Неделимы

Когда Нил очнулся, ему не нужно было открывать глаза, чтобы понять, что он валяется в груде мусора: в нос бил запах кислятины, в одежду впиталась склизкая вода, и теперь ткань противно прилипала к коже, а в спину, под лопатку, упиралось что-то жёсткое и острое. Правой ноги он вообще не чувствовал. Лучше бы он не приходил в себя. Но кто-то настырно похлопывал его по щеке, трогал за запястье и спокойным уверенным голосом говорил: — Открывай глаза. Я знаю, что ты меня слышишь. Говорил по-испански, но с таким сильным акцентом, что Нил с трудом разбирал значения слов, хотя сразу понял — лучше послушаться. Он знал: такая интонация ни к чему не принуждает, но заставляет повиноваться. Нил открыл глаза. В ночной темноте он разглядел силуэт человека, который сидел рядом на корточках, повиснув над ним, и смотрел Нилу в лицо. Молодой человек. Наверняка ровесник Нила. Но явно не испанец: слишком светлая кожа… и голубые глаза, от одного взгляда в которые пробегали мурашки от ужаса. Нил видел много жестоких глаз, но эти были беспощаднее всех. На него смотрел хладнокровный убийца — Нил чувствовал это каждой клеточкой тела. Кто он? Что ему нужно? Нил спросил бы, но не мог произнести ни звука. — Отвратно выглядишь. Кто вас избил? Избил нас… Нас! У Нила потемнело перед глазами. Он ощупал место рядом с собой, не чувствуя ничего, кроме каких-то пыльных обломков, грязного тряпья и гниющих остатков еды под руками, и посмотрел по сторонам — кругом был только мусор, обшарпанные стены домов и эти жуткие голубые глаза, пристально глядящие на него. Где? Где его Чак? — Он у тебя над головой, — словно прочитав мысли Нила, сказал парень, указав чуть поодаль. Нил тут же посмотрел в ту сторону, протянув руки над головой, и коснулся пальцами родных пушистых волос. Да, Чак здесь, рядом с ним. Слепая паника отступила, оставив после себя только назойливую тревогу. Почему Чак ещё не очнулся и озорно не улыбнулся, а лежал вниз лицом среди выпотрошенных пакетов мусора? — Его дела хуже твоих, — безразлично говорил парень. — У него рука сломана, и кровью от него ужасно несёт. Да он почти в ней плавает. Страх. Отчаяние. Растерянность. Ненависть. Нет слова, которое бы полно описало чувство, переполнившее Нила в тот момент. Он поднялся на локте, не обращая внимания на боль, резко пронзившую ногу, а затем и тело, от которой всё мутнело и искрило перед глазами, потянулся к Чаку, но крепкая рука вновь с силой вжала его в мусор. — Лучше тебе не смотреть, — сдержанно прошипел парень. Он схватил Нила за подбородок, повернув лицом к себе. — Лучше внимательно слушай меня и думай быстро, понял? Нил согласно кивнул, словно загипнотизированный голубыми глазами. — Ты и твой дорогой братишка можете с лёгкостью подохнуть среди мусора: я тебе не врач, а чего-то достойного называться больницей в этой дыре нет. Но у меня есть предложение. Для тебя. — Парень заговорщически улыбнулся. — Я могу спасти тебя и превратить в нечто лучшее, чем ты есть сейчас. Нил смотрел в жуткие голубые глаза и не понимал, что значат все эти слова. — Я уже видел тебя и представляю, какая у тебя поганая жизнь. Не хочешь прекратить это жалкое существование и получить большее? Власть. Силу. Славу. — Парень приблизился к лицу Нила и прошептал: — Всё, что захочешь. Только дай согласие, и получишь всё это. Сила… Слава… Да… это было бы очень хорошо, именно об этом они всегда и мечтали: выбраться отсюда и получить всё, чего у них не было. Нил однозначно этого хотел. — А Чак? — настороженно спросил Нил. — Чак тоже всё это получит? Всё, что захочет? Улыбка сошла с лица парня, и он равнодушно отстранился. — Нет. Он почти труп и вряд ли сможет пережить превращение. У Нила всё сжалось внутри. Почти труп… Он коснулся его руки, с трепетом провёл пальцами по коже, сжал неподвижную ладонь, переплетя пальцы. Ещё тёплый. В воздухе и правда веяло удушающим запахом крови — Нил только сейчас это заметил. Чак умирает… Но если Чак умрёт, как же он выживет? Они же одно целое. Они неделимы и не могут жить по отдельности. — Тогда я откажусь, — без колебаний ответил Нил. — Я не хочу силы и власти, если её не будет и у Чака. Парень нахмурился. В голубых глазах блеснуло раздражение. — Ты серьёзно? Да, серьёзно — это читалось в его взгляде. Парень встал, надменно хмыкнув. Разозлился. Это даже хорошо: возможно, он просто добьёт Нила, и он умрёт вместе с Чаком, крепко держа его за руку. — Ты — бестолковое отродье! Глупец! — шипел парень, недовольно косясь на Нила. — Отказываешься, только потому что я предлагаю одному тебе? Да. Это слишком просто, чтобы объяснять. Целое не будет целым, если от него отрежут половину. — Бестолочь. Отказываешься изменить жизнь, когда всё детство рос в этой помойной яме? И всё из-за брата! Детство? Рос? Нет, ни у Нила, ни у Чака никогда не было детства, и они не росли. Они выживали. Всю свою жизнь. Цыганские трущобы в Испанской деревне — их родной дом, а бежавший из Америки старик-преступник, — тот, кто их вырастил. Они не знали своих настоящих родителей: видимо, в этом загнивающем месте им были не нужны два лишних рта. Конрад стал им отцом и научил, как выжить в этом мире. Самое раннее воспоминание Нила — они с Чаком сидят на диване, застеленном несколькими потёртыми тряпками, и с восторгом перебирают в руках пистолетные патроны, а Конрад сидит на стуле в стороне, выдыхает едкий сигаретный дым и рассказывает, как торговал наркотой, прятался и перестреливался с копами, из-за одного стукача загремел в тюрьму, а после смог оттуда сбежать и залечь здесь, в этом богом забытом месте. Конрад часто курил и читал им жизненные нравоучения, а Нил и Чак слушали их с упоением. — На наивных придурках можно срубить неплохие бабки, — говорил Конрад и, не успев выдохнуть сигаретный дым, делал новую затяжку. — Только это нужно уметь. Нужно сделать так, чтобы человек понял, что твоя наркота — единственное и лучшее, что он только может получить, а всё остальное — полная хуета, смешанная из говна и соплей. А вот как это сделать, — он улыбнулся и постучал пальцем по виску, — нужно придумать своей головёшкой. Вы у меня, ребята, те ещё безмозглые говнюки, но то, что вы тупые как пробка, не значит, что вы не можете быть хитрыми. Вот и будьте хитрыми, поняли? Конрад сделал новую затяжку, а братья радостно закивали. Быть хитрыми, быть гибкими, быть шустрыми и уметь манипулировать безмозглыми ушлёпками — вот чему Конрад учил их все девять лет. Учил воровать и лгать, стрелять и скрываться. Но главное было не это, а слова Конрада, которые Чак и Нил заучили наизусть, — так часто в последний год своей жизни он говорил их, когда отходил от жуткого неудержимого кашля, подзывал братьев к себе и трепал их за плечи, глядя на них мокрыми глазами. — Вы одинаковые, как две капельки воды. А знаете почему? — Потому что мы, два ушлёпка, должны были быть одним ушлёпком, но по дурости решили разделиться в мамкином животе, — каждый раз гордо перебивал его Чак. И каждый раз Конрад мягко улыбался и прижимал мальчишек себе: в такие моменты Нилу казалось, что от одежды Конрада пахнет сигаретами сильнее, чем обычно, а морщины на его лице и шее глубже, чем вчера. Это было их последнее объятье. Ночью Нил слышал, как Конрад заходился кашлем, громко кряхтел и изредка, когда кашель на мгновение затихал, чертыхался и снова кашлял, кашлял, кашлял без остановки. Чак тоже это слышал. Они лежали на диване, укрытые одеялом с головой, молча переглядывались и крепко держали друг друга за руки. Они не собирались выбраться из постели и подойти к Конраду, спросить, чем они могли бы помочь, — они однажды так уже делали, и Конрад только швырнул в них стулом, сквозь кашель крича, чтобы валили прочь. Они заснули под звуки глухого хрипа, скрипа полов и грохота посуды. А наутро нашли Конрада на полу в кухне. Он не дышал. Они не знали, что нужно было сделать. Трясли Конрада за плечи, звали его, обливали водой — ничего не работало. Нил просидел всю ночь на кухне, крепко обнимая плачущего Чака, — он был так расстроен и напуган, что не мог успокоиться, хотя и сам Нил не представлял, что их ждало дальше. Но оставаться в доме Конрада они больше не могли: слишком тихо, слишком пусто, слишком мрачно, и начинало вонять. Нил решил, что они соберут всё, что смогут унести, и уйдут в другое место. Построят свой новый дом. Они нашли заброшенный дом на одной из улиц и залезли в него через разбитое окно. Голые потрескавшиеся стены, пыль и песок на полу, какие-то поломанные доски — эти крохотные пустые комнаты теперь стали их местом. Они обустроили его под себя, таская вещи с улицы. Они воровали деньги и продукты из магазинов, убегали от полиции и частенько попадали в драки, после которых подолгу отлёживались, зализывая раны. Они не рассчитывали ни на кого, кроме самих себя и друг друга. Да никто им и не был нужен. Они жили сами по себе, пока не встретили Долорес. Она постучалась к ним в дверь, прося о помощи и предлагая сделку: она искала место, где могла бы тайно промышлять проституцией, а взамен предлагала содержать ребят на часть полученных денег. Чак и Нил согласились. Эта сделка была выгодна всем. С тех пор несколько раз в неделю мужчины приходили в их дом, где иногда часами раздавались грохот и стоны, пока Чак и Нил сидели в своей тайной комнате, в которую никогда никого не пускали. Благодаря Долорес они кое-что поняли. — Смущаешься? — спросил Чак, сверля Нила пристальным взглядом. Его лицо еле различалось в темноте безмолвной ночи. Нил отрицательно помотал головой и невесомо провёл пальцами по коже живота Чака — он лежал голышом на матраце, разведя ноги, — и уже уверенней дальше по груди и вверх по рукам, нависнув над Чаком и посмотрев ему в глаза. И видел свои глаза, своё лицо, своё тело. Они одинаковые. Они одно целое. Глупцы. Зачем? Зачем они разделились? Теперь у них было только два способа стать неделимыми. Прикосновения. И секс. Каждая ночь кружила им головы. От нежных прикосновений, страстных глубоких поцелуев, сбивчивого дыхания, стонов, оргазма и мысли, что сейчас они выглядят так, как должны были выглядеть. Они не нуждались в ком-то ещё, но и не отказывались от внимания. Особенно Чак. Он любил, когда на него смотрели женщины и мужчины и кричали: «Эй, красавчик, спой что-нибудь!» — и он, игриво улыбаясь, начинал петь. Он пел — его голос раздавался на всю улицу; кто-то начинал выходить из домов, толпиться неподалёку, хлопать, посвистывать, что-то выкрикивать — Чак начинал петь ещё громче, ещё задорнее и с восторгом в глазах поглядывать в сторону Нила. «Видишь? Они любуются мной! Я им нравлюсь!» — говорил его взгляд. И Нил улыбался в ответ, желая, чтобы весь мир дивился на Чака. Многие девушки хотели встречаться с Чаком, и он соглашался при двух условиях: Нил тоже был не против отношений с этой девушкой, которая, в свою очередь, должна была любить их обоих в одинаковой мере. Они созданы из одного сперматозоида. Их одновременно вынашивала одна женщина. Они похожи как две капли воды. А то, что у них не одно тело, — глупая случайность. Некоторые девушки пытались их обмануть: соглашались на условие, но уделяли внимание только Чаку, из-за чего тот начинал злиться, кричать, размахивая руками и прекращать с обманщицами какие-либо контакты. — Зачем вам всё это? — кричала в лицо Чаку Тереса, младшая сестра Долорес. Не прошло и полугода их отношениям, когда Чак заметил, что Нил снова остаётся в стороне, и закатил разборку прямо посреди улицы. — Зачем это глупое условие? Я не понимаю! — Зачем? — ядовито повторил Чак и закричал в ответ: — Затем, что так должно быть! — Нет, это чушь! — размахивала Тереса руками. — Вы близнецы, но не сиамские, и можете спокойно жить каждый сам по себе! — Что ты сказала? — зашипел Чак, с каждым шагом приближаясь к Тересе и заставляя её пятиться к стене дома. — Мы абсолютно одинаковые внешне, мы едим из одной тарелки, вместе моемся, спим на одной кровати, вся одежда у нас на двоих, каждый из нас знает всё, что слышал или видел другой, потому что мы всё рассказываем друг другу, и партнёр у нас тоже должен быть один на двоих. Нам лучше знать, как нам жить, а не тебе. Ты нам никто и не знаешь, как мы жили, чтобы указывать нам! Чак угрожающе повис над Тересой, которая прижималась спиной к стене, — ей было некуда отступать. — Ты полный псих, раз не понимаешь, что я говорю, — упрямилась она. Посмотрела в сторону Нила, который стоял позади Чака, и выкрикнула: — Вы оба психи! Тереса оттолкнула Чака и убежала вдоль по улице. Тот сорвался за ней, но Нил с трудом смог его остановить и унять разъярённые угрозы и проклятья в сторону уже скрывшейся из виду девушки. — Пусть думают, что хотят, — в который раз повторял Нил, когда они с Чаком вернулись домой, но тот всё никак не мог успокоиться. — Нас это не касается. Он обнял Чака за плечи — тот крепко прижался к его груди и положил голову ему на плечо. — Просто неужели так сложно понять, что на нас нельзя смотреть по отдельности?! — вновь закипал Чак. — Мы одно целое, а если от целого отрезать половину, то это уже будет не целое! Это же очевидно! Неужели это так сложно понять?! — Когда-нибудь кто-нибудь нас обязательно поймёт, — крепко обнимая Чака в ответ, прошептал ему на ухо Нил и зарылся носом в растрёпанные волосы. На следующий день, утром, когда они только проснулись и без дела валялись в постели, Чак игриво прильнул к Нилу и сказал: — Давай уедем отсюда? — И куда же? — Куда угодно. Здесь нас никто не понимает, но, может, где-нибудь там, — Чак указал в сторону и вверх, — нас кто-нибудь поймёт, м? А дом оставим Долорес в благодарность за то, что без особых проблем дожили до двадцати лет. Чак звонко засмеялся, посчитав своё предложение прекрасной идеей, а вот Нилу стало тревожно. Чаку нравилась Долорес за свою доброту и заботливость, он всегда был рад её видеть, в принципе, как и Нил, но Нила в последнее время стало напрягать её отсутствие. Всё из-за того случая. Годами Долорес занималась проституцией в их доме, но никогда не ночевала там — у неё был свой дом и семья, о которой она не слишком сильно любила рассказывать, — и от этого иногда возникали проблемы. Месяц назад Чак застрелил одного из её клиентов. Тот мужчина был слишком пьян и агрессивен, отчего-то начал избивать Долорес и разносить дом. Чак не стал это терпеть — схватил пистолет, оставшийся ещё после Конрада, направил на мужчину, потребовал, чтобы тот выметался, но мужчина разозлился и набросился на него. Чак рефлекторно нажал на спусковой крючок, когда его повалили на пол и ударили по лицу. Он первый раз направил пистолет на человека и выстрелил, убив насмерть. Чак тогда притворился, что это ничего, плёвое дело, пустяк, но Нил чувствовал, как у него мелко дрожали руки. Долорес тогда быстро ушла, и с тех пор братья её больше не видели. Они не разговаривали об этом, но каждый чувствовал, что это нехорошо, — оттого идея уехать куда-нибудь казалась Нилу очень даже привлекательной. В тот же день они собрали пожитки и покинули дом. Нил заметил, что кто-то будто следил за ними, и шепотом предупредил об этом Чака. Дело дрянь. Братья чувствовали, что их спины кто-то сверлит взглядом, но притворялись, что они просто гуляют по улице и болтают о всяких глупостях. Они завернули за угол, где стояли мусорные баки, скинули там сумки и бросились бежать. За ними сразу побежали несколько человек, криками требуя остановиться. Как бы быстро братья ни неслись по полупустым улицам, преследователи всё равно их поймали: окружили на одной из длинных улиц, где было некуда отступать. Нила схватили и повалили на землю, тут же пару раз ударив по лицу. Над ним повис мужчина явно не из этого района — в отличие от близнецов он не щеголял в поношенных шортах и футболке, — рванул за ворот и прошипел в лицо: — Где Долорес? Нил ответил, что ничего не знает, и его, отшвырнув, ударили ногой в живот. Мужчина повис над Чаком и спросил: — Откуда у вас деньги в сумке? — Это наши деньги, — прошипел Чак. Он соврал. На деле же у братьев не было собственных денег — все они принадлежали Долорес, но она отдавала их им согласно уговору. Из расспросов стало понятно, что Долорес украла чьи-то деньги и исчезла, а какая-то сука сказала, что Чак и Нил, знают, где скрывается эта проститутка. Но они были не при чём. Они ничего не знали. Но их избивали до тех пор, пока Нил не потерял сознание. А теперь он очнулся на помойке и узнал, что Чак умирает. — Так что в итоге? — цедил сквозь зубы парень с жуткими голубыми глазами. — У тебя есть пять секунд, чтобы принять последнее верное решение. Пять. Верное решение? Если это решение значит «бросить Чака умирать», то это решение изначально неверное. Они — целое, а целое не будет целым, если от него отрезать половину. — Четыре. Нил даже представить не мог, что значит жить без Чака. Что он будет делать? Кем станет без огромной части самого себя? — Три. Никем. Да, Чак во многом лучше него — он очаровывает людей, красиво поёт, без страха говорит всё, что думает, и это не может не привлекать, — но на то он и Чак, чтобы люди смотрели на него и дивились им. — Два. Нилу не нужно чужое внимание. Ему лишь важно, чтобы Чак всегда был с ним рядом и всегда озорно улыбался, никогда не грустил и не дрожал от страха. А если не будет Чака… во что превратится его жизнь? — Либо я умираю вместе с Чаком, либо ты спасаешь нас обоих, — решительно ответил Нил, крепко сжав ладонь Чака. Голубые глаза пристально уставились на него, но решимость Нила не дрогнула. Он больше не боялся этих глаз — было кое-что страшнее. — Хорошо, — примирительно подняв руки, ответил парень и снова сел рядом с Нилом на корточки. — Тогда молись, чтобы твой братишка оказался достаточно живучим.

***

— Не засмущаешься, если этот чудик в халате зайдёт? — спросил Чак, игриво улыбаясь и пристально смотря Нилу в лицо. Он лежал на кровати голышом, раздвинув ноги, а Нил, нависнув над ним, смотрел в озорные глаза. Нил отрицательно мотнул головой и прильнул к шее Чака, прикусил губами кожу, — тот мурлыкающе застонал, прижал Нила ближе к себе и зарылся пальцами в его волосы. Они оба немного изменились: глаза приобрели ярко-желтый цвет, кожа по рукам и спине стала чем-то похожа на чешую ящерицы, а ещё у них появились длинные хвосты с наростом-наконечником. Их немного тошнило и бросало в дрожь, но когда они касались друг друга, сплетали пальцы и цеплялись хвостами за эти наконечники, всё мгновенно проходило. Кто они теперь? Почему так выглядят? Что их ждёт дальше? Всё это было неважно. Важно лишь то, что они снова вместе, что они одно целое. Что они неделимы.