Право рождения

«Как же кайфово!» — болталось по черепу праздничное настроение, пока Айвазов отплясывал на танцполе свои дикие танцы. Разноцветный полумрак клуба покачивался в такт с опьянением, вокруг щерились черепа, а если приглядеться — красивые живые люди с широкими улыбками. Везение невысокого мужчины состоит в том, что ему куда легче залезть носом в чьи-нибудь груди, и потом извиняться, дескать, ой, я нечаянно. Сколько раз прокатывало! Илья вспомнил Сашу и её прекрасные формы. О, да, той белой ночью на танцевальном фестивале в Невгороде она была божественна! Выросла перед ним, горделивая, неприступная и величественная, как снежная гора... и сходу предложила перепихнуться. Айвазов, как фанат виндбендинга и ненавистник Малюты, следил за взрослением его дочери и нет-нет да мечтал повстречаться с нею накоротке. Желательно в одном чуме или палатке, эх! И вот, повезло, повстречался — днём погрызся из-за качурской руды, а ночью... Той чудесной ночью они зачали Владку. «Какой же я счастливый, — размышлял с седьмого неба Айвазов. — Обязательно на будущий год приедем в Мохику всей семьёй. Я, Саша, дочки и...» — дальше мечтать благоразумие не пускало. В такой классный вечер вспоминать о Савве и портить себе настроение было совсем некстати. Вот разберутся они тут с Тимкой, вернётся привычная жизнь, и можно будет заняться близнецами. Илья вспомнил ядовитый прищур Саввы и сразу захотел догнаться выпивкой. Упрыгал с танцпола, заозирался, не найдя Тимура. «Спокойно, в сортир, небось, отошёл», — поспешил объяснить себе Илья и постучал по стойке, подзывая бармена. — Рома с перцем. И чтоб кишки выжгло! — еле артикулируя, потребовал он на родном языке. Спохватился, однако бармен в чёрном фраке и цилиндре с тем же гримом скелета, как у всех, полез за нужной бутылкой, и Илья воспринял это за должное. «Ром на всех языках звучит одинаково», — догадался Айвазов. Ему подкатили по стойке стакан, наполненный ромом с колой и льдом. Илья недоумённо уставился на спину бармена. Ром-колу он любил, но сегодня просил неразбавленный «Баккарди»! Решил не ссориться и свести всё в шутку. — Эй, приятель, у меня тут льдинка с дыркой... — Не ной, Илюшенька, мной такая вечность помыкает.       Глубокий, бесконечно глубокий и холодный, как могила, голос заставил Илью протрезветь одним махом процентов на сорок. — О, привет.       Бармен повернулся к нему скуластым, обтянутым сухой кожей лицом. Даже грим не мог скрыть его крайней худобы. Усталые глаза упредительно обратились на Айвазова. На первый взгляд могло показаться, что они замутнены бельмами, но нет — внутри зрачков давнего знакомого горело неизменное голубое пламя, ровно, как и столетия назад.       Ну зато сегодня Хозяин Смерти хоть не выглядел, как ассорти из падали, и на том спасибо. — Добренький вечерочек, родимый. Веселитесь? — А-а-э, ну да, — Илья покрутил стакан с коктейлем, прикидывая, пить или нет. Одна из льдинок, подтаяв, отчетливо образовала череп. Бармен облокотился о стойку, явив подернутые коростой тления ногти, и тяжко вздохнул. — Я вас предупредил с младшеньким, что двоечки за экзамен пойдут карандашом? — А что мы сделали-то? — завёлся Илья, не понимая цели столь важного визита. — В том и дело, что них##шеньки. Как тебе кажется, Илюша, — он пододвинулся к лицу Айвазова, череп к черепу, и облизал золотые зубы. — Я сильно рад тому, что у меня крадут душеньки? — Так и разобрался бы сам, — спесиво заявил Илья, заметив про себя, что Дорохов знал у кого свистнуть прикид. — Тебе проще. Твоё посмертье. — Сла-авненько. — Куль-Отыр сдвинул цилиндр на затылок. — Ты мне предлагаешь самому решить проблемку, подкинутую вами, дышащими? — Ты ж Миктлантекутли, почему бы и нет, — дерзко отбрил собственного бога Илья. А что было — извиняться, что ли? За что? Они же с Борзым и так в Мохике, да ещё и на празднике в его, паскуды, честь... — У меня есть подручные на то, чтобы приструнять дышащих! — загремел Хозяин Смерти, и изо рта у него в обе стороны взвилось то же в точности белесоватое пламя. — Ты хочешь, чтобы я сам разобрался с этим? Очень славненько. Будь по-твоему, воронёночек. Но учти, — тут все ледяные черепа, плавающие в алкоголе, разом захохотали на Айвазова, — я сделаю это в своём репертуарчике. По-Миктлантекутлевски. На обе ваши фамильицы. Чтоб вы узнали, как бывает, когда рождаться некому. Пёсику тоже передай приветики.       Он отработанным движением ссыпал на барную стойку из рукава золотой порошок, сровнял его полосой и втянул ноздрёй через коктейльную трубочку. — Наркоман чёртов, — с отвращением проскрежетал Илья. — От алкаша слышу. — Перед Айвазовым взметнулся средний палец с крошащимся ногтем, и чёрный шаман ответил своему богу аналогичным непристойным знаком с двух рук. Тот повернулся к бутылкам, стоящим в витрине и обернулся уже круглолицым усатым мохиканцем. — Listos?       Илья проморгался и, поняв, что наваждение спало, очень захотел найти Борзого. Ринулся к сортиру, полагая что однобожник там, звякнул дверью, опёрся об умывальник и оценил своё встревоженное отражение в зеркале. — Тимур! Афоня-ойун! Ты тут?       Ответа не последовало, зато в кармане задребезжал телефон. — Потерял меня, собака, — проворчал Илья, с трудом вытягивая аппарат. Но его предположение оказалось неверным. Звонила Саша. — Да. — Дичи, у меня траббл. — Илья прикинул время на Родине — если у них стояла ночь, то в Балясне было около девяти утра. — Я не слышу её сердца. И она не двигается. — Что?! — Лика. Замерла, — в обычно уверенном голосе жены вдруг послышалась дрожь страха. — Вызывай скорую! Сию минуту! — Илья схватился за волосы и поддержки ради переглянулся сам с собой через зеркало. — Боюсь, мне вызовут роды, — выдохнула жена и добавила: — я виджую, что Лика жива. И это... Это наказание, хоуми. Я чётко вижу, мне дали понять. Весь твой род. И... Берзарины тоже. — Куль-Отыр де... — осёкся Илья, сползая на пол. — Сашка. Я...       Тут по мобильнику прошёл второй звонок — от Ярославы. «Твою мать!»       Их с Сашей беседа тоже была прервана короткими гудками. — Дичи, Настя звонит, я отвечу? — Перезвони потом, Сашка! — Илья едва смог попасть по кружку ответа на звонок. — Айвазов! Что у тэбя там сотворилос? — Ярослава была бодра, и Илья удивился, как она успела узнать про Сашу. Неужели жена прежде, чем звонить ему, смогла послать сигнал на мережку Карге?... Рыдания Инны задним фоном объяснили всё и разом. — А что?... — Мы с Инэссой потэряли связь с Платоном! У нэго остановилос сэрдцэ.       Отчаяние, чёрное, слепящее отчаяние и ужас сковали Илью по рукам и ногам, заставили онеметь от чувства вины и злости. Как он осмелился перечить Хозяину Смерти? Как можно было совершить такую жестокость! Остановить рождение у рода Воронов... — Ярэ, я пытаюсь контролировать ситуацию!       По второй линии снова названивала Саша. — Контролировать? Значит, это ты проэ##лса! Ыляку! — Ярэ, правда... Прости, я перезвоню. Прости! Одну секунду! Саша, да! — Наша дочь... — донеслись в трубку стенания медведицы. — Наша Влада не просыпается. Настя не может её разбудить, она как тряпочка, дичи... — Она жива?! — Илья продавил воздух в связки, дрожа всем телом. — Она дышит, но не просыпается...       Влада! Его Бусинка! — Куль-Отыр, за что... «Будь по-твоему, воронёночек. Пёсику тоже передай приветики». — Чёрт, Сашка, любимая, держитесь, я всё разрулю, — забормотал Илья, сам чуть не плача, чтобы дать жене хоть какую-то уверенность, какую-то надежду. — Главное, что они живы!       Тут опять запищал второй вызов. Илья приготовился утешать Ярославу, но увидел номер Громовой. — Да какого х#я! Птиц-то за что, урод?! — заорал Илья в синий мрак уборной. — Да, Рит. — Женю увозят с сердечным приступом, — механично, явно под действием успокоительных сообщила Сирин. — Прямо сейчас. Перед этим он проснулся и сказал дословно: «Кощей разгневался на чернобогов и остановил воспроизводство в их родах, Берзариных и Бабогуровых». Просил передать вам и впал в кому. Илья, что происходит? — Пи##ец, Маргарита Алексеевна, — прошептал Айвазов. — Других слов нет. Прости, я... У меня вторая линия. — Айвазов! — Это снова была Ярослава. — Инэсса трэбуэт отвэзти эё в болницу, я против. Платон жив, я чувствую... — Мама! Внутри мэня труп! — верещала в исступлении Генрих. — Илюша, она убить мэня хочэт! Я нэ хочу умирать! — Дай ей трубку, — попросил Илья, чувствуя, что его голова сейчас взорвётся. Размазал грим по ладони жирным следом. — Инка, родная, сестра. Всё будет хорошо. Я клянусь тебе своим сердцем. Не езжай никуда, это моя вина. Я всё поправлю. — Илья, я жить хочу, я жить хочу, — причитала Инна, и её ужас был понятен. Послышался треск, трубку забрала Ярослава. — Слушай суда. Я нэ позволю этой дурэ прыкончить сына. Мы улэтаэм в тайгу, в Курью. — Мама, я не поеду!!! — завизжала Инна, заставив Илью заткнуть уши и слушать через ладони. — Заткнысь! Ыляку. Разбирайся с п###эцом. Ыначе нам придэтся плохо. — Созвонись с Сашей, — убитым голосом попросил Илья. — Наша маленькая тоже замерла. А большая — не просыпается. Лащенко едет на скорой... — Айна тэбя подэри, Айвазов! — прогремела Ярэ и бросила трубку. Илья остался сидеть на кафеле, обхватив голову руками. Приглушённые звуки музыки долбили по мозгам, вколачивая одну мысль: придурок. Вот так в один момент просрать счастье и сделать всех близких несчастными. Придурок. «Пёсику тоже передай приветики». — Борзой. — Мысль о Тимуре подбросила Илью на ноги. В зеркале напротив замаячила размытая маска — плаксиво скривлённое растерянное лицо, которое не вызывало ничего, кроме ненависти и отвращения. Илья взревел и всадил кулак в свою отражённую рожу. Под звон осколков вылетел из сортира и, минуя охрану, выкатился прочь из клуба. Тимура на полной народа улице не было.