Там высоко

Когда Кэт возвращается, это всегда слышно. Лёгкие шаги по дорожке, стук входной двери, ещё шаги и сильный удар кулаком по косяку. — Данте! Нефилим лениво приподнимает голову от колен брата, приоткрывает один глаз. Последние пару часов он дремал под мерный стук клавиш ноутбука и периодические очень приятные поглаживания. После того, как им совместными немалыми усилиями удалось убедить детей, что брать пример с откровенных нелюдей совсем необязательно, в рамках дома для близнецов наступила свобода. Всё, что детям до восемнадцати, по-прежнему оставалось за дверью спальни, но в остальном можно было почти и не скрываться. Например, вот так валяться на коленях брата, нагло заняв весь диван, пока Вергилий увлечённо ковыряется с кодом какой-то мудрёной программы. — Данте, я с кем разговариваю? Ты что опять натворил? — А что не так? — нефилим мысленно перебирает список последних прегрешений. Вроде лишних трупов и разрушений за ним не числится… — Моя работодательница в больнице с нервным срывом, вот что! — Кэт, кажется, с трудом сдерживается, чтобы его не побить. — Ты обещал ей помочь с огородом, а не издеваться над ней. — Кэт, я, конечно, обещал помочь, но не обещал, что буду махать лопатой сам. Кроме того, чтоб ты знала, эта милая женщина собиралась напоить меня афродизиаком под видом чая. А Верг — пошинковать её в капусту, если эта дрянь на меня подействует. — Не преувеличивай, — Вергилий отставляет ноутбук. Программа, наконец, сдалась, или братец вспомнил, что уже, в общем-то, спать пора? — Шинковать её я не собирался, разве что пополам разрубить. Кэт, обещаю, я прослежу, чтобы мой братец больше не пытался припахивать демонов к хозяйству. Особенно к чужому. — В-вы, — Кэт сползает по косяку, явно не зная, плакать или смеяться. Потом машет рукой. — Дети уложены? — Конечно. Не беспокойся. — Тогда я в душ и спать. И вам тоже советую. Развернувшись на пятках, Кэт покидает дверной проём. Ухмыльнувшись, Данте садится и смотрит в глаза брату. — Ну? Наперегонки? И учти — проигравший снизу. * * * — Читер! — Данте почти кипит от возмущения, но можно легко почувствовать, что наигранного. — Условия не использовать телепорты не было. И ты споткнулся на лестнице. — Там темно. — Ты отлично видишь и в полной темноте, как и я. Но результата это не меняет. Ты проиграл, значит, ты снизу, — Вергилий пихает брата в грудь, опрокидывая на кровать, и плюхается сверху. Данте с усмешкой проводит ладонью по его спине. — Но всё-таки. Ты же откровенно поддался. — Потому что ты чувствуешь себя виноватым за то, что лежит у тебя в заднем кармане. — Это… — Да. — Ч…что да? — Вергилию кажется, что он ослышался. Не может же он так легко, в самом деле… — Мой ответ — да. Можешь сделать это. Вергилий достаёт из заднего кармана брюк наручники. — Ты уверен? Что это хорошая идея? — Нет, — Данте пожимает плечами с безразличным видом, усиленно не смотря на вещь, которую он держит в руках. — Я не знаю, как себя поведу, что сделаю. Действительно не знаю. Серьёзно покалечить тебя мне удастся вряд ли, но кто знает. — Как всегда беспокоишься только обо мне. — Но ты прав. Надо вычеркнуть кошмары прошлого из нашей жизни. — Я мог бы просто… — он прикасается к виску брата, и Данте, чуть повернув голову, прижимается к его ладони щекой. — Нет. Я не хочу больше лишаться ни одного из моих… наших воспоминаний. Легче забить плохие — хорошими. Не волнуйся, мы справимся и с этим тоже. Неуверенно кивнув, Вергилий подцепляет руки брата, медленно заводит за голову, стараясь не причинить неудобство. Он не знает, на самом деле, какое усилие нужно приложить, чтобы снова повредить нестабильный сустав, так что лучше поосторожничать. Берёт с тумбочки куски мягкой ткани и перематывает запястья сначала ими. — А это ещё зачем? — запрокинув голову, Данте следит, как он защёлкивает браслеты и пропускает цепочку через изголовье кровати. — Не хочу, чтобы ты поранился, если неудачно дёрнешься. Я знаю, как это неприятно. — Знаешь?.. — А откуда, ты думаешь, они у меня? И откуда я знаю, что их ты не порвёшь, а только сам поранишься? — Вергилий невесело улыбается. — Кэт пристёгивала меня к батарее, чтобы удержать от твоих поисков. Думаю, она рассказывала, что я был ими одержим. Просто уговоры бы не подействовали. — И сколько ты так?.. — Не знаю. Действительно не знаю. Может даже, не один месяц. Тебе… нормально? — Вполне. Дело же не в самих браслетах. К ним я, можно сказать, привык. Ох, сколько ж раз их на мне защёлкивали, — Данте прикрывает глаза почти мечтательно. Воспоминания о регулярных стычках с полицией Лимбо-сити не то чтобы стоило называть приятными… но это часть его. — Уже можно к тебе прикоснуться? — Попробуй, — а вот теперь в голосе брата явственно проскакивает сомнение. Вергилий аккуратно, по одной, расстёгивает пуговицы на чужой рубашке. Это даже хорошо, что удалось разнообразить гардероб брата чем-то приличнее маек разной степени поношенности. Чем меньше совпадений, тем лучше. Кладёт ладонь поверх спокойно бьющегося сердца. Шрам от последней раны перекрыл следы когтей Мундуса, сделал их практически неразличимыми. Вергилий кончиками пальцев ведёт вдоль рёбер брата. Данте вдруг начинает бить крупная дрожь. — Щекотно же! — Щекотно и только? Не страшно? Данте глухо выдыхает. — Честно? Очень страшно. Я не могу просчитать свою реакцию. А перемкнуть меня действительно может. — Не волнуйся. Если хоть что-то пойдёт не так, я сразу же отпущу тебя. — Обещаешь? — Обещаю, — Вергилий ободряюще улыбается. Данте не так уж часто позволяет кому-то видеть свою слабость, даже ему. Особенно ему, если уж на то пошло. Власть, почти безграничная власть над сильным зверем, заводит. Очень. Но нужно держать себя в руках. — Глаза закроешь? — Нет, — Данте качает головой и вдруг улыбается. — Не потому что страшно. Просто хочу тебя видеть. Интересно. — Интересно ему… Вергилий смущённо отводит взгляд. Сердце брата ровно бьётся под ладонью. Спокоен. Но если бы не его внимательный серьёзный взгляд, было бы проще. Он долго роется в тумбочке, разыскивая как назло куда-то завалившийся тюбик со смазкой. Прочитав надписи, брат насмешливо ухмыляется. — Подготовился? На черта эти условности? Мы не люди, можем и так. — Проигравшим права слова не давали, — наставительно произносит Вергилий, нажимая брату на нос. — Ты в моей власти. Так что сделаем это так, как хочу я. — Ты же в курсе, что я отомщу? — щурится Данте. — Не сомневаюсь. Но трахаться со смазкой определённо удобнее. — Ого, — внезапно охрипшим голосом отзывается брат. — Какие слова ты, оказывается, знаешь. А ещё? — Я хочу трахнуть тебя, Данте, — Вергилий накрывает губами открытое горло брата, прихватывая кожу, и тот с глухим вибрирующим стоном выгибается на постели. Стук под ладонью ускоряется. Вергилий вылизывает солоноватую кожу, отыскивая уязвимые точки, прислушивается к хриплому прерывистому дыханию. Касается языком чувствительной точки за ухом, и с губ брата срывается восхитительный протяжный стон. Его кожа под прикосновениями практически раскалённая, Вергилий гладит сильные мышцы, напряжённые, словно перед прыжком. — Верг… — Я здесь, — он приподнимается, недолго вглядываясь в глаза. Взгляд у близнеца шальной, расфокусированый и очень голодный. Вергилий накрывает его губы своими, целует глубоко и жадно, и, пожалуй, впервые на его памяти, Данте не пытается перехватить инициативу. Только прикрывает глаза, словно соглашаясь. Вергилий проводит ладонью вниз и вбок, пробираясь под спину, и сильный зверь прогибается, позволяя огладить контуры татуировки, провести вдоль позвоночника. — Верг… Похоже, это единственное слово, на которое брат сейчас способен, но Вергилий удивительным образом понимает, что тот имеет в виду. — Не торопись. Аккуратно расстёгивает на нём джинсы, стаскивая вниз, и невольно думает о том, что пора бы уже научить Данте носить нижнее бельё. С другой стороны, тогда процесс удлинится на ещё одну единицу одежды, а это нежелательно. Легко касается обнажившихся шрамов. Данте болезненно вздрагивает, прикусывая губы. — Не бойся. Больно не будет. Согрев смазку в ладони, Вергилий аккуратно растягивает чужие мышцы, прислушиваясь к ускоряющемуся стуку под ладонью. Данте хрипло и часто дышит, цепочка звякает об изголовье, но он пытается не вырваться — обнять. Вергилий убирает пальцы, тянет близнеца на себя. Наклонившись, тянется поцеловать, приглядываясь к дрожащим полуопущенным ресницам. — Ты нормально? — Да, — почти стонет брат, выгибаясь так, что на кровати остаются только плечи, стискивает его коленями, что кажется, рёбра сейчас хрустнут. Улыбнувшись, Вергилий двигается, крепко сжимая бёдра близнеца, прислушиваясь к блаженному урчанию, издаваемому братом. — Верг… — Помню, — он складывает пальцы на напряжённой плоти. Данте хватает нескольких быстрых движений. Хриплый полувздох-полустон, сорвавшийся с его губ, переключает сознание, и Вергилий едва успевает скатиться с брата, чтобы не кончить в него. Данте с урчанием потягивается, мокрый, распалённый, почти пьяный. Вергилий мягко целует горячие губы, расстёгивая наручники. — Спать? — Нет, душ, — брат зевает, рассматривая собственные запястья. И вдруг хищно ухмыляется. — И сатисфакция. * * * Проверив, чтобы поблизости никого не было, Данте заталкивает брата в ванную, накидывает щеколду. Совсем не надо, чтобы их кто-нибудь здесь застукал, особенно дети, в последнее время взявшиеся играть в шпионов. Всё-таки, подрастающее поколение стоит щадить. Отрегулировав воду до приятно-тёплой, аккуратно переставляет странно притихшего Верга под душ и вот здесь замечает, что с братом что-то не так. — Эй, — легонько приподняв двумя пальцами его голову, Данте вглядывается в испуганные глаза, складывает два и два. Вздыхает и бережно притягивает к себе, поглаживая по спине. — Глупенький. Ты бы хоть сказал, что это для тебя, а не для меня, я бы себя иначе вёл. Тшш. Это было давно и вообще не с нами. Хочешь, уберу все шрамы, чтобы напоминаний вообще не осталось? — Нет, я… Если тебе они не мешают, не надо из-за меня… — Ох, какой же ты у меня придурок, — Данте касается лбом лба близнеца. — Ты самое дорогое, что у меня есть. Думаешь, я не сделаю для тебя такую малость? — Нет. Я не хочу забыть, через что мы прошли. Просто… — Я понимаю. Так. Давай мы тебя отмоем и пойдём обратно. — Хочешь… сатисфакцию? — Ага, даже два раза. Глупостей не говори. Пока ты в таком состоянии, ничего не будет. Просто поговорим, мы редко это делаем, и вот результат, — Данте осторожно поглаживает тело брата, стараясь смыть последствия их тесного общения, но не более того. Достаёт из воды, заворачивает в большое полотенце, на руках относит обратно в их спальню. Его душа реагировала на подавленное состояние брата, хотелось о нём заботиться и оберегать, как маленького. Вообще, этого хотелось всегда, но в такие моменты желание принимало особенно гипертрофированные формы. Данте укладывает брата в кровать и коротко целует в нос. — Я сейчас. — Куда ты? — Вергилий хватает его за руку, притягивая ближе. Чёрт, совсем плохо. Внесли разнообразие в сексуальную жизнь, называется. — За молоком и ирисками. Буду тебя успокаивать и усыплять, — Данте осторожно гладит брата по руке, не пытаясь расцепить его пальцы. Пусть сам отпустит. Верг пальцы только сжимает крепче. — Не надо. Просто не уходи. Чёрт, да я просто с ума сойду, пока тебя не будет! В такие моменты Данте очень хотелось добыть дядюшку из той задницы, в которой он сидит, и долго, со вкусом, кастрировать тупыми ножницами. Когда его спокойный братик-умница начинал дрожать, как маленький ребёнок цепляясь за его пальцы, хотелось переписать весь мир, да хоть вырезать из него себя, только бы в жизни близнеца не было этого страха и боли. Он садится на кровать, устраиваясь повыше и поудобнее, обнимает брата, позволяя вцепиться в себя так, как тому хотелось. — Я здесь, не бойся. Всё хорошо. Просто расскажи, что тебя мучает. Тебе всё ещё снятся кошмары? — Нет, просто… — Вергилий длинно выдыхает, сжимая пальцы у него на плече. Вообще-то, больно, но можно потерпеть. — Это просто воспоминания, — дотянувшись, он берёт с тумбочки наручники, задумчиво вертит в пальцах. Голос почти спокойный, но Данте прекрасно чувствует, чего ему стоит это спокойствие. И обнимает покрепче. — Ты бы себя видел тогда. Анатомическое пособие в драной майке. Я думал… думал, ты так и умрёшь у меня на руках, не придя в себя. Знаешь, я до этого момента считал себя… ну, не совсем бесполезным. Я всю жизнь чему-то учился, в конце концов, я создал Орден с нуля, это, наверное, что-то значит… Ничего это не значит, — он со злостью защёлкивает один из браслетов на своём запястье. — Когда меня заставили смотреть, как этот ублюдок тебя трахает, вот тогда я понял, что такое настоящая беспомощность. Я не мог спасти тебя, я вдруг осознал, что ты даже не счёл нужным поделиться со мной этой… проблемой. И я ничем, совсем ничем не мог тебе помочь, пока ты истекал кровью у меня на руках. — Всё не так. Я не хотел тебе рассказывать не потому, что ты бесполезен, а потому, что не хотел волновать лишний раз. Изменить это действительно было никак, а тебе и без того было несладко, чтобы ещё беспокойство за меня добавлять. И прежде чем ты додумаешься до этой дури самостоятельно — я не считаю тебя слабым. Просто берегу, как умею. Может, иногда по-глупому, но мне проще и легче подставиться самому, чем смотреть, как ты мучаешься. Прости. Я не представляю, что бы делал, если бы сам узнал о чём-то подобном так. — Тогда ты должен это знать, — Вергилий вдруг жёстко усмехается. Пальцы, сжатые на его плече, отчаянно дрожат, и вот это уже точно приближение крупномасштабной истерики. — Я собирался убить тебя. Знаешь, было несложно догадаться, что это не первый раз. И, если ты выживешь, не последний. Но… я не смог. Испугался остаться один. Данте проводит ладонью по его волосам. — Спасибо, брат. — З-за что? — в голосе близнеца такое детское изумление, что он, кажется, даже успокаивается. — За то, что ты меня так любишь. Не думаю, что я это заслужил. Но, знаешь, — дотянувшись, он защёлкивает второй болтающийся браслет наручников на собственном запястье и сплетает их пальцы. — Я больше никогда не сделаю выбор, из-за которого ты можешь остаться один. Обещаю. Я сделаю всё, что в моих силах, и даже больше, чтобы выжить. А теперь спи, глупый. Всё хорошо. — Что, прямо так? — Вергилий взглядом указывает на скованные руки. — Именно. Так тебе не будет страшно. Поверь моему опыту, спать они не мешают. Данте просыпается первым. Верг спит практически на нём, впрочем, как обычно. Нефилим зарывает свободную руку в мягкие волосы брата, легко поглаживает. Они действительно слишком редко просто разговаривают по душам, предпочитая действия и эмоции, а этого временами недостаточно. Такие вещи лучше именно проговаривать. Сонно моргнув, Вергилий приподнимает голову, мягко улыбается и пытается потянуться. Звякает цепочка наручников. — Может, уже снимем? Спокойствие. Почти умиротворение. Значит, несмотря ни на что, снилось что-то хорошее. Данте улыбается и тянется поцеловать. — Тебе разве мешает? Поцелуй медленный, на грани едва ощутимого касания губ. Данте кладёт ладонь на спину брата и переворачивается вместе с ним. Прижимает чужую ладонь к подушке, сцепляя пальцы. Так надёжнее. Ведь выскользнуть из не так уж плотно застёгнутых браслетов, в принципе, особого труда не составляет. — Сатисфакция? — Удовольствие. Расслабься, — кончиками пальцев вдоль линии позвоночника. Кожа у брата мягкая, почти нежная, по ней совершенно не скажешь, что это кожа бойца, прошедшего сквозь тяжёлые испытания. На ней даже почти нет шрамов. Данте склоняется над братом, губами отслеживая чётко очерченные мышцы. — Какой же ты красивый… — Данте, мы близнецы. Мы одинаковые. — Глупость, Верг, — Данте находит чувствительную точку и пьёт с губ брата негромкий долгий стон. — Мы разные. Но мы две части одного целого, — согласно звякает цепочка. — Докажешь? — лукавая улыбка кажется подозрительно знакомой. Кажется, кое-кто тренировался перед зеркалом. — Конечно, — пальцы скользят вниз, легонько касаются напряжённого члена. Ему хочется уточнить, точно ли брат уверен, что это стоит делать, всё-таки, эхо ночной беседы ещё не улеглось… Но, поймав его взгляд, Данте отказывается от этой идеи. Они ведь доверяют друг другу. Он старается касаться брата как можно осторожнее, наслаждаясь ощущением мягкой, словно бархатной кожи. Верг намного бледнее него, хотя вроде бы времени на солнце они теперь проводят примерно одинаково, Данте старается не давать брату засиживаться в четырёх стенах, подвергаясь компьютерному излучению. И пусть это его работа, приносящая неплохой доход, за здоровьем надо следить. И кому, как не Данте, этим заниматься. И всё же. Кожа самого Данте высушена адским пламенем, а брат более… нежный. И хорошо, что всегда не читает его мысли, а то за такое сравнение можно и огрести. — Данте, — его близнец дёргается, стараясь высвободить руку, и Данте вцепляется в него почти инстинктивно. Он знает, чего хочет брат, но… — Погоди. Минутку. Данте водит по его животу самыми кончиками пальцев, сосредоточенно прислушиваясь к внутренней дрожи. Чувствительные точки друг друга они хорошо знают, и те во многом, даже слишком во многом, идентичны. Близнецы. Но это совершенно не мешает познавать друг друга снова и снова. Вергилий тихонько всхлипывает, цепляясь за его пальцы, и Данте решает больше не мучить брата. Отыскав на заваленной всякой ерундой тумбочке смазку, аккуратно растягивает его, поглаживая чуть дрожащие пальцы. Вергилий прогибает спину, одной рукой обнимая за плечи, вжимается носом в ямку над ключицей, горячо выдыхает. И насаживается сам, Данте лишь слегка помогает. Удерживает за бедро, не позволяя двигаться, давая время привыкнуть. Двигается сам. Медленно, глубоко, прислушиваясь к реакциям такого дорогого ему тела. — Знаешь, я… — Молчи, глупый, — Данте затыкает брата самым банальным способом — поцелуем. Ладонь на его плечах резко стискивается, до боли. Ну да, братец не любит, когда его затыкают. Впрочем, Данте знает, как извиниться. Скользит губами по коже вдоль скулы, языком по ушку, прихватывая кожу. Нажимает языком на чувствительную точку, удовлетворённо слушая задохнувшийся стон. — Ну? Больше царапаться не будем? — Иди ты… — Хорошо. Данте касается напряжённой пульсирующей плоти, в несколько движений погасив терзающее брата пламя. Вергилий коротко вскрикивает, на мгновение выгибаясь всем телом, роняет голову на подушку и выдыхает так сладко, что устоять перед этим просто невозможно. Данте завершает это глубоким поцелуем. Потом они ещё долго валяются, обнявшись и переплетясь конечностями. В комнате лютый разгром, в котором потерялись ключи от наручников, так что сегодня их ждёт много неудобных вопросов, но сейчас это такая ерунда по сравнению с опустившимся на души покоем. Данте аккуратно отводит со лба брата растрёпанные пряди, легонько целует в нос. Вергилий проводит ладонью по спине, касаясь татуировки, и Данте чувствует, что та светится под прикосновением. Пора вставать, но так не хочется. — Идём? Кэт обидится, если мы пропустим завтрак. Дедушка, предательски пользуясь тем, что ему больше не нужно скрывать у себя беглых нефилимов, и в них же найдя дополнительную защиту дому, уже вторую неделю пребывал в разъездах. У старого демона оказалось полно знакомых в разных концах света, с кем раньше было встретиться никак, и он навёрстывал упущенное, без зазрения совести спихнув двоих любознательных детишек на… не самую подготовленную к этому молодёжь, тем более что упомянутые детишки души в них не чаяли. И если Кэт придётся в одиночку впихивать в эти два сгустка бешеной энергии ненавистную кашу, она действительно обидится. — А ты точно не знаешь, где ключи? Вергилий меланхолично оглядывает рассыпанную по полу одежду, флэшки, на которых он и сам бы не вспомнил, есть ли что-нибудь, разный мусор… более-менее чистым оставался только тот угол, где стояли мечи. И то — потому что оружие для них священно. — Если разберём этот бардак — наверняка найдём. Но это долго. Завтрак придётся пережить так. — Кэт будет в восторге, — Данте ухмыляется. Не то, чтобы его действительно волнует, что о них может подумать подруга. Ничего плохого, скорее всего, не подумает. — Сползаем? Вергилий молча кивает и поднимается первым, Данте встаёт рядом раньше, чем цепочка натягивается до предела. Всё равно хочется быть как можно ближе, а тут такой шикарный повод. Со штанами разбираются быстро — в конце концов, раздевают друг друга они довольно часто, и кто сказал, что одевать сложнее, так что тут проблем со всего одной рабочей рукой у каждого не возникает — а вот с верхом выходит заминка. Если для Данте привычно шататься по дому в одних джинсах — а то и без оных, но: помни о детях — то для воспитанного Верга это почти что подвиг. Наконец, не выдержав братовых метаний, Данте поднимает с пола рубашку (даже не сильно мятую, но, да — уборка уже действительно необходима), накидывает ему на плечи и застёгивает несколько верхних пуговиц. И, не удержавшись, проводит ладонью по животу вверх, едва заметно царапая ногтями. Вергилий быстро облизывает губы. — Не сейчас. Нас ждут внизу. — Знаю. Просто хочу напомнить, что рядом. Кэт окидывает их, замерших на пороге кухни плечом к плечу, неодобрительным взглядом, спотыкается об скованные руки и, кажется, с трудом удерживается, чтобы не припечатать ладонь ко лбу. Вдыхает и медленно выдыхает. — За стол. Живо. Под еле слышное шипение: «Чокнутые нефилимы…» братья устраиваются за столом, и их колени тут же оккупируют дети. Устроившаяся на Данте Кэтти с интересом рассматривает браслеты, трогает цепочку. — А нам с Максом так можно? — Нет, — тут же строго произносит Кэт. — Это только для взрослых. И то не всех, — медиум так и лучится неодобрением. — Кэт, прекрати. Мы просто потеряли ключ. Потом найдём и расцепимся. — Зачем вообще такие крайности? Нельзя как-то иначе показывать всем свою… общность? — А что, есть варианты? — смирившись, что поесть не удастся, Данте свободной рукой придерживает ёрзающую девчонку, другой рукой под столом поглаживая пальцы брата, застрявшего в аналогичном положении. По крайней мере, так не надо вести ежеутренние бои при каше. На коленях у нянек дети соглашались завтракать хоть чем. — Как насчёт двойной татуировки? — Интересная идея… — тянет Вергилий, ссаживая с коленей Макса, чтобы наконец поесть самому. — Предложения? Кэт прикусывает нижнюю губу. — Позвоню Биллу, у него больше опыта. Я вас ковырять не буду, вы ж бешеные, — и прожигает их очередным неодобрительным взглядом. — И найдите, наконец, ключи. * * * В очередной раз выбранив Данте за оригинальное чувство юмора, Кэт уходит в лавку, оставив дом и детей на них. Ключи находятся с трудом и только потому, что Кэтти вызывается им помочь. Отвязавшись от любимого брата, Вергилий уходит на диван в гостиную, к ноутбуку. Если удастся добить программу за сегодня, можно будет еще полгода не работать. Ему, если что, тоже нравится бездельничать, как Данте. И ещё больше — вместе с Данте. Брат заглядывает в гостиную через полчаса. Судя по раздававшимся всё это время звукам, дети играли не то в лошадку, не то в войнушку. И не скажешь, что одной уже десять, а второму вообще далеко за двадцать. Не слышно разве что Макса, но его вообще почти никогда не слышно. — Верг, мне Эрик звонил, просит помочь со складами. Там то ли демоны, то ли просто бандиты окопались, у него народ начал пропадать. Вроде даже обещал заплатить. Я схожу разузнаю, как и что. Детей покараулишь? — Может, лучше с тобой? — Они дом разнесут, если одних оставить. Не волнуйся, я же обещал, что буду вести себя примерно, к особо сильным тварям не лезть, людей не пугать. Я буду следовать обещанию. Если там есть что-то, что мне не по зубам, рисковать не буду, — Данте подходит ближе, присаживается возле колен, заглядывает в глаза. — Честно, не буду. Твоё спокойствие мне важнее. — Верю, — Вергилий тянется потрепать брата по волосам. — Осторожней там. Уже через десять минут после его ухода Вергилий понимает, что работать больше не сможет. Неясная тревога грызёт изнутри, не давая сосредоточиться. Отложив ноутбук, нефилим проходит по дому, забирает из спальни Ямато, проверяет детей. Те в кои-то веки заняты мирным занятием — рисуют. Вроде даже не их с Данте портреты. Возвращается в гостиную. Пытается мысленно дотянуться до брата. Нет, Данте в порядке. Но ему всё равно почему-то очень тревожно. Когда в гостиную, разбив окно, влетает граната, он почему-то даже не удивляется. Только хватает ноутбук и катану и телепортируется прочь, мельком успев подумать, что от Дедушки, конечно, влетит. А раньше него — от Кэт. Секунду раздумывает, стоит ли позвать брата, но отказывается от этой идеи. Сначала нужно выяснить, что произошло, так что пока Данте пусть лучше побудет далеко от дома. Взрывом выносит дверь гостиной. Впрочем, он и не рассчитывал, что будет иначе. Добирается до детской. Что бы ни было, а за детей он отвечает. Кэтти прижимает к себе напуганного шумом Макса, но смотрит серьёзно. Вергилий решает не врать. — На нас напали. Пока не знаю, кто. Спрячьтесь и сидите очень тихо, — и, поколебавшись, отдаёт драгоценный ноутбук в руки Максу. — Последи за ним. И, перехватив Ямато, телепортируется во двор. Дом — не лучшее место, чтобы затевать драку. Пусто. Нефилим медленно обходит двор, пробираясь к выбитому окну. Его не оставляет ощущение подставы. В городе нет сумасшедших, способных напасть на дом кузнеца. Демоны не станут вредить Данте. Хотя его сейчас нет в доме… Выстрел в спину становится полной неожиданностью. Теряя сознание, он ещё успевает подумать, что вроде не смертельно. Жаль, ему так не хотелось беспокоить Данте… Пробуждение выходит неприятным. Едва шевельнувшись, Вергилий понимает, что пуля осталась внутри, и что регенерация не торопится справляться с раной — по спине разливается ослепляющая острая боль. Впрочем, сильно шевелиться и не получается, он прикован к стулу и, судя по онемевшим запястьям и лодыжкам, какой-то магией. Нефилим коротко выдыхает — не поддаваться панике, ситуация паршивая, но бывало и много хуже, главное, Данте на свободе — и открывает глаза. Он находится в комнате без мебели или, скорее всего, вся она за спиной, где он не может её увидеть. Перед ним голая стена нежно-зелёного цвета. Справа, почти на границе зрения, окно. Панорамное. Центр города, высота… этаж пятнадцатый, не меньше. В центре такое здание только одно, новостройка, отель «Эдем». Зачем тащить его так далеко от дома? Эдем… хмм… — Очухался, полукровка? — пинок по стулу разворачивает его на сто восемьдесят вокруг оси, позволяя Вергилию рассмотреть своего похитителя. Результаты осмотра не утешают. «Псих, причём полный», — с отстранённой холодностью констатирует сознание даже без участия мыслительного процесса. Мужчина, выше него, на вид лет сорок, не человек, не демон. Неопределённого цвета балахон скрывает фигуру. Русые волосы, давно не видевшие расчёски. Серые глаза с лопнувшими сосудами и совершенно безумным взглядом. Нефилим с трудом сдерживается, чтобы не поёжиться. Он серьёзно влип. Как там говорил Данте, «слишком ангелы для демонов и слишком демоны для ангелов»? Ну вот, здравствуй, мамина родня, век бы тебя не видеть. — Ну и зачем было дом подрывать? Ремонт дорог, знаете ли. — Дерзи, полукровка, дерзи. Недолго осталось. Вергилий пробует аккуратно освободиться из оков. Не то чтобы его пугает спятивший — интересно, как — ангел, но и находиться в его обществе не слишком приятно. Бесполезно, оковы, кажется, только сжимаются крепче. Скорее всего — действительно кажется, но лучше не рисковать. Даже в таком положении он ещё кое на что способен. Вдох, выдох. Вроде бы, с сумасшедшими надо разговаривать? — Что вам нужно? — Думаешь потянуть время и дождаться брата? — усмехается псих. — Зря. Со складов ему не выбраться. Вергилий даже не трудится прислушаться к связи с близнецом. Данте жив. По-другому быть просто не может. Он обещал. Если там ловушка, он просто не пойдёт в неё. Во внутреннем кармане вибрирует мобильный. Брат. Только его номер настроен так, чтобы не издавать лишних звуков. Но у ангела оказывается очень хороший слух. Осклабившись, тот вытаскивает телефон из его кармана и нажимает кнопку ответа. И громкой связи заодно. Чёрт. — Убери лапы от трубки и дай мне поговорить с братом, — рычит телефон голосом Данте. И как только догадался… — Последнее желание приговорённого — закон, — неприятно смеётся псих, подсовывая телефон к его уху. — Попрощайся с братиком, полукровка. — Мечтай, — ворчит Данте, и тут же меняет тон на заботливый. — Верг, ты как? — В норме, — насколько можно быть в норме с продырявленной спиной в компании психа, который хочет тебя убить. — Данте, не лезь… — Не волнуйся, я скоро, — слышно, что он улыбается. — Потерпи еще немного, — тон снова меняется, теперь в нём слышна холодная ярость. — А теперь слушай сюда, крылатая мразь. Я приду за тобой. И если с головы моего брата упал хоть волос, клянусь, я выпотрошу тебя заживо и заставлю это сожрать, — из трубки несутся короткие гудки. Ангел небрежно откидывает недешёвый аппарат в сторону. — Ну вот, дитя демона, скоро вы оба сдохнете. Рад ли ты этому так, как я? — Безумно, — рассеянно заверяет Вергилий, особенно не вслушиваясь. Ему тревожно за брата. Вряд ли этот псих действует в одиночку. А Данте разозлён и может наделать глупостей. — И ты даже не хочешь узнать, почему? — будто бы удивляется псих, вытаскивая откуда-то из-под балахона странного вида пистолет. Слишком короткая рукоять и слишком широкий ствол. Какой же там калибр… — А надо? Все ненавидят нефилимов, я и так в курсе. Вряд ли услышу что-то новое. — А хочешь, — дуло скользит вдоль виска. Вергилий усилием воли удерживает на лице спокойное выражение. — Хочешь, я убью тебя быстро? Даже почти не больно? — ангел безумно ухмыляется. — Шутка! Вспышка, звук выстрела, ногу прошивает дичайшая боль. Судя по всему, кости только что пришёл конец. Плевать на калибр, чем заряжена эта дрянь?! «Не орать, не орать… чёрт, да хоть бы не отрубиться снова…» Вергилий опускает голову, сцепив зубы на чистом упрямстве. Больно просто адски, но показывать это нельзя, иначе будет только хуже. Нужно просто продержаться. И не шевелиться, чтобы пуля в спине не сместилась. Удар стволом пистолета под подбородок заставляет вскинуть голову. Нефилим вызывающе скалится. — Гордый? — понимающе спрашивает ангел. По спине проходит холодок плохого предчувствия. — Знаешь, как в тюрьмах демоны ломают таких гордецов? — пистолет скользит вдоль внутренней стороны бедра. Нефилим улыбается, закрывая глаза. О, он знает. Но теперь это уже неважно. Потому что где-то несколькими этажами ниже звучат спаренные выстрелы. И голос этого оружия ни с чем не спутаешь. Два месяца непрерывных поисков, потраченные суммы, которые большинство людей назвали бы огромными, и госпитализация прямиком в реанимацию несговорчивого коллекционера. Всё ради того, чтобы вернуть брату единственные в мире пистолеты, являющиеся продолжением его рук. Эбони. Айвори. Девочки, по которым Данте молча скучал всё это время. Те, к кому не пришло бы в голову ревновать никогда. Ангел отвлекается, смотрит куда-то вниз. — Хорошо. Он уже здесь. Будет красиво убить вас в тот момент, когда вы встретитесь, не находишь? Или ещё поиграть с тобой, пока есть время, м? — ещё один выстрел, в плечо. Насквозь. Вергилий шипит от боли, уже едва ли отмечая, как чужие руки торопливо и грубо рвут одежду. — Фас! — сквозь треск ломающегося дерева — дверь или стена? — звучит срывающийся от ярости голос. Данте… Тело рефлекторно дёргается, и новый всплеск боли, кажется, всё-таки отключает сознание. Во всяком случае, следующим, что получается осознать, оказываются очень бережные прикосновения и шёпот на грани слышимости: — Тише, мой хороший, тише. Я всё вылечу, обязательно. Всё будет хорошо. Открыть глаза удаётся не сразу. Тело отвыкло от подобных повреждений, а когда брат рядом, расслабляется само собой. Больно. И первое, что он видит — крупные слёзы на лице Данте и столько вины в глазах… Тянется успокоить, но он всё ещё прикован. — Я в порядке, правда. Не волнуйся. — Я вижу, — Данте осторожно гладит его ноги, отводя глаза. — Сейчас разберёмся, как тебя распутать, — поднявшись, брат заходит ему за спину, начиная исследовать оковы, и становится можно разглядеть ангела, прижатого к полу двумя рейджами. Выглядит псих помятым. — Я не знаю, как это снять. Не двигайся, я разрежу, — запястий касается острая сталь Ребеллиона. Онемение медленно проходит, но двигаться он не решается — боится нового всплеска боли. — Подожди, — ладонь брата ложится на здоровое плечо, чуть сжимает, успокаивая. Данте разрезает оковы, спутавшие ноги, и, взяв на руки, осторожно относит на кровать, оказавшуюся в углу этой же комнаты, коротко целует в висок. — Потерпи ещё чуть-чуть, я должен закончить. Когда он поднимается, в руке оказывается пистолет. — Ну что, тварь, я же тебя предупреждал, не трогай брата, — остановившись над ангелом, Данте взводит курок. — Потрошить тебя не буду. Я передумал. Выбирай: или пуля между глаз, или эти милые кошечки сделают с тобой то, что ты, сволочь крылатая, пытался сделать с моим братом. — Данте, нет, — телепортировавшись, Вергилий, стараясь не наступать на покалеченную ногу, обхватывает его плечи. — Не уподобляйся им. На мне нет ничего, что нельзя поправить. Глаза брата светятся красным. На секунду Вергилию кажется, что он не послушается, но Данте выдыхает, опуская плечи. — Он хотел нас убить. — Я знаю. Но второй раз это не получится. Не надо, слышишь? — Хорошо, — вздохнув, он убирает оружие. — Пойдём, в соседнем номере есть аптечка. Его покараулят.