Reset the world, imagine home

Запах свежемолотого кофе, казалось, впитался в стены помещения, и Готмог его уже не замечал. Он пристально смотрел на одного гостя, который взял себе декаф и сел за столик почти рядом с дверью. Кого-то он ему напоминал, эльфа или светлого, но балрог не мог сказать точно, кого; как вдруг в кофейню стремительно проникла какая-то женщина в плаще, платке и очках. При том, что на улице шëл ливень, и не было и намëка на солнце. — Добрый день, леди, – начал было Готмог, натянув на лицо свою самую обворожительную улыбку. — Какая я тебе леди, дурень? По вполне узнаваемому шипению он распознал в гостье Майрона, который спустил очки, недовольно морщась. — А ты… Майрон на него шикнул, и балрогу пришлось говорить тоже шёпотом. — Так делают в фильмах, когда хотят быть незаметными, а я в культуре смертных прекрасно разбираюсь. — Так одеваются женщины. — И почему им всегда достаëтся всë самое стильное? Теперь, очевидно, не только женщины. Готмог нахмурился, гадая, зачем вообще Майрон устроил этот маскарад. Он выглядел как всегда невозмутимо, но немного раздражëнно. Майрон не любил открыто выражать эмоции, поэтому Готмогу оставалось только гадать, какая буря разворачивается в душе друга. — А… зачем тебе быть незаметным? Даже сквозь тëмные очки Готмог почувствовал на себе обжигающий взгляд Майрона, говоривший о том, что причина до ужаса очевидна и даже последний нолдо мог бы догадаться. — Потому что в твоей кофейне засел этот недопетый петух. — Кто? Майрон драматично вздохнул и положил локти на длинную барную стойку около кассы, и потëр виски, собираясь с мыслями. — Ты знаешь, как это бывает, Готмог, сначала ты думаешь, что не будешь пить на сходочке, а потом туда приходит Эонвэ, родная дочь лезет с тобой в окно, и поспешно вы вдвоём уезжаете оттуда. А эта тварь Ильмарэ… — Майрон? Оба тëмных майар медленно повернули головы вбок, чтобы заметить, как рядом стоит тот, о ком и говорил Майрон. Майрон лишь элегантно выпрямился, снял платок и очки, соблазнительно улыбаясь. — А, Эонвэ, не думал, что встречу тебя здесь. — В кофейне-то? — Да, здесь работает Готмог, и часто собираемся мы, тëмные, вот так совпадение! — Мне просто Курумо рекомендовал это место. Готмог сразу почувствовал напряжение между старыми врагами, по крайней мере, так считал Майрон. В груди снова пришëл в движение тягучий и неприятно липкий стыд, который растекался, как смола, которая, казалось, уже давно превратилась в янтарь. Но такие шрамы не заживают, поэтому Майрону стоило огромных усилий, чтобы не скривиться при виде того, кто одержал над ним победу после болезненного и опустошающего поражения. Он снова вспомнил, как спрятал подальше страх, как из раза в раз подавлял истерики и слëзы, как и сам задавался вопросом, что будет дальше и как теперь жить. У него даже не было времени погоревать и осознать трагедию, а тут ещё этот ощипанный индюк. Конечно, он победил! Лучший мечник Арды, благородный, весь из себя такой святой и идеальный, отдохнувший и победивший. Аж тошнота к горлу подкатывает всякий раз. Куда там какой-то разбитой и сходящей с ума подстилке Моргота! Добро же всегда одерживает верх над злом. Вот только Эонвэ не больше чем псина на привязи, даже не так, псина хотя бы осознаëт происходящее, а вот роботом движет заложенное «надо»: как закодировали, так и будет, без личной оценки, интересов и рефлексии. Это однозначно позор, такое поражение никто не забудет, да ещё и будут использовать против него, что-то додумывать, якобы он действительно одумался, а не ползал в ногах, молил о пощаде лишь бы оставаться свободным и продолжать общее дело, когда один изгнан без шанса вернуться, а второй вот-вот снова станет инструментом. И его морально убивал не столько факт самого поражения, сколько то, что его так глупо и нелогично оболгали, чтобы выставить Моргота чудовищем, а его самого — карикатурным приспешником. Ведь айнур, которые сознательно подписались на рабство, где придëтся стереть себя, как личность, лишь бы Эру угодить, лучше знают. Никогда ещё Майрону не было настолько обидно за себя, даже потеря Тол-ин-Гаурхот не так сильно по самолюбию ударила, Мелькор же не стал ругаться, сказал, главное — относительно целым вернулся. И здесь вроде как сам виноват, недооценил, а там совсем иначе. Майрон сжал кулаки с такой силой, что ногти в ладони впились, готов был наброситься и бить в слепой ненависти, пока Эонвэ дышать не перестанет. Но в итоге вышел из кофейни с пустым испуганным взглядом, держась за голову и пытаясь просто не умереть от нахлынувших воспоминаний. Он с трудом трясущимися руками открыл дверь и не закрыв еë за собой, в ботинках, просто пошëл в спальню и забился в угол, даже не услышав голос Мелькора. Майрон как наяву видел чëрную кровь, которая тогда лилась рекой, кормя землю, усеянную трупами, слышал дикий рëв Анкалагона и видел, как холодно и методично остроухие твари вырезают его воинов. Такой страшной войны он не видел никогда. Он ведь сам настоял на том, чтобы выпустить Анкалагона, хотя Мелькор был категорически против, все заметили, как сильно подкосила его смерть Глаурунга, но ведь и сам Анкалагон рвался в бой. Он забрал с собой в новые земли только одно чешуйчатое тëплое яйцо и надеялся на то, что малыш внутри не замëрзнет. Всë это было наследием Мелькора, его любимого вала, как он мог так глупо всë потерять? И вдруг ощутил на своих плечах чужие ладони, крепкие и в то же время мягкие. Он не слышал слов, но стальной запах крови сменился тяжëлым одеколоном, который Майрон так не любил, но сейчас он стал спасительной соломинкой неплохого настоящего, а не безнадёжного прошлого. Он ведь даже дышал через силу, как будто задыхался, хотя окно было открыто нараспашку, поэтому оставалось только оттягивать ворот водолазки и смотреть в бездонные синие глаза, сапфировые, ровно как в их первую встречу. — Майрон, ты меня слышишь? Ему понадобилось ещё немного времени, чтобы понять, где он находится, и кивнуть в ответ. Майрон и сам не помнил, как он дошëл до дома, уж тем более, как открыл входную дверь на ватных ногах. Холодные ладони коснулись веснушчатых щëк — Майрон, что случилось? Скорую вызвать? — Нет. Но Мелькор всë равно подал листок и карандаш и попросил его нарисовать часы, с чем Майрон справился, несмотря на дрожь. — Как сердце? Не болит? Тошнит? Что именно болит? — Всë в норме. — Не похоже. Мелькор хоть и с трудом, но поднял Майрона на руки, осознавая, что сейчас он никуда не пойдёт, и так донëс его до кухни, где усадил на диван и подал чашку с тëплым чаем, а сам сел рядом. — Всë правда в порядке, не умираю. — Я бы понял, если бы ты умирал. Знаешь, можно и не умирая жить паршиво. Рассказывай лучше, я ведь не отстану. Но судя по сосредоточенному и крайне серьёзному выражению лица, Майрон вряд ли был настроен говорить. И всë же Мелькор робко положил руку на его плечо, просто сидя рядом, пытаясь прочитать мысли майа. — Я не знаю, что произошло, просто вспомнил всякое, ерунда. — Майрон, не ерунда, я люблю тебя и ты это знаешь, — вкрадчиво произнëс Мелькор. — Поэтому я хочу понять, что случилось, чтобы помочь и иметь ввиду, кому шею свернуть. — Нет, не в этом дело, не надо шеи сворачивать. Майрон как-то непривычно горько улыбнулся и прикусил губу, пытаясь справиться с мыслями. Мелькор не знал, что именно могло довести его любимого майа до такого состояния, но догадывался. Он переместил ладонь на спину Майрона и начал поглаживать его, так аккуратно и заботливо, как только умел. — Вторая эпоха? Майрон кивнул и по щекам потекли непрошенные слëзы. — Ты же знаешь, я ни у кого ничего не спрашивал, а обращаться к светлым не входит в мои привычки. Я и слышать не хочу про выживших эльфов, про глупых смертных и других тварях, да кому какая разница, что произошло со всеми ними, если значение имеешь только ты. Майрон тяжело вздохнул и на какое-то время воцарилась тишина, Мелькор всë так же был рядом, не решаясь прервать мысленный поток Майрона, который, судя по всему, как можно тщательнее обдумывал каждое своë слово. Слышалось лишь размеренное тиканье часов, механическое и жëсткое, неумолимо отсчитывающее секунды. И мурчание Шелоб, устроившейся на подоконнике. Мелькор решил уже, что Майрон снова будет только молчать, когда майа заговорил. Он рассказывал много и с подробностями, делая долгие паузы, будто шëл по тонкому льду, а Мелькор сидел рядом и слушал, только сейчас он поглаживал его по спине, боясь лишним движением поломать всë доверие. Он и подумать не мог о том, сколько Майрону пришлось вытерпеть без него; его восхитительный майа остался совсем один. Мелькор почувствовал, как вина иглами вонзилась в сердце. В голове крутилось одно лишь «если», но поменять уже ничего нельзя, только заново выстроить взаимоотношения. Вала положил голову на плечо Майрона и прикрыл глаза. — Ты ни в чëм не виноват. Ты делал то, что должен был, и тебя я точно не виню, и не злюсь, ты достойно прошëл этот путь. — Я подвëл тебя, не справился. Надо было лучше стараться. И почему ты уверен в правдивости моих слов? Мелькор улыбнулся так, будто услышал лучшую шутку в своей жизни. — Мне всë равно на то, как было на самом деле, мне нужно знать, через что прошёл ты. Майрон, ты такой умный, но не понимаешь очевидного, я ведь не злюсь и никогда не злился на тебя из-за того, что сделали светлые. Майрону не нашлось, что на это ответить, поэтому Мелькор продолжил: — Май, я ведь на терапию пошëл из-за депрессии. — Только не надо про свою терапию, – простонал Майрон. – У меня нет времени, и лучше я эти деньги на Шелоб потрачу. — Да я не об этом, Май, просто ты и сам должен понимать, что занимаешься саморазрушением и ковыряешь раны. А зря. Арды больше нет, надо жить настоящим и наслаждаться тем, что у нас есть шанс на нормальную жизнь, пока остроухие барахтаются в ностальгии. Прошлое в прошлом. Майрон всë также угрюмо молчал и разглядывал своë отражение. Он верил Мелькору, конечно, он ослеплëн этой глупой любовью, не замечает очевидного. Но сам Майрон не верит, что когда-нибудь сможет сам себя простить. Скольких мелькорхини он повëл на верную смерть зря? И не сосчитать. Всë это было наследием Мелькора, то, что он доверил своему возлюбленному майа. И Майрон так бездарно всë потерял. — На мне как на правителе была огромная ответственность. Сожаление продолжало жечь душу, отдаваясь распирающей болью в сердце. Мелькор понимал, что сейчас за Майрона говорят его травмы, и пока он не захочет, ему лучше не станет. Но желание помочь любимому майа было сильнее всего сейчас. — Майрон, иногда есть вещи, на которые мы повлиять не можем, в том числе и мировых масштабов несправедливости, которые случились и в этом мире. Как бы сказал Кархарот, загасили толпой. Майрон прыснул, пытаясь сдержать смех и положил голову на плечо Мелькора. Было до слëз обидно от своего бессилия, и слëзы вновь потекли вниз, но Мелькор подушечками больших пальцев стëр влажные дорожки с щëк майа. — Я буквально искал медь, а нашëл золото. — И потом, ты победил хотя бы потому что не прогнулся и не изменил своим идеалам, шëл до конца и проявил невероятную стойкость, защищая то, что дорого. Не все так умеют. — Да что там, я ведь отрëкся от тьмы. — Да кто угодно отречëтся тьмы, когда над тобой нависает майа с уровнем развития голубя и мечом наперевес. Ты сделал то, что спасло тебя в тот момент, чтобы продолжить отстаивать интересы, и в этом нет ничего плохого, я в своë время поступил также. Быть умным — это вовремя надеть маску и сделать вид, что отступаешь, чтобы не лишиться головы. — О, Эддарду Старку нужно было у тебя поучиться. — Его голову не спас бы даже я. Мелькор обнял майа и уткнулся губами в рыжую макушку. — Мелькор, мне так с тобой повезло. Что же я хорошего сделал, что мне достался такой муж? — Спелся восхитительным. Объятия Майрона ощущались такими желанными и нужными, как десять часов непрерывного сна. Возможно, этими словами Мелькор старался успокоить в первую очередь себя, но если это помогало Майрону хотя бы немного, вала готов повторять свои размышления хоть всю жизнь. — Спасибо, что терпишь мои истерики. Сам не знаю, что на меня нашло. — Я очень тебя люблю, Майрон, ты сделал всë, что было в твоих силах, и я горжусь тобой. Найди в себе силы простить самого себя. Губы Майрона нервно покусанные и шершавые, но такие сладкие, мягкие и нежные, и Мелькор приник к ним, как к единственному, что сейчас имело значение. Впрочем, так и было. — Всë равно спасибо, – выдохнул Майрон, прикрыв глаза. — Ты заботился обо мне, когда я обессиленный вернулся после плена в Ангбанд, выхаживал после сражений и не бросал никогда. Я делаю это не из-за чувства долга, а из-за любви, искренне хочу, чтобы тебе стало лучше и ты был счастлив. — Я тоже заботился о тебе из любви. — Ну, вот, а светлые говорят, что мы ненавидим друг друга, – усмехнулся Мелькор. Ещё одно прикосновение губ, медленный и тягучий, как мëд поцелуй, и такой же сладкий. Тяжелое дыхание смешалось с желанием, Майрон обхватил лицо вала ладонями и углубил поцелуй, когда Мелькор обхватил его бëдра. — Хочешь, позовëм потом Тхури и Готмога, посмотрим хорроры? — Сперва хочу насладиться тобой.