Меж двух огней

— И какое объяснение ты придумал, шисюн? — Шэнь Цинцю недовольно поджимает губы. Юэ Цинъюань кажется как всегда спокойным. Его губы изгибаются в лёгкой улыбке, а пальцы поглаживают подлокотники кресла, и только глаза, серые, почти что чёрные, с редкими вкраплениями золотистых искорок, смотрят цепко. Взгляд Юэ Цинъюаня скользит по его лицу, и Шэнь Цинцю мечтает окаменеть, лишь бы удержать маску. Вот только он не учёл, что его маска давно треснула, обнажая слишком многое. — Шиди, — Шэнь Цинцю делает глоток чая, ощущая, как скулы сводит от чужого лицемерия, — разве тебя это не радует? Мне казалось, тебе надоело всё время проводить здесь, и я решил, что возвращение в Цанцюн пойдёт тебе на пользу. Шэнь Цинцю делает ещё один глоток, пытаясь заставить себя прикусить язык. Последнюю неделю, не без помощи Юэ Цинъюаня, он находился на тонкой грани нервного срыва и перманентной истерики. — Я в жизни не поверю, что ты делаешь это просто так, шисюн, — всё же цедит он. — Я всегда заботился о тебе, Сяо Цзю, — Юэ Цинъюань больше не играет с ним, он бьёт наотмашь, отлично зная, что нужно сказать, чтобы сделать больнее. — Просто ты никогда не желал принимать мою заботу. — Заботу? — Шэнь Цинцю чувствует, что ещё немного и он сорвётся. — Ты буквально сжёг дом семьи Цю… — Ты хочешь сказать, что они этого не заслужили? — Юэ Цинъюань внезапно поднимается на ноги, нависая над ним. — Я в жизни не поверю, что тебе жалко хоть кого-то из них, начиная с Цю Цзяньло и заканчивая Цю Хайтан, — он почти ласково касается щеки Шэнь Цинцю. — Я обещал тебе, что прекращу это, и я выполнил это обещание, Сяо Цзю. Мне действительно жаль, что от этого пострадала твоя репутация, но это не отменяет того, что я просто исполнил твоё желание. — Ты… — Шэнь Цинцю делает вдох, но Юэ Цинъюань не позволяет ему продолжить. — Я всё ещё твой Ци-гэ, и я всё ещё здесь, я всё ещё желаю помочь тебе, Сяо Цзю. Разве я когда-то вмешивался в твою жизнь без исключительной на то необходимости? — Ты вмешивался, даже когда я просил этого не делать. — Потому что я знаю, как будет лучше для тебя. И по этой же причине я хочу, чтобы ты вернулся в Цанцюн. — Но...? — Шэнь Цинцю вскидывает бровь, пока палец Юэ Цинъюаня оглаживает его скулы. — Никаких "но", я просто буду отвозить тебя с утра и забирать с работы. А ты пообещаешь мне, что при первой же встрече с Ло Бинхэ ты позвонишь мне, не совершая никаких глупостей. — Почему я должен верить тебе, а не ему? Шэнь Цинцю замирает, не в силах спрятаться от чужого жадного, но восхищённого взгляда. Юэ Цинъюань будто не может насмотреться на него. Кажется, ещё немного — и он позволит себе что-то большее… — Ло Бинхэ возглавляет клан Ло. Он куда более жесток и мстителен, чем я. Что бы он ни говорил тебе и какими бы обещаниями ни сыпал, каждое его слово не более чем ложь. Шэнь Цинцю хочет возразить, но Юэ Цинъюань не даёт. Чужой палец скользит к губам, призывая его молчать. — Ло Бинхэ обаятелен и обходителен, но задумайся почему. Его поведение в Цанцюн было совсем иным, так с чего же он так быстро изменил своё мнение о тебе? Сяо Цзю, пойми, я хочу только лучшего для тебя, я просто хочу защитить… — Защитить? Раз так, то у тебя очень странные методы. — Странные методы? — Юэ Цинъюань склоняет голову, как будто обдумывая его слова. — Может быть. Но ведь именно они защищают тебя, Сяо Цзю. Шэнь Цинцю чувствует, как его гнев растёт, но он лишь крепче сжимает чашку, боясь, что, если отпустит, то ударит её об стол. — Защищают? — он едва сдерживает презрительный смешок. — Ты называешь защитой, когда разрушаешь всё, что я пытаюсь построить? — Я разрушаю то, что угрожает тебе, — спокойно парирует Юэ Цинъюань, его голос звучит так, будто это очевидно. — Как глава Цюндин я вижу больше, чем ты. Я знаю, что может навредить. Шэнь Цинцю делает резкий вдох, чувствуя, как внутри всё закипает. — А ты хоть раз задумывался, чего хочу я? Юэ Цинъюань улыбается — мягко, словно брат, пытающийся успокоить ребёнка, но в его глазах вновь мелькает сталь. — Я всегда думаю о том, чего хочешь ты, — произносит он, делая шаг ближе. — Даже если ты сам не знаешь, что это. — Ты не знаешь, чего я хочу, — бросает Шэнь Цинцю, его голос звучит чуть громче, чем он хотел. — Ты никогда не знал. Ты только делаешь вид, что знаешь лучше всех. Юэ Цинъюань не двигается, но его присутствие кажется подавляющим. — Тогда скажи мне, чего ты хочешь, Сяо Цзю, — шепчет он, и в его голосе слышится нечто, что заставляет сердце Шэнь Цинцю пропустить удар. Он не отвечает. Он не может ответить. Юэ Цинъюань всё так же нависает над ним. Его руки — обжигающе горячие — внезапно забирают у Шэнь Цинцю чашку, будто невзначай продлевая это прикосновение. Взгляд ректора буквально прожигает насквозь. Шэнь Цинцю кажется, что его заперли в клетке со львом. Уютное кресло становится ловушкой, из которой не выбраться. Чужие ладони скользят по его талии, сжимая её, отчего по позвоночнику ползёт дрожь. — Я жду ответа, шиди. Шэнь Цинцю чувствует, что он задыхается. Он не знает, что ответить. Во имя Небес он никогда не задавался этим вопросом: у него не было ни времени, ни лишних сил на это. Сейчас же близкое присутствие Юэ Цинъюаня ничуть не помогает. Желанное тепло теперь обращается нестерпимым жаром. Если раньше Шэнь Цинцю казалось, что он продрогнет здесь до смерти, окружённый показной роскошью казино, то сейчас он опасается сгореть. — Я… — голос Шэнь Цинцю предательски дрожит, и он проклинает себя за это. Он прикусывает губу, чувствуя, как поднимается волна гнева, смешанная с отчаянием. — Я хочу, чтобы ты перестал… делать это. — Делать что? — Юэ Цинъюань наклоняется ближе, его голос звучит мягко, почти ласково, но в этой ласке прячется сила, с которой не стоит спорить. — Всё, — Шэнь Цинцю пытается вырваться, но чужие руки лишь крепче сжимают его талию. Его голос звучит приглушённо, будто он говорит не с Юэ Цинъюанем, а с самим собой. — Я хочу, чтобы ты перестал вмешиваться, контролировать… — То есть ты хочешь, чтобы я оставил тебя на милость таких, как Ло Бинхэ? — Юэ Цинъюань не отпускает его, но отстраняется ровно настолько, чтобы посмотреть в глаза. — Чтобы я позволил тебе делать ошибки, которые могут тебя разрушить? Шэнь Цинцю резко отворачивается, не в силах выдержать этот пристальный, обжигающий взгляд. — Это моя жизнь, — говорит он, почти шипя. — Мои ошибки. И я сам с ними справлюсь. — Ты не справишься, — тихо, но уверенно отвечает Юэ Цинъюань. Его голос был как удар — прямой, точный, оставляющий болезненный след. — Ты слишком упрям, чтобы признать, что нуждаешься в помощи. — Я не прошу твоей помощи! — Но ты её получаешь, нравится тебе это или нет, — отрезает Юэ Цинъюань, снова наклоняясь ближе. Его лицо оказывается так близко, что Шэнь Цинцю приходится зажмуриться, чтобы не потеряться в этих глазах. Ему слишком трудно выдержать этот взгляд. Юэ Цинъюань бьёт его словами наотмашь. Он зовёт его Сяо Цзю, словно они всё ещё дети, словно он всё ещё имеет право ласково гладить его по голове и утешать. Юэ Цинъюань будто не замечает, а, скорее, даже не желает замечать, что Шэнь Цинцю больше не Сяо Цзю. В конце концов он сам убил своего Сяо Цзю и сам избавился от образа доброго, такого уютного и нежного Ци-гэ. Но это не значит, что Шэнь Цинцю не скучал. Он скучал до крика в подушку посреди ночи, он скучал до зубовного скрежета и боли в сжатых ладонях. Шэнь Цинцю скучал по нежности, ему хотелось ласковых касаний, тихих разговоров, просто ощущения того, что он не одинок. Раньше это давал ему Ци-гэ, но, когда на смену ему пришёл Юэ Цинъюань, Шэнь Цинцю испугался. Утратив опору, он бросился в первый попавшийся омут, лишь бы заглушить боль, и этим омутом стал Ло Бинхэ. А на место Ци-гэ пришёл ректор и глава Цюндин. Человек, который знал о нём всё и о котором он не знал ничего. Человек, который играл с ним, с его чувствами, с его жизнью, человек, чьи объятия не согревали, а жгли, оставляя множество ожогов, которые не желали заживать. Шэнь Цинцю прикрывает глаза, прежде чем опустошённо произнести: — Ты не понимаешь, шисюн. Я не прошу тебя спасать меня. Я не прошу тебя защищать меня. Я хочу жить своей жизнью. Я хочу иметь право ошибаться. Юэ Цинъюань смотрит на него с той же неизменной мягкостью, но в этой мягкости скрывается стальная непреклонность. — Ты говоришь о праве ошибаться, Сяо Цзю, но ты никогда не думаешь о том, какой ценой это обойдётся, — его голос тих, почти ласков. — Я не могу позволить тебе разрушить себя. — Ты не можешь позволить? — Шэнь Цинцю смеётся, но в его смехе слышится горечь. — Ты всегда говоришь это. Ты всегда решаешь за меня, что для меня лучше. Ты называешь это заботой, но это не забота, шисюн. Это контроль. Юэ Цинъюань наклоняется ближе, и его тень падает на Шэнь Цинцю, заставляя того ощущать себя ещё меньше. — Контроль? — тихо повторяет он. — Если бы я хотел контролировать тебя, ты бы даже не заметил этого. Всё, что я делаю, Сяо Цзю, потому, что я хочу, чтобы ты был в безопасности. — Безопасности? — Шэнь Цинцю резко вскакивает на ноги. — Это не безопасность, это клетка! Ты отобрал у меня всё, что я пытался построить. Эти слова пронзают воздух, и тишина, наступившая после, кажется оглушающей. Шэнь Цинцю тяжело дышит, ощущая, как его злость смешивается с отчаянием. — Ты не понимаешь, — наконец произносит Юэ Цинъюань, и его голос звучит странно ровно, словно за этими словами скрывается что-то большее. — Ты не можешь жить без меня. Ты можешь бороться, можешь ненавидеть меня, можешь даже пытаться уйти, но ты всегда вернёшься, Сяо Цзю. Потому что в этом мире нет никого, кто знает тебя так, как я. Шэнь Цинцю хочет ответить, хочет закричать, но его голос застревает в горле, когда Юэ Цинъюань внезапно протягивает руку, оглаживая его лицо. — Ты так много борешься, — шепчет он, его взгляд пристальный, почти хищный. — Но разве не я всегда рядом, когда ты падаешь? — Потому что ты сам толкаешь меня, — неуверенно отвечает Шэнь Цинцю, его голос едва слышен. Юэ Цинъюань наклоняется, и их лица оказываются так близко, что Шэнь Цинцю может ощутить его дыхание. — Я никогда не позволю тебе упасть, — его голос становится низким, почти гипнотическим. — Даже если для этого мне придётся удерживать тебя силой. Шэнь Цинцю хочет отстраниться, но его тело замирает, когда Юэ Цинъюань накрывает его губы своими. Этот поцелуй полон отчаяния и горечи. Чужие ладони — горячие и почти ласковые — чуть крепче сжимают его талию, на грани боли. Кажется, что, стоит чуть усилить давление, и у него наверняка останутся синяки. Но Юэ Цинъюань не переходит эту грань, хотя он еле ощутимо прикусывает нижнюю губу Шэнь Цинцю перед тем, как отстраниться. Это не нежность. Шэнь Цинцю лихорадочно делает вдох, пытаясь взять себя в руки. Это было заявление. Утверждение права. Чужие руки задерживаются на его талии, и ему как никогда сильно хочется оттолкнуть Юэ Цинъюаня, возможно, даже влепить ему пощёчину. Но поцелуй слишком сильно сбил его с толку. Говоря откровенно, Шэнь Цинцю мог многого ожидать от ректора, но подобное даже не могло прийти ему в голову. Это казалось таким невероятным, что сейчас он действительно был шокирован. — Пойдём, шиди, — Юэ Цинъюань довольно улыбается, подхватывая его под руку. — Ты, что ты себе позволяешь? — Шэнь Цинцю шипит, подобно разозлённой змее. Раздражение перевешивает все другие чувства, а небольшой укус отдаёт болью. Он быстро вытирает губы, бросая убийственный взгляд на ректора. Но Юэ Цинъюань даже не обращает на это внимания. — Неужели не понравилось, Сяо Цзю? — Что? Ты сошёл с ума? С чего бы мне должно было понравиться? Шэнь Цинцю на мгновение замирает от шока и злости, не зная, что ответить на подобную наглость. — Что ты себе позволяешь? — шипит Шэнь Цинцю, резко одёргивая руку, словно его обожгли. Он пытается вырваться, но хватка Юэ Цинъюаня остаётся твёрдой, пусть и не болезненной. — Всего лишь напоминаю, кто я для тебя, Сяо Цзю, — отвечает тот с непроницаемым выражением лица, и его голос звучит так спокойно, что это только сильнее раздражает. — Ты для меня никто! — резко бросает Шэнь Цинцю, чувствуя, как гнев захлёстывает его с новой силой. Он больше не пытается спрятать эмоции, понимая, что Юэ Цинъюань всё равно видит его насквозь. — Ты давно перестал быть моим Ци-гэ, перестал быть тем человеком, которого я… Он замолкает, не в силах договорить. Шэнь Цинцю и сам не знает, почему он внезапно обрывает фразу. Слишком многое хочет вырваться наружу, но он не может позволить себе быть таким уязвимым. Хотя он сам не может оформить в слова то, что чувствует. Слишком сильно всё смешалось, слишком трудно понять, что он действительно чувствует, будто он давно сошёл с ума. — Тем человеком, которого ты что? — спокойно переспрашивает Юэ Цинъюань, его взгляд не отпускает, словно приковывая к месту. Шэнь Цинцю замирает, не зная, что ответить. Возможно, стоило бы объясниться, возможно, стоило бы попытаться поговорить, но он просто не хочет. Разочарование, усталость, страх, тоска — всё смешалось в один тугой комок, который он сам не то что не может, не желает распутывать. С губ срывается по-детски обиженно: — Ненавижу тебя. На мгновение Юэ Цинъюань прикрывает глаза, глубоко вдыхая. Он всё так же не отпускает руки Шэнь Цинцю, разве только замедляет шаг. — Ненавидь, если хочешь, — наконец-то отвечает он, — но это ничего не изменит. Шэнь Цинцю хмыкает, отворачиваясь. — Что мне нужно сделать, чтобы ты наконец-то оставил меня в покое? — Ничего, — Юэ Цинъюань делает шаг навстречу, и Шэнь Цинцю тут же отступает назад, пока не упирается в стену. — Тебе не нужно делать ничего, кроме как послушать меня хотя бы раз в жизни. — Прекрати вести себя так, будто ты знаешь, что лучше для меня, — выпаливает Шэнь Цинцю, чувствуя, как грудь сжимает ярость, граничащая с отчаянием. — Ты сам не знаешь, что для тебя важно, — резко отвечает Юэ Цинъюань. — Ты слишком слеп, чтобы увидеть, что твои решения разрушают тебя. — Я не маленький ребенок, чтобы ты беспокоился об этом, — голос Шэнь Цинцю дрожит, но он не сдаётся. Всплеск адреналина придаёт храбрости, и всё накопленное внезапно вырывается наружу. Юэ Цинъюань молчит, но его взгляд становится ещё более тяжёлым. — Ты не понимаешь, — наконец говорит он, и в его голосе звучит странная смесь печали и решимости. — Если я не вмешаюсь сейчас, то это закончится печально, в первую очередь, для тебя. Просто пойми, всё, что я делаю, необходимо. — Так объясни мне, в чём заключается эта необходимость, — горько усмехается Шэнь Цинцю. — Ты обвиняешь меня в том, что я не понимаю ничего, но ты сам никогда ничего не объясняешь. Юэ Цинъюань тянется к нему, но Шэнь Цинцю резко отстраняется. — Хватит, — тихо произносит он, его голос полон усталости. — Я больше не хочу это слушать. Если ты не желаешь отвечать на мои вопросы, продолжая играть в свои глупые игры и прикрываясь необходимостью, то я не хочу больше ничего слушать. На этот раз Юэ Цинъюань не делает попытки приблизиться. Он лишь смотрит на него: долго, пристально, словно пытаясь прочесть что-то на дне его души. — Хорошо, — неожиданно легко соглашается он, что сбивает Шэнь Цинцю с толку. — Мы поговорим об этом позже. Я приду через несколько часов. С этими словами он поворачивается и уходит, оставляя Шэнь Цинцю одного в полутьме.