Право рождения

      В другие годы Илья переносил жару не хуже, чем холод, но тут что-то раскис. От таскания целый день по загазованной, пыльной Балясне он чувствовал себя перегретым и ослабевшим, а решение Бусинки остаться на ночёвку у Насти заставило Илью совсем поникнуть. Дочка любила ведьму Столетову, и её желание было понятно Айвазову. И неважно, что он уже наметил вечером пособирать с Владкой купленные в «Детском мире» пазлы и рассказать немного северных сказок. Закономерным бонусом к испорченному настроению, чувству покинутости и слабости разболелось плечо. В другой, лучший день, Айвазов проигнорировал бы ломоту в ключице, но сегодня желание догнаться лечебными микстурками из яхонтовского бара стало непреодолимым. Вчерашние несправедливые слова Саввы о засилии в Свири алкашей задели Илью, однако насчёт себя он мог сказать с уверенностью: главное мера. Доцент Айвазов признавал, что любил выпить хорошего, вкусного алкоголя. Но ведь никогда, в сравнении с тем же Палычем и кое-какими коллегами, не скатывался в состояние щей и не маялся запоями. Слишком любил работу и слишком за многое нёс ответственность. Статьи, отчёты, гранты, аспиранты, группы, лекции, конференции, кафедральные задания, никому не нужная Светка, Инна с её личными драмами, вечно недовольный им, капризный и ныне покойный Кривоглядов. Полуобезумевшая от лишений Саша. Теперь вот — дети. Их непростые дети. Как бы ни был далёк Айвазов от близнецов в моральном плане, он осознавал, что с ними ничего не поделаешь, они есть, и являются неотъемлемой частью семьи. Саша занималась бизнесом. Семью на себя пообещал взять Илья.       Прокравшись к бару, Илья вздохнул, вытащил из ряда понравившуюся бутылку и хотел было умалить сказочные ощущения живого тела, только за его спиной послышалось созерцательное и почти участливое: — Взгрустнулось? — А-а-э, — Илья обернулся. Савва встрял на пороге барной комнаты, прислонившись к косяку. На вопрос Айвазов решил не отвечать, уж точно не признаваться в своих хворях. Нахмурился и повёл здоровым плечом. В зеркальном трюмо он отразился с полной вискаря бутылкой и гранёным стаканом — взъерошенный, ущербный, застигнутый врасплох. — Если я не нарушаю твоих грандиозных планов, — Савва явно старался придать своему тону уверенность, — мы могли бы вечерком прошвырнуться по городу. В смысле, мы с Вахой ветрами, ну а ты — как тебе нравится. — Высказав это, он развернулся к Илье и добавил уже удаляясь: — Считай это приглашением, пап, и сильно не надирайся. — Ну и нормально, — невпопад ляпнул Илья и, разозлившись на собственную растерянность, резко перехотел выпить. — Я за, Савва! — Но его согласие или несогласие ожидаемо отправили в игнор.       Вечерняя зорька принесла если не прохладу, то избавление от пекла. Душный город покрылся россыпью мерцающих точек, как гнилой пень глазками грибниц. Сколько же таких встретилось Илье в «Лосиной Курье», в дни, когда он впервые в жизни столкнулся лицом к лицу с богом! Собственным, персональным, тогда — только его богом, тёмным естеством. Хозяином Смерти. — Я бы на твоём бескрылом месте вызвал духа, — посоветовал Савва, едва глянув на смурного Илью. В отличие от затянутого в Stormholder Gladiator Junior брата, он удосужился утеплиться максимум вязаной шапкой на затылке. Оправил белую футболочку и от души потянулся, словно стал вдвое шире. Вахтанг звякнул молнией капюшона, скрываясь под ним. — Тебя не продует? — нашёл в себе место для беспокойства Илья. — Я не мерзлявый, — вздёрнул нос Савва и сиганул с башни поместья так резво, что Илья чуть сам не сверзился вниз от его потоков. Ночь захлопала, затрепетала взрезанной теменью, Вахтанг чертыхнулся и бросился за братом, Илья же сообразил, что его дожидаться не собираются и тоже поспешил покинуть Петрово. На духах, естественно! ...«Крыши домов дрожат под тяжестью дней. Небесный пастух пасёт облака. Город стреляет в ночь дробью огней, но ночь сильней, её власть велика...»       Приветливый, вечно бдящий город манил шорохом золотого песка в артериях магистралей, причудливыми, сливающимися в сознании разводами многоцветных рекламных щитов, ожерельями иллюминаций набережных вокруг растянутого горла неспешной реки, переливчатыми зубцами-пиками в короне высоток. Чёрными провалами парковых зарослей. Иглой-телебашней, воткнутой в сознание народа. Коварный, соблазнительный, опасный мегаполис, древний монстр, который всегда знает, чего хочет, и готов добиваться целей любыми средствами. Город для людей? Видимость. Это люди для города. И всегда так было.       Савва мчал, наращивая скорость и подмечая сзади-слева от себя такой же шустрый поток. Ваха опять бесил его, садясь на хвост, но прямым током Савве почти никогда не удавалось удрать от близнеца. Хотелось применить нагон верчением, приём, запрещённый в долгом глиссинге, но тогда равенство с братом встало бы под вопрос. Савва попытался ускорить закрут чехла перед потоком, но Вахтанг ускорился без особого труда и продолжал наседать. Порой никто так не раздражал Савву, как близнец, своим неукротимым стремлением к равенству с ним! Неужели так трудно запомнить и признать — Яхонтовы априори лучшие, лучше Берзариных, Арцивадзе, Бабогуровых — всех! Но Вахе доказательств всегда было недостаточно. Не выдерживая темпа гонки, Савва зарычал и свернулся длинным, прогонистым смерчем, вытянувшимся параллельно земле. В такие мгновения он напоминал пущенную выстрелом пулю или брошенное меткой рукой копье. Сразу стало жарко, будто его растирали жёсткие, сильные ладони воздуха. Скорость лёта возросла в разы, Вахтанг отстал. Меся темень, как противника в поединке, Савва устремился в Потешки. Брат не потерял бы его в любом случае. Оба отлично знали путь до нужной девятиэтажки. Ворвавшись на тихую улицу, Савва прокатился гулом по стёклам штампованных домишек и, сложив смерч в более привычную вертикаль, аккуратно опустился на плоскую крышу здания. «А тем, кто ложится спать, спокойного сна, — крутился в голове старинный мотив, — спокойная ночь».       Спустя полминуты к нему плюхнулся запыхавшийся Вахтанг и набросился с разносом: — Ты зачем гонки устроил? Мы же гуляли! Если хотел состязаться, мог бы предупредить, что стартуешь, было бы честно! И как Илье нас искать? — Тщ-щ-щ, захочет, разыщет. — Савва потянул его за руку и заставил улечься на крышу. Направил палец в залитый светом прямоугольник невдалеке. — Твоя дома. Репетирует.       Ваха разом прекратил буянить. Припал к нагретому рубероиду и вытаращился на маячивший чёрный силуэт за полупрозрачной шторой. Ладонь его непроизвольно легла на сердце, но юная музыкантка не увидела этого. Из приоткрытой фрамуги доносились вполне сносные трели фагота. Савва не преминул хмыкнуть, представив, как брат хотел бы оказаться на месте дурацкой дудки. — Вай мэ! Выросла, ты погляди! Скоро станет красавицей! — присматривался к игре света на тонкой, плохо различимой фигурке Вахтанг и многое додумывал. — Волосы выросли, и ноги выросли, и... — Сиськи тоже. Ваха гневно засопел: — Эй, не говори о ней пошлостей, а то получишь! — и вызвал у Саввы взрыв издевательского хохота.       Хрупкий и тоненький девчачий силуэт с фаготом в руках продолжал мельтешить за прикрытой шторой, не ведая, какие страсти разворачивались по его вине на соседней крыше. — Помилуйте, где это видано, стрибог сохнет по дичке! — издевался над братом Савва. — Заткнись, прошу, заткнись, негодяй! — Вахтанг побил себя в грудь. — Мамой кляну! — Ваха, — Савва участливо закинул ему руку на плечо. — Ну подумай, зачем тебе дичка? Не тебе её трахать, сам знаешь. Если не хочешь убить её родами.       Вахтанг вновь издал сопение сердитого ёжика: — А что если она моя Небом данная? Ты вот об этом не подумал? — Держи карман шире, — уколол его близнец, не снимая ладони с лопатки. — Точно нет. — Да почему же, э? — Ваха, обиженно краснея, начинал злиться и тем знатно веселил: — Думаешь, твоя, братец?! — Ничья. — Савва приметил, как сжались немаленькие кулаки близнеца, и внезапно испытал приступ огорчения тем, что ради защиты чести какой-то там фаготистки его вздумал отлупить родной брат. Отвернулся к окну, спрятал подбородок в предплечья и прибавил: — Она просто дичка, и в этом её счастье. — В чём счастье? — не понял Ваха. — Летать не умеет, ногу подволакивает, а на операцию им в жизни не накопить!       Девочка прервала разучивание гамм и, действительно, прихрамывая, неуклюже направилась к столику за графином с питьём. Из другой комнаты тут же прибежала большая лохматая собака и начала ластиться, чуть не свалив хозяйку. У Регины была родовая травма спины, из-за которой та еле научилась ходить самостоятельно. Вахтангу было невдомёк, как он, высокий, статный, красивый, с чертами и фигурой, доставшимися от деда, нелепо станет смотреться с подружкой-калекой. Савва уже нарисовал себе эту свадебную картинку, и она ему не понравилась. Не то, чтобы он дурно относился к Регине, но искренне недоумевал, что брат такого в ней выискал и не отлипал который год. «Была бы здоровая, и то — ни о чём. А уж с хромой ногой и подавно». — Живут себе дички, поживают, — Савва подтянул ноги под тело и выпрямился на крыше для философствования. — Хорошо им, мне бы их проблемы. Им не надо думать про то, как нагнать скорость потока, и как наследовать род. Как приводить в подчинение материи и духов. И каково это, когда ты себе не принадлежишь с рождения. И где найти себе бабу, за смерть которой тебя не нагнут косой! — Им сложно живётся, — возразил Вахтанг. — У них нет волшебства. — К которому мы привыкли, как к обыденности. — У них нет неба. — У нас его тоже нет, — фыркнул Савва, отчего-то вспомнив слепящий росчерк напротив солнца в насыщенной солёными ветрами лазури. — Что ты говоришь? — удивился брат. — А это что же по-твоему, э? — Он крутанул головой на тусклые балясненские звёзды. — Это бездна, Вахтанг, — едко бросил Савва и, не обращая внимания на недоумённый вид близнеца, позвал его: — Летим отсюда. «Я ждал это время, и вот это время пришло. Те, кто молчал перестали молчать. Те, кому нечего ждать, садятся в седло. Их не догнать, уже не догнать».       Он поднялся на ноги, усмехнулся рассерженному брату и хотел было взвиться в чёрный купол над ними, но внезапно его скрутило, протащило и вздело вверх ногами. Мир перевернулся, теперь плоская крыша с оторопевшим Вахтангом качалась сверху, а кроссовки метили в ноздреватую от звёзд бездну. Щиколотки оттянуло грубое волокно крапивной верёвки, и Савва всё понял.       Из-за чердачной башенки, крепко держа второй конец верёвки, посмеивался мамкин чернобог. — Отпускай, давай! — взъярился Савва и забился в путах. — Я тебе олень, что ли?       На это Вахтанг прыснул смехом, и Илья ему вторил. Что за детский сад! — Как ты здесь оказался, дядя Илья? — пристал к нему брат. — Духи помогли нас выследить? Дикие? — Верно говоришь.       Он неспешно спустил Савву головой в рубероид, и узлы пут тут же ослабли. Савва сбросил с себя верёвки и отряхнул футболку. Илья лыбился, как кот, наслаждаясь его взъерошенным видком. — Здорово! Вот бы мне научиться овладевать духами! — продолжал позориться перед ним Вахтанг. — Что ж, — Илья провёл рукой по волосам и рассмотрел ладонь так, словно что-то там нашёл. — Можно. — Нельзя! — выставил палец Савва. — До шестнадцати лет с духами нельзя работать! — В присутствии родителей можно.       Савва открыл было рот, чтобы послать его к чертям с такими заявлениями, но увидел, как сверкают искренним интересом глаза Вахтанга и сдержался. «Пусть. Не в моих интересах ссориться. Пусть развлекаются до поры до времени. А видос с его выкрутасами я матери пошлю ознакомления ради».       Илья хозяйским посвистом подозвал к себе незнакомого мохноногого, шестикрылого духа неизвестной Савве породы. По международной градации у коллекционеров-спиритофилов он тянул на Экто 8 — 8,5, а то и выше. Даже завидно стало, стоило прикинуть, сколько такой может стоить, и какой силой нужно обладать, чтобы он сам дался в руки! Чернобог меж тем набросил на духа крапивную верёвку наподобие уздечки и поманил Вахтанга. — Залезай. — Вай мэ! Я? — тот всё не верил своему счастью. — Давай, смелее, я держу его.       Ваха с сомнением глянул на близнеца, но соблазн покататься на диком духе победил братскую солидарность. Он с опаской взобрался на крутую шею. — Какой хороший дух! — Бери поводья. — Илья уселся сзади него. — А ты иди назад, потом поменяетесь!       Савва выпятил губу, догадавшись, что обращаются к нему. — Мне не хочется. Да и я летаю быстрее любого духа, — скучающим тоном заявил он, пускай, конечно, ему тоже до трясучки хотелось поуправлять таким добби! Зевнул, подобрал шапку и добавил перед тем, как соскочить с крыши в воздух: — Научи меня лучше горловому пению и окучивать миллиардерш, пап! ... Илья придержал келе и хмуро глянул вослед рокочущему, строптивому потоку. — Горловому пению научу. — А меня! А меня — на папиных гитарах играть! — воскликнул Ваха. — Можно, дядя Илья? — Ладно. Высылай келе ногами, увереннее. Он всё понимает. «Соседи приходят, им слышится стук копыт. Мешает уснуть, тревожит их сон. Те, кому нечего ждать, отправляются в путь. Те, кто спасён, те, кто спасён. А тем, кто ложится спать — спокойного сна».