Неординарный: Язва моего сердца (Часть 1)

Ruth B. - Dandelions

James Arthur - Rewrite the stars

One direction - Night changes

-Ты чего не спишь, маленький? -А я соскучился жуть как, - сладенько хихикнув в темноте, Чонгук ткнулся носом ему в щеку, притиснувшись рядышком на постели. -Тебя Сокджин наругает, иди обратно, - строго прошептал Тэхён, почувствовав, как младший замотал головой: -Неа. Он сказал, шо ты молодец, который заслужил чуточку. И дал мне целый час аж! -Не врёшь, маленькая сладость? - удивлённо усмехнувшись, Тэхён посмотрел на омегу, сверкнувшего взглядом: -Да шобы мне на этом месте посдохнуть! -Так, такого нам не надо. -Шо поделаем? -Я хотел встретить рассвет во дворе. Там красиво. -Идём тохда. -Холодно тебе будет. Вот, - Тэхён стянул с себя тяжёлый колючий свитер, протянув омеге, - Надень. -А ты? -А я другой надену. -И плед? -И плед. -Я тогда какаушку посделаю нам пойду, - счастливо сверкнул поголубевшими глазками омега, и вышел за дверь тихонько, бесшумно закрыв за собой дверь. Тэхён спустился вниз спустя несколько минут, одевшись потеплей и укутавшись в плед. Обойдя половицы, которые скрипнули, он дошёл до кухни, и втянул в своё пледовое объятие омегу, воровато оглянувшись в сторону лестницы перед тем, как сладко поцеловать его в конфетные губки. Чонгук облизнулся, разрумянившись, и повёл плечами кокетливо, кивнув в сторону плиты: -Вода закипела. -Потом попьём, ладно? Там скоро рассвет, хочу встретить его с тобой, - нежно поцеловал его в щеку альфа, утягивая в сторону входной двери, и Чонгук хихикнул, закивав ему в грудь и позволив подхватить себя на руки. Сам омега ухватился за края норовившего спасть с плеч альфы пледа, укрывая их и счастливо улыбаясь, - Мой сладкий хамелео-ончик... Джин, вышедший из спальни ровно в тот момент, когда Тэхён произнёс это шёпотом, сделал бесшумный шаг назад, прикусив губу и нахмурив брови, сдерживая счастливую улыбку. Одинокая слезинка счастья и тоски покатилась по его щеке, но омега поспешил утереть её шершавой от работы в огороде ладонью, смущённо потупив взгляд, стоило двери закрыться с тихим скрипом. Вот так вся жизнь его и прошла. Без этих слов. Которые хотя бы Чонгук услышал. Хороший он, альфа этот. Сокджину с ним не страшно Чонгука в жизнь отпускать. Колокольчики у него верно звенели. Только отчего же у Сокджина они так и не зазвенели ни разу в жизни? Нет, его супруг был... Ну, он относился к нему с долей уважения, планку которого периодически понижал, был работящим, и не пил. Всё в нём было вроде как и нормальным для глаз вне дома. Кроме любви к Сокджину. Он любил детей. Он хотел детей. Он хотел, чтобы Джин смог родить ещё больше. Не только Хосока. Он воспитывал Чонгука, как своего. Но каждую ночь отворачивался спиной к Сокджину, выполнив свой супружеский долг. Ни разу не обнял его ночью, не прижал к себе, не обогрел теплом души. Возможно, Сокджин просто был слишком молод, когда его выдали замуж за отца Хосока. Но об этом Джин никому никогда не говорил. Он предпочитал скрывать это пятно своей жизни. Не каждый ребёнок сможет любить своего отца так же сильно после того, как услышит, что на папе его женились просто потому, что отец Сокджина проиграл ему в карты по пьяни, и вместо денег предложил Джина. Для детей они были примерными родителями. Настолько, что никто никогда не заподозрил бы даже что-то за кулисами этого хитровыдуманного плана выйти из долга. Джину было пятнадцать. Он мало что понимал. Он лишь знал, что любил отца, а отец его предал. Но он искренне старался любить того, с кем ему предстояло жить всю оставшуюся жизнь. Потому что одному омеге в деревне сложно. Тридцатипятилетний на тот момент супруг его был занят делом постоянно. Не было ни дня, чтобы он не был чем-то занят Иной вопрос - чем именно он был занят. Но помощь у молодого омеги была всегда: он его не оставлял. Он о нём заботился. Но не более, чем как о том, кто даст ему потомство. Потому что хоть Сокджин и был хорош собой, нежен и ласков, податлив и уступчив, он был подростком. И общего у них не было ничего, кроме постели, пока не родился на свет Хосок. Без особенно сильной любви. Просто ему хотелось детей. А Сокджин был и рад: может, хоть так у него получилось бы вызвать любовь у супруга. И всё же, у него получилось. Когда Хосок хныкал по ночам, а Чонгук тут же адаптировался и ревел на всю деревню капризным колобком с хлебными, откормленными щёчками, это был его супруг, кто первым подскакивал с постели и укачивал их. Сокджин добился любви. И вновь не к себе. Если раньше её не было вовсе, теперь она была в избытке, и никогда- не к нему. Он не ревновал. Не к чему было ревновать. Дети есть дети. Как их можно не любить? Но супруг ушёл с головой в воспитание детей, а Джин...существовал.Тенью. Просто...папой. У него было всё в то время, и не было ничего. Он мог ухаживать за собой, не был запряжен в тяжёлую работу и домашнее хозяйство дальше кухни и дойки коров, как омеги в округе. Супруг делал всё. И с каждым годом он понимал, для чего нужен в этом доме. Для потомства. Как...инструмент. И не придумал ничего лучше , чем заваривать травы, и принимать их тайком вместо чая с утра, чтобы не забеременеть ненароком вновь. В двадцать один год, когда Чонгуку и Хосоку было уже было четыре с половиной года , Джин стойко пережил открытую измену. Хосок тогда ничего не понял. Он увидел, как отец привёл в дом соседского омегу, и показывал ему корову в стойле. А омега шибко ударился, оттого и простонал несдержанно и высоко. Сокджин, еле успевший подхватить сынишку на бегу прямо у хлипкой, низкой деревянной калитки стойла,куда омега побежал "к папе, показать ему картинку солнышка", всё видел. Подхватив Хосока на руки и прижав его к груди ладонью удерживая затылок, Джин с обидой, которую он так и не смог простить супругу, посмотрел на них. На то, как его муж, весь из себя религиозный и правильный человек, учивший детей жизни по Библии, откровенно драл развратного омегу, нагнув его над одной из реек стойла, словно какую-то корову. И это было до того мерзко, до того пошло, когда он столкнулся своими невинными глазами с замыленным взглядом того омеги, которого считал своим другом, вхожим в дом, с которым он мог поделиться тем, что у него с мужем есть небольшие недопонимания, что Джин замер на месте от шока. Он был молод, наивен, доверчив, он полагал, что мог поделиться с этим омегой всем на свете, потому что его обнимали, ему давали советы, ему помогали. Помогали ли? Джин в тот день понял, что никогда не помогали. По этой развязной ухмылке, расползшейся по лицу вместе с дешёвой красной помадой, следы от которой остались тут и там на льняной рубашке супруга, которую потом он же и выстирывал ночью. А может, это было и не первой изменой в их браке. Но только разве бы он узнал? Он убежал в дом, и попытался объяснить Хосоку всё так, как мог. Надо было придумать что-то похожее на правду: соседский омега хотел корову себе купить, а у них - вон, аж шесть в стойле, и все- дойные. Зашёл,и как споткнулся о корыто! Вот и заскулил, как собачонка. И Хосок поверил. А был бы Чонгук - не поверил бы. Посмотрел бы ему в глаза, полные слёз, и понял бы, что ему врут. А Хосок нежным был. Доверчивым. Как Сокджин. И этого он боялся больше всего. Джин молчал о многом, до самой смерти супруга, к концу его жизни всё же попытавшись его простить, чтобы не тянуть на себе груз обиды всю жизнь после. Джин молчал о том, что тот омега ходил к нему во двор на рассвете, и душил лучших его несушек, чтобы он не смог продать яйца у перекупщиков.Это было некой местью, желанием показать, кто лучше, желанием показать, что и Джину подобное светит, если он посмеет рот открыть. Чонгук, подбиравший поутру тушки то тут, то там, плакал горько. Ему с жизнью питомцев прощаться было тяжело. Чонгук их всех любил. А Джин понял, что так его дети в этом жестоком мире не выживут. Что учить их надо иначе. И приучил в итоге к тому, что всякое в деревне бывает. И что слёзы лить понапрасну - лишь жизнь себе сокращать. Чонгук ластился к его супругу, обнимал его сладко, пока Хосок прибивался комочком к Сокджину, выбирая посидеть за столом и посмотреть, как омега крутит замысловатые булочки к чаю. И Джина порой пугала эта привязанность Чонгука к супругу. Его разрывало от отчаяния: как может столь чуткий и правильный отец быть столь бессовестным предателем-мужем? Разве бывает такое в жизни? Бывает. Всякое бывает. Он простил измены. Хотя бы попытался, справедливости ради. Он смог перешагнуть через свою гордость ради детей, но забыл о том, что он - омега, как только не стало супруга. И хоть тот не показывал ему ярой любви, а лишь некую привязанность, как к человеку, который подарил ему Хосока, Сокджин всё же солгал бы, если бы сказал, что не любил его. Хотя бы потому, что иных вариантов у него в жизни не было. Ни одного альфы ни до, ни после. И сейчас, глядя на счастливого Чонгука и альфу, который вынес его из дома на руках, Джин выдохнул с облегчением,облокотившись о дверной косяк, и улыбнулся несмело, разглядывая их силуэты в окне кухни, не смея сделать шаг вперёд. Боясь спугнуть их любовь. Тэхён обладал таким природным обаянием, таким городским сердцем. Не лоском, не шиком, а именно сердцем. Культурный в общении, обходительный, вечно кланяющийся при любой небольшой погрешности, он вовсе не был похож на его супруга. И это радовало Сокджина. Его реакция на убийство козы и петуха были до того трогательными для его сердца, что Джин и уснуть не смог этой ночью, всё ворочаясь из стороны в сторону и виня себя за жестокость к его молодой душе. Но иначе он не мог. Он молод, а заперт в этой деревне, в этом доме, словно в клетке. Некуда бежать. У него нет образования, нет денег, нет ничего. Один только паспорт и вон, коровы в стойле. В том же стойле, в котором... Ну и ладно. Это много лет назад было, и Сокджин пережил. Ему-то куда важней то, что он видит перед глазами сегодня. А видит он Чонгука, удерживающего в ладошках цыплёночка, и протягивающего его Тэхёну бережно. И Тэхёна, который старается не дышать, перенимая в свои широкие ладони это сокровище. Тэхёна, который улыбается широко, разглядывая это крошечное существо, и целует ласково в крохотную макушку цыплёнка перед тем, как бережно, поклонившись (почему он не удивлён?) квочке, усадить его обратно к ней в ящик. И это - уже большой показатель его человечности. Тонкости его души и сердца. Джин присел на длинную лавку у стола, и опёрся кулачком о подбородок вздохнув мечтательно. Вот так жизнь и пролетает мимо, только и успевай, что глядеть. Тэхёну сколько там лет? Почти тридцать? Сокджину в этом году тридцать четыре. А смотрит он на них так, словно ему за шестьдесят уже давно. Крест на себе поставил. Большой и незыблемый. Смотрит на Чонгука перед собой, и всё же как-то успокаивается сердце его, когда видит, как омега, раскинув руки, прямо как в детстве, бежит вдоль двора, пугая всех курочек и звонко хохоча. А Тэхён наблюдает за ним, всё фотографирует его на свой телефон, да украдкой, тут же прячет тот в задний карман, когда омега поворачивается к нему, нетерпеливо подзывая к себе и запрыгивая на низкую перекладину забора, которую Тэхён починил вчера всё же. Там Чонгук сидеть всегда любил. Говорил, это пункт его наблюдательный. Кто придёт, кто уйдёт - всех увидит оттуда. А теперь и Тэхёна зовёт. На рассвет вместе посмотреть. Джин расплылся в улыбке, неосознанно поглаживая себя по ноющей от утреннего мороза коленке. Тэхён раскинул руки, укрыв спину омеги пледом и обняв его крепко, и Чонгук теперь - как тот цыплёнок под квочкой. В тепле и безопасности. Голову свою кудрявую поднимает, губки дует капризно, а Тэхён, усмехаясь добродушно, далеко не заходит, целомудренно целуя его в висок и раскачиваясь с ним на месте, наблюдая за холодным фиолетовым рассветом. Красиво. И что краше - Сокджин уж не знает. То ли то, что видит под носом,то ли рассвет неизменный, который столько раз помогал ему выжить в этой несправедливой жизни. Взяв мобильный телефон со стола, где оставил его ещё ночью, омега позвонил сыну, выждав несколько гудков, пока Хосок не поднял трубку. -Сына? -Да, папулечка? Ты чего так рано? Что-то болит? - обеспокоенный голос сынишки заставил Сокджина улыбнуться нежно. Омега покачал головой так, словно сын увидит это по аудиозвонку,и потупил взгляд , разглядывая трещинку в дубовом столе. Её он заметил ещё в тот день, когда увидел супруга с тем омегой в коровнике. В тот день он понял, что его надежды и брак обладают куда более непоправимой, глубокой трещиной. А сегодня эта трещинка в столе, которую тогда он пытался хоть чем-нибудь скрыть, ничего не значит. Она просто есть. И никому не мешает жить. -Нет, нет, сыночек. Я просто...просто хотел услышать твой холосок, котёнок. Чонгук тут, а альфу своехо привёл. Хороший шо жуть, - улыбнулся Джин, встав из-за стола и направившись в сторону плиты, где Чонгук не доварил какао. Решив заварить лишь для них двоих, омега шмыгнул носом не то от тоски одиночества, горько кольнувшей в сердце, то ли от холода, прошившего тело в пижаме. -Да, Тэхёни- хён хороший, - сонно пробормотал Хосок,виновато добавив, - папуль, я приеду на следующей неделе, хорошо? У меня на этой экзамены первые, и я никак не смогу. Но я приеду на следующей неделе, я обещаю! -Всё хорошо, котёнок. Ты учись-учись. Учёба - она на первом месте, сыночек. А всё потом приложится, как банный листик к спинке в бане. Ты спи-спи, сынулик, я просто так звонил. Просто...просто так. Хосок попрощался, напомнив ему о том, как сильно любит папу, и Джин, размешав сахар в какао, поставил кружки на стол, накрыв их блюдцами, чтобы сохранить тепло. Оставив мобильный на столе, как обычно, омега утёр хлынувшие из глаз слёзы, дрожа подбородком и стараясь отогнать от себя тоску, выходя из дома незаметно, чтобы сходить на поле за травами для чая на зиму. Это всё само. Оно...просто так. Оно само. Он не хотел плакать, просто...соскучился. Папа он, в конце концов, или кто?! Омега он , в конце концов, или кто... -Ля-я, какая цаа-ца, - зацыкал противно языком у зубов Сынмин, подойдя к Чонгуку из-за спины, когда омега вычищал коровник в своих стареньких резиновых сапожках. Невовремя же Тэхён ушёл в дом за водой. Медленно развернувшись от шлепка по попе, Чонгук, самодовольно вскинул кругленькую бровку, опершись рукой о лопату, словно модель, и растянув губки в хитренькой улыбочке со сладким: -Ну всё, кузнечик, ты своё оттрещал. -Чо? - цыкнул Сынмин, обхаживая его кругами и цинично разглядывая заметно похорошевшего омегу с головы до ног, - Больно шибко умный стал в этом своём Сеуле? -Хотовь хвоздики, - толкнулся язычком за щёчку Чонгук, сверкнувший чёрными глазками и сменивший их на нейтральный белёсый цвет для придания внешности зловещего ощущения. -Чо бы мне их хотовить? -А в хробик твой заколочу, кохда тебя мой самец жахнет по морде. -Ты ховори да не заховаривайся, куколка, - ухмыльнулся похабно альфа, подмигнув ему, тут же беспокойно оглянувшись в сторону дома, дверь которого скрипнула. Тэхён, набрав полный стакан воды для Чонгука, уже направлялся в их сторону, многозначительно выгнув бровь словно спрашивая, что за чёрт рядом с ним околачивается. Чонгук сделал жалобные глазки, захлопав ресничками: -Здравствуйте, - вежливо, но настороженно поздоровался Тэхён с альфой, смерившим его презрительным взглядом: -Шо, под этим папиком подстилкой валяешься нынче? Брови Тэхёна медленно поползли вверх, как только он понял, кто перед ним стоит. Толкнувшись в щеку языком, мужчина задвинул себе за спину Чонгука одним движением, и закатал рукава терпеливо, выдохнув глубоко и вежливо обронив: -Мы знакомы всего секунду, а я уже чувствую,что вы у меня буквально через минуту отхватите прямо в анфас. -Шо-шо? Куда-с? - гоготнул Сынмин, засветив выбитый зуб, и Чонгук закатил глазки, предвкушая вкусное кино. Ох, его альфа ему наваляет, вы только погодите. Сделав шаг вперёд, альфа нахохлился, ударившись грудью о грудь Тэхёна, не особенно впечатлённого деревенским способом выяснения отношений, - ну шо давай, давай если не боишься меня, давай. -Чего вы раскачиваетесь как глиста на выходе из причинного места? - нахмурился Тэхён, брезгливо очищая грудину после соприкосновения со свитером Сынмина. -Да жахни ты ему уже по еблету, пока я сам не зарядил, он по шекспировски не шпёхает! - не выдержал Чонгук, толкая в спину Тэхёна, который сощурился, рыкнув: -Отойди, малыш. -Этот малыш - моя дырка, я первым заприметил. Себе другую най... -Видит Господь, я понадеялся на твои мозги, - прорычал Тэхён, резвым движением ухватившись за собранные в хвост волосы соседского альфы. Урок Сокджина по зарубке козы пригодился как нельзя кстати, когда он, коленом подбив его под коленями, вынудил альфу упасть на грязную, перетоптанную коровами землю. - Малыш, отвернись, попей водички, - ласково кинул Чонугку Тэхён, даже не оборачиваясь. -Э ты чо блять попутал шо ле это я тут хлавный, сучара хородская! -Не в этом дворе, петушок. Мужчина ухмыльнулся довольно, хищно оскалившись и облизнув клыки, с упоением ткнув Сынмина мордой в коровью лепёшку, которую Чонгук не успел убрать лопатой в тележку. Чонгук, естественно, не отвернувшийся, поперхнулся водой, выпучив глазки, когда Тэхён дополнительно ещё и вжал голову Сынмина в коровье дерьмо, склонившись над его ухом лицом и рыкнув по животному: -Когда один петух орёт несносно, его резать надобно , и в суп бросать. Сегодня я тебя в дерьмо опустил, чтобы показать тебе твоё место, шавка деревенская. Приблизишься к этому дому или его жильцам ещё хоть раз на километр, и я тебя как петуха поутру зарежу. Мне это, знаешь ли, не впервой будет. Отпустив его хвост, Тэхён прочистил клыки, встав с корточек, весь чистый и блестящий, как всегда. Он обернулся к Чонгуку лишь на секунду, сощурившись с подозрением и лишь одним вопросом: -Трогал тебя? -По попе дал. Ой, бо-ольно!Больно дал по попочке, да-да!- жалобно закивал болванчиком Чонгук, выпучив невинно хлопающие глазки для пущей убедительности и выпятив нижнюю губу и подбородок. Тэхён прикрыл глаза, втянув скулы, и медленно, хищно обернулся в сторону Сынмина, который, униженный, как никогда раньше, встал на ноги, ладонью утерев с лица свежее дерьмо и порыкивая: -Сучка хородская! -А ну идём, - улыбнулся опасно вежливо Тэхён, - кивнув в сторону двора альфе, и тот сощурился недоверчиво, - Идём- идём, поговорим, как мужчины. -Да иди ты нахуй, хородская шерпотня! Шо думаешь, появился из Сеула, и все дырки деревни твои шо ли?! Хуй тебе! - сплюнул Сынмин ему под ноги, и Тэхён, посмотрев на него исподлобья, глубоко выдохнул, схватив его за ворот старенькой и грязной спортивной ветровки. Недолго думая, Тэхён схватил нож с рабочего стола около стойла, которым резал козу, и толкнул альфу в спину к воротам, выйдя за которые позволил себе повалить на землю альфу, коленом пережимая солнечное сплетение и вдавливая острую коленку как можно крепче с глухим рыком, которого ранее никогда и не выдавал за ненадобностью: -Посмеешь пасть свою раскрыть, я тебе рот разрежу вдоль и поперёк этим ножом, - Тэхён ухватился за рукоять ножа крепко, воткнув в податливую землю прямо у головы молодого альфы примерно одного возраста с Чонгуком, который зажмурился, задышав чаще от страха, - Язык вырежу и сожрать заставлю. Я тебе глотку, сука малолетняя, перережу так, чтобы кровь хлестала во все стороны. Дырка - это рот твой, который дерьмо сегодня сожрал, а Чонгук- мой омега. И семья эта -моя. У этого дома есть альфа. И если ты сюда нос свой покажешь, я тебя, - процедил сквозь зубы Тэхён, совершенно звериным взглядом разглядывая жертву, и понимая, что Сынмин ему не ровня: акомис. Сокол такими питается. - Прикопаю, и скажу, что так и было. Сейчас я тебя отпущу, и дам тебе ровно десять секунд, чтобы ты убежал. Иначе... Альфа многообещающе подмигнул Сынмину, кивнув в сторону сверкнувшего на солнце лезвия ножа, и убрал колено с его тела, цыкнув и взглядом показав, что время его пошло. Сынмин, спотыкаясь, бежал в то утро прочь от дома так скоро, как никогда в жизни не бежал. Как от пожара. Как от цунами. И Тэхён прыснув довольно, выдохнул с облегчением, встав на ноги и покрутив в руках блестящий нож. Забавно, как предмет убийства его вчера самого пугал до такого же желания убежать, а сегодня - стал помощником. Обернувшись назад, он удивлённо отпрянул, не ожидая никак увидеть мечтательно вздохнувшего Чонгука, подпирающего на низком заборике подбородок о свои кулачки: -Ой и сильный ты у меня, сокол ясный, - благоговейно улыбнулся Чон, прикусив губу, и Тэхён закатил глаза обречённо, спрятав нож и смущённо, сдержанно кашлянув: -Прости, что ты это всё видел. -Ты шо-о, мне ж понравилось, жуть как! А можешь ещё?! - глазки омеги загорелись огоньком надежды, который тут же потух: -Иди давай, кровожадный мой. -Нет, ну правда! - Чонгук не унялся, запрыгнув ему на спину и обхватив его, как мартышка. Усмехнувшись его ловкости, Тэхён похлопал своего омегу по бедру, подкинув повыше для удобства, и вздохнул, направившись в сторону стойла, где опустил его на землю. Он дошёл до рабочего стола, и осторожно положил нож на место, после чего взялся за лопату и убрал остатки той самой лепёшки в телегу. Чонгук расхохотался на месте до слёзок, звонким колокольчиком переливаясь, и Тэхён обернулся к нему в недоумении: -Что такое, хамелеончик? -Я просто...- попытался перевести дух омега, утирая слёзки, и хохоча, - Я просто посмотрел ему в хлаза, а он как этот...как его, - расхохотался омега, сотрясаясь плечами под непонятливым взглядом улыбнувшегося от заразительной улыбки Тэхёна, - Он прямо как дубаёвский шоколад с этой лепёхой на морде был! Такой же дорохой, и такой же ни о чём, - хохотнул Чонгук, и Тэхён, постояв с минуту, опустил взгляд на грязную землю и лопату зеленоватого цвета с остатками плохо переваренного сена. Прыснув несдержанно, Тэхён прислонил лопату к стене стойла, и расхохотался до слёз вместе со своим омегой, прижав его к груди и поцеловав крепко в макушку после с тихим, полным надежды и одышки: -А я на что похож? -Ты? -Я. -На истиннохо моехо. -Чт...что ты сказал? - Тэхён оторвался от него, в недоумении опустив взгляд на омегу так, чтобы тот, глядя своими галактиками чёрными, видел его лицо, - Чонгук?... -А чертополох залюбить слабо будет, морозничек? - хитро высунул язычок омега перед тем, как сорваться с места , и выбежать во двор. Тэхён, рванув с места, бросился вслед за ним, - Не дохонишь, не дохонишь! -Я тебя сейчас та-ак догоню, Чон Чонгук! Держись, я тебя та-ак зацелую, когда догоню!!!А ну иди, а ну иди сюда, маленькая ящерка!