Право рождения

Июль 2046 года, Балясна.       Владка с непередаваемым интересом смотрела в окно машины на проносящиеся мимо виды шалой от жары столицы. Дочка будто бы заново открывала для себя родной город — за время экспедиции на север она успела порядком одичать. Благо затянулась та прилично, но по приятным Илье причинам — на своей памяти он не держал более продуктивных выездов. Помимо захоронения принцессы, которое Ярослава Ростиславовна уже объявила легендарной находкой века, архи добрались до менее древних следов пельмено-сосьвинской культуры. Вдоль русла ручья, как в один голос указывали ведьмы, расположились остатки городища времён Калтысь. Обтёсанные с ювелирной точностью камни, стойла со следами шерсти мамонтов, части упряжи, гравированные бивни, золотые и адамантовые идолы Перуна и Матери-Земли, посохи для камланий, обереги, отчасти похожие на эрские, и много чего ещё... — Как много машин! — то и дело восклицала Влада. — Папа, какие большие небоскрёбы в Сити! Я думала, они гораздо ниже! Папа, смотри, Кремль видно! — загорелый до черноты, покрытый мелкими царапками пальчик тыкал в стекло, глаза дочки горели восторгом. Илья то и дело посмеивался над нею. — Ты же родилась в Балясне, ведунья колпаковская, забыла всё? — Забыла! Папа, давай заедем в «Детский мир»! — Давай доедем до дома, распакуем вещи, скажем «привет» твоим братьям, а потом уже решим, — напомнил утверждённый заранее, аж по дороге в аэропорт план действий Илья. И без того широкие глазёнки Бусинки стали ещё круглее и ярче. — Братики! Савва! Вахтанг! — Она звонко захлопала в ладоши, а Айвазов расхохотался. Его девочка и напоминание о братьях восприняла, как новость.       На самом деле, основной целью визита в Балясну было собрать Владкины вещи для переезда в Новосвирьск. Илья уверил оставшуюся на Качурке Сашу, что вполне справится с этим. Плюс — мальчишки вернулись из спортлагеря, и Илья намеревался побыть с ними несколько дней отпуска. Сблизиться, осторожно прощупать почву относительно их взглядов на дальнейшую жизнь. Как они отнесутся к тому, что сестра уедет в другой город на другой конец страны? И как близнецы сами считают, что лучше для их будущего: учиться в элитном арвиниканском колледже или обычной школе по соседству с институтом Айвазова и Владкиным детским садиком? В груди снова возникло чувство тянущей за душу неуверенности. Откуда Илья знал, как лучше? «Буду действовать последовательно, — рассудил он, сжимая ручку дорожной сумки и косясь на идеально отглаженный пиджак духа-водителя. — По мере развития ситуации. Во всяком случае, семейные вопросы стоит решать вместе. Хотели бы мальчики думать так же! Особенно Савва».       Необходимость общения с наследником Яхонтовых противно сжала внутренности и заставила вспомнить, как давным-давно молокосос Илья ехал серьёзно разговаривать с другим представителем династии — самим Малютой. Ехал туда же, в Петрово, тайком от наставников, чтобы захватить Вия врасплох дома и, предъявив обвинение в убийстве родителей, выдавить из него чёрную душу. Илья сглотнул слюну, чтобы промыть пересохшее горло — он до мелких подробностей помнил тот день. И приглушённый свет в охотничьей зале у Вия, и то, как дородный, осанистый колдун в домашнем халате, зелёных носках и сафьяновых туфлях величаво прохаживался перед ним — застывшим в напряжении после выкрикнутых дерзких слов с нелепо сжатыми кулаками и по-дикарски искажённым лицом. В зеркале напротив Илья отражался умственно-отсталым оборванцем перед умудрённым жизнью и безупречно владеющим собой политиком. Малюта же, толкуя с ним, прекрасно понимал, что его жизнь может оборваться в любую секунду, но чёрт возьми! Таким даром убеждения противника никто ни до, ни после покойного Яхонтова не мог похвастаться! И он восхищал. — Истислав, Истислав, — приговаривал Яхонтов со снисходительной и располагающей к себе улыбочкой. — Ты слишком молод, чтобы понять перипетии колдовского мира, где нет ни добрых дел, ни злых, а порядок держится почти исключительно на силе и старинных, писанных кровью, прошу тебя запомнить это, чужой кровью законах! Разве я не соблюдал законы Неба, когда предал казни колдуна, связавшего жизнь с ведьмой? И разве твоё рождение было законным? Посуди сам, Истислав Всеславович, ты рождён чернобогом — за что тебе благодарить родителей? За то, что ты обречён мириться со своей природой, от которой всяк открещивается, как от заразы? За то, что ты одинок, как перст, в своём несчастии? За то, что ты ущербен, не способен ни летать, ни колдовать по-человечески? За то, что тебя ни одна душа на свете не готова принять? Разве я неправ? Разве такое нужно допускать?       О! Он знал, куда бить. Илья слушал врага, убийцу своих родителей, и во всём с ним соглашался, вспоминая горькую судьбу. Отвечать утвердительно он, конечно, не собирался, но молчал и слушал, дурак дураком — вместо того, чтобы, как планировал, одним махом отправить мерзавца к праотцам на разборки. — А ведь, если сможешь дойти умом, это я тебя вырастил. Переярский детский дом, говоришь? Под патронажем «ГосПара». Новосвирьский тоже. Мы опекаем тысячи, десятки тысяч сирот по всей стране и не только. Повышенная стипендия для одарённых детишек, лишенных радости жить в семье? Да, это тоже моя заслуга! И невгородский интернат, в котором ты делаешь научные успехи, и даже, — Малюта поднял палец, — исследования карасукского золота, качурского адаманта проходят под спонсорством «ГосПара». Я сам нигде не учился, не до того было, а диплом БГУ купил. Стыдно самому! — Яхонтов всплеснул руками, словно вот за это, не за убийство отца и матери извиняясь перед Ильёй. — Но готов жертвовать миллионы и миллиарды на становление таких, как ты, молодых, упорных мальчиков с тяжёлым детством. Талантливых, способных сделать страну великой, если дать им ресурсы для роста! Ты пришёл, чтобы убить меня. Я же безвозмездно предоставлял тебе все эти годы кров, тепло, еду, одежду и возможность стать человеком. Стал бы ты таким, будь твои родители живы? Подумай.       Илья заметил, как недоверчиво скривилось его собственное отражение в зеркале. Малюта же развернулся к нему и раскинул руки приглашающим жестом. — Знаешь что, мальчик мой? — Он сузил сметливые карие, нет, чуть ли не кирпичные глаза, превратив их в почти эрские щёлки. — Я не против того, чтобы уйти из жизни, если общество посчитает это справедливым. Я так устал, если бы ты знал как! Мир держится на этих плечах, Истислав, — Яхонтов похлопал себя по широченным надплечьям, — целый мир! И давит, не принося, увы, ни радости, ни успокоения. Он, если веришь, для меня лишён красок и прелестей. Но ты скажи, если я уйду, что будет после меня? Кто придёт править после Яхонтова? На кого я оставлю свои заботы? Мой сын трагически погиб. Моя дочь, получившаяся по ошибке от ведьмы, — Малюта повысил голос, — и ты знаешь её судьбу, у меня даже для собственной семьи нет исключений! Вертихвостка, не способная ни варить котелком, ни принести мне достойного отпрыска. Собственная жизнь мне не дорога настолько, что я, как видишь, даже не прошу у тебя пощады. Я мёртв внутри, давно и бесповоротно, и потому не испытываю страха перед тобой. — Он приблизился вплотную к Илье, едва не задевая халатом, заглянул в глаза открыто, бесстрашно и, как показалось Айвазову, доверительно. — Если ты убьёшь меня, кто призовёт этот мир к порядку? Ты думаешь, это лёгкое бремя?       Илья не выдержал, отрицающе помотал головой. — Вот видишь. — Малюта по-доброму, чёрт возьми, с пониманием мигнул глазами! Илья почти ни в ком прежде не встречал сочувствия и обычного человеческого понимания, а тут... — Я предложу тебе идею получше, сынок. Давай, мы станем с тобой сотрудничать. ...Бр-р-р!       Илья резко вытолкнул себя из переживания и обнаружил, что изо всех сил стискивает ручку проклятой сумки. Хорошо, не руку дочери! Он, точно спросонья, кинул настороженный взгляд на Владу. — Папа, — полуобернулась та с невинным видом и запорхала ресничками. — Я пи́сать хочу, а «Детский мир» во-он на той улице. «В ней тоже полно его крови, — стукнулась мысль. — В моих детях кровь моего врага, и она же поит Калтысь». — Потерпишь. Дома будем через десять минут, — как можно твёрже возразил он дочери.       От тревоги перед встречей с близнецами и ни к месту пришедшегося воспоминания разболелась голова. Скуксившись, тихонько прижав пальцем висок, Илья доехал до Петрово и вновь с изумлением подумал о том, как этому логову врага приключилось стать его собственным домом. Нет, теперь с Яхонтовыми надлежало сближаться, он сам стал частью Яхонтовых, или они — частью Айваседа. Пропуская выскочившую из машины дочь вперёд, Илья незаметно выцепил из внутреннего кармана фляжку с коньяком и сделал пару глотков для храбрости. Вспомнил про коллекцию электрогитар в их с Сашей спальне, офигенную ванную, больше похожую на озеро с гейзерами и обширный бар, и тем самым вернул себе позитивный настрой. «Не живи прошлым, — подсказал рассудок. — Они — твоя семья».       Обоняние мгновенно уловило тот самый флёр, присущий дому Яхонтовых. Каждый род и каждый дом имеют свой запах, как в природе любое звериное обиталище. Колдуны Левой Руки как-то стойко ассоциировались у Айвазова с лёгким духом медвежатины, а также пряными травами Пошновского взморья, сухофруктами и выпечкой. Хотя запах выпечки производил... — Вахтанг! Савва! — Бусинка заверещала, свернулась ветерком и помчала, снося всё на своём пути по направлению к долговязой фигуре, раскинувшей руки. Подняла полы атласного халата, обдув загорелые ноги брата в ярких носках, попала в объятья, закружила его, нарвалась на подобные укусам грубые поцелуи, щипки и приговаривания: — Маленькая. Вот и ты. Скучала по мне, признавайся? — Сав-ва, не ку-сай-ся! — попискивала Бусинка, брыкаясь и не желая сходить с цепких рук, щекотавших её. — Скучала или нет, говори! — Вай мэ, сестрёнка! — вылетел второй такой же кареглазый шкет, с ладонями, белыми от муки. Увидел Илью, оправился и, не зная, что делать, подал руку как есть — грязную и честную. — Здравствуйте, дядя Илья! Ой, то есть, здравствуй. — Здравствуй, Ваха. — Илья охотно испачкался в муке, и с осторожностью глянул на Савву. — Готовите что-то? — Да я торт хотел, э, к вашему приезду! — поделился Вахтанг. Кажется, парни подросли за месяцы разлуки, и уж точно окрепли в лагере. — Не успел немного, но, вроде, пока получается!       Савва, прижимая к себе сестру, блеснул из-под полуопущенных век на Айвазова, и тому показалось — не менее настороженно и холодно, чем он сам. — Здравствуй, Савва, — скакнуло сердце. — О, привет, пап, — непринуждённо бросил парень через плечо, как подачку, а потом просто забрал счастливую Бусинку от Ильи и понёс её на запах выпечки. — Тебя не обижали на Качурке? — Нет, что ты, мне было та-ак весело, я тебе всё-всё расскажу! Я тебе таких шишек привезла и камушков, ты с ума сойдешь, Сав! — И всё мне? Для бутылочек? — Ну Вахтангу-то они зачем? — Влада не отрывала влюблённых глаз от брата. — И то верно.       Илье стало обидно, что о нём фактически заговорили в третьем лице, но он был морально готов к чему-то подобному, и не стал на этом акцентироваться. — А папа заберёт меня в Новосвирьск! — похвасталась тут Владка, и Савва спустил её в кухне на софу. — В гости? — Насовсем!       Илья не уставал поражаться болтливости дочки. Он мозги себе сломал, продумывая, как сказать об этом решении близнецам, а Владка просто выдала как есть! Айвазов крякнул и залез мордой в холодильник, а когда вылез с куском пиццы в зубах, Вахтанг расстроенно хлопал глазами, а Савва рядом жрал финики. — Круто. Это мама так решила? — Я решила! И папа, — с гордостью сообщила Влада. — И я подумал, — встрял Илья, не без волнения пересекаясь с вопросительным взглядом Саввы, — может быть, вы тоже хотели бы жить в Свири? — Не хотели бы, — равнодушно сказал Савва, прежде, чем Вахтанг открыл рот, тут же закрыв обратно. — Делать там нехер. Да и мать не разрешит. Мы же надежда двух родов, пап. Понимать надо. — Те же ужимки, тот же наклон головы, те же сцепленные руки! — Образование там у вас так себе, не уровень Арвиники. Да и скука смертная. — А я бы поехал в... гости, — волнуясь, подал голос Ваха и запустил мантас-миксер. — Мне кажется, Свирь — очень интересный регион, правда, дядя Илья? — Да, разумеется, у нас много... — Алкашей, — послышалось очень тихое из всех углов комнатки разом и из-под прикрытого ладонью рта. Потом Савва ущипнул себя за нос и убрал от потянувшегося Ильи миску с финиками. — В смысле, мы будем вам часто писать. Длинные такие письма, пап. Как дела, какие погоды, кто сколько налетал. Разве не прекрасно? — Его брови взлетели и вернулись на место, улыбка наполнилась благодушием. — Зато место альфика в семье делить ни с кем не придётся, даром, что оно занято задолго до тебя, да? — Прекрати! — вспыхнул Вахтанг. — Зачем ты так?! — Как? — Резко, холодно, как косой по рёбрам. Всё-таки Савве в силу возраста не хватало дедовой выдержки. Илья усмехнулся, глядя на его выступление. — Ничего страшного, Вахтанг, мы отвыкли друг от друга. — Илья присел на софу к Савве, и тому, как раньше, пришлось убрать ногу, обтянутую аляпистым носком с утятами. — Расскажите-ка лучше про лагерь, про тренерство Бориса. Рад его повышению! Я видел ваше противостояние со Смарагдиным, и, признаться, впечатлён! Это был подвиг! — Хулиганство, — вставил слово Савва. — У нас таких подвигов вагон. Хочешь послушать, что мы ещё творили? — Да, Савва, расскажи! — пропищала Бусинка, и Илья заметил в жёстких глазах наследника Яхонтовых искру теплоты. — Хорошо. Мы жили на третьем этаже, а под нами — скоморохи...       Несмотря на напряжённую встречу, они с детьми неплохо пообщались, торт выпекся на славу, а расслабляющая ванна с гидромассажем и пара стопок коньяка помогли Илье снять головную боль. Хорошо вернуться из тундры и принять на себя блага цивилизации! Илья последний раз побрил лицо и голову, срезая налёт экспедиционных нервяков, и надумал недельки через три заглянуть в салон — за нормальной причёской. Выходя из ванной, кутаясь в длинный белый халат — да, Яхонтовы все носят халаты, зачем и себе отказывать! — Илья украдкой слышал громкий спор братьев, доносящийся из их комнаты: — Зачем ты его задеваешь раз за разом э? Он герой, заслуживающий уважения, и к нам хорошо относится, и мы сами просили мать о хорошем мужике, не помнишь?! — И что в ней изменилось после того, как она привела в дом этого узкоглазого алкаша? — вторил голос того же точно тембра. — Теперь мы с ним должны общаться чаще, чем с ней? И зачем нам это надо, чтобы он помыкал домом и разделял нас с Буськой? — Так давай напросимся с ними! — Головой думай, брат! Скоро родится ещё мелкая! Он не справится и сбежит от нас быстрее, чем ты к нему привыкнешь!       Слова этого говнюка сильно полоснули Илью по самолюбию, но кроме того задели своей правдивостью. Видимо, виртуозное умение давить на больное у Яхонтовых в крови! Как легкий и деликатный нажим на сломанную ключицу или задранная к лопаткам резинка от трусов. «Чёрт! — Айвазов растёр испарину по голове. — Я же не так много пью! И... Я справлялся с детьми в лагерях, когда был вожатым, у меня куча дипломников! Почему это я должен не справиться и сбежать?»       Привычка сомневаться в собственных силах, как и в любой непонятной ситуации прихлебывать горячительного пристали к нему с детдомовского прошлого. Да, там никто не ободрял и не говорил: «давай, у тебя получится!» не было принято, что ли. К сиротам относились так, словно то, что с ними произошло, и то, куда они попали, было полностью их виной и их проблемой. Ты здесь, брошенка? Значит, ты это заслужил, и никто не обязан с тобой возиться. Хочешь учиться? Всем плевать. Хочешь бухать — тоже всем плевать. Хочешь, учись и стремись выбраться, хочешь — бухай и катись ко дну, не начав жить, а хочешь и то, и то. У нас страна возможностей, выбирай любую! Подарки от спонсоров, достающиеся не самым лучшим, а самым злым, попытки добиться справедливости в одиночку перед враждебной стаей тех, кто старше, избиения, унижения и скользкие руки в штанах, на которые воспитатели благосклонно закрывали глаза, поскольку, правильно: всем на всё плевать. Илья когда-то тоже считал, что ему плевать, и не выносил к себе прикосновений, поскольку они с младенчества не дарили ничего приятного. Но... Малюта был прав в одном, когда поучал его на той встрече: кто-то должен проявлять участие в жизни других, иначе мир рухнет. С какой бы целью это ни было произнесено старым Вием, для Ильи оно стало откровением. Он так и не научился оставаться безучастным к чужим страданиям, а потому — решил и тут не изменять себе.