Dark Academia

Холодно. На улице запредельно холодно, конец декабря, черт его. Черная земля укутана дырявым белым полотном, и голые пятки вмиг превращаются в две ледышки. Только этого пока не ощущается. Не ощущается вообще ничего: ни морозный воздух, взрывающий легкие, ведь они горят. Ни собственное тело, ведь его трясет. Ни твердь земли, царапающей ноги. Горит кожа — так, будто сейчас покроется волдырями и лопнет. Обморожение, вроде, чувствуется как ожог. Но это точно не оно: десять минут бега по зимнему лесу не могут так быстро привести к отмиранию тканей. Пусть даже босиком. Пусть даже в фатиновом, почти прозрачном платье. Его подол, кстати, страшно цепляется за ветки, корни, сучки… и беспощадно рвется. Жалко. Абсурд. Девушка жалеет баснословно дорогое платье, а себя — нет. Вместе с ним рвутся и легкие. Бежит так быстро, что воздух в них на исходе. Так, наверное, в последний раз Валери бегала в далеком детстве, когда играла с другими детьми в догонялки. Но там ты бегаешь с наивной беспечностью в сердце и с ветром в волосах, с желанием выиграть. Или не быть пойманным. Беззаботность сожрал возраст. К восемнадцати годам её остаётся не так уж много. Детскую наивность растоптали. Остался ветер, и то — не сколько в волосах, сколько в ушах — свистит. И дикое, почти животное, на уровне инстинктов самосохранения, желание не быть пойманным. Валери старается не думать. Не думать о поступках других людей, о друзьях, оказавшихся совсем не теми, за кого себя выдавали… или за кого она их принимала? Не думать о зáмке, от которого стремительно отдаляется, черт знает куда. Не думать о том, что будет, если Он её всё же догонит. Иначе, если будет думать, то её точно разорвет. Ноги споткнутся или о черные корни, выныривающие из-под земли, или друг об друга, и она неминуемо рухнет на землю. А останавливаться нельзя. Чем дальше в лес, тем больше дров тем тише. Даже собственное сердце замирает: еще миг, и остановится. Деревьев так много, и все такие ветвистые, что закрывают собой луну. Да и чертовы слезы делают картинку размытой. Над головой каркают вороны: ни то предостерегающе, ни то с надеждой на отклик. Валери старается не думать. Да, лучше ни о чём не думать. Лучше просто бежать, пока не кончатся силы. Пока из неё не выбьет дух. Лучше затеряться в лесу, лучше запутаться в корнях, провалиться в яму, ловить машины на трассе, одна из которых непременно появится за этой стеной бесконечного леса и слёзно умолять увести её обратно в город. Лучше… не думать о сказке, превратившейся в наихудший кошмар. Иначе Валери точно рассыпется как платье: на куски фатина. Все свои внутренности оставит на веточках мерзлых кустов. А их позже подберут и съедят волки. Хотя всё лучше… чем оказаться в Его руках. Ветки хлестко бьют по лицу, ладони царапаются о сухую кору. Эта ночь кажется лишь очередным кошмаром, искусной иллюзией, насланной порчей, чистым безумием, выдумкой. Бесконечно длинной. Чем угодно, но точно не реальностью. Будто всё не про неё и не с ней. Вот выбежит из этого леса… и проснётся. Как во сне. Где-то вдалеке воют машины. Валери точно слышит. Или это пульсирующая в висках кровь? Где-то вдали точно брезжит свет, как в конце туннеля. Осталось только выбежать, броситься во вспышку фар и уехать прочь… от этого проклятого места. Но ватные ноги путаются в фатине и корнях, спотыкаются, не удерживают. И девушка, кутаясь в коконе воздушной переливающейся ткани, летит вниз по снежному склону, забиваясь в расщелину под старым деревом. По пути натыкается на что-то лицом, щеку саднит настолько, что искры из глаз сыпятся, но Валери не издает ни звука. Надолго укрытие её не спрячет, но выхода нет. Остаётся лишь успокоить непокорное сердце, ведь сейчас оно, кажется, стучит на весь лес, глотнуть достаточное количество кислорода и уткнуться лицом в снег, чтобы хоть так снять жар. Или чтобы не закричать. Где-то над низиной уже слышатся шаги. Он не бежит: идёт размеренно. «Жертва» далеко не уйдёт. Лес на его стороне. И тьма на его стороне. И даже чертова луна на его стороне, ведь она так не вовремя скрылась, обращая все во мрак. Всё живое и мёртвое с ним сговорилось. А тени шепчут, где спряталась она. Медленно падающий снег смягчает его шаги и путается в волосах. И голос его хоть и тихий, но прокатывается по лощине эхом, почти животным рокотом, — — Раз, два, три, четыре, пять… я иду искать. Он где-то вверху, бредет совсем медленно по торфяному уступу земли. Прямиком над расщелиной. Совсем близко. Идет на запах крови, хлынувшей из щеки. Валери, во время падения, все же чем-то рассекло кожу. Металлический вкус обжигает губы. Девушка открывает глаза и с ужасом обнаруживает, что алые бусины редко разметались по тонкому слою снега. Чернеют в темноте на белом полотне. След, по которому ей слишком легко найти. Падающий снег его не успеет засыпать. Проще снова зажмуриться. И будь что будет. Может, даже получится проснуться. Рывком из импровизированной берлоги ее вытаскивают на жгучий холод. Хочется сжаться в позе эмбриона, но ее садят на холодной земле, как куклу. Она и не противится. Слишком устала. Луна вышла. Осветила нимбом преследователя: его высокую фигуру. И ее лицо: исцарапанное, бледное, саднящее. — Посмотри на себя… — Говорит он, почти заботливо. От чего Валери вмиг перекашивает. Совсем не похоже на тот голос и тон, что она слышала минут пятнадцать назад. — Что же ты с собой творишь…? Будто Валери по собственной воле извалялась в земле и снегу, по собственной воле бежала наперегонки с луной. И рука, давшая звонкую и жгучую пощёчину те же пятнадцать минут назад, сейчас вытаскивает сучки и сухие листики из волос. Большой палец проводит по ссадине, неглубокой, но довольно масштабной. Собирает теплые кровинки, пока прикосновение вызывает жжение. От холода это даже не чувствуется. Ни щек, ни пяток, ни сердца Валери не чувствует. Ничего. Он обхватывает губами испачканный в крови палец, прикрывает подрагивающие в лунном свете веки. И Валери пуще прежнего бьет крупная дрожь. Случается дежавю. Извращенное и жуткое. Уже видела. Уже было. Только теперь все по-другому. Как в кривом зеркале. — Набегалась? — Спрашивает он, вглядываясь в испуганное лицо. Валери, в блеклом свете, может, и кажется, но его искажает улыбка. Самая настоящая улыбка. — Поигрались и хватит. Теперь ты от меня не убежишь, пташка.