смотри

Мария и Мэри начали обмениваться письмами когда им было по восемь — в заляпанных клеем конвертах из цветного картона, на обрывках блокнотных листов. Им было достаточно шёпота, чтобы скрыть секреты от кого угодно, они могли придумать тайный шифр или вовсе понимать друг друга без слов, но с тех пор, как они научились писать, не могли иначе. Раньше — рисовали мальчиков, с которыми никогда не будут, потому что они полные придурки, хоть и симпатичные, а рисунки потом сжигали; повзрослев — «посидим посмотрим друзей и попьём вина?», «боже, да». Мария была младше Мэри всего на десять минут, но ей всегда казалось, что лет на пять — Мэри собранная, добросердечная, бескорыстная, д р у г а я. И Мария всеми силами пыталась доказать себе, что она другая, потому что видеть своё собственное лицо, свои собственные волосы и свои собственные плоть-кости-кровь напротив каждый раз, когда она разговаривает с сестрой, было невыносимо. В пятнадцать она впервые сама осветлила волосы блядским двенадцатипроцентным оксидом и оставила вместо волос мочалку. Мэри долго состригала ей мёртвые кончики и нежно перебирала пряди пальцами — Мария почти плакала: да, теперь Джеймс уж точно на неё, такую, не посмотрит (вслух, конечно, не сказала ни слова). Марии почему-то казалось, что если она не будет похожа на сестру совсем, то понравится ему — потому что не может копия быть лучше оригинала, а Мэри была именно им. Мария тогда сказала: прости меня, и Мэри ответила: пустяки, может, стану парикмахером. Она ни черта не понимает, подумала Мария, и побежала блевать в туалет. Господи, я ненавижуненавижуненавижу её? себя её я всегда любила. А кто он такой, чтобы всё испортить? Мария полощет рот и смотрит в зеркало, думает, надо пользоваться гигиеничкой, все губы в трещинах. Потом: напишу ей сегодня письмо, всё-всё расскажу. Потом: а зачем? Выходит из ванной и улыбается слабо: «руки дрожат, ни черта не напишу». Вслух: — Пошли в кино? — На что? — Ты вроде хотела на «Титаник». — А ты вроде говорила, что тупые сопливые драмы не для тебя. Мария гасит улыбку, берёт Мэри за руку и молча тащит переодеваться.

***

В семнадцать она напомаживает губы малиновым, носит каблуки, короткие юбки, много-много курит и обязательно красит волосы в салоне (копит со школьных обедов каждый месяц) — она д р у г а я. Мария танцует и ни один школьный бал не проходит без того, что она близка стать королевой, но Синтия каждый чёртов раз обходит её. Мария танцует. Мария танцует, видит Джеймса и хочет закричать: смотри на меня, смотри на меня, смотри на меня, смотри. Джеймс смотрит на Мэри, держит её за плечи, покачиваясь вправо-влево (он двигается как Буратино, думает Мария, и влюбляется в него ещё больше). Синтия снова королева, Мария целует её в щёку и говорит, смеясь: сучка. Мэри много фотографирует, а Джеймс увлёкся видеосъёмкой — вот сестра показывает Марии снимки озера Толука, на которое они ездили с ним вчера пить холодный кофе и есть мамин пирог (Мэри сказала, что это был самый вкусный пикник в её жизни). Мария думает: он тебя не заслуживает. Он хуже тебя. Потом: я тебя не заслуживаю. Я хуже тебя. (Мы с ним идеально друг другу подходим). Спрашивает: — А видео? Те, что наснимал Джеймс. — Я попросила его выкинуть плёнку в озеро. Наверное, я выглядела как пугало, ветер был, мы какую-то ерунду несли. В общем, смотреть нечего. Мария хочет сказать: «Ты несёшь ерунду только рядом с ним», думает: «Блядь, я ведь тоже», и вслух говорит: — Хочу туда. Утопиться. — Ты чего? — Мэри встревоженно хватает Марию за руку и глядит в упор. — Что ты такое говоришь? — Не обращай внимания. Брейнтри влепил «C» за доклад, страдаю — не могу. Мэри, судя по взгляду, не поверила. Руку не убрала, не улыбнулась. Сказала: — Родились вместе — вместе и потонем, поняла?

***

Когда Мэри умирает от рака — топится Джеймс.