Гроза на фоне пылающего заката

      Ночной воздух был пропитан сигаретным дымом и едва уловимой сыростью — таким, каким бывает только в конце зимы, когда весна ещё не наступила, но город уже готовится к её приходу, снег медленно тает, пробираются первые зелёные побеги, и вместе с ними просыпается надежда.       Мавуика сидела на краю крыши, свесив ноги вниз, и машинально встряхивала пачку сигарет. Руки у неё чуть дрожали — от холода или от чего-то другого, она не была уверена. Синь Янь устроилась рядом, скрестив руки на груди, и молчала.       Где-то внизу гудела жизнь города, в окнах мелькали тёплые огни, а в баре под ними играла музыка — приглушённая, но узнаваемая. Обычно такие ночи приносили Мавуике облегчение. Она курила, смеялась с Синь Янь, болтала о чём-то бессмысленном, перебивая тревожные мысли алкоголем и сигаретами. Но сегодня… Сегодня всё было иначе. — Ты что-то скрываешь, — наконец сказала Синь Янь. Мавуика вздёрнула брови, криво усмехнувшись. — Да ну? Разве я не всегда что-то скрываю? — Не так, как сейчас, — сказала она тихо. Мавуика задержала дыхание, а потом медленно выдохнула дым. — Брось, Синь-Синь. Всё нормально. — Нет. Надоело смотреть, как ты хоронишь себя заживо. — Синь Янь встала с бетонного парапета и подошла ближе. Её тень накрыла Мавуику. — Говори. Или я сама начну гадать, и тебе не понравится.       Мавуика хотела снова пошутить, но не смогла. В горле застрял ком, и сигарета между пальцев вдруг показалась ей очень тяжёлой. — Я сделала херню, Синь-Синь, — выдохнула она. Синь Янь молчала, позволяя ей договорить. — Я даже не знаю, как теперь жить дальше, — продолжила Мавуика, глядя в темноту и сжимая горлышко бутылки. — Как будто… как будто я всё сделала не так.       Синь Янь медленно взяла подругу за запястье, заставляя отпустить бутылку: — Ты не ребёнок, чтобы верить в сказки. — Я хотела перестать чувствовать эту пустоту! — Мавуика вскочила, голос был готов сорваться. — Всё, что у меня есть — это те моменты, Синь-Синь, моменты, когда кто-то смотрит на меня так, будто я не мусор. — И ты сама превращаешь их в мусор. Потому что легче ненавидеть себя за ошибки, чем признать, что достойна чего-то настоящего. Ты не жертва, — Синь Янь заблокировала подруге путь к краю. — Ты сама поджигаешь мосты и плачешь, что некуда идти. Эи? Она просто ещё один костёр, который ты разожгла, чтобы погреться пару минут.       Мавуика горько рассмеялась, а Синь Янь покачала головой. — Ладно. Расскажи, что на этот раз случилось.       И Мавуика рассказала. Не в деталях — просто как факт. Как всё случилось. Как она думала, что сможет принять эту игру, но в итоге оказалась той, кто сломался. Как впервые в жизни почувствовала, что её используют, и что самое страшное — это не просто чужая вина, а её собственная, ведь она сама годами так поступала. — Я сама во всём этом виновата, — голос её был тихий, — Я позволила ко мне так отнестись. И не только Эи. Я всегда так делала. И я… поступала всегда так, как она. Искала кого-то, чтобы не оставаться одной. Бросалась в отношения, которые ничего не значили. И знаешь что? Я думала, что контролирую ситуацию. А на самом деле я просто бегала по кругу. — Мавуика усмехнулась. — Звучу жалко, да? — Звучишь так, будто наконец-то начинаешь понимать, — ответила Синь Янь. Мавуика посмотрела на неё. — И что мне с этим делать? — Для начала, перестань себя наказывать. — Ага, и просто жить, дальше? — Нет, — Синь Янь посмотрела ей прямо в глаза. — Для начала, разберись, почему ты всё это делала. Почему тебе так страшно быть одной. — Мавуика отвела взгляд. — Не знаю, Синь-Синь. Может, потому что мне никогда не было куда вернуться.       Синь Янь сжала губы, но ничего не сказала. Она знала, что детство у Мавуики было таким, о котором та не любила говорить. Знала, что одиночество преследовало её слишком долго. Кажется, её мать пропала без вести во время очередного отъезда. Были то гастроли или турне, уже не имело значения. Вскоре её тело нашли в канаве где-то на окраине Парижа, изуродованное. После себя она оставила хорошее такое наследство, но пользоваться им Мавуика не спешила, постоянно экономя на элементарных вещах и до самого конца оставаясь в общежитии. — Но это не оправдание, — добавила Мавуика. — Нет, — согласилась Синь Янь. — Но это причина. А если знаешь причину, то можешь что-то с этим сделать. Лови.       Синь Янь достала из кармана жвачку и, бросив ей, сказала: — Научись. Или умри. Третий вариант — притворяйся дальше.       Мавуика ловко поймала жвачку, посмотрела на неё. Ещё в школе она пыталась бросить курить, тогда Синь Янь подначивала её и всякий раз, когда Мавуика хотела курить, совала ей жвачки; забавно получилось. Мавиука перевела взгляд на телефон. Вспышка экрана, высветилось новое сообщение. Не важно. Она резко сняла чехол и бросила телефон с крыши. Раздался глухой звук удара об асфальт внизу — финальный.       Она не сказала ничего, но впервые за долгое время в её голове стало чуть тише. Они ещё немного посидели молча, наблюдая за ночным городом. И в этой тишине было что-то, что успокаивало, а не напрягало. Как будто впервые за долгое время Мавуика могла просто быть.

***

      Слова на экране мерцали. Эи пыталась вчитаться в текст своей диссертации, но буквы расплывались, превращаясь в бессмысленные чёрточки. Она щёлкнула мышкой — ещё одна статья, ещё один график. Раньше эти цифры складывались в формулы, которые она могла прочесть. Теперь они были просто дурацкими символами.       Ошибка обнаружилась ночью. Не критичная, но фатальная в своей простоте: перепутанный коэффициент, исказивший все выводы. Она закрыла ноутбук, чувствуя, как что-то рвётся внутри. Утром подала заявление на академ. Не сказав ни Лизе, ни Мико, не предупредив коллег, подписала его почти с закрытыми глазами.       Первые недели были похожи на свободное падение. Она просыпалась в полдень, пила чай, стоя у окна, и смотрела, как студенты спешат на пары — туда, где её больше не ждали. Мико с мягкой улыбкой восприняла эту новость; всё же до состояния живого трупа довела её она сама, заставив согласиться на авантюру с аспирантурой. И, конечно, Мико не настаивала на том, чтобы Эи восстановилась после отдыха на правах аспиранта, она была готова поддерживать её во всём, какое бы решение она ни приняла бы.       Поэтому, Мико забивала холодильник контейнерами с надписями: «Съешь до пятницы, или я расскажу твоим кактусам, какой ты неблагодарный человек». Она завела нескучных соседей на подоконнике, потому что Мико принесла один: не заставлять же его скучать… — Он цветёт раз в десять лет, — сказала Мико тогда, касаясь колючек. — Но ты можешь верить, что завтра.       Эи хотела ответить, что ненавидит метафоры, но вдруг заметила, что поливает кактус каждое утро.       Изменения приходили медленными шагами. Вместо ночных бдений у монитора — ванна с лавандой в 23:00: Мико ставила таймер на её телефоне и писала каждый вечер с напоминаниями. Чай с мёдом, который Эи вначале пила с гримасой, будто это микстура. А ещё списки: «Купить хлеб», «Позвонить маме», «Не забыть витамины». Мико писала их розовым маркером, а Эи зачёркивала пункты с нарочитой строгостью, как раньше исправляла ошибки в студенческих работах.        К сожалению, как раньше Мико приходить не могла. Подготовка диссертации шла полным ходом и она пропадала в университете до поздней ночи.       Скучала ли Эи? Безусловно, ведь жизнь теперь не шла по графику. Но она не говорила этого вслух.       Жизнь без расписания пугала её, но Эи постепенно привыкала. Она больше не просыпалась под звонки будильника в пять утра, не заучивала конспекты до механического повторения, не спешила на лекции, чувствуя давление чужих ожиданий на плечах. Казалось, долгожданный ответ маячил где-то перед глазами, но стоило попытаться поймать его, как он тут же исчезал. Всё ещё было очень трудно.       Теперь её дни были другими. Иногда она проводила их, сидя с романом, а не с научным трактатом у окна, иногда бродила по улицам, позволяя себе теряться в городе и заходить в те места, которые раньше обходила стороной. Иногда даже посещала университет, но не как студентка, а как… зритель? Она не знала, как ещё это назвать. — Райдэн Эи? — окликнул её однажды в такой день знакомый голос.       Она обернулась. В дверях стоял декан, держа папку с надписью «Модернизация учебных программ». Его взгляд скользнул по её свитеру и джинсам — непривычный кэжуал для бывшей перфекционистки. — Я просто… осматриваюсь, — пробормотала Эи, пряча руки в карманы. Она заглянула в самую любимую аудиторию, которую ей чаще всего выделяли для занятий, и с тягучей ностальгией ходила вдоль выстроенных в ровные ряды парт. — Кафедра скучает без вашей строгости, — он усмехнулся, но в голосе слышалась искренность. — Студентам не хватает тебя.       Эи хотела огрызнуться, но вместо этого неожиданно рассмеялась: — Скажите им, что демократия — не повод для расслабленности.       Декан кивнул, уходя, а она осталась стоять у плаката. В кармане ждал список Мико: «Купить хлеб», «Позвонить в салон насчёт стула». Что там со стулом? Уже не помнила, да неважно это было.       Но были вечера, когда она оставалась одна в квартире, смотрела на пустую кровать, на чашку, которую утром оставила Мико, забежав с новыми поручениями и порцией домашней еды: она по-прежнему готовила просто отвратительно, — и чувствовала, как внутри что-то тихо сжимается до крошечных размеров.       Скучала ли Эи? Безусловно. Мико не было рядом.       Первое свидание обернулось катастрофой.       Эи опоздала на два часа — не потому, что не хотела приходить, а потому что не могла заставить себя выйти из квартиры. Она ходила кругами, меняла одежду, пыталась придумать, что сказать, но в итоге просто замерла у двери, пальцы дрожали на замке. Только когда телефон завибрировал от десятого сообщения Мико:

«Если ты не придёшь, я съем десерт одна и скажу, что он был ужасен»,

она, выругавшись, наконец-то вышла.

      Когда она добралась до ресторана, Мико уже допивала четвёртый бокал вина, рассеянно водя вилкой по тарелке. Встретив её взглядом, она прищурилась: — О, соизволили явиться? — Прости. — Прости? — Мико подняла бровь. — Я чуть не умерла с голоду, Эи. Я уже заказала десерт в отчаянии.       Она указала на кусочек торта, который стоял перед ней нетронутым. Эи уже хотела сказать что-то ещё, но тут Мико с глубоким разочарованием вздохнула: — И он, конечно же, оказался отвратительным. — Эи моргнула. — Это же просто чизкейк. — Нет, Эи, — трагично произнесла Мико, опрокидывая остатки вина. — Это не просто чизкейк. Это идеальная иллюстрация наших отношений. Он обещает быть тёплым, нежным, сладким, а в итоге оказывается горьким и пережаренным. — Мико высунула язык, сморщившись, а Эи закатила глаза, присаживаясь напротив. — Ты напилась. — А ты опоздала. — Это вообще связано? — Конечно! — воскликнула Мико, воздев руки к потолку. — Ты опоздала, я расстроилась, пришлось пить вино, вино меня подвело, чизкейк меня предал, и теперь я обречена на несчастье.       Эи взяла у неё из рук вилку и попробовала кусочек. — Обычный чизкейк. — Ты ничего не понимаешь, — печально вздохнула Мико, уткнувшись лбом в ладонь.       Они ругались — полушутя, полусерьёзно. Мико перебрала с вином, а Эи была слишком напряжённой, чтобы её остановить. Потом смеялись — когда Мико попыталась заказать ещё вина и официант ей очень вежливо отказал. Потом плакали — когда, идя по ночному городу, говорили друг другу вещи, которые слишком долго держали в себе.       К утру Эи осталась ночевать на диване Мико, она выгнала подругу из спальни со словами, что их первое свидание должно пройти идеально, — на самом деле Мико не была готова остаться с Эи в одной кровати, опасаясь, что не сможет сдержатся и натворит глупостей, став Мавуикой №2. — Мы же разрушим всё, — с ужасом прошептала Райдэн утром, наблюдая, как Мико наливает кофе. Точнее, пытается это сделать. — А если не попробуем, то не узнаем, — парировала та, ставя перед ней чашку. Мико придвинулась ближе, осторожно коснулась её пальцев. — Давай попробуем, Эи.       И Эи попробовала. Они учились заново. Мико, всегда такая уверенная, боялась прикоснуться к Эи без разрешения лишний раз. Эи, привыкшая к одиночеству, оставляла свет в прихожей, чтобы Мико не споткнулась, возвращаясь поздно из университета. Эи перебралась окончательно к Мико. И квартира стала лоскутным одеялом: книги Эи на полках, яркие плакаты Мико на стенах, кот, подобранный у подъезда, — почему-то в один голос они решили назвать его Сёгун. Сёгун был чёрным котом с пепельными вкраплениями и, на удивление, яркими изумрудными глазами. — Ты забыла поесть, — Мико ставила перед ней тарелку с пастой. — Ты засыпаешь за статьями, — Эи накрывала её пледом.

Они больше не боялись говорить «люблю».

      Защита прошла как в тумане. Мико помнила лишь вспышки камер, рукопожатия членов комиссии и Эи в последнем ряду — тихую, сжавшую руки в кулаки. Позже, на банкете, она всё ещё не до конца осознавала, что всё закончилось.       Люди смеялись, чокались бокалами, поздравляли её, а Мико отвечала им автоматически, всё время бросая взгляд на Эи. Та держалась в стороне, не вмешивалась в разговоры, лишь изредка кивая тем, кто подходил, чтобы спросить, когда подающая надежды аспирантка вернётся из отпуска. Но она не планировала возвращаться.       Когда шум немного стих, Мико наконец смогла подойти. — Ты так смотрела, будто собиралась расплакаться, — с лёгкой усмешкой сказала она, беря Эи за руку. — Я и правда хотела, — честно призналась та. — Я горжусь тобой. — Я знаю. — Эи смутилась, отвела взгляд, но не убрала руку. — Ты теперь учёный. Настоящий. — А ты теперь официально моя девушка, — с довольной улыбкой напомнила Мико. — Мы встречаемся уже почти год, разве это не очевидно? — Мне просто нравится слышать, как ты это признаёшь.       Эи тихо фыркнула, но улыбнулась. И в этот момент Мико знала — никакие титулы и степени не значили для неё столько, сколько этот взгляд. Яэ прижалась к Эи, вдыхая запах её шампуня. «Это и есть моя главная награда», — подумала она, но не сказала вслух. Слова были лишними.

***

      Гитара стала её спасением. Первые аккорды резали пальцы, но боль была приятной — настоящей. Она играла на крыше, где раньше курила, и звуки смешивались с шумом города. Синь Янь слушала молча, а иногда Мавуика что-то напевала. — Ты могла бы выступать, — как-то сказала Синь Янь, поправляя чехол от гитары. — Не смейся надо мной, — Мавуика отвернулась, но в груди что-то ёкнуло. — Я серьёзно, — настаивала Синь Янь. — У тебя есть что сказать. А это важнее техники.       Мавуика фыркнула, склонившись над гитарой. — Я просто бренчу. — А ты попробуй не просто бренчать, — Синь Янь наклонилась вперёд, её голос был мягким, но в нём звучала уверенность. — Напиши что-то своё.       Мавуика хотела отмахнуться, но слова застряли в горле. Она снова посмотрела на город. — Я не умею, — выдохнула она, словно признаваясь в чём-то важном. — Это не повод не пытаться.       Синь Янь улыбнулась, достала из кармана зажигалку, чиркнула ею и протянула Мавуике вместо ответа. Та взяла её, но не закурила. — Думаешь, из меня что-то выйдет? — Думаю, из тебя давно что-то вышло, — хмыкнула Синь Янь. — Ты просто сама этого не заметила.       Мавуика тихо рассмеялась, опустив взгляд на гитару. Её пальцы снова легли на струны — в этот раз увереннее. Пальцы сами нашли аккорд — Em, как в той песне, что они слушали в общежитии после первого провала на экзамене. Звук был глуше, но чище. — А если я всё ещё фальшивлю? — спросила она, перебирая струны уже увереннее. — Тогда станешь панк-легендой, — Синь Янь швырнула в неё пустую банку из-под колы. — Они это ценят.       Банка пролетела мимо, звякнув о решётку. Мавуика не отреагировала. Она смотрела на городские огни, напевала что-то без слов, а гитара подхватывала, будто знала мелодию заранее.              Студия, по ощущениям, была бывшим бомбоубежищем — кирпичные стены, липкий пол и запах плесени, смешанный с ароматом дешёвого ладана. Мавуика прижала гитару к груди. На сцене висел единственный жёлтый прожектор, освещая пятно ржавчины.       А первый концерт прошёл в каком-то подвальчике. Пять человек в зале. Парень в косухе дремал у бара, две девушки шептались над пивом, старик в берете бренчал на расстроенном укулеле. Синь Янь сидела на ящике из-под оборудования, закинув ноги на монитор. — Не смотри на них, — бросила она, завязывая шнурок на ботинке. — Играй для потолка.       Мавуика вытерла ладони о джинсы. Пот стекал за шиворот, хотя в подвале было холодно. Первый аккорд — не Em, а случайный диссонанс. Голос сорвался на первом же куплете. «Простите», — пробормотала она, но старик в берете внезапно забил в ладоши, крикнув: «Давай, чёрт!». Девушки с пивом подняли головы.       К третьей песне Мавуика перестала считать ошибки. Струны резали пальцы, но она вжималась в гриф сильнее, а кгда смолкли последние аккорды, старик свистнул, а парень у бара проснулся и хлопнул разок. Синь Янь молча подняла большой палец, тень от прожектора скрывала её улыбку.       Мавуика спустилась со сцены, ноги дрожали как после марафона. В ушах звенело, но не от шума — от тишины, которая вдруг перестала давить. Она потрогала гитару, всё ещё тёплую от рук. — Гордишься? — спросила Синь Янь, протягивая ей воду. — Нет, — соврала Мавуика, но пальцы сами потянулись к медиатору снова. — Эй, девочка, сыграешь моё? — старик сунул ей мятую бумажку с нотами. Аккорды были проще, чем её страхи. — Завтра, — крротко ответила Мавуика, пряча листок в карман. — Если не передумаете.       Синь Янь фыркнула, подбирая пустые стаканы: — Говорила же — из тебя уже вышло.       Они сидели на той же крыше, но теперь между ними лежала гитара, а не бутылки. — Спасибо, — Мавуика не смотрела на Синь Янь. — Что не бросила. — Я же говорила — научусь тебя ненавидеть, — та улыбнулась, намеренно грубо толкнув её плечом.       Их пальцы случайно соприкоснулись. Мавуика не отдернула руку. Синь Янь тоже не спешила её убирать. — Ну и как, научилась? — спросила Мавуика, её голос был нарочито лёгким, но в нём всё же проскользнула тень напряжения. Синь Янь на секунду задумалась, глядя на город, а потом пожала плечами: — Видимо, нет. — Ты же понимаешь, что я… — Мавуика запнулась, словно не могла подобрать слова. Синь Янь резко встала, отряхивая джинсы от крошек битого кирпича. — Да, — бросила она.       Мавуика ждала, что подруга уйдёт, но Синь Янь лишь переставила гитару, села ближе. Их плечи теперь соприкасались, тепло просачивалось через ткань. — Сыграй ту, про звёзды, — Синь Янь ткнула в гитару. — Она не дописана. — Вот и фигачь как есть.       Мавуика взяла медиатор. Первый аккорд прозвучал фальшиво, но Синь Янь присвистнула, будто это был настоящий хит чартов.       Они не заметели, как их пальцы сплелись на грифе — один на ладу, другой на струне. Как будто мелодия, наконец, обрела недостающую ноту. — Да, — просто ответила Синь Янь, не давая ей закончить. Тёплая, настоящая. И вдруг поняла, что впервые за долгое время ей не хочется бежать.       Выпускной всегда казался Эи чем-то далёким, почти нереальным, он должен был стать четвёртым по счёту. Но стоило ли оно того? Возможно… Нет, определенно стило. Эи не восстановилась из академического отпуска, удалила диссертацию, выбросила весь хлам, — научные труды, на которые она равнялась, — с книжных полок. Теперь она знала ответ.       Она стояла у дальней стены, наблюдая, как Мико говорит с профессорами. В руках держала диплом, пальцы нервно барабанили по тёмной обложке, но глаза светились радостью. Она смеялась, благодарила, уверенно пожимала руки. Настоящая учёная.       Эи сжала бокал шампанского, к которому почти не притронулась. Она гордилась ею. Всем, чего добилась. И была счастлива, что может смотреть на это не со стороны, не с дистанции, а стоя рядом. — Долго будешь стоять тут одна?       Знакомый голос заставил её вздрогнуть. Она повернулась. Рядом была Мавуика. В глазах не было боли. Она держала в руках банку энергетика и диплом. — Как ты? — первой спросила Мавуика. — Лучше. Намного лучше. — улыбнулась Райдэн. — Я рада за тебя. — Мавуика кивнула, сделав глоток. У них не было возможности поговорить после того злополучного вечера. — Мне жаль. — она не уточнила, за что именно. Но они обе знали. Мавуика посмотрела на неё пару секунд, потом усмехнулась. — Я тоже делала дерьмо, Эи. Думаю, мы обе получили по заслугам. — Всё равно. Я была неправа. — Мавуика покачала головой. — Это в прошлом. — она сделала паузу, сминая банку в руках. — И, знаешь, я действительно хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. — И я… тоже хочу, чтобы у тебя всё наладилось. — ответила Эи; Мавуика чуть улыбнулась. — Оно уже.       Где-то в зале Синь Янь размахивала рукой и звала Мавуику. Подмышкой у неё был зажат красный диплом. Она все четыре года выбирала естественнонаучный курс Мико, ходила на все занятия и долго пытала её расспросами «куда делась Эи». На курс политологии назначили другого аспиранта, Лиза редко присылала список книг, которые она рекомендовала бы прочитать, — конечно, писала она только ради того, чтобы узнать, как Эи себя чувствовала и не жалела ли она ни о чем, просила заглянуть как-нибудь в библиотеку и пропустить несколько чашек кофе, конечно, со своей заботой. — Береги себя, ладно? — сказала Мавуика, отходя. — И береги её.       Эи кивнула. Она закрыла этот этап. Навсегда. Тёплые пальцы коснулись её локтя. — Ты чего там застряла?

      Мико.

      Эи смотрела на неё. На её Мико. — Просто… закрываю одну главу. — Тогда открой новую. — Уже давно открыла. — Пойдём домой?

Эи не раздумывала.

— Пойдём.

***

      Три года спустя Эи с педантичностью пыталась развесить флаеры с новой акцией, — готовилась к сезонному открытию перед летней сессией в своей маланькой кондитерской на углу улицы недалеко от университета. Студенты с запасом лишнего времени сидели и слушали её простое объяснение теории игр. Она всегда пускала их спрятаться от непогоды или проваленного экзамена. За окном шёл дождь, а за крайним столом Мико делала вид, что усердно проверяет работы. Их взгляды встретились, и Эи улыбнулась — той самой улыбкой, которую она когда-то вытягивала шутками.       Мавуика в это время настраивала гитару перед выходом на сцену. Синь Янь ждала за кулисами с букетом полевых цветов. Стать большим артистом Мавуика не стремилась. Она закончила университет с мыслью, что, кажется, наконец обрела себя. И полюбила. Всем сердцем.

Никто больше не был одинок.