Два балла

      Это провал самый настоящий провал, и Ген абсолютно полностью осознавал это, заперевшись в своей небольшой комнате, в доме который достался ему по наследству. В доме который опустел слишком быстро, в доме в котором он теперь остался совсем один. Он сжимается в клубок, прижимаясь спиной к деревянному изголовью собственной кровати. Собственной? Не совсем правильно. У него тут вообще ничего собственного нет, нет и не было, разве что пирсинг на лице и ветер в его голове. Вот он то точно, собственный. Его личный.       Провалиться на контрольном срезе? Пустяки, пол беды на самом то деле, но мысли, угнетающие мысли все равно не покидают его голову, скручиваются в запутанный комок, завязываются в узел, давят на голову. Душат. Ладони холодные, пальцы бьет мелкая дрожь, он запускает их в волосы, теребит короткие локоны, оттягивает их с силой, тихо всхлипывая. Фраза «взяться за голову» теперь приобретает абсолютно другую окраску.       «Ничтожество»       Он тот кто сам пустил свою жизнь по ветру, поддался течению и мимолетному ощущению свободы. Свободы которой до этого ему так не хватало, свободы которой теперь стало так много, что он не знает что с ней делать. Не знает что делать с собой. Обязательства? Посещение университета? Пустой звук. Свист в его голове, да никогда в жизни он не наденет на себя этот ошейник вновь, причем по собственной воле. По собственной никогда. А все ради призрачной мести родителям, оставивших его на попечение пожилой женщине. Призрачной мести, все ради того неощущаемого чувства, когда он смотрит в их глаза, самовольно опустившись на дно. И хочет увидеть, увидеть их лица, лица людей которые в этом виновны. Хочет увидеть страх, панику, ненависть или хотя бы сожаление.       Но он не видит ничего, спустя столько времени стоя на пороге «отчего дома», в котором не появлялся…ммм…лет пять?       Его все равно туда не звали. И даже не ждали.       Сухой ужин с родителями. Тишина а после разговоры ни о чем, и в итоге поспешный побег, обратно, назад, на окраину города, в старый район где дома еще хоть немного, отдаленно напоминают японский стиль. Он и сам не знает зачем заявился так внезапно, точнее не уверен, оставшись в этом доме абсолютно одиноким ему внезапно захотелось родительской любви? Заботы? Поддержки? Да чего угодно от чего отдавало бы словом «родительская» или «родственная», чего угодно от чего бы пахло словом «семья». Но семьи как таковой у него никогда и не было. Надеяться было глупо, действовать так безрассудно тоже, абсолютно в его стиле, что еще взять с неудачного фокусника.       Это все было глупо. Одной большой глупостью, начавшейся задолго до этого гребенного контрольного среза. Глупо было ожидать чего-то такого от людей, которые спихнули его воспитание на бабушку, глупо было ждать даже толики принятия от людей, которые совершенно не воспрепятствовали его переезду в раннем возрасте, когда тот только-только начал осознавать себя. Начал осознавать что семья и не семья вовсе, начал осознавать что единственный человек в этом мире которому он может быть нужен — это она. А теперь ее нет.       Есть только этот дом, есть большие опустевшие комнаты и завешенные зеркала чтобы не видеть в них свое отражение. И эти мысли, мысли. Мысли о том что год назад он сдал на высший бал.       «Поздравляю Ген, ты хорошо постарался»       Бабушка смеется и улыбается, гордо встречая его на пороге их небольшого общего жилища. Места мало, но на двоих хватает. Пожилой женщине не нужно много, лишь бы ее внук был счастлив, лишь бы он учился хорошо и превзошел её, получил докторскую степень, сделал несколько открытий и жил себе припеваюче. Ген тоже улыбается, воодушевленно выставив руку, с силой сжимающую листок бумаги вперед. Красной пастой на нем красуется цифра «100». Это все чего им двоим достаточно для небольшого счастья.       Бабушка хлопает в ладоши, одно мгновение, она закашливается, хватаясь ослабевшими руками за косяк двери.       Ген теряется.       Раздается глухой звук. Удар.       Ген вздрагивает. Утирая рукавом выступившие слезы. Срывается с места, выбегая из комнаты.       Что-то упало на первом этаже.       В зале, в дальнем углу стоит небольшой мемориал, цветы рядом с ним уже завяли, свечи потухли. Фотография лежит стеклом вниз. Фотография перевязанная черной лентой.       — Бабушка… — Асагири всхлипывает, трет глаза, стараясь сориентироваться во мраке, двигается аккуратно, спускаясь по лестнице. Во всем доме выключен свет, он включает его редко. Такое ничтожество не достойно света.       Асагири поднимает фотографию, стряхивает с нее пыль, возвращая на свое законное место. Садится напротив, по турецки. И смотрит. Смотрит а на глазах вновь наворачиваются слезы. Он все испортил, все испортил, не смог совладать с собой, со своими мимолетными желаниями и этой «свободой», которой сам так желал. Не смог исполнить их мечту, не смог сдержать «обещание». А ведь если бы не она его бы не приняли во второй раз, никто не дал бы ему второго шанса, вернуться в университет, начать с начала, но даже этот шанс он растратил, потому что она ушла. Потому что она покинула его, не дождавшись даже его результата на первом пробном экзамене.       Телефон предательски звенит в кармане брюк, нарушая всеобщую тишину. Ген дергается. Вновь утирая слезы, поспешно доставая его трясущимися пальцами, яркий экран светит в лицо, вынуждает жмуриться, заплывшие от слез глаза болят, и он не сразу может разобрать буквы. Зрачки расширяются. Асагири замирает, недовольно глядя в экран смартфона, держа его на расстоянии вытянутой руки. На лице расплывается болезненная улыбка. Асагири тихо смеется. Смеется нервно, но все равно поднимает трубку. С чего он вообще решил позвонить?       — Ты завалил?       Менталист тяжело вздыхает. Первое что он слышит. Ни привет, ни здравствуйте, ни «как твои дела мой старый дорогой друг?» На заднем фоне слышатся помехи и удары металла об метал. Будь проклята качалка.       — Спрашиваешь уже во второй раз, не хватило всего двух баллов, можешь себе представить?       Максимально радостно и задорно, как только он может выжать из себя отвечает Ген. Человек на другом конце провода молчит, молчит долго. Этот «дружеский разговор» начинает угнетать.       — Ты не удивлен?       — С твоим образом жизни совершенно — нет. Я просил тебя взяться за голову.       — Ты такой жестокий, Шишио-чааан. Чего вообще звонишь? Мои оценки единственное что тебя интересует?       — Я обещал ей присмотреть за тобой.       Ген замолкает.       — А ты все никак не меняешься, с таким образом жизни—       — Я знаю это и без тебя!       Ген срывается, срывается всего на мгновение.       — Хреновая из тебя нянька-сиделка вышла, а?       — Не то слово.       Цукаса усмехается. Тоже нервно.       — Ген.       — Да что? Говори быстрее у меня вообще-то очень-очень много важных дел, а ты отвлекаешь.       — Я верю в тебя. Когда пересдашь обязательно позвони мне. Конец связи.       — Ага, хорошо–       Он не успевает ответить. Звонок сбрасывают. Кажется этот разговор добил его окончательно. Ген медленно опускает руку, откидывая телефон куда-то на пол, и ложиться на него сам. Тут ему самое место. Асагири закрывает глаза но самоуничтожающие мысли почему-то не лезут обратно в голову. Проклятый Шишио, не дал ему дострадать и утопиться в собственной жалости, этим его: «я верю в тебя», и что он вообще хотел сказать? Ген сам то в себя не верит, а поверит в то что кто-то другой верит в него это вообще сказка, волшебство и фокус.       Он открывает глаза. Взгляд ненароком цепляется за календарь одиноко висящий на пустой стене. Раньше там были фотографии, он снял их все, распрятал по комнатам.       Ах да. Точно. Он обещал написать Сенку-чан. Теперь они «коллеги» и он поможет ему понять химию. Конечно поможет. Ген сам себе то помочь не может. Эта попытка Сенку «помочь». Забава. Он знает что ничего не выйдет, он уверен что ничего не получится. Асагири просто достанет Санку настолько что тот сам сдастся и оставит его и эту глупую затею с тем чтобы понять химию, с тем чтобы вытащить его со дна. Долго это не продлится он уверен, большого смысла начинать нет, но кто он такой чтобы отказать себе в удовольствии наблюдения за тем, как его собственный образ крошится в чужих глазах, наполнять отчаянием? Ген. Он Асагири Ген. Все верно. Сегодня как раз пятница.

***

      На улице шумно и холодно. Каким-то абсолютно не теплым выдалось начало июня. Сенку дрожит в своей легкой курточке, холодный воздух обжигает носоглотку, в такой ситуации ему остается думать лишь о том, как бы ему не заболеть а не о любимой химии и том как сделать из бездаря-лентяя Асагири Гена примерного ученика и любителя химии, хотя бы отдаленно, стоит прямо напротив кофейни, но заходить туда без Гена как-то не хочется, будто бы это неправильно, даже не смотря на то что они договорились встретиться внутри, а эта паскуда опаздывает уже на пятнадцать минут. Ладно-ладно «бездаря» звучит слишком громко, все же у Асагири есть какие-то зачатки знаний, иначе Сенку не стал бы предлагать ему свою помощь. Хотя предлагать свою помощь Гену уже звучит странно. По крайней мере для Сенку. Точно уж он не думал о том что ему придется ждать возле кофейни человека которого он возненавидел в первый же день. Но и «возненавидел» теперь почему-то звучит тоже…слишком громко.       Мимо проносится мотоцикл, витающий в облаках ученый еле успевает чтобы отскочить, прижавшись к стеклянной витрине и не стать жертвой воды из грязной лужи. Мотоцикл паркуется совсем рядом, у обочины, его обладатель вальяжно слезает с него, выставляет удерживающую ножку, обходит его с другой стороны и зачем-то кивает сам себе. Наверное считает в голове сумму штрафа, который ему выпишут, потому что парковаться тут нельзя, машинам по крайней мере, по крайней мере насколько об этом известно Сенку. Где-то в глубине души ему хочется подойти к горе-гонщику и взыскать свое недовольство, но смысла от этого ровно ноль а целоваться со стеной ему вновь не хочется. Язык мой — враг мой, знаем проходили. И вообще он ждет Гена. Ах да, вот и он, снимает шлем и вешает его на ручку руля.       — Сенку-чан, опоздал признаю, прости меня! — Ген быстро подходит, улыбаясь во все тридцать два, махая рукой. Он тоже одет не по погоде, прогноз видать не смотрел, обтягивающие черные джинсы и кожанка явно не лучшая одежда для нынешней погоды, в новостях вообще обещали дождь. — Но пробки в центре просто ужасные, ты представить себе не можешь, ну правда! — Продолжал свою болтовню Ген, наконец поравнявшись с промерзлым «коллегой», замечая на себе его непонимающий взгляд. — Ты чего, Сенку?       — Ты на мотоцикле? — единственное что смог выдавить из себя ученый, метаясь взглядом между транспортным средством и Асагири, вставшим перед ним.       — Да, а что? Хочешь прокатиться? — лукаво заулыбался менталист, спрятав руки в карманы.       — Нет, мы тут не за этим, — Ишигами тяжело вздыхает, потирает переносицу и недовольно смотрит на однокурсника. Вообще-то он хотел прочитать ему лекцию про опоздания и ощущение времени, но факт того что у Гена есть права так еще и мотоцикл почему-то слишком сильно выбил его из колеи. Сенку разворачивается, наконец открывая дверь десять раз проклятой кофейни. Над головой звенит колокольчик. — Но ты не говорил что у тебя есть мотоцикл.       — Ты не спрашивал, — хмыкает Ген и пожимает плечами, направляясь за ним.       Кофейня — место которое было выбрано не случайно, так называемая «нейтральная территория», после подготовки к срезу с Хромом, Сенку не сильно хотелось тащить в свою квартиру даже не своего друга, почему-то он был уверен в том что эпатажный и громкий Асагири высосет из него крови и энергии похлеще чем двое незнакомцев, на тот момент, которых к нему привел Хром. К себе Ген в их короткой переписке идти не предлагал, не то чтобы Сенку сильно хотелось, или было интересно как живет это загадочное существо окутанное тайнами, но и спрашивать он не стал лишний раз. Причин не было, да и он мог понять, сам же действовал из таких же побуждений, предлагая встретиться «где-то в другом месте», ну а выбор места соответственно оставил за собой менталист. Сенку не понравилось, но особого выбора не было, все же он сам решил стать инициатором этих занятий.       — Учебники за седьмой класс, Сенку-чан, ты серьезно? Оцениваешь меня настолько низко? — драматично воскликнул Ген, когда заказ был сделан и они успешно расположились в самом углу, без окон, подальше от людей.       — В науке самое главное последовательность, если ты не понимаешь «А» то не сможешь перейти к «Б», мне важно понимать в какой момент твои знания стали проседать, поэтому я решил начать с самого начала, с азов, — гордо заявлял Ишигами, раскладывая книги и тетради на небольшом столике.       — Но не настолько же!       — Настолько-настолько, садись и начинай решать химические цепочки, я должен знать понимаешь ли ты хотя бы их.       И Гену ничего не осталось кроме как решать, решать и решать однотипные скучные задачки за седьмой-восьмой-одиннадцатый класс, под строгим наблюдением своего самопровозглашенного, преподавателя параллельно читающего какой-то свой заумный учебник для заумных-заучек. Он старался сделать это веселым, по крайней мере для себя, старался как-то съязвить или пошутить, старался сделать вид что не понимает, намеренно заставив объяснить Сенку ему элементарные вещи, но быстро был разоблачен в своих коварных интригах, то ли из-за того что слишком широко улыбался толи по другой какой-то причине.       Сенку не улыбнулся ни разу. Был серьезен абсолютно полностью и во всем, внимательно вчитываясь в каждое решение, стараясь найти в нем ошибки, и Гена это начинало раздражать. Это чудесное занятие по химии могло бы оставаться таким же нужным, а единственным плюсом в нем — лавандовый раф, если бы Ишигами внезапно не решил что этого достаточно, достав из своего портфеля учебники уже с университетской программой. Вот тут и началось веселье, самое настоящие. Как и со школьной программой все шло хорошо, какое время, какие-то несколько задач, пока они не дошли ровно до середины, и то это был учебник старой программы.       — Господи, ты полный ноль, — как-то слишком громко для себя самого произнес Сенку, перегибаясь через стол, смотря на решение Гена, который кажется был готов сойти с ума.       — Ну извини, Сенку-чан что я не такой зануда как ты, — обиженно развел руками Асагири, надув щеки и отвернувшись в сторону. Если бы этот жест замечен Сенку, но кроме науки это не интересовало абсолютно ничего.       — Я объясню, — сказал Сенку, возвращаясь на свое место. Гену даже показалось что он звучит радостно. Самому Сенку тоже, почему-то когда ему приходилось объяснять элементарные, по крайней мере для него, вещи Хрому он не испытывал подобного восторга.       Теперь это занятие заиграло другими красками. Сенку внезапно оживился а Ген слушал. Слушал и старался понять, Ишигами в свою очередь старался объяснять на пальцах, и по всей видимости это начало давать результат, потому что решения стали вернее а каракули из химических цепочек разборчивее. Только Асагири не только слушал, он еще и смотрел.       От чего-то очень внимательно смотрел за тем как Сенку улыбался.       И почему-то улыбался сам.