Обещание на мизинцах

“Наша связь. Не так ли?”

***

“Как...” Лиса почувствовала, как её охватывает смятение и ужас, словно это было её собственное чувство, но, должно быть, это было чувство Дженни. Должно быть, так и было, потому что внутри неё царило смятение - горячее, беспомощное, болезненное. Почти триумфальное, хотя это, конечно, не было победой, потому что открытого шока в голосе Дженни было достаточно, чтобы доказать неоспоримую правду о том, что Дженни делала всё это время, ничего ей не говоря. Дженни действительно знала об их связи. Сынван не лгала, Лиса не выдумывала; Дженни знала, но не рассказала ей. И Сынван тоже была права. Это было несправедливо, они должны были разобраться во всём вместе, а не прятаться, лгать и принимать односторонние решения, и это придало Лисе достаточно сил, чтобы продолжать. Даже когда она столкнулась с Дженни Ким; даже с разбитым, но всё ещё бьющимся сердцем и связью, которая, казалось, вот-вот разорвётся. Легче было начать с малого. Казалось, что они обе стоят на пути надвигающейся волны, наблюдая, как она нарастает и несётся на них, но не в силах сдвинуться с места, и это — это было первое течение, которое тянуло их к себе. “Я ходила за продуктами, пока тебя не было”. Смятение. Затем, так же быстро, осознание. Лиса могла бы посмеяться над тем, как легко иногда было читать Дженни, и в то же время многое было по-прежнему невозможно понять. Дженни тяжело выдохнула и откинулась назад, чтобы опереться на край стола, как будто он был ей нужен, чтобы не упасть. “Сынван-онни”. Это был не вопрос, но Лиса кивнула, просто чтобы подчеркнуть свою точку зрения. Дженни заметно побледнела, что немного встревожило её, так как она и без того выглядела более уставшей и изнуренной, чем обычно. “Она тебе сказала? Но зачем ей… Я имею в виду, она знает, что я-” “Да, она знала”, - перебила Лиса, чувствуя, как в ней закипает злость из-за того, что Дженни даже не попыталась отрицать или оправдаться, и это вызвало у неё неожиданный прилив гнева. Она не была готова злиться, но позволила гневу охватить её, и это принесло ей обжигающее и злобное утешение. “Видимо, все знали, кроме меня. О связи… нашей связи, Джен. Это ведь она, да?” - спросила она грубо, но в то же время с искренним вовлечением, в котором было что-то отчаянное и ищущее… Ты тоже это чувствуешь, правильно? Ты еще не прикончила его, правильно? Ты все еще… любишь меня, правильно? Ты действительно когда-то любила меня? “Это наше. И ты знала всё это время- ты встречалась с Суджин, и она всё тебе рассказала, и ты знала, что с нами происходит то же самое, и ты просто… ты просто-” “Остановись”, - на этот раз перебила Дженни. То, что удерживало её на месте, казалось, исчезло; выражение её лица застыло в холодной пустоте, от которой Лиса всегда вздрагивала и чувствовала себя маленькой, глупой, юной и невероятно человечной. - “Просто… просто остановись. Ты не знаешь-” “Я знаю”, - перебила её Лиса, повысив голос и выпрямившись, уставшая беспомощно подчиняться всему этому. - “Я всё знаю, я чувствую это, это… это больно, потому что тебе больно. Дженни, тебе больно, и ты причиняешь боль нам… ты причиняешь боль этому, ты пытаешься его сломать, но зачем-” “Стой. Стой-” Она могла понять, когда Дженни немного колебалась, по тому, как она слегка расслаблялась. Качала головой и закрывала глаза - это было почти по-детски и невероятно по-человечески, когда она зажимала уши руками, словно пытаясь отгородиться от всего. “Просто остановись. Просто уходи. Пожалуйста,Лиса. Просто уходи, просто отпусти меня,и всё будет хорошо, и…” Если это было то, что она почувствовала, словно надвигающаяся волна наконец обрушилась на них обоих, то это было намного холоднее, чем Лиса себе представляла. Она выбила весь воздух из её лёгких и наполнила их солёной водой, как это мог бы сделать океан. Если она достаточно сосредоточится, если она прислушается, то поймёт, что связь практически кричит, слабо вопит — она холодная, между ними, ей больно, и Дженни даже сейчас пытается разорвать её, пытается оградить себя от того факта, что она больше не одна, от того факта, что Лиса знает… “Посмотри на меня. Дженни, посмотри на меня”, - повторила Лиса, у которой слегка перехватило дыхание, и подошла, чтобы убрать руки Дженни от ушей, потому что она чувствовала, что Дженни снова уходит в себя, но просто не могла этого допустить. Не сейчас, когда она тоже это чувствует. Не сейчас, когда она знает, что это такое; не сейчас, когда у неё есть причина не замыкаться в себе и не извиняться бесконечно. Когда их руки встретились, их обеих охватило тепло, и они слегка вздрогнули. Лиса подождала, пока не увидела эти тёмно-карие глаза, смотрящие на неё так, словно у них не было другого выбора, затуманенные страхом и льдом. “Посмотри на меня и скажи, что это неправда. Скажи, что ты мне не лгала. Прямо сейчас. Скажи, что ты имела в виду всё, что сказала, скажи, что ты ничего не чувствуешь, скажи, что ты не пытаешься всё разрушить. Скажи мне… пообещай мне”, - сказала Лиса так яростно, что чуть не задохнулась, смахивая слёзы, которые начали застилать ей обзор на прекрасное, душераздирающее лицо Дженни. Она на секунду задумалась, пытаясь соединить их пальцы, мизинцы, которые обхватили друг друга, и положила их переплетённые руки на грудь - прямо в центр. “Пообещай мне все это, и я отпущу тебя”. “Лиса”, - прошептала Дженни, почти всхлипнув. Из уголка её глаза выкатилась слеза, когда она услышала, как это слово сорвалось с губ Лисы. - “Я не могу… ты не понимаешь, я должна-” “Я люблю тебя”. Лиса поймала себя на том, что говорит это так, как она и представить себе не могла. В этом был гнев, была боль, было беспомощное, всепоглощающее смирение. Ей казалось, что сердце выпрыгивает у неё из груди, что связь между ними пылает, как последнее усилие умирающего солнца. “Я люблю тебя. Дженни Ким, я влюблена в тебя. Но если ты скажешь мне прямо сейчас, если ты поклянёшься мне, что больше не... любишь меня, если ты клянешься, что никогда не любила... я отпущу тебя”. На мгновение ей показалось, что Дженни действительно может это сделать. Удвоить свою ложь, умолчания, утопить их обеих в той статичной холодной агонии, которая тяжким грузом повисла над ней. Дженни открыла рот, но издала лишь пустой, дрожащий вздох, что-то вроде всхлипа. А потом она оказалась в объятиях Лисы, которые естественным образом раскрылись ей навстречу, и Лиса слегка пошатнулась от силы этого объятия, ударившись коленями о край дивана. А потом они оказались на диване, и Дженни всё ещё цеплялась за её руки, за грудь, за любую часть тела, до которой могла дотянуться, и Лиса не смела пошевелиться, чтобы не потревожить её, не дать ей повод отстраниться и снова уйти. Но Дженни по-прежнему ничего не говорила, ничего не обещала. Это ответило почти на все вопросы Лисы и ни на один из них.

***

Они не двигались с места несколько часов. Каким-то образом они обе всё ещё дышали. Казалось, что они только что пережили стихийное бедствие или какую-то другую разрушительную катастрофу. Каким-то образом они поменялись местами. Лиса обнаружила, что прижимается к груди Дженни, но было трудно сказать, кто кого обнимает. Их руки были переплетены, как и ноги, и Лиса почти пожалела, что надела платье с длинными рукавами. Здесь было тепло. Так бережно. Даже лёгкого прикосновения рук Дженни, её пальцев, переплетённых с её собственными, было достаточно, чтобы по её телу пробегали маленькие тёплые волны. Лиса чувствовала, как вздымается и опускается грудь Дженни, когда она дышит, и то и дело закрывала глаза, позволяя этому успокаивать её. Тем временем Дженни неосознанно крепче обнимала её, словно боялась, что Лиса в любой момент вырвется. Тогда Лиса чувствовала, как Дженни слегка отстраняется, словно пытаясь напомнить себе, что нельзя сближаться даже сейчас. Лиса не знала, чего они ждут. Какая-то её часть всё ещё затаила дыхание, ожидая, что Дженни снова отдалится, что она воздвигнет стену, а её взгляд станет ледяным, и тогда она навсегда разрушит то хрупкое, что ещё дрожало между ними… Этого не случилось. Они обе остались на месте, просто так. В этом было что-то временно исцеляющее, как если бы к пулевой ране осторожно приложили ткань; это не могло длиться долго. Это не остановило бы кровотечение, но это была короткая передышка, и это было лучшее, что они могли сделать на данный момент. Лиса чувствовала, как страх, душивший их обеих, постепенно ослабевает по мере того, как проходят минуты. Он не исчез полностью, но отошёл на второй план. Каждый раз, когда Лиса открывала рот, чтобы нарушить повисшее между ними молчание, она обнаруживала, что не в состоянии произнести ни слова. Они обе на мгновение замирали, затаив дыхание от того, что она могла сказать, но затем она просто тихо выдыхала, и момент проходил. Дженни даже не пыталась заговорить. Казалось, она вообще больше не функционировала. Сквозь связь всё ещё просачивалась холодная боль, неуверенная и виноватая. Лиса не могла понять, о чём она думает, по крайней мере, не могла понять до конца. Казалось, что между ними была стена или, может быть, пропасть; несмотря на их слабую, едва заметную связь, Дженни казалась такой далёкой. Запертая внутри себя, вероятно, злящаяся на себя и неспособная больше проецировать это на Лису или на их связь. Казалось, что только из-за чистого эмоционального истощения упрямая, болезненная решимость Дженни Ким сломалась и уничтожила саму себя. В ней было так много эмоций, которые перебивали друг друга, что Лиса даже не могла почувствовать связь, как пыталась раньше, осторожно и чутко. Даже попытка достучаться до Дженни теперь казалась ей прокалыванием собственного разума миллионом иголок, и, возможно, Дженни чувствовала то же самое, поэтому они просто оставались в объятиях друг друга, пока переполняющие их чувства не утихли. Наверное, это было к лучшему. Это дало Лисе время попытаться собраться с мыслями, дрожащими глотками втянуть в себя запах Дженни и заново привыкнуть к ощущению Дженни рядом. Это казалось таким правильным, таким мучительно-лёгким, как будто каждое место, где их кожа соприкасалась, было поцелуем, прижатым ко всем болезненным точкам между ними, одним за другим. Этот контакт был одновременно болезненным и исцеляющим, но он успокаивал её лучше, чем что-либо другое. С каждой минутой, проведённой в объятиях Дженни, Лиса горевала о том моменте, когда ей придётся отпустить её, когда Дженни неизбежно отстранится, но она также укрепляла своё решение держаться за неё. Держаться за Дженни, ее Дженни, ее любовь… Их любовь. В этот момент она бы ухватилась за это. По крайней мере, достаточно надолго, чтобы Дженни поговорила с ней, когда будет готова; достаточно надолго, чтобы выслушать, когда защита Дженни наконец ослабнет. После этого… ну, Лиса не могла заглядывать так далеко в будущее. Но сейчас, когда Дженни была у неё в руках и её аромат нежно дразнил её чувства - от Дженни пахло холодом, улицей, свежим воздухом и немного чёрным чаем и тихими цветами с замёрзшими лепестками, - сейчас Лиса обнимала её и любила каждой частичкой себя, которая у неё осталась. “Это ничего не меняет. Ты ведь знаешь это, верно?” Дженни нарушила тишину, как камень, брошенный в пруд зимой,- твёрдый камень, пробивающий лёд и медленно опускающийся вниз, вниз, вниз. Лиса почувствовала, что слегка напряглась. Она почти не хотела, чтобы Дженни начинала говорить, не хотела, чтобы этот момент был нарушен, - она хотела продолжать держаться, но не знала, хватит ли у неё сил, если Дженни снова попытается отстраниться… Но момент был упущен. И Дженни не отстранилась - она просто сделала первый шаг, тихо, хрипло, устало, и у Лисы защемило сердце. За неё, за них обеих. Поэтому Лиса сделала вдох, почувствовав, как Дженни слегка вздрогнула, и позволила временному тупику между ними исчезнуть, потому что так было нужно. Она вытянула шею, чтобы посмотреть на Дженни, но обнаружила, что та закрыла глаза. Как будто ей было невыносимо смотреть на неё, как будто она всё ещё пыталась контролировать себя, даже после того, как так долго поддавалась прикосновениям Лисы и их утешению. “Что не так?” - ответила Лиса таким же приглушённым тоном, как и Дженни, словно они говорили о чём-то секретном. Робкие, тихие звуки, первые пузырьки в кастрюле, которая вскоре неизбежно закипит, нарушая гладь воды, точно также как это сделала Дженни. “Тот факт, что я...” Я люблю тебя. Дженни даже не смогла это произнести. Лисе почти захотелось рассмеяться, если бы она не была так уверена, что её голос сорвётся. “Это ничего не меняет”, - повторила Дженни чуть более твёрдым голосом. Вероятно, всё это время она собиралась с силами, наслаждаясь теплом, которое дарила ей Лиса, и готовясь отмахнуться от него, как от пластыря. “Я все равно ухожу”. У Лисы скрутило внутренности от страха, хотя она вроде как и ожидала этого. В ней всё ещё шевелились маленькие змейки боли и гнева, но больше всего она чувствовала себя чертовски потерянной, потому что чем занималась Дженни? Почему она так поступает с собой, с ними обеими? Она уже одной ногой за дверью, пытается говорить холодно и отстранённо, но всё ещё цепляется за Лису и её теплоту, как будто это убьёт её, если она отпустит их. “Дженни”, - вздохнула Лиса, слегка приподнимаясь. Она почти пожалела об этом, потому что Дженни немного выскользнула из её рук, но, по крайней мере, это заставило Дженни открыть глаза. Тёмно-карие, кошачьи и настороженные, но с примесью безысходности, долгой боли и страха. “Только не это, пожалуйста. Теперь, я знаю - о связи, обо всём. Тебе не нужно никуда идти. Ты можешь остаться здесь, мы можем-” “Это к лучшему”. Лиса удивилась, как кто-то может говорить так пусто и в то же время так эмоционально. “Я ненадолго останусь с Джухён-онни. Нам нужно побыть… наедине какое-то время. Так будет проще-” “Проще для кого?” Дженни слегка вздрогнула, и Лисе почти стало её жаль, но она не могла. Не могла из-за того, как Дженни с таким отчаянием говорила о расставании, как будто это было решено, как будто это было неизбежно, как будто Лиса была глупым ребёнком, который не мог понять, что так сильно захватило Дженни, как будто Лису когда-либо волновало, легко это или нет. С Дженни Ким было нелегко, и Лиса все равно любила ее. Любила именно за это, иногда. Они обе были такими, упрямыми и стойкими, а иногда до смешного трудолюбивыми. Дженни должна знать это, Дженни должна понимать это, но, глядя на брюнетку сейчас, Лиса не могла не чувствовать себя еще дальше от Дженни, чем когда-либо. Они были в разных солнечных системах, танцевали в разных созвездиях - но все равно Дженни, казалось, не понимала, что она была вселенной Лисы. Это непросто. Но Лиса не применяла бы это ни на что на свете. “Ты не понимаешь. Послушай, Лиса… Прости-” “Прости?” - перебила Лиса, чувствуя, как напряглась от того, что Дженни так откровенно высказала ей в лицо именно то, что её беспокоило: собственное невежество, всепоглощающее чувство утраты и растерянности, непонимание. “Простить за что именно? Ты сожалеешь о том, что я узнала? Сожалеешь, что теперь я не дам тебе легко уйти от меня? За исключением того, что ты права, я даже не понимаю, почему ты уходишь от меня, Джен…” Она пыталась сдержаться. Дрожь в голосе, затянувшееся сомнение и немного стыда из-за того, что она так долго считала свои чувства к Дженни не более чем безответной привязанностью. Но вот оно, вырвалось наружу при мысли о том, что Дженни уходит от неё навсегда, что Дженни просто уходит из её жизни, не зная или, возможно, не заботясь о том, какой беспорядок она оставляет после себя. “Почему? Почему ты это делаешь? Почему ты мне солгала, почему ты скрыла это-” Лиса почувствовала с глубокой нежностью, проникающей до самых костей, как связь между ними дрогнула, словно ощутив своё участие в разговоре. (Как живое существо, - сказала Сынван. - Но, как и любое живое существо, оно может умереть.) “-всё от меня? Ты права, я не понимаю, так что… пожалуйста?” Она ненавидела себя за то, что так унижалась. В её голосе была та же уязвимая нестабильность, что и в тот вечер, когда они сдавали экзамены, когда она была потерянной, её мышцы болели, и всё, чего она хотела, - это тепло и облегчение, свернуться калачиком в объятиях Дженни хотя бы на мгновение, найти дорогу домой. Но Дженни не оттолкнула бы её сейчас, как тогда. Лиса была в этом уверена - Дженни была слишком рассеянной, слишком уязвимой прямо перед ней, судя по тому, как её лицо слегка дрогнуло от тона Лисы, и по тому, как одна рука сжалась в кулак на подоле рубашки Лисы, желая близости, но даже не замечая этого. “Пожалуйста, поговори со мной?” Дженни выдохнула, и этот выдох был похож на начало капитуляции. “Даже если я скажу, ты не послушаешь. Джису-онни и Рози тоже не слушали, я даже не думаю, что Джухён-онни по-настоящему понимает-” “Испытай меня”. Испытай меня. Поговори со мной. Дай мне хоть один чёртов шанс, прежде чем сдашься. (Люби меня?) Всё это, должно быть, было написано на лице Лисы, и Дженни всегда могла читать её как открытую книгу, проводя пальцами по исписанным чернилами страницам, как сейчас, когда она провела ими по её волосам, снова выровняв дыхание, словно напоминая себе, что ей нужен кислород. Лиса старалась не позволять прикосновениям Дженни выводить её из себя, по крайней мере, не так сильно, как это всегда было, но для них обеих это всегда была проигрышная битва. “Сынван-онни рассказала тебе о связи?” Лиса кивнула, затем, поколебавшись, уточнила: “Просто, ну, что это такое. Связь между проклятым демоном и человеком, как между Со Суджин и Шухуа. И она сказала мне, что между нами тоже есть связь- вроде того, как кормление влияет на наше настроение, как мы можем слышать и чувствовать друг друга, я думаю. И она сказала мне, что… ну, знаешь, она основана на… любви”. Молчание Дженни было таким громким, что Лиса не могла заставить себя молчать дольше необходимого. “Но она сказала, что обо всём остальном я должна буду поговорить с тобой. Она сказала, что детали останутся между нами”. “Она не ошибается”, - сказала Дженни после небольшой паузы. В её голосе слышалась горечь, и Лисе захотелось снова вмешаться, сказать, что если Дженни так расстроена из-за того, что Сынван рассказала ей, то она могла бы сама ей рассказать. Вместо этого она придержала язык, пока Дженни говорила. “Но она тоже не понимает. Никто не понимает, потому что никто на самом деле не думает об этом”, - в голосе Дженни послышалось разочарование, и это прозвучало как заезженная пластинка. - “Сынван думает, что это будет как с Суджин и её человеком, где они обе… счастливы. Но мои способности другие. Когда я встречалась с Суджин, она сама сказала мне, что её способности и близко не такие, как у меня. Никто не знает, что мои силы повлекут за собой при создании связи, потому что такого, чёрт возьми, никогда раньше не случалось-” “Это не причинит нам вреда”, - заговорила Лиса, прежде чем успела себя остановить. Что-то внутри неё рвалось наружу, что-то золотисто-жидкое, светящееся, подтверждающее. - “Это не так, это… это хорошо. Я чувствую это”. Это прозвучало неубедительно, но если кто-то и мог это почувствовать, так это Дженни. И, взглянув в глаза Дженни, она увидела в них нерешительность, которая лишь подтвердила её слова. “Ты ведь тоже это чувствуешь, да? Связь - наша связь - она только поможет нам. Поможет нам… больше общаться друг с другом и поможет тебе с-” “Мне всё равно”,- перебила Дженни, и её лицо стало таким суровым, словно она обрушила ледяную стену на эту обнадеживающую мысль.- “Это не… ты не понимаешь-” “Тогда поговори со мной, потому что-” “Мне наплевать, что эта связь сделает для нас”, - почти прорычала Дженни, слова вырывались из неё сами собой. - “Мне, чёрт возьми, всё равно, что она сделает для меня. Насколько она может помочь мне- мне, чёрт возьми, плевать на это дерьмо, я не-” Дженни сильно прикусила губу, отводя взгляд от слегка шокированного, обиженного лица Лисы. “Даже если ты права, и связь хороша, идеальна и чертовски выгодна для обеих сторон, или как там ты это называешь, и мои силы ничего не изменят, это не имеет значения. Просто тот факт, что она существует… она не должна существовать. Она не должна существовать, мы не должны были…я не должна была-” “Дело во мне?” Лиса старалась, чтобы в её голосе не было боли, правда старалась. Она держала плечи расправленными, а голову высоко поднятой, и Сон Сынван одобрительно ухмыльнулась бы, но тот факт, что Дженни так сильно ненавидела то, что, по сути, было физическим, взаимным проявлением их любви… Это было больно. Так больно, как Лиса даже представить себе не могла, и в интимном смысле, и физически, и внутри, и снаружи. Если Дженни не хотела её любить… разве это не было как-то связано с ней в конце концов? Что в ней было такого, что заставило Дженни так сильно воспротивиться этой идее, возненавидеть её и сжечь всё при первых же признаках? Но под её взглядом Дженни немного сникла. Когда она ответила, в её голосе прозвучала новая нотка покорности, слова были тише, но вырывались из неё с трудом, словно против её воли. Как будто она не могла больше выплеснуть на Лису ни льда, ни яда в ответ на такой вопрос. “Нет. Это не… Лиса, ты…” Она заметно напряглась. Одна рука поднялась к центру груди - жест, от которого Лисе почти захотелось наклониться, взять её за руку, поцеловать в то место, где, как она знала, связь мягко упрекала Дженни, а затем поцеловать её всю, потому что связь была повсюду, и это был настоящий источник тепла, такой успокаивающий и манящий, что Лиса знала: им обеим придётся приложить все усилия, чтобы не поддаться этому снова. Она не знала, как Дженни удалось это сделать, сопротивляясь и намеренно разрывая её. Что-то из этого читалось в выражении лица Дженни сейчас, измученном и болезненном, но всё ещё сопротивляющемся. “Ты не понимаешь”, - повторила Дженни, кажется, в миллионный раз. - “Лиса, ты… идеальна. Ты… блестящая, талантливая, сильная, добрая и ещё столько всего, что я даже не могу… ты просто…” Она сделала глубокий вдох. Лиса неосознанно повторила его, прежде чем он застрял у неё в горле, потому что Дженни смотрела на неё, и на мгновение её взгляд был таким пронзительным, что чуть не сломил её. “Ты заслуживаешь счастья. Ты заслуживаешь блистать, а я не могу… Лиса, разве ты не видишь, что ты не сможешь этого сделать, вот так? Разве ты не понимаешь, что ты никогда не обретёшь это счастье со мной?” “Но ты действительно делаешь меня счастливой”. Казалось, что это нужно было сказать. И у неё всё ещё перехватывало дыхание, щёки слегка покраснели, а в душе поселился страх, что Дженни может просто развернуться и снова наброситься на неё, жестоко вернув её на землю, как она делала всю прошлую неделю, изображая безразличие, но это нужно было сказать. “Это правда. Быть с тобой - быть твоей - это делает меня счастливой. Вот почему я сначала не сказала тебе, что чувствую-” “Потому что ты никогда не хотела этого чувствовать”, - резко перебила Дженни. Как будто это была таблетка, которую она уже проглотила и которая отравляла её изнутри. - “Я знаю, ты никогда не хотела… любить, или что-то в этом роде, ты никогда не хотела-” В этом чувстве, возникшем между ними, было что-то болезненное, и Лиса покачала головой, потому что это было совсем не то. “Нет, я не пыталась скрыть это из-за этого, я скрывала это, потому что… ну, потому что я не хотела тебя терять. Раньше я думала, что любовь - это не то, чего я хочу, что она будет отвлекать меня от важного, но всё это было до… до того, как я встретила тебя”. Потому что ты важна для меня, - хотела добавить Лиса, но слова ускользали от неё. Всё, что она могла сделать, - это попытаться пропустить это чувство через связь между ними, расширить его, заполнить пространство - сделать всё, чтобы достучаться до Дженни, показать ей, что… Ты делаешь меня счастливой. Или когда-то делала. Вот к чему всё свелось. Всё свелось к воспоминаниям о том, как Дженни успокаивающе и осторожно прикасалась к ней в студии, как они часами тренировались с какой-то лёгкостью, которая появлялась, когда она был с ней, как Дженни настаивала на том, чтобы она пил воду и делала перерывы. Они танцевали друг вокруг друга, наслаждаясь чистой страстью, подхватывали другую, когда та падала. Всё сводилось к тому, что их дни и ночи проходили рядом друг с другом, они обменивались замечаниями по занятиям и смотрели бессмысленные дорамы, и её взгляд снова и снова обращался к профилю Дженни, когда они лежали, свернувшись калачиком, под одеялом. Всё свелось к ночным караоке с Red2Pink и киновечерам с Джису и Рози. Всё свелось к взаимной дружбе и смеху, их руки и сердца всегда находили друг друга даже в толпе. Всё свелось к тому, что Дженни изучала обратную сторону банки с пастой карри, которую прислал отец Лисы, взяла Лису за руку и помогла ей дотянуться до маленького кусочка дома, который она оставила позади. Дженни уговорила её на медленный танец; Дженни обняла её сзади после зимней выставки и научила дышать. Всё свелось к часам, проведённым в объятиях друг друга между шёлковыми простынями, к горячему и влажному голосу Дженни в её ушах; всё свелось к тому, чтобы находить, изучать и любить каждую частичку друг друга, к тому, что их жизни переплелись так естественно, что это почти не причиняло боли. Всё свелось к тому, что Лиса была готова на всё, лишь бы сохранить эти моменты. Потому что они существовали. Потому что они были хорошими, потому что они были счастливы, и потому что Дженни боролась с тем, что было неотъемлемой частью её самой. Она боролась так упорно и так долго, что, казалось, забыла обо всём этом где-то по пути. Когда-то мы были счастливы. Мы могли бы снова быть счастливы. Мы могли бы быть счастливы вместе. Воспоминания были как острые ножи, и Лиса знала это, знала, потому что чувствовала их отголоски, как удар под дых, когда Дженни на мгновение лишилась дара речи. “Я не говорила тебе, что люблю тебя, потому что не хотела всё потерять”, - попыталась Лиса выдавить из себя слова, пытаясь охватить всю картину целиком. Потерять Дженни было бы всё равно что потерять конечность, но некроз распространялся бы медленно, и это было самым ужасным, из-за этого язык Лисы отяжелел, и это было тем, что Дженни только начинала понимать. “Всё это. Ты, но также и- боже, наши друзья, даже танцевальная группа. Потерять тебя - значит потерять всё. Но теперь, когда я знаю, это что-то меняет, Дженни, конечно, меняет, я не могу-” “Мы должны”. Дженни достаточно пришла в себя, чтобы заговорить, хотя бы потому, что не могла больше ни минуты размышлять о Лисе, о прошлом, о долгих чувствах, которые цеплялись за фразу «но ты делаешь меня счастливой». “Мы должны. И я недостаточно сильна, чтобы порвать с тобой, и я знаю, что если продолжу пытаться, то причиню тебе боль, поэтому… Я должна уйти. Это единственный выход, и ты это знаешь. Мы обе это знаем”. Единственным намёком на это была новая, решительная окончательность в её словах, граничащая с разочарованием, и этот сводящий с ума снисходительный тон, от которого Лисе почти хотелось закричать от собственного разочарования, от того, что Дженни снова швырнула ей в лицо. “Почему? Потому что ты слишком боишься даже попытаться быть счастливыми вместе, потому что ты решила быть несчастной и одинокой ещё до того, как мы встретились?” Это было довольно низко, но удар вызвал у неё нужную реакцию. Дженни выпрямилась, и в её голосе прозвучала такая резкость, что можно было порезаться. “Ты, чёрт возьми, не слушаешь, Лиса. Дело не в этом, дело в том, что если бы ты хоть раз в жизни задумалась, то поняла бы, что связь с таким секс-демоном, как я, не сделает тебя счастливой в долгосрочной перспективе, даже если… даже если когда-то это могло бы тебя осчастливить. Подумай о своём будущем, о своей карьере - ты думаешь, у тебя будет столько же возможностей? Думаешь, компании расстелют перед тобой красную ковровую дорожку, если узнают, что ты… связана со мной? Ты можешь быть лучшим танцором во всей Корее, во всём этом чёртовом мире, но всё равно: люди чертовски ненавидят демонов”. В том, как Дженни это сказала, было что-то личное. Жестокое и мрачное, как будто она сама почти соглашалась с ними. “Старомодные, придерживающиеся традиций люди, чёрт бы их побрал, плюют на нас и на всех, кто с нами связан. И многие рекрутёры с широким кругозором знают, что лучше не связываться с рискованными активами. Это та жизнь, за которую ты хочешь бороться? Думаешь, ты победишь? Потому что никто не побеждает- никто из нас не побеждает, и даже если ты победишь, ты будешь ограничена. И ты… Лиса, ты не заслуживаешь этих ограничений. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы Джухён-онни заплатила за тебя, но я не думаю, что ты этого хочешь-” “Мне всё равно. Если они такие, если они настолько недалёкие, я всё равно не стала бы с ними работать”. Каким-то образом ответ Лисы, казалось, только усугубил ситуацию. Она говорила почти не задумываясь, инстинктивно, потому что, конечно, она не хотела бы работать в компании с такими отвратительными ценностями, но всё было не так просто. Жизнь не была такой простой, и они обе это знали, и на мгновение гнев Дженни остыл. “Правда? Ты действительно хочешь всё бросить, все свои жертвы, всю эту чёртову работу, которую ты проделала, убивая себя из-за каждой оценки-” “Это мое решение”. Лиса почувствовала, как у неё самой инстинктивно вздыбилась шерсть, когда Дженни задела её за живое. Это было очевидно и для брюнетки, потому что она тут же вцепилась зубами в слабое место. “А как насчёт других твоих жертв? Как насчёт твоей семьи, Лалиса? Думаешь, они хотят, чтобы их единственная дочь была… была прикована к этому чёртовому чудовищу-” “Прекрати это”. Когда они обе встали, Лиса не сразу это осознала. Они тяжело дышали, раскраснелись и смотрели друг на друга так пристально, словно впервые открыли глаза. Ужасно было то, что в словах Дженни была доля правды, и они обе это знали. Лиса на мгновение почувствовала укол неуверенности - конечно, она никогда не обсуждала секс-демонов с родителями, это была не самая подходящая тема для разговора за ужином, но они всегда были непреклонны в том, что любовь может принимать разные формы, и каждая из них по-своему прекрасна. Её родители тоже не были обычными людьми - один только её отчим мог это подтвердить - и они не испытывали никаких угрызений совести, когда стало очевидно, что Лиса предпочитает женщин, но демоны… это совсем другая тема. Однако, помимо этой вспышки нерешительности, Лиса почувствовала, как в ней что-то шевельнулось, что-то, что шептало «Дженни» и несло с собой волну тех же эмоций, которые, несомненно, переполняли брюнетку в тот момент: страх, ярость, боль и столько отвращения и ненависти, что Лиса потеряла дар речи, осознав, что Дженни направляла всю эту злобу на саму себя. “Почему?” - почти прорычала Дженни, и её глаза остекленели, когда Лиса промолчала. - “Потому что это правда, даже если это не то, что ты хотела услышать?” “Нет... нет”, - ответила Лиса, пытаясь взять себя в руки. - “Нет, просто… ты не должна так о себе говорить. Дженни, ты не… чудовище или что-то в этом роде…” В глазах Дженни что-то сломалось, но Лиса попыталась продолжить. “...и моя семья, они бы не...” “Ты этого не знаешь”. Холодное пламя превратилось в дым, когда голос Дженни стал низким, измученным хронической болью. “Ты не знаешь, как они отреагируют. Ты не знаешь, как отреагируют все. Ты думаешь, что всё будет хорошо, потому что не понимаешь, какие люди. Раньше никому не было дела, потому что мы просто трахались, а это практически единственное, для чего годится суккуб, не так ли? Но близость? Долгосрочные, серьёзные отношения? Если ты думаешь, что это сделает тебя счастливой, если ты думаешь, что это обеспечит тебе хорошую жизнь, если ты думаешь, что все нас просто примут, то ты, чёрт возьми-” “Ты в это не веришь”. На мгновение Лиса не узнала Дженни. Единственное, что пришло ей на ум, - это то, как Дженни однажды сломалась, рассказывая ей о своём прошлом, и рыдала у неё на руках после разговора с Джухён. Оглядываясь назад, она поняла, что Дженни, вероятно, уже тогда узнала о возможности связывания. И Лисе почти захотелось снова разозлиться, теперь уже на прошлое и настоящее, но это желание растворилось в волне печали, потому что Дженни действительно так думала о себе, не так ли? Казалось, что Дженни разрывала себя на части, терзала и опустошала себя в попытке дотянуться до чего-то, возможно, назло демоническому проклятию, которое пронизывало её. “Или, по крайней мере, я в это не верю. Ты не чудовище”, - повторила Лиса, потому что больше не могла смотреть на Дженни, на её искажённое болью и вызовом лицо, на сжатые кулаки, в которые Дженни впилась ногтями. - “И ты хороша не только для…этого. И это не цепь, это не…” Она почувствовала, как её рука поднимается к центру груди, к сердцу, где, как ей казалось, она успокаивала узлы и потрёпанные нити измученной, уставшей, любящей души, которая ещё больше раскололась из-за отказа Дженни. “Связь - это не цепь, Дженни. Она… она наша. Она наша, и…” Лиса не могла больше ни секунды смотреть, как пустеют глаза Дженни, как они постепенно наполняются тьмой, словно Лиса доказывала ей, что она права, словно Лиса не понимала, словно только Дженни могла видеть всё таким, какое оно есть на самом деле. Она сделала шаг вперёд. Между ними возникло странное ощущение, что-то тянуло и трепетало, и Дженни закрыла глаза, резко выдохнув, но не сдвинулась с места. Дженни позволила ей подойти к ней. Может быть, она не могла отойти; может быть, именно это Дженни и имела в виду, говоря, что она недостаточно сильна. От этого в жилах Лисы разлилась мягкая, болезненная печаль, потому что почему Дженни считала слабостью неспособность отказать себе хотя бы в крохотном утешении? Быть человеком, хоть немного? “Могу я...” Дженни кивнула еще до того, как Лиса закончила вопрос, так что, возможно, они все еще знали друг друга. Или, может быть, та боль между ними была слишком ощутимой, может быть, они обе были слабы в одном и том же смысле. Ее глаза оставались закрытыми, когда Лиса снова обняла ее. Лисе казалось, что только там, когда Дженни погружалась в неё, она могла дышать. “Ты сказала, что не хочешь всё потерять”, - прошептала Дженни ей в грудь. Её тело слегка дрожало, ещё одна рана на и без того израненном сердце Лисы. - “Но ты бы потеряла. Со мной бы потеряла”. “Я бы не...” “Ты всё ещё не думаешь о будущем”, - сказала Дженни более жёстко, и Лиса тут же пожалела о своём ответе, когда Дженни отстранилась от неё. На лице Дженни не было и намёка на ту боль, которая пронзила их обеих, когда она вырвалась из хватки Лисы, но её глаза всегда говорили о другом - потерянные и ожесточённые. “Сейчас ты скажешь, что это не так уж важно. Ты скажешь, что справишься с этим, а потом… потом что? Как насчёт того, что через несколько лет после того, как мы закончим учёбу, когда может быть тебе наконец-то удастся найти работу без помощи Джухён-онни, как насчёт того, что когда ты пойдёшь на работу, или вы с друзьями пойдёте куда-нибудь выпить, буквально куда угодно, и эта тема всплывёт, и кто-нибудь скажет какую-нибудь чушь, что ты сделаешь, снова ударишь его? Как ты сделала с теми парнями в раздевалке? Откажешься от своего будущего, закроешься от всех, кто с тобой не согласен? Даже от людей, которых ты любишь? Останешься привязанной ко мне, несмотря ни на что? Ты окажешься в ловушке- в буквальном смысле, потому что как насчёт того, когда ты вернёшься в Таиланд, или поедешь в путешествие со своей семьёй, или даже просто на чёртову конференцию на несколько недель, только я не могу… я не могу продержаться несколько недель, я буду…” Осознание поразило Лису, когда она позволила Дженни выплеснуть всё, что копилось внутри неё, должно быть, неделями, а может, и месяцами. Осознание поразило её, когда Дженни посмотрела на неё, на мгновение опустив взгляд на её губы, словно не могла ничего с собой поделать, словно ненавидела себя за это, и Лиса почувствовала, как между ними пробежала искра пустоты, и ох- Дженни умирала с голоду. Она проделала отличную работу по сокрытию этого. Запихивала это обратно, откладывала в сторону вместе с остальными своими чувствами, позволяла пустоте вцепиться в нее, приняла боль с извращенной ненавистью к себе, как будто это было ее покаянием. И Лиса не знала об узах так, как мог знать демон, не знала, как они влияют и позволяют питаться, но в тот момент ей стало очевидно, что тот, от кого питалась Дженни, вовсе не снял напряжение, по крайней мере, не совсем. Недостаточно. Эта мысль, как ни странно, опечалила её. Не было больше ни гнева, ни ревности, ни желания отомстить, потому что она вдруг увидела острые, колючие черты Дженни такими, какие они есть. Не просто побочный продукт оценок и эмоционального напряжения, как у неё самой, а болезнь, изнуряющая, разъедающая пустота. “Ты бы была со мной”, - твёрдо ответила Лиса. Как будто в этом не было никаких сомнений - и в тот момент их не было. Она отложила осознание того, что Дженни голодна, на потом и обратилась к более широкому вопросу. Дженни была бы с ней. Дженни была бы её, и она не стала бы относиться к этому легкомысленно. Это была привилегия, а не бремя, как Дженни явно считала. “Я бы не оставил тебя одну на такое долгое время. А со всем остальным мы можем разобраться. Вместе. Мы можем построить совместное будущее, потому что… Дженни, я не вижу будущего без тебя”. Перед Лисой промелькнуло воспоминание, отозвавшееся эхом в них обеих: зимняя презентация, Дженни рядом с ней, они пожимают руки представителям индустрии развлечений, в карманах полно визитных карточек. Именно тогда Лиса поняла, что именно означает это забавное тёплое чувство, которое она испытывала к Дженни Ким, - когда она представляла себе будущее с Дженни, танцующей или просто существующей рядом с ней, и внезапно захотела этого больше всего на свете. Внезапно никакое другое будущее не годилось. Никакая другая любовь тоже не годилась. “Я… я не хочу видеть будущее без тебя. Каким бы ни было будущее, оно того стоит, ты будешь моей-” “Я была бы никем”, - грубо оборвала её Дженни, снова заговорив резко и с новым приступом раздражения. - “Мы были бы никем. Мы не можем быть никем- боже, Лиса, не заставляй меня, чёрт возьми, объяснять тебе это”, - добавила она, снова повысив голос, когда Лиса открыла рот, чтобы упрямо возразить. “Тогда объясни”, - настаивала Лиса, приближаясь, чтобы встретить её, как и прежде. Её всё ещё тянуло к ней, она всё ещё хотела снова обнять Дженни, чтобы Дженни просто позволила ей, чтобы Дженни перестала убивать их из-за каких-то возможностей. “Объясни мне, Дженни. Скажи мне, почему ты даже не хочешь попытаться…” Дженни внезапно шагнула вперёд и схватила Лису за рубашку, сжав кулаки в ткани. Это застало Лису врасплох. Не в последнюю очередь потому, что возобновление контакта привело к душераздирающе-сладкой, прекрасно-болезненной волне нежных, умоляющих цветов, наполнивших её чувства, отражая красноречивую откровенность между ними, когда Дженни наконец-то, наконец-то раскрыла своё сердце. “Лиса, я не могу… Я не могу дать тебе никакого будущего. Такого, ради которого стоило бы жить. Разве ты не видишь? Я не могу дать тебе ничего. Я не могу дать тебе жизнь, которую ты заслуживаешь, семью, которую ты заслуживаешь. И ты бы отдала всё это ради меня, но тебе нельзя этого делать. Я не могу дать тебе всё, чего ты заслуживаешь, и не смей думать, что это потому, что я не хочу. Потому что я хочу. Больше всего на свете я хочу…” Руки Дженни снова задрожали. Лиса попыталась поднять свои руки, чтобы взять их в свои, просто прикоснуться к ней, но Дженни крепче сжала её, её взгляд был всепоглощающим, беспомощным и таким отчаянно потерянным. Это была всего лишь ткань. Дженни сжимала её в кулаках, но не настолько сильно, чтобы почувствовать тепло её тела, но Дженни держала её так, словно это был единственный клочок Лисы, который она могла себе позволить в конце, в этот единственный момент, прежде чем ей пришлось бы отпустить её. “Я уже думала об этом раньше. До моего проклятия, до всего остального я думала о том, каково это - любить кого-то. Я не могла позволить себе даже думать об этом после того, как на меня наложили проклятие, но потом я встретила тебя и… и я думала об этом последние несколько дней, и я не могу позволить себе продолжать думать об этом, иначе я начну желать этого и… чёрт возьми, если бы я думала, что желание и попытка сделают всё это возможным, я бы так и сделала. Но это ничего не даст, и я… не могу. И именно поэтому я должна уйти. Потому что я не знаю, как разлюбить тебя, и я чертовски устала причинять тебе боль только потому, что не могу… только потому, что я слишком слабая-” “Ты хочешь?” Почему-то ей было тяжелее всего услышать эту крупицу правды, а не что-то другое. Часть Лисы всё ещё не верила в это. Что Дженни захочет её после всего. Что Дженни… любит её. Дженни издала тихий стон, полный боли, неверия и, в конечном счёте, отчаяния, как будто она точно знала, о чём думает Лиса. Как будто она чувствовала её душевную боль, как свою собственную. “Конечно, чёрт возьми, я хочу этого, Лиса. Конечно, я… но дело не в том, чего хочу я. Дело в том, что тебе нужно. В том, чего ты заслуживаешь от своего партнёра. И я… не могу дать тебе этого. Ты должна быть с кем-то… цельным, человечным и нормальным, а не с каким-то грёбаным демоном, который всё время болен и голоден, которого весь мир ненавидит…” И снова это чувство. Это скрытое течение чистого, подавленного отвращения к себе. Лиса не могла смириться с тем, что Дженни называет себя монстром, и не могла больше этого выносить. Она слушала достаточно долго. Её руки наконец нашли руки Дженни, их пальцы автоматически переплелись, и она осторожно разжала пальцы Дженни, которые крепко сжимали её рубашку, позволяя Дженни сосредоточиться на их прикосновении. Она практически чувствовала, как Дженни приходится заставлять себя не растворяться в этом прикосновении, и это только укрепило её в принятом решении. “Но я тоже хочу тебя. Я не хочу никого другого, я хочу тебя. И если я скажу, что заслуживаю именно тебя, кто поймёт меня лучше, чем я сама?” “Ты не-” “Я слушаю. И я всё обдумываю, я думаю обо всём, и я выслушала всё, что ты сказала, и… и это всё равно ты, Дженни. Для меня это всё равно ты. Это всегда была ты, и это всегда будешь ты, сейчас и в будущем... посмотри на меня”, - сказала она, чувствуя, как дрожит её голос, когда Дженни закрыла глаза, словно слова Лисы причиняли ей физическую боль. Дженни смотрела на неё так, словно никогда не умела отводить взгляд. У Лисы чуть не передавило дыхание, как и все остальные нервы, когда она почувствовала прикосновение кожи Дженни и её обжигающий взгляд, но ей нужно было закончить, иначе она бы никогда не смогла. “Ты можешь снова оттолкнуть меня. Ты можешь игнорировать меня, причинять мне боль, пытаться заставить меня ненавидеть тебя, но это больше не сработает. Потому что я люблю тебя, и потому что я выбираю продолжать любить тебя. Я выбираю сохранить это”, - сказала Лиса, перейдя на шёпот на последнем слове, как будто это было что-то священное. Это. Связь. Единственное неоспоримое доказательство того, что Дженни всё ещё любит её. Ей было достаточно поставить на это всё, что у неё было, и обнажить себя в ответ. Она уже делала это раньше, и её оттолкнули, оставив тонуть в собственной печали и пустоте, но теперь она могла лишь надеяться, что Дженни не сделает этого снова. Не сейчас, не с руками Лисы в своих и её сердцем в своих ладонях. “Это наше, Джен. Не отказывайся от этого. Не отказывайся от меня. От нас. Просто… дай нам шанс”. Дженни колебалась. Она чувствовала это, дрожь между ними, краткий проблеск отчаянной, мучительной тоски. “Ты пожалеешь об этом”. “Я не буду”. “Ты пожалеешь. Ты пожалеешь обо мне и обо всём остальном, скоро... ты уже жалеешь. Ты сама сказала, что сожалеешь, мне, что никогда не хотела меня любить…” “Мы обе много чего наговорили”,- сказала Лиса, почти дрожа от воспоминаний об этом. Было легко увлечься моментом, почувствовать себя уверенно в этом маленьком мирке пространства и времени, который она создала для них. Но, несмотря на признания в любви и намерения, это не могло стереть боль последних нескольких дней. Дженни, похоже, думала о том же, потому что слегка вздрогнула, как будто Лиса её ударила. Однако Лиса продолжила, слегка сжав руки Дженни, чувствуя, как их кожа практически вибрирует от соприкосновения. “Но это было до того, как я узнала. О связи, обо всём. Дженни, я… хочу любить тебя. Я решила любить тебя. Я выбираю тебя. Каждую твою частичку, и связь, и всё остальное, прямо сейчас, так что… ты тоже выберешь меня?” Дженни издала такой густой, водянистый скулящий звук, Лиса даже не подозревала, что она на это способна. От этого у нее защемило сердце, и тонкая нить между ними заныла, и ей просто захотелось снова притянуть Дженни к себе, но ей тоже нужно было это услышать. Она должна была знать, что не станет рисковать всем только для того, чтобы в следующий момент Дженни развернулась и снова выбила у неё почву из-под ног. Снова оттолкнула её, ушла и на этот раз даже не оглянулась. “Всё не так просто”, - выдохнула Дженни, сдерживая, возможно, рыдание. В её тёмных усталых глазах читалась мольба. У Лисы возникло ощущение дежавю, когда она вспомнила, что Дженни говорила то же самое, когда они только начали встречаться. Она ответила ей так же, как и тогда, за исключением того, что со временем это чувство парадоксальным образом усилилось и смягчилось. “Это могло бы быть просто. Если ты позволишь, это могло бы быть”. “Но что, если...”, - попыталась Дженни, судорожно вдыхая и давясь словами, пока ей не удалось справиться с этим. Она отчаянно цеплялась за что угодно, лишь бы заставить Лису увидеть, лишь бы заставить Лису перестать давать ей надежду... “Что, если ты потом разлюбишь меня? Что, если ты ошибаешься и это станет слишком тяжело- ты принесешь все эти жертвы, потому что ты это ты, а потом останешься со мной из чувства долга? Или ты уйдёшь, а я… я не смогу… я не думаю, что переживу это, Лиса, я серьёзно, я не могу-” “Остановись”, - повторила Лиса, отпуская руки Дженни, что вызвало у брюнетки неосознанное хныканье, но она лишь положила их по обе стороны от лица Дженни, нежно обхватив его, и заставила Дженни смотреть на неё. “Перестань превращать все в катастрофу. Перестань притворяться, что мы можем что-то предсказать в будущем, и послушай, что я говорю сейчас. Выбери меня. Попытайся. Это убивает нас, перестань… убивать нашу связь, это убивает нас, так что просто… просто попытайся-” “Даже если мы попытаемся, будет ли этого достаточно?” - спросила Дженни, и её голос сорвался на шёпот. Она произнесла это как искренний, надломленный вопрос, как будто Лиса могла на него ответить, и, возможно, только Лиса могла, потому что она была единственной, кто знал, насколько всё между ними было разрушено. “Я не знаю, хватит ли этого. Я не знаю, как быть достаточно-” “Этого будет достаточно”. Лиса никогда в жизни не верила во что-то так безраздельно. “Этого будет достаточно”, - уверенно повторила она, проведя большим пальцем по коже Дженни и наблюдая, как слегка дрогнули веки Дженни, когда она явно старалась не поддаться теплу. - “Мы сделаем так, чтобы этого было достаточно. Нам просто нужно постараться”. Она знала, о чём спрашивает. «Пытаться» означало говорить, и даже сама мысль об этом утомляла, но между ними всё ещё были незажившие раны, которые нельзя было залечить простым извинением. Они обе наговорили кучу всего. Дженни больше, чем она, но Лиса смогла почувствовать, как сильно она ранила Дженни, даже не осознавая этого, пьяно рыдая о том, что не хочет её любить, что сожалеет о ней, даже в своём неведении. У них обеих были другие на коже, другие на губах, во рту и на пальцах, и Лиса всё ещё чувствовала болезненное воспоминание о прошлой ночи, когда она была одинока и разрушала себя… Но внезапно она почувствовала нечто большее. Когда момент стал предвестником чего-то неизбежного, когда она смогла прикоснуться к Дженни и вдохнуть её запах, Она могла чувствовать Дженни. Она чувствовала, как под её прикосновением раскрывается каждый слой Дженни Ким, чувствовала эту измученную, запутанную смесь страха и стыда, а также нечто, что проявлялось так разрушительно как чистая ненависть. И когда-то Лиса думала, что эта ненависть направлена на неё, но теперь она так остро ощущала, как Дженни направляет своё самое острое оружие на саму себя. Она чувствовала горькую решимость, упорство, истощённость. Дженни отчаянно нуждалась в том, чтобы всё это того стоило, чтобы она держалась за выбранный путь, даже если он её уничтожал. Лиса чувствовала усталость Дженни. Бессонница, изнурительные пропуски приёмов пищи, как в прямом, так и в переносном смысле, - она чувствовала, как отчаянная ненависть к себе сковывает ту проклятую часть Дженни, которую она, казалось, была полна решимости избить, морить голодом и ненавидеть, пока та не подчинится или не умрёт. Она чувствовала, как вокруг Дженни сгущается тошнотворная атмосфера прощания, и от этого внутри неё образовалась новая пустота, смешанная с тревогой и подавленной тоской из-за того, что Дженни просто позволяла себе увядать, постепенно, пока её почти не возможно было узнать. И именно потому, что Лиса могла чувствовать её, все взлёты и падения её эмоций, передающиеся по связи, она наконец смогла принять те части Дженни, которые казались ей неузнаваемыми. Она могла бы взять в руки Дженни Ким и, взглянув на неё целиком, сказать, что этого более чем достаточно, чтобы попытаться.

***

Однако Лиса не до конца осознавала, что это была взаимная связь. Дженни, конечно, тоже все это почувствовала. Может быть, это было более интенсивно, потому что Лиса практически вливалась в связь, ощущая её, зная о ней и крепко держась за неё, как за спасательный круг. Или, может быть, это был последний, предсмертный вздох связи, последняя попытка повлиять на неё, но в любом случае силы Лисы было достаточно, чтобы одолеть её. Потому что Дженни могла чувствовать её. Она чувствовала Лису, там, рядом с ней и везде. Это было похоже на лучик солнечного света, пробившийся сквозь холодный, неподвижный камень горы. Тонкая полоска тепла, золотого чего-то, пронзила её, заставив странно задрожать от интенсивности всех эмоций, которые Лиса испытывала к ней. Возникло непреодолимое чувство силы. Пульсируя в невидимой нити, связывающей их, что-то смешалось с большой долей понимания и самодовольной решимостью, смешалось с гневом и болью, чтобы превратиться в чувство решимости, которое Дженни практически ощущала, как лишающее её защиты, одной за другой. Это было неоспоримо. Эмоции, охватившие её, мягкий, едва заметный огонь и сталь в медово-карих глазах Лисы. Это было стремление, но не принуждение, это было подчинение, но не сломленность, это была мольба, но не принуждение. Это была любовь. Больше всего на свете это была любовь, и Дженни чувствовала её каждой клеточкой своего тела. Она всё равно не думала, что заслуживает этого; пылкая, страстная любовь Лалисы Манобан сочеталась с такой нежной гибкостью и пониманием. Но, может быть, она могла бы попробовать. И, может быть, в этом отношении она не была полностью вольна. Может быть, так было всегда. Возможно, Дженни всегда знала, что, когда перед ней окажется Лиса и попросит её выбрать её, она никогда не сможет отказаться. Не сможет, потому что то, о чём просила её Лиса, было именно тем, чего жаждало её сердце. Она закрыла глаза. Позволила чувству любви Лисы окутать её, как расплавленное золото, как солнечный свет в бутылке… “Я тебя погублю”, - прошептала она. Почти обращаясь к самому чувству, к его чистоте, надежде и силе. Доброта, которую Лиса решила растратить на неё, - это, конечно, было бы осквернением красоты любви Лисы, если бы она растратила её на Дженни, когда всё, что Дженни могла предложить взамен, - это свою искалеченную любовь, своё извращённое бремя… “Возможно, я уже это сделала. Я погублю тебя, и я слишком слабая, чтобы это остановить, я-” Маленькое сломленное демоническое существо внутри неё содрогнулось, взмахнув чешуйчатыми крыльями, когда Лиса снова провела большим пальцем по её щеке, уговаривая открыть глаза, и Дженни позволила себе утонуть в том, как Лиса смотрела на неё. Как будто она была единственным в мире существом, на которое стоило смотреть, как будто Лиса могла видеть её, чувствовать её и знать её до мельчайших страхов, самых слабых болей и самых сильных желаний… И все равно Лиса любила ее. И все же Лиса выбрала любить ее. “Ты не слабая”. “Я не могу перестать любить тебя”. “Тогда не надо”, - сказала Лиса мягко и решительно. Она сказала это так, будто всё действительно было так просто, и, боже, может, так оно и было. Если бы они попытались, если бы они были вместе, если бы Дженни позволила любви Лисы поселиться в ней, если бы она позаботилась о ней так, как знала, что нужно, если бы она вернула ей свою любовь, может быть… «Люби меня», - говорила ей Лиса, и Дженни никогда не могла удержаться от этого, и она устала пытаться. Отпустить было так же легко, как поддаться гравитации. Так же легко, как падать, падать, падать; так же легко, как наконец-то выдохнуть; так же легко, как протянуть руку и коснуться лица Лисы, обхватить его своими руками, почувствовать её, и связь между ними издала тихий вздох облегчения от этого прикосновения и признания: “Ладно. Лиса, я… хорошо. Мы можем… попробовать”.

***

Это было на инстинктивном уровне. Лиса могла почувствовать каждый слой того, как Дженни выдохнула эти слова, когда её мышцы расслабились, а защита ослабла. Да, из-за связи, но для Лисы - особенно остро. Она чувствовала, как Дженни прижимается к ней, крепко, отчаянно, но в то же время расслабленно и дрожа от собственного изнеможения. Она уткнулась лицом в шею Лисы, слегка вздрогнув, когда та снова обняла её, решив на этот раз не отпускать. Она чувствовала, как они обе растворяются друг в друге, почти в буквальном смысле. Она чувствовала, как мир вокруг них словно смещается, как погружается в новую реальность, как между ними устанавливается связь, сияющая и живая, наполненная надеждой, жизнью и чем-то вроде тихого, любящего триумфа. “Я люблю тебя”, - прошептала Лиса, и её голос дрогнул от этих слов, от головокружительного наплыва эмоций, которые она так долго сдерживала, в основном из-за Дженни, но и из-за себя тоже. Она чувствовала, как Дженни полностью сломалась, как плотина треснула и обрушилась под тяжестью гнетущей воды, когда она растворилась в объятиях Лисы, превратившись в жидкость, когда она отпустила последние нити, которые удерживали её в присутствии Лисы. “Прости”, - услышала она, как Дженни ахнула, и это немного встревожило её: Дженни дрожала, и её дыхание то и дело прерывалось. Как будто до неё наконец-то дошло, что она так долго оттягивала. “Прости, боже, прости меня, пожалуйста, я…Лиса, пожалуйста…” Лиса позволила Дженни прижаться к ней, раствориться в ней, потеряться в ней и найти себя в ней. Она позволила Дженни утонуть в чувствах, которые они испытывали друг к другу, позволила Дженни целовать её так, словно ей это было необходимо, чтобы дышать. “Я тоже тебя люблю”, - прерывисто прошептала Дженни, прижимаясь лбом ко лбу Лисы, словно пытаясь запечатлеть эту мысль на коже Лисы. Услышав, как Дженни впервые произносит это... это чувство невозможно описать словами. В Лисе это открыло что-то неописуемое. “Я люблю тебя. Правда, я… прости, я… пожалуйста, не уходи-” “Я здесь”, - ответила Лиса. Она тоже позволила себе сломаться - позволила Дженни почувствовать всё то же, что и она, поддавшись нахлынувшим беспорядочным эмоциям, когда услышала признание Дженни, ощутив правду в том, как Дженни это сказала, и почувствовав отголоски этого и всего, что должно было произойти. “Я здесь. Я никуда не уйду, Джен. Я тоже тебя люблю, я здесь…” “Пожалуйста, не уходи”, - снова захныкала Дженни, и её прерывистое дыхание коснулось губ Лисы, посылая дрожь по их телам. Казалось, она разговаривала со связью, наконец-то отдаваясь ей так же, как и Лисе. - “Пожалуйста… прости, я не могу…прости…” В этом была какая-то потеря, даже когда они обрели друг друга. Отголосок ощущения потери, достаточно сильный, чтобы Лиса его почувствовала, и всё, что она могла сделать, - это держаться за Дженни, пока оно накрывало её. Как будто Дженни теряла какую-то важную часть себя, как будто последний лёд таял, а камни рассыпались в пыль; она горевала, но не так, будто оплакивала саму потерю всего этого. Скорее, она оплакивала всё, что было сделано во имя этого. Суматоха, пепел сожжённых мостов, густая, вязкая корка засохшей крови на зияющих ранах между ними. Сначала Лиса поцеловала Дженни в висок. Как будто поклонялась ему. Просто чтобы успокоить мысли, спрятанные под кожей, просто чтобы развеять затянувшиеся страхи, тщетно пытающиеся сплестись в узлы в сознании Дженни, пока они все не развязались. Затем она поцеловала Дженни в щёку, ощутив вкус соли и жара, позволив ему обжечь её губы и наслаждаясь им, унося его с собой, когда она прижалась губами к губам Дженни, наконец-то. Это было так давно. Лиса почувствовала, как погружается в мягкость, растворяясь в горько-сладком ощущении вкуса Дженни. Она вдыхала только тонкий аромат цветов и Дженни, закрыв глаза, чтобы запечатлеть это ощущение как можно сильнее. Всё это переполняло её, когда Дженни, после короткого нежного колебания, начала целовать её в ответ. Отчаянно. Вливаясь в Лису, прижимаясь к ней. Руки по-прежнему обнимают Лису за лицо, как и Лиса обнимает её, удерживая на месте, словно она не может представить, что отпустит её снова. Дженни целовала её так, словно умирала. Словно ей больше нечего было терять, словно это могло исцелить её, словно ей нужно было это, чтобы дышать. Лиса попыталась поцеловать её так, как целуют живого человека. Она постаралась вложить в это как можно больше эмоций и почувствовала, что Дженни отвечает ей с жаром. Это был танец, который они обе не совсем забыли. Дженни всё ещё неистово двигалась, страстно и тяжело целуя Лису и проводя губами по всему её лицу, словно пытаясь найти раны, которые она нанесла Лисе, им обеим, и поцеловать их ещё лучше. Дрожащие пальцы гладили кожу Лисы - и Лиса поняла, что в кои-то веки она сама замедляет их. Она замедляет их движения, подстраиваясь под более спокойный ритм и темп, обнимает Дженни за плечи, чтобы успокоить её, и размеренно целует, показывая, что у них есть время, что это не последний раз, что это не конец. “Прости”, - снова прошептала Дженни, и её губы и слова были такими же шершавыми, как и кожа Лисы, когда та начала целовать её. Она ласкала её подбородок, шею, и этого было достаточно, чтобы Дженни вздрогнула и откинула голову назад. - “Прости, пожалуйста, если уже слишком поздно-” “Ещё не поздно”, - прошептала Лиса в ответ, слегка наклонившись, чтобы поцеловать Дженни в грудь там, где её чёрная шёлковая пижамная рубашка приоткрылась ровно настолько, чтобы обнажить участок кожи. Возможно, ей это приснилось, но она могла поклясться, что чувствовала там биение сердца - чувствовала, как оно рвётся к ней, чувствует, как оно зовёт её, и она знала, что это всё из-за связи. Они обе это чувствовали, они обе ощущали её жизненную силу. “Я здесь. И она всё ещё здесь, Дженни, ещё не слишком поздно…” Её губы снова нашли губы Дженни, и они снова утонули друг в друге, и каким-то образом её руки оказались на талии Дженни, а руки Дженни обвились вокруг её плеч, пальцы благоговейно зарылись в её волосы. “Я люблю тебя”. Дженни падала, и Лиса ловила её. Они обе падали, и обе ловили друг друга. Они обе приземлились на диван, приземлились друг в друга, но это уже не было мимолетным, неопределенным тупиком. Это больше не было борьбой; обе стороны сдались друг другу, и связь окутала их, как мягкий белый флаг. Лиса поняла, что не может слышать, как Дженни снова говорит это так открыто. Она не могла справиться с волной эмоций, которая накрыла их обеих; всё, что она могла сделать, - это прижаться как можно теснее к тому, что ещё удерживало её в реальности, прижаться к Дженни так же, как Дженни прижималась к ней, и ответить: “Я тоже тебя люблю”. Нежное, как секрет, непоколебимое, как клятва.

***

Лисе потребовалось некоторое время, чтобы снова взять себя в руки. Чувства пришли первыми. Она чувствовала Дженни, теплоту Дженни и беспорядочные, прекрасные эмоции Дженни, которые смешивались воедино. Она снова чувствовала диван под собой, чувствовала холодный ветерок, проникающий в окно. Затем послышалось дыхание. Вдох и выдох, и Дженни тоже дышала, их тела поднимались и опускались вместе. Затем всё остальное встало на свои места. Всё, что было стёрто с лица земли этим волнующим, всепоглощающим моментом, пропастью, в которую они толкали и тянули друг друга, пока в конце концов не нашли компромисс, какое-то решение. Всё медленно возвращалось на свои места - осознание того, который час, как сильно удлинились тени. Наступала усталость, и голод, и все эти другие человеческие чувства, которые заставили Лису наконец-то собраться с силами и сдвинуться с места. Дженни издала тихий, очаровательный писк, когда Лиса попыталась встать, и вцепилась в её руку с противоречивым выражением лица. Как будто она не хотела отпускать, но всё равно считала, что должна, и ей было больно… Даже сейчас это выражение сохранилось. Другие эмоции, возможно, тоже. Но пока что Лиса просто взяла Дженни за руку и слегка сжала её. “Нам нужно принести тебе поесть, детка”. Дженни нахмурилась еще сильнее. “Но...” Лиса мягко заставила её замолчать, нежно поцеловав. Всего лишь в щёку, но этого было достаточно, чтобы успокоить её. Короткое прикосновение губ к коже вызвало дрожь, и что-то необъяснимо правильное пронеслось по связи. “Ты почти ничего не ела весь день. Я знаю, что это раздражает, но мне тоже стало лучше после того, как я что-то съела утром. У меня есть немного хэчжан-гука, если хочешь, и тосты? И я купила тебе клубнику в магазине”. Слова, казалось, произвели на Дженни противоположный тому, на который рассчитывала Лиса, эффект: Дженни слегка сжала челюсти, а её глаза снова остекленели. “Тебе не нужно было”. Я этого не заслуживаю, - говорила каждая поза и выражение лица Дженни, и всё, что могла сделать Лиса, - это наклониться и снова поцеловать её в щёку. “Позволишь мне?” Дженни не кивнула, но выражение её лица немного смягчилось, когда она медленно встала вместе с Лисой. Она всё ещё молча сжимала руку Лисы - даже сейчас Лиса всё ещё готовилась к тому, что Дженни отпустит её, отшлёпает по руке и уйдёт, не сказав ни слова. Поэтому она не могла винить Дженни за клубок чувств, которые всё ещё терзали и её, но это слегка задевало. Даже сейчас, когда она говорила, её окружали неуверенность и напряжение. “У меня для тебя ничего нет”, - пробормотала Дженни, следуя за ней на кухню. Это было многозначительное заявление, и Лиса не знала, как на него реагировать, смирившись с тем, что ей придётся делать всё одной рукой. Физические задачи оказались проще, чем она думала, потому что Дженни, казалось, знала, что ей нужно, и достала ложку из ящика и миску из шкафа, пока Лиса доставала остатки еды из холодильника. “Ну, я не думаю, что Джухён-онни была бы рада, если бы ты бросила её ради похода по магазинам”. Она попыталась разрядить обстановку, но Дженни вцепилась ей в руку. Лиса поставила контейнер с едой на стол и повернулась как раз вовремя, чтобы Дженни шагнула к ней - почти робко, как будто они не делали этого миллион раз. Даже не осознавая этого. Наслаждаясь близостью, используя её как опору. Дженни опустила голову ей на плечо и ненадолго выдохнула. “Она будет так разочарована во мне”. Такое заверение, возможно, было немного не по силам Лисе. Бэ Джухён принадлежала Дженни целиком и полностью; она лишь однажды встречалась со старшим демоном, и та показалась ей немного пугающей, но в глубине души Лиса думала, что теперь она хоть немного знает Джухён, хотя бы по рассказам Сынван. Она вспомнила, с какой грустью Сынван говорила о ней. В глубине души она тоже злилась на Джухён - всё ещё переживала из-за того, что её, как и других людей, отодвинули в сторону, пока демоны принимали свои важнейшие решения, - но сейчас не время было обсуждать это. Вместо этого она решила проявить мягкость и немного прощупать почву. “Она хочет, чтобы ты была счастлива, правильно? Ей… не понравилась идея нашей связи?” Дженни вздохнула, и её дыхание слегка коснулось груди Лисы, вызвав дрожь на её коже. “Джухён-онни никогда не нравилась идея каких-либо отношений. Для неё это личное, но для меня… она сказала, что я должна сама принять решение. Она сказала, что я лучше знаю, что для меня лучше, и что она поддержит моё решение”. “О”. Это причиняло боль. Окончательный факт заключался в том, что за зелёной занавеской на самом деле не было метафорического образа, который Лиса могла бы обвинить, кого-то, кто, может быть, всё это время дёргал за ниточки. Она задавалась вопросом, будет ли ей всегда казаться, что она погружается в себя, зачерпнув частичку влажного, въедливого вещества, скопившегося у нее в животе, и втирая его во все раны между ними. Но она сама на это напросилась. Она сказала, что они должны попробовать, и она попробовала, слегка откашлявшись, когда Дженни отстранилась от неё, словно сожалея о минутной слабости. “Прости. Я просто... она...” “Нет, всё в порядке. Я рада, что у тебя была кто-то такой рядом. И… я не думаю, что она будет разочарована, чего бы это ни стоило. Я имею в виду, я её не знаю, но, судя по тому, что сказала Сынван, она кажется… милой”. Это было вялое замечание, но оно всё равно немного расслабило Дженни. “Но я должна написать ей. Чтобы убедиться, что она не волнуется”. Лиса заметила, что взгляд Дженни на мгновение стал рассеянным, и она обхватила себя свободной рукой. Она почувствовала, что Дженни снова, почти неосознанно, придвинулась ближе, и попыталась снова. “Тебе не обязательно, детка. Если сейчас тебе тяжело, ты можешь просто отдохнуть”. Дженни покачала головой, слегка выдохнув, и на мгновение закрыла глаза. Лису охватило странное, спокойное чувство, которое не принадлежало ей, но в то же время так сильно напоминало то, что она чувствовала в глубине души. Как будто кто-то вырыл внутри неё яму, как будто печальная песня эхом разносилась в пустом пространстве… “Я скучала по тому, что ты называла меня так”. Это было признание. От первой части которого у Лисы перехватило дыхание. Дженни скучала по ней. Связь между ними, должно быть, открылась в обе стороны, потому что Дженни снова нахмурилась и перевела взгляд на Лису. “Ты удивлена?” Это нервировало, как и защитная реакция, которую Лиса не могла подавить, когда Дженни озвучивала её эмоции, разложив их перед собой, чтобы рассмотреть. “Я...” Что она могла сказать? Что в ней всё ещё оставалась маленькая, сломленная частичка, которая теперь знала, как выглядит Дженни Ким, когда она холодна, бесчувственна и безразлична, когда она смотрит на Лису так, будто та ничего не стоит? Что ей всё ещё больно, даже если она прислушалась и попыталась понять, даже если она решила бороться за них? Дженни, казалось, понимала, но это понимание было похоже на то, как если бы песок и соль разъедали раны внутри неё, и Лиса отчаянно хотела знать, как они могут перестать так сильно страдать друг из-за друга. Даже после всего. Скучать друг по другу, когда другая находится рядом… Дженни сжала её руку, прежде чем отпустить. Это не было прощанием, скорее, спокойным обещанием вернуться. “Я помою клубнику?” Лисе стало немного стыдно за то, что она испытала безмолвное облегчение, и она кивнула, чтобы этот момент прошёл. Когда всё было готово, они отнесли всё это обратно на диван, а не за маленький обеденный стол, где было слишком официально. Дженни держала в одной руке миску с нарезанными фруктами, а в другой - Лису, которая пыталась жонглировать, переплетая пальцы с пальцами Дженни и следя за тем, чтобы их ужин не опрокинулся. Каким-то образом они сделали это, ничего не расплескав, и Дженни быстро напечатала сообщение на телефоне, прежде чем позволить себе поесть. “Я скажу Джухён-а, что пока останусь здесь”, - тихо сказала она. Лиса не стала спрашивать, но кивнула, слегка вздрогнув при слове «пока» в заявлении Дженни. Но это было справедливо. Или настолько справедливо, насколько это вообще возможно между ними, по крайней мере, сейчас. Поэтому она просто раскрыла объятия и позволила Дженни сесть рядом с ней, скорее на её колени, чем на диванную подушку, но, честно говоря, в тот момент ей казалось, что успокоить их обеих важнее всего на свете. Дженни даже позволила Лисе кормить её супом. Негромко причмокивая от удовольствия, когда Лиса подносила ложку к её губам, она даже немного поворчала, когда Лиса украла кусочек её тоста, и всё это вызывало столько ностальгии, что Лисе захотелось одновременно и улыбнуться, и заплакать. Дженни настояла на том, чтобы тоже откусить несколько кусочков, и выглядела такой мягкой и уставшей, даже когда упрямо прищурила глаза, что Лисе пришлось уступить. Даже повторно разогретое, блюдо было вкусным, и обстоятельства ещё больше согревали её. Сюрреализм того, что они снова обедают вместе с Дженни на диване, был ошеломляющим, но только потому, что различия в их прошлых совместных обедах вбивали между ними молчаливый, невидимый клин. Например, несмотря на то, что они тесно прижались друг к другу, ноги Дженни наполовину лежали на коленях Лисы, а Лиса обнимала её, они всё равно держались на почтительном расстоянии. Они лишь мельком смотрели друг другу в глаза, молчали, и Лиса больше не целовала Дженни в перерывах между укусами. Казалось, что прежняя лёгкость и непринуждённость, с которой они вместе ели, были роскошью, которую они смогут позволить себе снова лишь через какое-то время. Тем не менее. Это было хоть что-то. “У Сынван-онни хороший вкус”, - заметила Дженни, когда они ставили посуду в раковину. Это тоже было что-то... то, как её голос не стал жёстким и не зазвенел от ревности, как это могло бы быть раньше, но Лиса всё равно уловила в нём что-то, что задело их связь. В нём было немного вины, немного печали, и она была уверена, что всё это отразилось и на ней. Она хотела бы знать, как снова всё уладить. Как забыть о боли, которая была между ними, как вернуть их обеих домой. Но домом всегда были друг для друга, не так ли? Дженни протянула ей руку. Она полностью повернулась к Лисе, достаточно близко и открыто, чтобы та могла увидеть тёмные круги под её глазами, осунувшееся, измученное лицо, усталость, которая не прошла даже после сытного обеда. Это причиняло ей боль, ей хотелось снова взять Дженни за лицо и притянуть к себе, ближе, ближе, ближе, но Дженни просто спросила хриплым и немного дрожащим голосом: “Можем ли мы...?” Лиса поймала себя на том, что кивает. Взяв Дженни за руку, она переплела их пальцы и осторожно повела её из кухни по короткому коридору в свою спальню, закрыв за собой дверь с тихим щелчком. Потому что теперь она могла. Потому что Дженни не отпускала.

***

В спальне только начинали сгущаться сумерки. Солнце только что скрылось за горизонтом, окрасив комнату голубоватым светом, который вскоре померкнет. В этом было определенное спокойствие. Дженни молчала, пока они готовились ко сну. Она чувствовала себя не в своей тарелке в комнате Лисы, стараясь казаться меньше, чем обычно. Она молча кивнула в знак благодарности, принимая свежую пару своей пижамы, которую Лиса не вернула, и замешкалась, когда пришло время переодеваться. Лиса тоже замерла. Она открыла рот, чтобы сгладить неловкую ситуацию, но Дженни опередила её. “Я переоденусь в ванной”. Лёгкая боль эхом отозвалась в их связи, и Лиса покачала головой, прежде чем осознала это. “Нет, я... ты можешь остаться. Все в порядке”. “Тогда я не буду смотреть”, - ответила Дженни после секундной паузы. Она решительно отвернулась и начала натягивать рубашку. Лиса тоже молча обернулась. Они не делали ничего подобного. Обычно она помогала Дженни снять бюстгальтер, с улыбкой целуя её в шею. Она могла настоять на том, чтобы они приняли душ, и позволить Дженни прижаться к ней, пока она мыла ей волосы. Их кожа скользила от воды и геля для душа, они закрывали глаза и вместе смывали накопившуюся за день грязь и усталость. Но между ними всё ещё оставалась эта дистанция. Напряжение от того, что должно было произойти, от того, что было решено в общих чертах, но не определено в деталях, и Дженни была здесь - в нескольких шагах от неё, в комнате Лисы, и она не злилась, не плакала и не притворялась, что ничего не чувствует, но тишина всё равно ощущалась как нечто отстранённое… “Посмотри на меня”. Когда Дженни после секундного колебания обернулась, она испытала физическое облегчение. Тёмные глаза встретились с её взглядом, и на щеках Дженни появился лёгкий румянец при виде обнажённой Лисы. Вздохнув и собравшись с духом, Лиса подошла ближе и нежно поцеловала Дженни в лоб, когда та напряглась. Она хотела лишь подбодрить её, но снова подлетела слишком близко к солнцу, и Дженни ахнула - она задержала дыхание, сдерживая себя. Лисе следовало понять, что это было не просто неловкое напряжение. Цветы. Знакомый прилив горячей, густой сладости практически лишил её рассудка. Лиса попыталась сделать шаг назад, пошатнувшись от отчаянной, болезненной силы этого ощущения, но обнаружила, что не может пошевелиться, потому что Дженни внезапно схватила её за запястье, и с её губ помимо воли сорвался тихий, страстный стон. Дженни так же быстро отпустила её, но прикосновение к обнажённой коже Лисы только усилило ощущения. И Лиса могла бы поддаться этому наваждению, но затем она почувствовала Дженни рядом, через связь. Страх. Агония. Боль. Она сосредоточилась на этом, чтобы прочистить голову. Сосредоточилась на том, чтобы немного выплеснуть себя наружу - она не знала как, но это было почти естественно, то, как ей удавалось успокаивать огонь, который она по ошибке пробудила к жизни; успокаивать терзающие, пугающие чувства Дженни, когда она теряла контроль над своим голодом. Спокойствие. Безопасность. Любовь. Что-то всё ещё побуждало Лису сдаться. Внутри неё словно натянулась верёвка, которая тянула её к тому, чтобы позволить Дженни питаться, подпитывать связь - шёпот, что Дженни нуждается в ней на этом базовом, демоническом уровне… Но Дженни также нуждалась в ней здесь. Дженни нуждалась в этом. В Лисе, которая шагнула вперёд, даже когда брюнетка отпрянула, словно не зная, что сделает, если Лиса снова её коснётся. Дженни замерла, когда Лиса просто притянула её к себе, позволив им обеим пережить волну голода, пока он не утих, к несчастью. “Джен”, - осторожно начала Лиса после нескольких мгновений, когда они просто обнимались, дышали и привыкали друг к другу. - “Может, нам…” Они не должны были этого делать. Логически они не должны были этого делать, но Лисе всё равно было больно думать о том, что голод Дженни продолжает терзать её, о том, что Дженни загоняет его обратно в постоянно растущую пустоту. Однако Дженни покачала головой. Её тело снова слегка дрожало, и Лиса могла только крепче обнять её и поцеловать в макушку. “Я не хочу”, - прошептала Дженни, снова уткнувшись лицом в шею Лисы. Она всё ещё качала головой, всё ещё дрожала всем телом. Как будто это было именно то, чего она боялась, именно то, за что она всегда ненавидела себя, и это всё ещё преследовало её, даже если они собирались попробовать. “Пожалуйста... не заставляй меня. Пожалуйста.” Слова застряли у Лисы в горле. Все, что она могла сделать,- это кивнуть, чтобы Дженни почувствовала это, чтобы Дженни почувствовала то, что она понимает, что она не будет давить на нее, что она никогда не заставит ее. Она надеялась, что Дженни поняла её. Может, и поняла, потому что через несколько минут они отпустили друг друга и молча переоделись. Но это было теплее, чем раньше, и когда Дженни забралась под одеяло вместе с ней, свернувшись калачиком, чтобы Лиса могла дотянуться до выключателя, хрупкость исчезла. В темноте им было почти легче видеть друг друга такими, какие они есть. Двое измученных людей, цепляющихся друг за друга, цепляющихся за единственное, что дарило им глубокое чувство комфорта и покоя. Этого было достаточно, чтобы последние остатки самообладания Лисы рухнули, а может, у неё просто не осталось сил держаться под взглядом Дженни Ким.

***

“Ты будешь здесь утром?” Голос Лисы внезапно стал невероятно тихим. Дженни, как всегда, услышала это, и её уставшее сердце снова сжалось от боли, когда она почувствовала, что Лиса прижалась к ней чуть теснее, обняла чуть крепче. На всякий случай. Как будто какая-то её часть до сих пор ожидала, что Дженни снова убежит, даже сейчас, как будто она была так же напугана, как и её голос. Она подождала, пока погаснет свет, чтобы спросить. Что-то в темноте всегда успокаивало Дженни, она предполагала, что их чувства обостряются, а её собственный мир сужается до одной Лисы. Знакомый запах, её дыхание, поднимающееся и опускающееся, тепло её кожи. Низкий, робкий голос, в котором она была вынуждена быть честной из-за темноты, позднего часа, после того, как она снова обнажила себя и своё сердце перед Дженни. “Конечно”, - пробормотала Дженни, и её голос слегка охрип от мысли обо всём этом, от внезапной уязвимости, которая была неоспоримым доказательством того, какой сильной была Лиса, боровшаяся за них обеих. Это заставило её захотеть бороться за них, даже несмотря на усталость; это заставило её повернуться лицом к Лисе. Глаза Лисы по-прежнему были такими же знакомыми, медово-карими в темноте, болезненно распахнутыми, слегка настороженными. Её дыхание слегка сбилось, когда Дженни встретилась с ней взглядом, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы успокоить её. “Я буду здесь. Я не… я не уйду, Лиса. Больше не уйду, хорошо? Я сказала тебе, что мы можем попробовать, и я хочу попробовать, так что…” Молчание встретило её слова, когда она замолчала. Что-то в выражении лица Лисы было таким беззащитным и встревоженным, что Дженни не могла этого вынести. “Лиса-я”, - прошептала она, наклонившись ровно настолько, чтобы соприкоснуться с ней лбами, и на мгновение ей захотелось, чтобы она могла яснее слышать её мысли, прежде чем отстраниться и снова посмотреть ей в глаза. “Скажи мне, о чем ты думаешь?” Истине обычно требуется больше времени, чтобы оформиться во что-то выразимое. Даже в темноте, даже в такой поздний час, и особенно если к этому добавляется страх. Дженни хорошо это знала, поэтому она ждала. “Я думаю… что проснусь одна”, - наконец тихо произнесла Лиса. - “Что наступит утро, и ты передумаешь. И на этот раз я не смогу до тебя достучаться. Ты просто… уйдёшь и снова оттолкнёшь меня, и я ничего не смогу сделать…” Если это должно было стать наказанием для Дженни, если она должна была исправить весь тот вред, который она причинила, и каким-то образом найти в себе силы, чтобы зацеловать каждую из ран, из которых шла кровь, она готова была это вынести. Она была готова на всё, лишь бы смягчить этот болезненный, беспомощный взгляд Лисы. “Я тоже немного боюсь этого”, - так же тихо призналась Дженни. Было трудно избавиться от привычки подавлять подобные чувства, от острого страха, что Лиса может увидеть её насквозь, - но Лиса уже видела её. Лиса тоже чувствовала её через связь, и Дженни всё ещё ощущала фрагменты эмоций Лисы, которые нужно было заземлить перед сном. “Но всё наоборот. Я боюсь, что проснусь, а ты уже передумаешь. Ты подумаешь обо всём, что я сказала, и поймёшь… что это того не стоит. Что я того не стою”. Лиса на мгновение закрыла глаза, как будто эта мысль причиняла ей боль. Почувствовать, усвоить, а затем исцелиться. “Дженни, ты… стоишь всего. Я не собираюсь менять своё мнение. О тебе, о нас… Я не собираюсь менять своё мнение. Хорошо?” Услышав это, Дженни набралась смелости и тоже заговорила, немного исцеляя то, что могла. “Я тоже не собираюсь менять своё решение. Я больше не оттолкну тебя. Ты не проснёшься одна, я… Я буду здесь”. Это было почти искушением. Попытаться проснуться раньше, выскользнуть из постели, добежать до убежища Бэ Джухён и снова позволить себе быть трусихой. Всё, что угодно, лишь бы избежать того, что ей придётся показать свою уязвимость утром, лишь бы не пришлось искать способ извиниться, по-настоящему извиниться за… боже, почти за всё. Всё, что угодно, лишь бы избежать разговоров. Всё, что угодно, лишь бы не видеть последствий своих поступков, предначертанных нитями между ними, которые всё ещё шептали о боли и страхе Лисы. Но на этот раз дело было не только в том, что Дженни не могла заставить себя оторваться от Лисы. Дело было в том, что она не хотела. Она попыталась как-то донести это до Лисы. Она постаралась вложить в свой голос как можно больше искренности, чтобы он не дрожал, передать всё это Лисе, когда обнимала её, поцеловать нежную кожу её щёк. Может быть, этого было достаточно. Может быть, Лиса почувствовала, с какой силой Дженни произнесла эти слова, потому что она слегка выдохнула и немного расслабилась в объятиях Дженни. “Обещаешь?” Эти слова пронзили сердце Дженни, как стрела, как кончик пальца Лисы, прижатый к мышце и чувствующий биение сердца, выводящий на нём её имя. “Обещаю”. На мгновение Дженни почувствовала, как Лиса шевельнулась под одеялом, а затем ощутила, как самый маленький пальчик Лисы обхватил её собственный. К тому времени для них стало привычным поднимать руки и класть их между собой. Сначала они поцеловались, чтобы скрепить обещание, а затем, опустив руки, Дженни наклонилась вперёд и также поцеловала Лису в губы. “На этот раз мы должны действительно это сделать”, - выдохнула Лиса, и слова почти потерялись в воздухе между ними, но они обе услышали их как нечто священное. Дженни больше не могла говорить. От того, что она снова поцеловала Лису, у неё покраснело лицо, сдавило горло, и каждая частичка её тела превратилась в нечто прекрасное, поэтому она лишь кивнула и наклонилась вперёд, чтобы снова её поцеловать. Когда они наконец заснули, это было в объятиях друг друга, с опухшими губами и тихой, нежной магией между ними. Она тоже отдыхала, но всё ещё была жива и с облегчением возвращалась в свой родной, любимый дом. Обещаю.