череду ненавязчивых вопросов:  — А я тоже считаюсь, получается? — Ага-а.. — Серафиму же и вовсе дела нет до того, что он говорит, даже не обдумывая.. но единица трезвости и адекватности всё же решает в последний момент слегка ударить в голову, пытаясь хоть как-то эти откровения остановить:  — Ой. — А-ха, бля-я.. — режим сучки активирован, поэтому, Глеб снова заливается своим лихорадочным хихиканьем, сразу меняет взгляд на более привычный и руки из волос достаёт — наигрался, видимо, — А ты забавный.  — С Андреем Фед..-Игоревичем не так интересно было — выпустив ладони из-под чужих кудряшек, он вновь проходится глазами по всему телу Серафима, разыскивая, что ещё облапать не успел. И, в этот раз, останавливается на заманчивой рубашечке — новое пристанище для шаловливых пальцев успешно найдено: теперь вьётся змеёй вокруг рёбер, руками изучая складки на ткани — когда ты пьяненький, тебе даже такое интересно, что пиздец. — Что-о, прям та-ак? — и снова это противостояние между Андреем и Глебом, хотя, знал бы Федорович, что тут вообще происходило.. не одобрил бы, мягко говоря.  А Глебу хватает буквально секунды молчания, чтобы вновь засмотреться в глаза напротив собственных. Завораживающих и бездонных абсолютно — серых, как моря поздней весной, в которых утопиться хочется просто потому что красиво, и потому что с этой красотой совсем не жалко слиться в одно целое.  И со стороны его взгляд даже выглядит тем самым, влюблённым: да так и есть — у него ведь и по пьяни не было подобного никогда — настолько Серафим ему сейчас кажется ангелом, что смотреть только так, с восхищением и может.  Такая абстракция длится всего где-то десять молчаливых секунд: вокруг обоих все и всё плывёт, а зрение со слухом только на Симе сфокусированы, что аж кажется, будто Глеб его дыхание громче музыки слышит.  Секунда, две.. десять — приходит обратно в сознание и, пока ещё не до конца отпустило, при себя проговаривает что-то мотивационное в стиле: «либо сейчас, либо никогда», а следом, заранее слабо схватившись обеими руками воротник чужой чёрной рубашки, снова целует мимолётно, но уже не в щёку — дальше зашёл, пускай и всего на пару секунд.  — Да, типо того.. — Глеб хоть и красный до ушей, будто томат, но речь всё-таки почти что не подводит даже. Поэтому, он, как ни в чём не бывало, продолжает оборвавшийся секунд тридцать назад диалог про излюбленного Андрея.  Ох, кто-то злоебучий и жёлтый сегодня весь день и всю ночь икать будет. — Нихуёво так ты разбесился, а.. — Сидорин даже как-то и не ожидал таких внезапностей, кудрявый непредсказуемый, всё-таки.. но и против не был явно: даже улыбнулся едва заметно, пуская руки на чужие коленки.  А Глебу уже похую абсолютно — малолетке в голову вискарь отцовский ударил, теперь любой поступок оправдать может, так что, захочет — хоть тут отдастся. Но пока такого желания не имеется. К счастью. Или к сожалению.. — Я? Да ни капли.  — Все-егда себя так веду-у ваще.. или тебе чёт не нравится? — на последнем предложении Викторов делает резкий мув на внезапное повышение уровня злобы в голосе: всё-таки, он неженка та ещё.  — Да нет, нравится, продолжай. — чувство стыда или ранней неловкости в таком состоянии у Серафима уходило точно куда-то подальше, так что, подобные фразы он мог выдавать с абсолютно довольным лицом без грамма сомнений. Это и делает.  — Ну ты тогда нагнись хотя бы бля, — он хоть и фырчит как псина злая, но в итоге всё равно руками тянется вверх, за воротник рубашки хватается пальцами и вниз, к себе поближе утягивает, точно как сирена. — У меня такая же рубашка есть, кстати..  — Не, ну типо.. мне кажется, такая у всех есть, но у меня типо материал такой же. Прикинь? — Викторов такими речами создаёт чёткое ощущение, что ему вот лишь бы рот занять — не замолкает ни на секунду, только тараторит и тараторит без остановки вместо того, чтобы моментом насладиться пока возможность есть. Ну, а что с него взять, таким уж балаболом базарным вырастили.. перевоспитывать уже поздно.  — Да-а? — Серафим подыгрывает, по-актёрски изображая удивление, — нихуя себе, ну это судьба, получается. Чё думаешь?  — Да-а.. — Глеб повторяет за ним, обводя подушечками пальцев ткань рубашки и закусывая губу, — у нас чёт.. много такого, типо, одинакового.. прикольно. — Если встретимся ещё — приду в ней.  А когда Серафим наконец оказывается на нужном расстоянии в виде сантиметров пяти-десяти от чужого проколотого носа, Глеб всё-таки отпускает бедный неглаженный воротник, поднимая холодные ладони обратно на его шею. — Бля.. а вспомню?.. не, нихуя. — Хочешь, сейчас покажу? — кажись, он уже настолько заболтался, что теперь ведёт монолог сам с собой абсолютно будничным тоном, параллельно, изучая татушки на щеках напротив — интересно пиздец, на самом деле.. — Хочу, давай. — найти сейчас хоть что-то, от чего бы Серафим отказался и не поддержал эту мысль.. крайне сложно, если возможно вообще. Просто везде с Викторовым согласен, лишь бы тот ещё пару секунд холодными руками тысячи мурашек по шее запускал, заставляя мысленно материться.  — Тогда пошли, — Глеб и без алкоголя в обычной-то жизни далеко не самый адекватный человек, а тут ещё и пьяненький под приступом подскочившего либидо — вообще кудрявый чердак едет.  Так что, спрыгнув с подоконника и обойдя Серафима, он, взяв того за руку — дабы не потерялся, — весёлой походкой убегает вприпрыжку обратно в спальню, по пути расталкивая всех вокруг себя,  — Ложись-садись-вставай куда хочешь, ща-с, я найду эту хуйню.. — а оказавшись в нужном помещении, скрепя зубами, но приходится всё-таки отпустить чужую ладонь и уйти в сторону своего шкафа-купе на поиски рубашки. Ещё секунд десять он напоследок на свой шедевральный вид в зеркале пялится — прощается с идеально подобранным под брюки свитшотом и, будто избушка на курьих ножках, повернувшись к зеркалу спиной а к Серому передом, наконец стягивает верхний слой одежды через голову.  Бедные кудряшки после этого из изящной и выдроченной до каждого локона укладки сразу переходят в состояние «меня ебали», но плюсы тоже есть: фиолетовый неон на голое тело лучами ложится крайне изящно, очерчивая плавный силуэт выпирающих из-под кожи рёбер в момент, когда он точно как кот руки вверх поднимает.  По чужой указке Серафим усаживается на кровать напротив шкафа и, пользуясь моментом, начинает уже откровенно пялиться: не сводя взгляда с переодевающегося Глеба, прикусывает нижнюю губу, чуть наклонив голову вбок. Жаль конечно, что лицезреть сия удовольствие долго не получается, ибо Викторов кооперируется быстро, всё же натягивая на себя ту самую чёрную рубашку из какой-то бархатистой ткани — Поможешь? — но координации ему хватает только на то, чтобы застегнуть буквально две-три пуговицы, поэтому, улыбаясь как кот Чеширский, он шаткой походкой возвращается к Серафиму: встаёт прямо напротив, и ручки с незастегнутыми рукавами сразу протягивает, мол, помощь нужна.  Серафим сразу поднимается с кровати и, аккуратно придерживая ткань на чужом теле, на скорую руку застёгивает все оставшиеся пуговицы кроме тех двух, что расположены у горла. По его мнению, так красивее.  А по завершению «помощи», подаётся к проколотому уху младшего, максимально гадким шёпотом выдавая краткое: — Ахуенный.  — Спа.. — стальная уверенность Глеба после такого внезапного мува снова рушится во мгновение ока, а по телу даже мурашки впервые за вечер проносятся, заставляя руки невольно дёрнуться, прежде чем продолжить. — спасибо, да.. — пытаясь реанимировать свой образ непоколебимой башни, он всё-таки отходит от Серафима чуть подальше и, снова становясь у зеркала, принимается поправлять причёску — это ведь святое, без красивых кудряшек не будет красивого Викторова.  — Ты тоже.  — За правду не благодарят, — Серый завороженно наблюдает за всеми этими махинациям с кудряшками и, дождавшись, пока Глеб наконец закончит, всё же не сдерживается, снова решая докопаться: незаметно подходит и, невзначай развернув к себе, мажет поцелуем по губам напротив.  А Глеб уже было хочет начать рычать из-за того, что такой тонкий и важный процесс поправления причёски вдруг прерывается без его разрешения, как разбушевавшийся Серафим заведомо успевает заткнуть.  И, на удивление, перечить Викторов даже не стаёт. Наоборот, ступив на пару шагов назад, упирается спиной прямо в зеркало шкафа — больно, прямо затылком ударился, но, даже несмотря на это, не отстраняется всё равно, только во вкус входит: слабо кусает чужую нижнюю губу и на себя оттягивает, пытаясь вновь перенять инициативу. Спойлер: перенять её получается крайне плохо, когда оппонент может вальнуть тебя одной рукой. Поэтому, он лишь прикрывает глаза в попытке не замечать кружащуюся от резких перемен температур голову, пока руки уже во всю самовольно проводят медленный путь от шеи и прямо до уголков челюсти. Неспешно пальцами холодными водит по разгорячившейся коже, ещё совсем не планируя отпускать, хотя ноги уже совсем ватными ощущаются, а дыхание с каждой секундой сбивается с привычного спокойного ритма всё сильнее без малейшего шанса на восстановление до окончания дня.  Про себя думает — похуй.  Пытается всеми силами мешающие факторы отмести от себя, выпирающим позвоночником вжимается в бедное зеркало на шкафу всё сильнее, хотя даже так, всё равно шатается — только опора в виде чужой шеи помогает этим несчастным шестидесяти килограммам виски не шваркнуться вниз.  В этих лихорадочных поцелуях и движениях они сплетаются в непоколебимый, динамичный тандем: почти что каждое действие параллельно — и даже сбитое у обоих дыхание всё равно превращается в унисон.  Пока Серый уверенно держит горячие ладони на щеках, вжимая в дверцу шкафа, Глеб целует беспорядочно и отчасти, уже даже не в губы — по правой щеке медленно мажет, царапаясь о щетину, кусает возле подбородка машинально — то ли дурная привычка, то ли такая изюминка.  Собственно, такая дурость в конце концов его и губит: он отдаётся целиком и полностью, забывая о том, что ноги бы тоже контролировать надо, а как итог — всё-таки падает, не успев ни за что ухватиться, так ещё и за собой чуть не утащил.  — Блять.. — Чё-то заигрались немножко, мне кажется.. — Серафим хихикает, вытирая губы.  — М-м.. не знаю.. мне кажется, у меня сотряс.. я умру? — Глеб, распластавшись по полув форме морской звезды, строит максимально жалостливый вид и ручки наверх к Симе тянет.  — Не, сомневаюсь, малой.. — заметив это несчастное кудрявое существо в таком виде на полу, старший даже руку протягивает и помогает встать, оглядывая на наличие возможных травм.  — А если я умру?.. — и тут строчка из своей же песни вспоминается.. жаль, что её пока что только бедные стены этой квартиры да Кирилл слышали, а не Серафим. Поэтому, вместо того, чтобы напеть, он только молча руку принимает и, оперевшись, поднимается на ноги, а после и на кровать залазит, ибо стоять сегодня точно больше не получится.  — Полежи со мной, пожалуйста.. предсмертное желание? — Не умрёшь, — весьма уверенно заключает Серафим, но после душераздирающего «пожалуйста» всё же и сам ломается, решая подыграть, уложившись рядышком на кровати.  А Глеб, хоть и дурак тот ещё, но возможности всё равно не упускает: сначала просто ложится рядом, а спустя момент, поняв, что ему совсем неудобно в такой позе, перестановку устраивает быстро: Симовскую руку поднимает и насильственным путём забирается тому под локоть, на грудь укладываясь, шепча:  — Ты мягенький..  — Удобно тебе? — Серафим и не против такого расклада: лишь вновь в кудряшки забирается татуированными пальцами и перебирает их, мысленно подмечая, что те просто невероятно приятные наощупь..  — Да-а.. ты большо-ой.. и мягенький такой.. типо.. — он своим до ужаса сладким голосом сейчас, засыпая, мурчит почти что, отчего ещё сильнее напоминает типичного уличного котёнка, которого только-только в новый дом притащили, и он теперь обустраивается на каждой поверхности, картина — умиленье сплошное, иначе и не сказать. — Как матра-а-ас.. — на последнем слове он уже откровенно зевает — и, из-за того, что носом уткнулся в чужую грудь — ещё и неслышно почти. А септум больно колется, наверное..  Секунда, две.. пятнадцать — и Глеб, окончательно захапав себе Серафима путём закидывания на него своей ноги, уже мирно сопит, при этом, обнимая легонько такой самодельный матрас за плечи. Сегодня точно не отпустит. А Серый уже даже не в силах что-либо с этим сделать.. поэтому, осталось лишь с максимально умилённым видом наблюдать за засыпающим мелким и, плывя в улыбке, аккуратно поглаживать ему кудри.