Право рождения

      Рассвет застал Илью чёрти где на чердаках. Даже странно, что в таком большом городе остались места для того, чтобы спрятаться, нажраться и проспаться. Будильник сработал чётко, и Айвазов вернулся в бренный мир таким же точно, каким вчера покинул его после двух бутылок краденной граппы. Удобство существования чернобогом заключалось в отсутствии похмелья и здравости рассудка, в какие бы сопли накануне не уехал. И Илья начал день как обычно, ни раньше, ни позже. Нашёл проржавевшую пожарную лестницу — ещё одну сохранившуюся диковинку Балясны — и отправился по розовому со сна городу обратно в Петрово. Домом особняк Яхонтовых и прилегающие территории называть расхотелось. Илья был подавлен и разбит заново пережитым горем, и всё не мог свыкнуться с мыслью, что Севу хладнокровно убил подросток. Зато он утвердился в своём решении забрать Бусинку. Доброта Саввы в отношении сестры виделась Илье напускной, эдакой хорошо отработанной игрой для достижения неведомых целей. Да и брат для него был ресурсом, не более. Покладистый раб для исполнения прихотей.       До самолёта оставалось пять часов, и Илье нужно было привести себя в порядок. Он не знал, как его встретят после погрома в жилище Яхонтовых, но радовался, что это скоро кончится. Да, парням лучше в спецшколе, а Савве — в одиночной камере. Непрязнь жены к сыну стала яснее ясного, и теперь Илья полностью её поддерживал. Он добрался до особняка и потащил себя мыться. Дом, казалось, мирно спал, лишь хлопотливые духи-горничные сновали по залам, прихорашивая яхонтовское добро. К Илье почтительно, как к хозяину имения, обратились, предлагая помощь. Он отнекался, вознамерившись поскорее и насколько возможно тише убраться отсюда с дочерью. Но ему не суждено было это сделать. Только Илья дочистил зубы, как за спиной раздались тихие шаги, и в зеркале возник Савва. Илья отличил его сразу — по синему следу пальцев на шее. Айвазов молча спрятал щётку в карман и изъял из общего стакана смешную Владкину. Савва искоса глянул на это и усмехнулся — той же циничной усмешкой, что и всегда, и спросил: — Где тебя носило?       Илья не собирался с ним разговаривать. Илья собирал вещи. Сунул под мышку полотенца, снял с полки крем для бритья и детский шампунь. Савва внимательно наблюдал за его действиями, потом, не дождавшись ответа, выдохнул: — Ясно. Мы играем в обиженку.       Айвазов плотнее сжал губы и попытался потеснить Савву из ванной комнаты, но тот не дал прохода. Требовательно надавил рукой на грудь Ильи, запер дверь и включил воду. Присел на край джакузи и заявил: — Можешь игнорировать меня, сколько хочешь, но послушай, что я скажу тебе. Ты пытался меня убить. И этого ты отрицать не станешь. Я сболтнул тебе то, что не следовало бы. Предлагаю оставить эту правду между нами. Это наиболее разумный вариант.       Илья посмотрел на него тяжёлым взглядом, ясно говоря, что наполнить ванну и оставить Савву остывать в ней — наиболее желанное для него действие. Савва встретил эту волну ненависти достойно и, Илья бы сказал, что в его глазах читалось понимание. Но что такое выражение понимания для Яхонтова, и за сколько секунд он способен его состроить? — Что ты хочешь, чтобы я сказал? Я вчера объяснился, и по второму разу нет желания. Но так и быть. Я хорошо относился к старику. Я уважал его. Но я не знал, что ты выдал ему портативную смерть. Я не провёл параллель. Старики сентиментальны, и оставлять их с ядом в кармане — ответственный и гуманный шаг, я согласен. Конечно, в его самоубийстве проще обвинить меня, а не признать, что сам облажался по полной!       Илья в возмущении рванул на выход, но Савва схватился за дверную ручку. — Я прав, и ты знаешь, что я прав. А доказательство — вчера ты сбежал от «чудовища», как ты меня назвал, и оставил с «чудовищем» свою маленькую дочь. Что, пап? Круто я тебя прижал? Она плакала и жалась ко мне, а я пытался подобрать слова, чтобы объяснить ей, что случилось с её любимыми бутылочками, и почему папуля сошёл с ума!       У Ильи от вразумления вспыхнули щёки, и он не мог не признать правоту слов говнюка. Он и вправду вчера опять утонул в собственных переживаниях и забыл про Владу. Как на Качурке, когда Ярослава призналась ему в родстве. Безалаберный и безответственный дурак... — Почему ты с ней возишься? — хрипло осведомился он у Саввы. — Не от большой же любви, я так понимаю? — Как ты догадлив. — Савва налепил на рожу гаденькую улыбочку. — Нам с сестрёнкой делить город. Я будущий Вий Балясны, она колпаковская ведьма. Мне ни к чему проклятья. Лучше дружить. — Вот оно что, — зло рассмеялся и Илья. — И нам с тобой лучше дружить, пап. Никому необязательно знать, что произошло за запертыми дверями. Ни матери, ни Борзому. Можно считать, что мы договорились?       Он протянул Илье руку жестом кричащей наглости. Айвазов, разумеется, не стал её жать. — Далеко пойдёшь, парень. — Славно. Мы с Вахой проводим вас в аэропорт. И не брыкайся, пап, Бусинке будет приятно. — С этими словами он отпустил Илью из ванной, но тот ощутил себя на цепком поводке. Им вновь начали манипулировать.       В зале вылета состоялось трогательное прощание. Бусинка крепко обнимала близнецов, Вахтанг с осторожностью пожал Илье ладонь. Видно было, что он то ли боится Айвазова, то ли стыдится за брата. Но явно не знал всего. Илье было почти интересно, что наплёл ему Савва про их ссору. — Я буду скучать, братики. — Владка заплакала, и Савва принялся утирать ей сопли салфеткой. — Ты вспоминай нас почаще, то, как нам было весело вместе, и тебе станет легче, маленькая. И звони мне. Что бы ни случилось, звони. Да? — Да... — Она стиснула его куртку. Савва взял её за щёки, заставив посмотреть себе в глаза, стёр большими пальцами слёзки и проговорил внушительно: — Мы родные, сестрёнка, помни. Мы — одна кровь. — Потом поднялся и опять попытался предложить Илье рукопожатие. Вместо ответа тот приобнял дочь, подхватил сумки и мигнул Вахтангу. — Пока, Ваха. — Пока дядя Илья, доброго пути! — Пока пап, — засунул руки в карманы Савва.       Они пошли на посадку. Владка то и дело оборачивалась и махала рукой двум рослым фигурам, стоявшим в зале. Потом Бабогуровых скрыл траволатор и увёз в зал ожидания. Самолёт задерживали. Голографическое табло напротив мигало рейсами, мимо сновали пассажиры, Влада играла в телефон Ильи, а тот сидел, плотно сцепив пальцы, и думал, думал. Львиной толикой погани Савва напоминал ему сирот старших групп в Переярске. Тех осатаневших отказников, которые отчаялись ждать, что их заберут по домам, обросли ненавистью ко всему миру и превратились в жестоких диких зверят. И частично — самого себя, когда Илья подрос и свыкся с мыслью, что никому в жизни не нужен. Даже Севе, променявшему его на Валеру. А потом — что никто не нужен Илье, и он со своей силой и неуязвимостью может творить, что хочет. Неуязвимость даёт безнаказанность, а безнаказанность срывает крышу. Скольких же литров сгущеной крови Севе стоило обуздать Илью и превратить обратно в человека! Айвазов уронил лицо в ладони, со стыдом вспоминая их с Тироновым перепалки. — Иська! Это что за пакость! — Розовый от негодования Сева только что выудил охапку грязных трусов с носками из-под шкафа. — Ты почему не складываешь это в корзину?       Илья сердито смотрел на вонючую кучу и после заявлял с негодованием: — Это не моё! — А чьё, ёшкин кот?! — Почём мне знать? У меня таких трусов не было!       Сева озадаченно рассматривал бельё в кулаке и багровел ещё больше. — Что ж ты врёшь-то! Я сам тебе покупал на прошлой неделе!       Илья, прижатый к стенке обвинением в лоб, округлял глаза и заявлял: — Да они чистые! — Какие, нахрен, чистые! — Тиронов водил носом. — Ты что меня за дурака держишь! Ёш твою медь! И это сын Всеслава! И... Ты когда крайний раз мылся? От тебя несёт! Иська, нельзя быть такой свиньёй!       Перепалки могли длиться часами. Кроме белья Илья прятал от Севы алкоголь. Да, странно звучит: прятать алкоголь от главного наливатора всех шабашей, но Сева терпеть не мог запаха спиртного изо рта Ильи. — Твою медь, ты опять под мухой? — Сам ты под мухой! — ударялся в обвинения Илья. — От тебя пахнет, а я виноват! С посокской сборной, скажешь, не квасили вчера? — Иська, я не квашу, я дегустирую! — попадался в ловушку и начинал оправдываться Сева. — Это другое! — Другое, ага, как же, — Илья старался сохранить чёткую артикуляцию. — И со Смарагдиным вы тут «другое» неделю назад устраивали! — Он мой зять, и мы пробовали наливки этого года! Иська, я ж всегда нормальный! — И я нормальный!       Да что там говорить, и еду Илья тоже прятал. Сжирал из холодильника самое вкусное, а что не мог съесть сразу, тащил под матрас. Сева с регулярностью выуживал оттуда жирную колбасу, сыр, конфетные фантики. Раз, обнаружив оладью в масле, разорался на воспитанника, метнул лепёшку в пол, так, что она отскочила, поймал в полёте, разорвал на клочки и отправил в мусорку. Это воспоминание неизменно заставляло Айвазова прыснуть смехом, в каком бы поганом настроении он ни пребывал. «Жесть... — Илья протёр глаза, добыл из уголков крошево и стряхнул на палас. Сложно было Севе, а ему теперь ещё сложнее. Происходящее между ним и близнецами напоминало Айвазову расплату за издевательства над наставником. — А ведь Саша говорила, что хотела назвать наследника в честь Тиронова — Всеволодом. Но он её переубедил. Сказал, что это не родовое имя Яхонтовых. И Саше пришлось подобрать максимально приближенное по звучанию».       Приятный женский голос объявил посадку. Илья глянул на табло, чувствуя себя поганее некуда, и увидел другой рейс — тоже свирьский. Ему вдруг нестерпимо захотелось туда, на соседний край родины. Человек, способный помочь Илье воспрять, знал и Севу в том числе. Причём, по слухам, даже без одежды. «Поменяю билет. Пусть научит уму-разуму, и заодно поговорим по науке», — принял мгновенное решение Илья, будя Бусинку. — Папа, мы скоро полетим в Новосвирьск? — встрепенулась дочка. — Как тебе предложение сперва завернуть в Карасукск? — хитро прищурился Айвазов. Бусинка просияла и шепнула: — К бабе Ярэ? — К бабе Ярэ, — подтвердил её догадку Илья.