видишь солнце?

Суна открывает видео на телефоне с лисицами. Те мерно вышагивают положенные им шаги по территории вольера и посмеиваются над пятнадцатилетним Ринтаро, только купившим новый смартфон на первые самостоятельно заработанные деньги. Он варил кофе в кофейне недалеко от шоссе и никогда не стеснялся брать больше положенных часов. Желанная зарплата мотивировала неплохо, но больше всего вставать по утрам и толкаться за место на первых автобусах Суну мотивировал один человек. Осаму Мия. Ринтаро сразу узнал его то ли по дурацкой стрижке, то ли по спокойному взгляду. Глаза у альфы напоминали шоколадные печенья, а их Суна ну просто обожает. — Симпатичный, правда? — хихикала напарница, оттирая кофемашину. — Мия Шин наш постоянный клиент, а вот сын у него совсем несговорчивый. И то правда. Обычно младший Мия или оставался в машине, или просто заходил в помещение и сливался со стенкой, со скорбным лицом следя за отцом и его безбожным флиртом со всем, что двигалось и имело более или менее симпатичную мордашку. Осаму каждое утро наблюдал за отцом, а Ринтаро каждое утро наблюдал за Осаму. Сначала это было простым любопытством: Суна помнил начальную школу и их случайное столкновение в один из самых ужасных дней в жизни омеги (хорошо, что это уже другая, хоть слишком больная и запутанная в своей простоте и обыденности история из прошлого), но Мия не вызывал в нём никаких чувств, кроме раздражения от осознания, что кому-то даётся всё с рождения. Например, возможность пользоваться личным транспортом. Например, возможность учиться в дорогой школе, носить дорогую одежду, пить кофе из кофейни каждый день и смотреть на людей, как одно пустое место. А, ещё отец, например. С рождения и ни за что. Потом любопытство сменилось искренним интересом, и Ринтаро поймал себя на мысли, что ждёт каждой своей смены, чтобы лишний раз взглянуть на Осаму. На его каштановые волосы, глубокие карие глаза, ладные плечи и врезающийся в память образ холодного, но безумно красивого юноши. Суна влюбился тем летом. Тем летом купил себе новый телефон, сам отнёс документы в новую школу и сумел всё-таки добиться внимание от парня, который ему безумно нравится. Лисы на видео ещё не знают, что в следующий раз Ринтаро придёт к ним не один и будет рассказывать, как в детстве хотел выкрасть одну из них из зоопарка. / — Ну разве она не замечательная? — Акане тепло улыбается маленькому комочку в своих нежных руках. Так улыбаются крохотным котятам или пушистым кроликам с несвойственным им запахом детской присыпки, так улыбаются новой безделушке из H&M HOME или открытке с другого конца света от дальних родственников. Акане всегда любила милые вещицы, и теперь её второй ребёнок становится одной из них. Суна смотрит на счастливую Акане, которая наконец-то выросла из возраста и статуса «слишком молода для того, чтобы быть матерью», и ему хочется спросить о многих вещах, о которых не время и не место говорить, поэтому он молчит, крутя чёрное металлическое кольцо на указательном пальце. Дешёвый металл окисляется на коже и оставляет тёмную видимую полосу. Все беспокойства и сомнения Суны — уже давняя история. Сейчас всё хорошо. Сейчас есть Ринко, есть счастливая семья, есть мама и папа, есть деньги, уважение, статус. Только Ринтаро ко всему этому не имеет никакого отношения. Всё, что у него есть, омега заработал самостоятельно. — Интересно, на кого будет она похожа, когда подрастёт, — Суна заглядывает в маленький комочек, в котором с трудом узнаётся человек. Его родная сестра. — Дети… такие странные, будто другой биологический вид. — Ты таким же был, — Акане качает дочь. — Таким же маленьким и замечательным. Ах, если бы вы только могли остаться малышами навсегда! Да, Ринтаро действительно был маленьким и замечательным. Сейчас он уже на голову выше родителей и, наверное, на пару кругов ада злее, хотя многие находят омегу достаточно спокойным и сдержанным. — Ничего. Родишь ещё. Ринко начинает плакать. / Схлопнуться, закрыться, ничего не предпринимать — самый простой способ решения проблем, но он не работает в случае Суны. Никогда не работал. В детском саду злые мальчишки засыпали ему песок за шиворот, называли очкариком, отбирали и ломали игрушки, случайно пинали в свежий снег и никогда не звали играть в прятки, и маленький Ринтаро терпел, как ему говорила мама, все-все невзгоды, даже не пытаясь постоять за себя, хотя мама и учила его всегда давать сдачи. В начальной школе омегу продолжали дразнить за толстые очки, слабый и тихий голос, поношенную, не всегда чистую одежду и искусственное прилежание. Мама тратила почти всю зарплату на содержание единственного сына, а жили они бедно и едва-едва сводили концы с концами. Суна помнит — не может забыть, что иногда им приходилось ужинать заварным рамэном и что мама никогда не прекращала улыбаться, отдавая мальчику свою порцию еды. Поэтому Ринтаро терпел все издёвки. Повторял за мамой, что он выше этого. Что он умный, красивый, способный мальчик — идеальный ребёнок, золото среди руды, настоящий ангел во плоти. Что однажды ему очень крупно повезёт и все годы терпения и прилежания окупятся. И, наверное, страдания действительно окупились бы, если бы Суне не надоело ждать и надеяться, что ему не разобьют голову просто за отказ в списывании. Тот Суна, маленький и замечательный, обязательно попал бы в рай для всех маленьких и замечательных. Но Ринтаро, новый Ринтаро не такой — он злой, принципиальный, слишком амбициозный, необщительный, закрытый, высокомерный, мстительный, нехороший и в принципе так себе человек, друг, сын и тому подобное. Дорога в рай ему заказана. В своих самым смелых мечтах он не даёт интервью на английском языке для Times и не спасает миллионы жизней. Он обналичивает кредитную карту крупными купюрами, он сидит на горе из золота и ест его голыми руками. Проблемы нужно решать радикально и быстро, не мешкая. Всем обидчикам поставить подножки, всем сплетникам прокусить языки и действительно стать выше этого. Ринтаро сталкивается с Такео случайно, когда возвращается домой от Акане. Случайно — конечно, громко сказано: они живут в соседних дворах-коробках среди тысячи таких же дворов натужно-солнечного города. Тут только пройти по кривой дорожке да не упасть под единственным фонарём. Суна всегда, когда смотрит на этот разбитый старый фонарь, вспоминает хорошо освещённые улочки, по которым он шёл рука об руку с Мией Осаму. И воспоминание то слишком счастливое, чтобы быть правдой. Всё, что происходит рядом с Осаму, слишком похоже на красивую бульварную историю, а таким, как Ринтаро, должно быть уже известно, что они никогда не заканчиваются хорошо. Но пока Мия Осаму живёт в его телефоне, пока Мия Осаму обращает на него внимание, пока у него есть возможность быть рядом, Ринтаро не намерен отступать и сдаваться, даже если придётся поставить на кон всё. Разбитый нос Такео заживает медленно и криво, но придаёт неудавшемуся герою-любовнику некий шарм: Суна уверен, что эго его взлетело до потолка от чужой жалости и комплиментов. Такео слишком зависит от внимания и похвалы, хотя ничем не заслуживает ни того, ни другого. Наверное, альфа и сам это понимает, отчего и коллекционирует неудачные романы с омегами на пару лет младше, которые готовы отдать ему всё без остатка. Ринтаро глотает горькую пилюлю, не запивая. Это глупая история. Хорошо, что она в прошлом. Суна садится на обшарпанные ступеньки подъездной лестницы и нервно подкуривает, задыхаясь уже после первой затяжки. Бросить, что ли? — Слышал, что у тебя сестра родилась, — говорит Такео и наблюдает за чужой реакцией, изучает, выслеживает, как коршун. Приходится спрятаться за навесную стену показного равнодушия. Что ответить-то? Ринтаро сам до конца не верил, что его мама — инфантильная Акане — действительно вышла замуж и зажила жизнью под грифом «долго и счастливо» (надо же, и так бывает в природе), а он остался за бортом только потому, что не может вписаться в новую обстановку. Потому что он не нравится мужу Акане, потому что муж Акане не нравится ему. — Чего ты с ними не живёшь, кстати? — как будто читая мысли, спрашивает Такео. — Не хочу, — Ринтаро пожимает плечами. — Ты такой своевольный, надо же. Меня бы даже не спросили, хочу ли я жить с новой семьёй. — А меня никто и не спрашивал, — Суна чешет за ухом и морщит нос, будто отгоняя неприятный запах. — Я сам ушёл. И зачем он вообще оправдывается? — Мог бы остаться с родителями и нормально жить. — Ну не остался же, — пепел сыпется на одежду, как снег. — Сам всего добьюсь. Суна ложится на лестничную клетку и окидывает равнодушным взглядом спираль из домов, цветов абрикоса и деревянных подоконников, которые ещё не сменили на белый пластик. Хочется спать, курить, кричать и наконец-то разобраться с непонятным узлом на сердце. Так противно и тяжело Ринтаро не было, даже когда он сбежал из дома или когда он впервые связался с Такео. А тогда было и противно, и тяжело, и банально страшно, потому что он был всего лишь рано повзрослевшим ребёнком, которому хотелось получить хотя бы немного тепла. — Я уже школу сменил. Помнишь, я говорил, что когда-то учился с золотыми детишками? Я снова там. Друзей завёл и даже уроки не прогуливаю, — Суна поджимает губы. Хвастается, как какой-то несостоявшийся пустослов. — Только не думай лишнего. Просто к слову пришлось. Теперь Такео точно подумает лишнего. — Некому выговориться? — Такео ухмыляется. Собеседник на него даже не смотрит, глубоко погрузившись в собственные мысли. — Что-то вроде. — А как же твой новый дружок? Худой и с жёлтыми волосами, — парень движением рук пытается описать то ли чужую причёску, то ли чужую фигуру. — Он же из тех мажоров, да? — Он не поймёт, — и Такео не поймёт тоже. Какой же театр абсурда! Суна гасит сигарету о бетон и нехотя поднимается. Кажется, в этот раз тотальное игнорирование собственных чувств и навязчивой боли — действительное хорошее решение. — Я всё спросить хотел, — Ринтаро отряхивает чёрную джинсовку от пепла. — Ты зачем пришёл в прошлый раз? Неужели хотел что-то вернуть после… Такео его перебивает: — Да не. Просто поспорил с друзьями. — Ясно. Ну и урод. А у Суны всё в порядке. / — Знаешь, я, блин, тащусь от этого тянущегося сыра, — Атсуму суёт другу под нос видео с разрезанной пиццей. — Ты посмотри, какой он аппетитный и красивый… а как тянется… а эта текстура… он, наверное, та-а-а-ак пахнет! Первым не выдерживает Ширабу, которому надоело, что за каждым обеденным перерывом происходит одно и то же: — Атсуму, просто купи себе уже головку сыра и разогрей в микроволновке. Суне больше интересно, кто вообще в здравом уме будет искать видео с плавленым сыром и смотреть их на занятиях, рискуя быть пойманным, а потом хвастаться друзьям подобной находкой? Атсуму действительно часто прилетает за телефон, а он продолжает гнуть свою линию. Блондин и в самом деле что-то с чем-то в самом забавном смысле этого слова. — У меня аллергия на лактозу, — отмахивается Мия, и два его друга переглядываются. — Недавно я съел йогурт на завтрак и меня тут же вырвало. Мой желудок просто отвергает всё молочное. — А до этого ты три дня голодал и смотрел видео с сыром, я угадал? — Ширабу закатывает глаза. — Ты убил свой желудок, а теперь жалуешься на «аллергии». — Ты убил свой желудок, а теперь жалуешься на аллергии, — передразнивает Атсуму, блокируя телефон и убирая его в клетчатые школьные брюки. — Я просто избирателен в еде, Ширабу, а ты меня уже в тибетские монахи записал. — Если ты так же избирателен в альфах, как и в еде, то точно станешь монахом, — Кенджиро приподнимает мизинчик со смущённой полуулыбкой. Улыбаться рядом с одноклассниками он начал совсем недавно, когда, видимо, наконец-то понял, что может им доверять. — Лучше уж стать монахом, — Мия высовывает язык с видимым белым налётом, какой бывает у больных или голодающих людей, и кладёт блондинистую голову на плечо Ринтаро. — Жил бы в Тибете, медитировал, наверное. Сунарин, а чем вообще занимаются монахи? — Живут в Тибете и медитируют, — кивает Суна, и смешинки в его светло-карих глазах выживают непонятную и непонятую тоску. А потом, после уроков, они втроём идут в огромный супермаркет и бродят среди полок с детскими игрушками и сыром под мерную, не меняющуюся музыку торгового центра. Телефон Суны молчит, хотя он уже успел отослать Осаму пару селфи, и он кусает губы, хоть и не чувствует себя виноватым, когда успешно врёт, что не хочет возвращаться домой к новорождённой сестре, а сердобольный Атсуму предлагает другу остаться у него с ночёвкой, ведь сложно быть хорошим старшим братом и так легко быть так себе другом. Наверное, одной из самых больших удач в жизни Ринтаро была повторная встреча с Атсуму, впоследствии выросшая в дружбу, о которой Суна даже и мечтать не мог. Учителя и все взрослые вокруг говорили, что следует выбирать друзей со своей улицы — равных по социальному и материальному положению как минимум, — но омега, видимо, родился на пустыре рядом с перекрёстком. Кто бы мог подумать, что Суна, которого никто не брал играть даже в догонялки, теперь будет ходить в гости к своему лучшему другу и они будут просто лежать на кровати и рассматривать фотографии в переполненном семейном альбоме? Кто бы мог подумать, что в старшей школе у него появятся друзья, с которыми можно будет просто шататься после школы и глазеть на рыбок в аквариуме, с ними можно будет разговаривать ни о чём и выходить покурить между скучными уроками, где повторяют учебники, которые Ринтаро уже вызубрил от корки до корки, а еще с ними, с друзьями, можно быть чуточку больше собой, чем обычно. — А это мы на море, — Атсуму показывает на яркую картинку. — Осаму тогда отравился, но всё равно продолжал лопать сладости. Посмотри, какие у него тут щёки! Суна смотрит на все увековеченные воспоминания, которыми решил поделиться Мия, и едва сдерживает улыбку, когда видит, какими замечательными малышами были близнецы. Из начальной школы Ринтаро помнил только их размытые образы: шумный Атсуму, которого учителя ругали за недостаточное прилежание, и грозный Осаму, которого очень-очень боялся маленький омега, но которого по-своему любил и уважал весь класс. А на фотографиях они были совсем другими — по-детски наивными и беззащитными. — Я думал, это ты, — шутит Суна. Лежащий рядом Атсуму тут же отодвигается и кривит лицо: — Я не такой уродливый, как Осаму. — Кого ты уродливым назвал? — дверь в затемнённую комнату открывается, и на пороге стоит, конечно же, упомянутый близнец. — Лучше покажи ту фотографию, где ты ревёшь на горшке. Осаму как будто не нужно стучаться или просить разрешения сделать что-то. Он просто приходит и делает всё, что посчитает нужным: именно так голова Суны с подушки для объятий кочует на плечо Осаму, а сам альфа разваливается на чужой кровати. Ринтаро прикладывает все усилия, чтобы не заулыбаться во всё лицо и не пялиться на прибывшего парня, как на диковинную картинку. А так хочется рассматривать его, хочется расспрашивать обо всех глупых и ненужных подробностях, а ещё больше хочется прижаться щекой к тёплому телу. — Ты что тут забыл? — Атсуму бросает в лицо брата одну из тысячи подушек. — Ничего о личном пространстве не слышал? Подушка прилетает обратно: — Ничего в этом доме твоего нет, — Мия легко уворачивается, прижимаясь теснее к Ринтаро. Он не планирует отодвигаться. — Кроме горшка, на котором ты ревел, разумеется. Через полчаса подколов, шутливых боёв подушками и рассматривания ярких детских фотографий Атсуму засыпает, обняв вместо одеяла руку Суны и нагло пуская слюни на рукав чёрной толстовки. Он упоминал как-то про свой чудесный режим, который выработал совсем недавно, но Ринтаро даже не догадывался, что засыпает друг почти по расписанию — на часах нет и одиннадцати часов. Комната у Атсуму классная: с неоновой подсветкой, плакатами на стенах, огромной кроватью, приставкой и телевизором, — мечта любого подростка. Наверное, у Ринко будет такая же, когда она немного подрастёт и родители будут баловать её любовью и подарками. А Ринтаро соорудит себе такую сам, когда закончит школу и встанет на ноги без посторонней помощи. На все эти миллиарды несуществующих баксов на несуществующей кредитной карте. — Он правда уснул? — шёпотом спрашивает Осаму, тоже обнимающий омегу. Только не за руку, а за всё тело, как большую игрушку. — Кажется, да, — Суне не то чтобы неловко, но в такие моменты он чувствует себя, как герой какой-то очень плохой комедии, где персонаж становится объектом внимания двух близнецов, которые никак не могут поделить пассию между собой, что становится двигателем сюжета и всей драмы. — Тебе дать что-нибудь, чтобы переодеться? — Мия, не разрывая телесного контакта, вынимает руку омеги из объятий Атсуму, хотя тот может освободиться и сам. — Да, давай, — кивает Ринтаро. Конечно, можно поспать и в своей толстовке с черепами, но кто он такой, чтобы отказываться от одежды Осаму? Подобный аттракцион невиданной щедрости точно нельзя пропустить. Они на цыпочках пробираются в комнату альфы по спящему дому. — Тихо у вас, — говорит Ринтаро, смотря в спину Осаму, тонущую в полумраке. Даже горящий ночник не спасает. — Режим, — Мия пожимает плечами, и становится так тихо, что Суне кажется, что он может услышать, как бьётся сердце собеседника. Размеренно и спокойно. Это у омеги какие-то беды с пульсом. Он садится на аккуратно заправленный матрац, пока Осаму ищет одежду в зеркальном шкафе напротив постели. Ринтаро рассматривает комнату через зеркало: чистые светлые стены, все вещи аккуратно сложены и убраны, нет ни одной лишней детали, — совсем не похоже, что здесь живёт шестнадцатилетний подросток. Даже деревянные жалюзи, как у взрослого. Невольно Суна вспоминает студию со скомканным одеялом по утрам, двухдневной посудой в раковине, открытыми красками для ткани и светодиодной лентой вместо хрустальной люстры. Больше всего он гордился надписью «Freedom» над изголовьем кровати, которую сделал собственноручно летом, когда омега окончательно решил, что не будет жить со своей новой семьёй, убежал из другого дома и все каникулы проработал в кофейне. — Держи, — Осаму протягивает бежевое худи, а сам опускается на постель. — Почему у тебя нет кровати? — спрашивает Ринтаро, про себя размышляя, стоит ли ему переодеться сейчас или позже, когда он пойдёт спать в комнату к Атсуму. — Ну, это долгая история, — Мия чешет кончик чуть вздёрнутого носа. — Я не тороплюсь, — Суна тоже поддаётся старой нервной привычке и пожимает плечами. — Можешь не рассказывать, если не хочешь, но… я хочу узнать о тебе побольше… ты понимаешь, надеюсь. — Моя мама, — шепчет Осаму, — где-то прочитала, что полезно спать на полу, и разбила наши с Атсуму кровати. У неё был нервный срыв и непростые времена. Мне тогда было лет восемь. Я вернулся со школы, когда увидел, что мама разнесла всю нашу комнату. — Оу, — действительно не та история, которую ожидаешь услышать. Ринтаро почему-то думал, что Осаму ему расскажет что-то менее интимное. Сам омега никогда бы не решился довериться кому-то так сильно. — И я помог ей убраться до прихода отца, но… — Мия глотает ком в горле. — Но он в тот вечер не пришёл ночевать, остался спать в офисе. — Так он трудоголик, — догадывается Суна, не зная, как поддержать альфу, и не зная, как сказать, что он в курсе, кто такой Мия Шин, и им не нужно это обсуждать лишний раз. — Что-то вроде. — И твой папа до сих пор не заметил, что у тебя нет кровати? — Ринтаро хлопает своей маленькой ладонью по ортопедическому матрацу. Наверняка стоит дороже, чем самая обычная кровать из IKEA, хотя у него даже этого нет. — Заметил, но сказал, что на новую мебель я должен накопить сам, — Осаму прислоняется крашеной макушкой к стене. — Чёрт с этой кроватью и с этим домом, я не собираюсь оставаться тут ни дня после совершеннолетия. Я уеду навсегда и никогда не вернусь обратно. Уголки губ Суны дёргаются: — Оу. Он понимает. Он прекрасно понимает. Господи, как же он всё понимает. Ринтаро тянется к рукам Осаму и, обхватив ладони альфы своими, прикладывает их к своему лицу. Они сидят в тишине какое-то время, слушая лишь тихое дыхание друг друга. Даже машины не шумят в спальном районе, даже стрелки часов замедляют свой ход — Суне хочется посчитать каждую секунду и каждую секунду запомнить, чтобы потом проигрывать это воспоминание в голове одинокими одинаковыми днями. У Ринтаро всего два безопасных места: в зоопарке, где раньше работала Акане и куда она брала сына по выходным смотреть на рыженьких лисиц, и рядом с Осаму. Интересно, а что чувствует Осаму, когда он рядом с ним? — Тебе нужно переодеться, — шепчет альфа и одним движением сажает Суну к себе на бёдра. Чужое дыхание опаляет вмиг покрасневшие щёки Ринтаро. — Переодевайся. Омега чувствует, как язык прилипает к нёбу. Он, конечно, подумывал переодеться при Осаму, чтобы посмотреть на его реакцию, но не ожидал, что Мия решит провернуть ситуацию таким образом. Переодеваться при ком-то — это, конечно, неловко, но переодеваться, сидя на парне, по которому ты сходишь с ума без малого почти год — это уже совершенно другой уровень неловкости. Учитывая, что за пару секунд до этого вы обсуждали запланированный побег из дома. Суна тянет края чёрной толстовки вверх, задирая её до головы. Он мог бы отказаться, но не хочет терять такую возможность. Неуёмный стук собственного сердца заглушает даже дыхание Осаму, когда Ринтаро окончательно стягивает с себя верхнюю одежду. Щёки у Мии такие же румяные, как и лицо омеги. Суна не раз раздевался перед другими людьми, и у него даже был доводящий до тревоги и кошмаров опыт с Такео, но таким смущённым и нагим он чувствует себя впервые в жизни. Если бы Ринтаро сейчас оказался посреди океана, то он мог бы иссушить водоём до дна. — Ты покраснел, — говорит Суна, смотря в глубокие карие напротив. — Ты тоже. — Не скрываю, — от нервов хочется рассмеяться или сказать что-то совершенно глупое и до банальности предсказуемое, он не успевает даже подумать, когда слова сами слетают с языка: — Ты поцелуешь меня, Осаму? Осаму кивает и притягивает к себе Ринтаро, уверенно положив ладонь на обнажённое основание шеи. По легендам, раньше там цвели метки древних людей, когда ещё существовало поверье об истинности и предназначенности. Суна не был бы против подобного следа на своём теле. Поцелуй выходит таким пылким и страстным, что бабочки в животе Ринтаро решают устроить бархатную революцию. Осаму тянется ещё за одним поцелуем, пальцами второй руки проводя по чужим распалённым ключицам и опускаясь чуть ниже, и омега проигрывает в собственной гражданской войне. — Ты сводишь меня с ума, — шепчет в его губы Мия, а после подхватывает с постели бежевую толстовку. — Но тебе нужно одеться для начала. Ринтаро послушно влезает в предложенную одежду. Они целуются до самого рассвета, а на следующее утро Осаму готовит блинчики для семьи и Суны. Даже Атсуму не остаётся в стороне от завтрака, с подозрением косясь на очень довольного друга, сидящего рядом с ним в толстовке брата. Он не говорит ни слова, разрезая еду на мелкие кусочки, чтобы не смести всё одним большим укусом. Ринтаро же на эти взгляды не обращает никакого внимания.