Твоё отражение

Заброшенные гаражи на левом берегу реки Хан. Как часто Юнги проезжал мимо них, бросая рассеянный взгляд и морщась: когда уже снесут эти трущобы. Площадку под мостом облюбовали подростки на скейтах — крики, смех и грохот отражались от щербатых разрушающихся бетонных оград старой набережной. Горы мусора и палатки бездомных, торчавшие тут и там, довершали мрачную картину. Даже днём там весьма настороженно относились к чужакам, а полиция не рекомендовала туристам посещать этот район. Ладони Юнги вспотели от волнения, когда Ким, лихо завернув туда и вихрем пролетев пару узких грязных переулков, тормознул у неказистой обшарпанной железной двери. С виду она казалась наглухо закрытой, а сам огромный гараж — давно заброшенным. Но это была лишь видимость. Внутри уютно мерцал неяркий свет, у входа прибывших встречал коврик с не очень-то гостеприимной надписью «Go away», а в углу, у большого потёртого дивана, источал приятное тепло электрический обогреватель. Многочисленные цветные граффити покрывали стены. Гараж выглядел словно большая комната без окон, уютным и обжитым, а два парня, лениво боксирующие в центре — расслабленно-домашними, словно и правда находились у себя дома, а не в заброшке посреди самой опасной из сеульских трущоб. Это были Хосок и Чонгук с фотографии, и Мин нервно набрал в легкие воздуха, решая довольно сложную задачу — поздороваться с ними формально или же нет. Но те облегчили ему задачу: даже голов не повернули. Только Чон слегка дернулся на звук открывшейся двери и машинально чуть опустил защиту, за что сразу же был наказан пропущенным боковым. — Блять, хён! — вскрикнул он возмущённо, потирая скулу и бросаясь в атаку — впрочем, не достигшую успеха. — Не будешь отвлекаться, — насмешливо бросил Хосок, блокируя и уклоняясь от его ударов легко и грациозно, как будто танцевал, а не дрался. — Мудак. — Придурок. После этого обмена любезностями Чонгук энергично сплюнул прямо на пол красную слюну и двинулся вперёд словно бык, нагнув голову и молотя в воздухе кулаками. Он пытался достать Хосока, но тот умело уворачивался. — Бокс, Чонгуки, это искусство не для дураков! Подзуживая, он кружился по гаражу как заведенный, выжидал момент и, когда разозлённый Чон на миг потерял бдительность — вдруг бросился вперёд, ударив коротким молниеносным движением. Чонгук мешком рухнул на пол. — Хён, что ты наделал! Откуда-то из угла раздался вскрик. Отвлечённый поединком, Юнги не посмотрел туда и сейчас вздрогнул от неожиданности, поворачивая голову. Невысокий парень с красными волосами вскочил с дивана и бросился к лежащему Чону — перед глазами Мина мелькнуло яркое пятно. Это ещё кто? На общем фото его не было! — Встать можешь? — запричитал парень, осторожно ощупывая Чонгука и протягивая ему небольшую, чуть пухлую ладошку. — Вот, возьми салфетку, у тебя кровь течёт! Лихорадочно порывшись в карманах, он выхватил пачку салфеток и приложил одну к его лицу — Чон скривился от этого прикосновения. — А ты думал, в моих жилах вода, Чимин-ни? — протянул он с улыбочкой, как-то издевательски выделяя последний слог имени. И, с усилием перевернувшись, неожиданно грубо оттолкнул протянутую руку. — Я-то могу встать, а вот ты — только лечь. Под кого-нибудь. Отвали, мне твоя помощь не требуется. Чимин, ни слова не ответив на этот выпад, сразу поник — опустил плечи, потупил глаза, пока шокированный Юнги молча переводил взгляд с одного парня на другого. Но Намджун недовольно сдвинул брови и нахмурился. — Что у тебя опять за проблемы, Чонгук-и? — У меня — вообще никаких проблем, — тут же дерзко откликнулся тот. — Но тебе не кажется, хён, что без гомиков здесь было бы лучше? Он не смотрел на Чимина, но и так было понятно, кого имел в виду. Маленький парень весь вспыхнул, краснея до слёз от такой явной неприкрытой грубости, и весь сжался, как будто пытаясь казаться ещё меньше. Мин с жалостью рассматривал мягкие, почти детские черты его лица, странно контрастирующие с пухлыми чувственными губами. Он казался приветливым и не опасным, в отличие от остальных трёх парней в гараже, и Юнги ощутил к нему если не симпатию, то сочувствие. И сразу внутренне ополчился против Чона. — Мне — не кажется, — холодно отрезал Намджун. — Ни ориентация человека, ни гендер, ни национальность, ни что-то другое не может быть преградой, чтобы присоединиться к нам. Не тебе решать, кому быть здесь, а кому нет, ясно? — Но я часть команды, почему это я не имею права голоса? — недобро прищурился Чонгук. Он поднялся наконец с пола, крепко утвердившись на ногах — немного выше Юнги, но гораздо мощнее, с широкими плечами и грудью и рельефными мышцами пресса, обозначавшимися даже под майкой. Его кулаки были стесаны, у разбитых носа и губ застывала густая темная клякса, но смотрел он по-прежнему с вызовом. — Пак такая же часть нашей команды, — возразил Намджун спокойно, но и в его глазах промелькнула опасная искра, когда он медленно шагнул к младшему. На Чимина жалко было смотреть. — Не ругайтесь из-за меня, — взмолился он, попытавшись встать между ними, но его оттолкнули сразу две пары рук. — Вы же друзья! — Конечно, друзья, — успокоил его Ким, танком надвигаясь на парня напротив. — И Гук тоже хорошо к тебе относится и не хотел хамить — правда, Гуки? Младший промолчал, но это молчание было красноречивее слов. — Он как раз собирался извиниться, я по глазам вижу. Правда же, Гуки? — Пусть побоксирует со мной, если он обиделся, — зло выплюнул Чон. — Как знать, может, я действительно после этого его зауважаю! — А может, лучше со мной побоксируешь? Намджун не повысил голоса, и даже поза его не изменилась — как скрестил руки, так и стоял. Только потемнел взгляд, и воздух вокруг как будто сгустился, налившись опасностью. Чонгук сверлил его глазами около трёх секунд, оценивая степень риска. Вышло — лучше не рисковать. — Нет, — нехотя выдавил он разбитыми губами. — А что так? Ты же уважаешь только тех, кто тебя побил, правильно? Так у всех обезьян. Чон угрюмо промолчал, даже не порываясь возразить насчёт обезьян. — Но мы-то люди. Мы собрались вместе, чтобы сделать дело — положить конец банде Сокджина, которая торгует в районе наркотой, и все, включая продажных мусоров, об этом знают. Мы должны стоять плечом к плечу, а не устраивать тупые разборки друг с другом! Самое умное, что ты сейчас можешь сделать, Чон — это извиниться и помириться. — Я с ним не ссорился, — отрезал Чонгук, но уже без прежнего запала. Фыркнул и отвернулся, чтобы не видеть, как Чимин робко тянет руку, чтобы прикоснуться к плечу Кима. — Извиняться тоже не собираюсь — не́ за что! — Все в порядке, хён, правда, — поспешно сказал маленький парень. Признательность и смущение читались в его глазах, и Юнги не мог снова не признать, что он очень милый. Пожалуй, слишком милый для этого места. Но вырвавшееся у Намджуна уже знакомое имя — Сокджин, — сразу же заставило его напрячься. Тот, кто угрожал его брату, торгует наркотиками? Мин ощутил под ребрами лёгкий холодок: в новостях регулярно показывали, что творили отмороженные наркодельцы в неблагополучных районах Сеула. Как мог Шуга перейти дорогу подобному человеку — ведь это всё равно что самоубийство совершить! — Давай лучше, расскажи, хён, как мы будем надирать задницу Красавчику. Ты ведь для этого нас сегодня собрал? Чонгук явно стремился поскорее замять инцидент с Чимином — поспешно придвинулся поближе к Киму и изобразил на лице интерес. Странно, подумал Мин, что он даже не поздоровался с ним — точнее, с Шугой. И ни разу не взглянул, точно его вообще здесь не было. Может, они тоже в ссоре?.. Глядя на Чонгука, в это верилось. Несмотря на то, что он был самый младший в банде (Инхён говорил), но явно далек от скромности и уважительности. Хосок в углу молчаливо возился над чем-то, и Юнги, переведя взгляд, увидел, что он обклеивает свой байк цветной плёнкой. Зачем? — Хоби уже в курсе, — неторопливо начал Ким, обводя всех взглядом и останавливаясь на нём. — Как вы знаете, парни, Ким Сокджин в нарушение всех законов построил себе дом в заповеднике у озера. Об этом ещё в новостях писали, — Чимин согласно закивал, а Хосок издал звук, похожий на «угу». — Для этого он вырубил целую рощу, были протесты экоактивистов. Но они ничего не дали, потому что наш Красавчик попросту купил и строительный департамент, и заодно прокуратуру, проверявшую законность стройки. А общественность… а что она? В последний раз он даже не вышел к протестующим! Выставил у ворот охранников, и те отгоняли всех недовольных. Поэтому сегодня я предлагаю его проучить. Ким говорил спокойно и решительно, а Юнги сидел как пришибленный, чувствуя, как на душу ложится тяжесть, а по коже бегут мурашки от нехорошего предчувствия. Судя по выражению лица Чимина, ему тоже было не по себе. Один Чон одобрительно кивал на каждое слово, иногда сквозь зубы роняя «скотина» и «мудила». — Спалить этот дом на хрен, да и всё! — воскликнул он. — Шуга уже предлагал, и чего ты не согласился тогда, хён, я не понимаю. Произнесённое имя брата словно ударило Юнги в грудь. Осознав сказанное, он в ужасе распахнул глаза: сжечь чей-то дом! Нет, младший Мин не мог такого предложить. Он не ангел, конечно, но и не преступник. У старшего чуть не вырвался гневный возглас, и он даже сжал кулаки в первом импульсивном желании заткнуть Чону глотку, чтобы не смел бросать на ветер таких слов. Но уже через секунду Юнги пришел в себя. Несмотря на первый шок, ужас и отрицание, он с горечью осознавал: Шуга — мог. Сжигать, драться, разрушать. Не только свою жизнь, но и тех, кто связан с ним. Он снова бросил взгляд на возбуждённое лицо Чонгука: интересно, тот хотя бы совершеннолетний? Что он забыл в этом гараже, когда мог бы усердно учиться, а потом работать и в конечном итоге немного, на своем месте, менять мир к лучшему? Пока его брат лазил по чердакам и задирал других мальчишек, Юнги читал книги. И прочёл достаточно, чтобы понимать, что любые революции бессмысленны — насилие порождает насилие, а на место свергнутых мудаков приходят… сначала, может, энтузиасты с горящими глазами, но необходимость удерживать власть очень быстро порождает новую жестокость. И всё повторяется по кругу. Злость на придурков, не понимающих этого, разбирала его. Неужели так трудно подумать на полшага вперёд и понять, что ничем, кроме тюрьмы, их так называемая «борьба» не закончится? И пусть бы только Чонгук — видно, что он не блещет умом, — но Намджун! — Я по-прежнему против, — холодно произнес Ким, и Юнги едва смог замаскировать под зевок свой нервный облегченный вздох: хоть кто-то здесь думает головой. Но тут же напрягся вновь. — Сжигать мы, конечно, ничего не будем… на этот раз. Мы не преступники, Чонгук-а, мы боремся за справедливость, — он выразительно пригвоздил мальчишку взглядом, отбившим у того желание возражать — хотя, судя по злому огоньку в черных глазах, Чону ещё много чего хотелось сказать. — Есть и другие способы дать понять Красавчику, а заодно и всему свету, что мы думаем о вторжении в заповедник. — Это какие? — скептически изогнул бровь младший. — Искусство, например. Тут даже Хосок поднял голову от байка, над которым возился, и удивлённо воззрился на парня, который (если верить Инхёну) был их лидером. И не только он один. Юнги с самого начала, готовясь встретиться с друзьями своего брата, представлял себе типичных обитателей рабочего района: признающих только силу, разговаривающих матом и решающих свои споры исключительно кулаками. И если Чонгук своим поведением полностью всё это подтверждал, то Намджуну снова удалось его удивить. Из нарисованного предубежденным Миновым воображением портрета злобного тупого амбала-главаря банды у него был только рост — действительно под два метра. Все остальное не вязалось совсем. Искусство? Этот парень не просто знает, что это такое, а признает его как оружие борьбы с несправедливостью — более сильное, чем даже пожар? Юнги почувствовал… Нет, это было не просто облегчение. Путешественник, волей судьбы закинутый в дикие джунгли к племенам, которые молятся солнцу и не понимают назначение одежды — даже тот не так сильно обрадовался бы наличию у одного из дикарей телефона с интернетом, как радовался Мин словам Намджуна. Ким — понимал. Он ощутил, как немного отступил тёмный задавленный страх, не перестававший скрестись за грудиной с той самой секунды, как он переступил порог обиталища дикарей. — Ты, хён, обчитался своего Канта, и у тебя мозги совсем набекрень съехали! — снова выкрикнул Чон, совершенно не заботясь об уважении к старшему. — Какое, нахрен, искусство? Разрисовать ему стены граффити, что ли? И ты думаешь, это прошибёт барыгу? — Да чихал я на барыгу, — всё так же холодно и спокойно ответил Намджун, хотя тоже явно с трудом сдерживался. — Мне важнее, чтобы о нас узнали люди! Если мы просто спалим его дом, кое-кто нас поддержит, но недоброжелателей будет больше. А нужно, чтобы общество было на нашей стороне, курья ты башка. Он точно всё понимал. Но какой же тогда чёрт мог дернуть неглупого парня с перспективами, первого в своей группе по баллам, связаться с такими, как Чонгук или Хосок? Мин рассматривал его и думал — что-то тут кроется такое, чего он пока не знает. — Да что оно может, твоё общество? Утереться перед охранниками Сокджина? — …А я думаю, что хён прав. Все удивлённо замолчали и обернулись к Чимину. Тот явно не ожидал такой реакции и сконфузился, мгновенно пожалев, что привлек к себе внимание. — А педикам вообще слова не давали, — процедил Чон сквозь зубы и быстро вскочил, чтобы карающая рука Намджуна не настигла его. — Вернись, — не повышая голоса потребовал тот. — Мне и здесь неплохо, — отрезал Чон из угла, где Хосок по-прежнему продолжал возиться с байком, не обращая внимания ни на кого. — Не вынуждай меня вставать, Чонгук. Иди обратно. И извинись, — прибавил он, когда мальчишка, не выдержав драконьего взгляда, неохотно потащился обратно к дивану. — Да все в порядке, хён! Не надо мне никаких его извинений! Но было видно, что на глазах у Пака блеснули слезы. Чтобы скрыть их, он нагнулся якобы завязать шнурки, но вышло ещё хуже: когда Чимин спустя долгую минуту поднял лицо, оно было совершенно алым от стыда и обиды. Пришлось ему закрыться руками, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не расплакаться позорно при том, кто смотрел на него так недобро и насмешливо. — Не буду я извиняться. Было бы перед кем! — Чонгук, — протянул Ким, и в его негромком голосе отчётливо звякнула сталь. Даже Юнги поежился. — Извини, — буркнул мальчишка в пространство, ни к кому не обращаясь. — У тебя осталась всего одна попытка. А моего терпения осталась буквально последняя капля, Чонгук. — Извини, Чимин, — произнес Чон громко и ясно, повернувшись к нему и даже слегка кланяясь. Его пылающие глаза при этом жгли Пака заживо. — Хён. — Чимин-хён, — быстро поправился он. Юнги слышал тихий короткий выдох сидящего рядом Кима и почувствовал, как по его телу пробегает дрожь подавленного гнева. Плечо, к которому он поневоле прислонился (на диване тесновато оказалось вчетвером), стало каменным, и его вдруг неожиданно потянуло провести пальцами по скользкой кожанке и успокоить — прежде чем он мысленно дал сам себе затрещину за этот идиотский порыв. В конце концов, что ему Ким и что ему Пак Чимин? У него здесь своя миссия, на ней ему и следует сосредоточиться! — Итак, парни, давайте проголосуем, — произнес Намджун, и его голос звучал уже спокойно, точно не он только что смирял Чонгука едва слышным звоном стали. — Кто за то, чтобы пробраться в дом Сокджина и оставить на стенах пару-тройку шедевров на остросоциальные темы? Давайте, — и он первым поднял руку. За ним тут же последовал Чимин — нарочито не глядя в сторону младшего, испепелявшего его глазами. — Я тоже «за». — Чон? — отстраненно обратился Намджун к следующему. — Против, — отчеканил тот. — Я за то, чтобы спалить этот дом, и моё мнение не поменялось! Зачем ещё раз спрашивать? — Понятно, — кивнул Ким и Юнги видел, как на его виске вздулась и запульсировала жилка. — Хосок? — Против. Очевидно, он был немногословен, потому что даже головы не поднял. Оклейка была закончена, и теперь он копался во внутренностях байка, отрываясь от работы лишь затем, чтобы взять с полки очередной инструмент или деталь. — Можно узнать, почему? — Я в общественность не верю. А вот хвост гадёнышу прищемить хочется, — коротко ответил Хосок, задумчиво рассматривая свои перепачканные машинным маслом руки, пока Чонгук ликующе прыгал задницей на сиденье, сотрясая диван вместе с остальными тремя сидящими, и вопил: — А я сказал тебе! Сказал! Срать твоя общественность хотела на тебя! Как Ким не облегчил душу, вышвырнув его с дивана прямиком в дверь — для Юнги осталось загадкой. Потому что самому ему уже нестерпимо хотелось это сделать, и он посматривал на друга Шуги с откровенной неприязнью, даже не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Наверно, Намджун, несмотря на свои внушительные кулаки и грозные взгляды, всё-таки, наверно, пацифист. Так думал Мин, и эта мысль была ему приятна. Так, что он поздно вспомнил, что думать надо бы о себе, а не о Киме. Потому что: — …Ну, а ты, хён? Он не сразу понял, что Ким обращается к нему. А когда сообразил — впал в ступор: все взгляды были обращены на него, как чуть ранее на Чимина. Теперь он жалел Пака ещё сильнее, потому что это было просто супернекомфортно. — Двое «за» и двое «против» — твой голос будет решающим. Что думаешь? Голос и лицо оставались всё так же спокойны, но от него не укрылось, что руки Намджуна, сцепленные друг с другом, напряжённо сжались. По какому-то наитию он перевел взгляд на Чонгука: тот радостно скалился, видимо, даже не сомневаясь в том, за какой вариант проголосует «Шуга-хён». Юнги ощутил болезненный укол в сердце. У его брата, наверно, были свои причины хотеть спалить дом этого Сокджина. Один только бог знает, через что он прошёл, скитаясь один с шестнадцати лет — пусть по собственному выбору, но это ничего не меняет. Возможно, увидев, как выборочно и несправедливо применяется закон к разным людям, он утратил к нему уважение. Или просто жил по принципу «око за око», как тот же Чонгук. Пусть его брат решил бы по-другому, но ведь он не Шуга! И не может допустить, чтобы было уничтожено имущество и пострадали неповинные люди — семья Сокджина или вообще прислуга. А прав он или нет в глазах этих парней — вообще неважно, пока спокойна его совесть. — «За», — не задумываясь ответил Юнги и увидел, как медленно, словно в кино, вытягиваются лица у присутствующих. И у Намджуна тоже. Явно не ожидав такого поворота, он весь вспыхнул радостью и засветился, словно новогоднюю гирлянду включили. Пару секунд все молчали, и только потом тишину рванул негодующий вопль Чонгука: — Ты специально сделал мне назло! Ведь сам же хотел! Сам предлагал! Ненавижу тебя, ублюдок! — Да ты мне тоже не нравишься, знаешь ли, — вполне искренне ответил Юнги.