Вход в Облачные Глубины открыт для демонов и небожителей

      Утром Лянь-Лянь обнаружил себя в собственной постели. Пусть он не помнил некую часть событий вчерашней ночи, а иные появлялись в памяти лишь тусклыми вспышками, ему, видимо, хватило сознательности, чтобы умыться и сбросить грязную одежду, прежде чем забраться в кровать. Правда, одежда так и валялась печальным тряпьем в центре комнаты, а рядом с тазом для умывания подсыхала солидная лужа — но Лянь-Лянь счел это незначительными ошибками.       Гораздо более серьезным проступком было не остановить себя от чрезмерного излияния: держась за гудящую голову, Лянь-Лянь на силу поднялся со звоном колокола. Собираясь, он с печальными вздохами вспоминал Ши шидзе, что предупреждала его не пить много, и клятвенно обещал себе не поступать так опрометчиво более, если наутро его будут ждать дела. Помнится, в прошлый раз, когда он нарушил запрет, наутро шисюн отменил занятия, принес имбирный суп к постели страдающего похмельем Лянь-Ляня и долго гладил его по голове, своим глубоким бархатным голосом рассказывая всякие небылицы. Умываясь холодной водой и натягивая на себя новое ханьфу, Лянь-Лянь тоскливо вспоминал то счастливое утро.       Перед выходом он взглянул на себя в зеркало и удивленно вскинул брови: ночные посиделки почти никак не отразились на нем. Лицо юноши было привычного нежного цвета, под глазами не наблюдалось синяков и даже губы были лишь чуть бледнее обычного. Конечно, знающий человек мог заметить отстраненный взгляд Лянь-Ляня, что был подернут мрачной дымкой, будто тот еще не проснулся, но то было лишь досадной мелочью. Лянь-Лянь наскоро заплел волосы в низкий пучок, еще раз осмотрел себя, удовлетворенно качнув головой, и вышел из комнаты.       На площади у двориков приглашенных адептов молодые люди собирались на утренние чтения и тренировку. Некоторые из них зевали и упрямо терли слезящиеся глаза, но большая часть уже привыкла к распорядку Гусу и весело переговаривалась, встречая бессмысленным птичьим щебетом новый день. Лянь-Лянь нашел глазами Шэнь Цзю и Шэнь Юаня: они стояли рядом непривычно молча и на лицах обоих были сложные выражения. Возможно, после ухода Лянь-Ляня юноши еще не скоро отправились спать, потому что одинаковые лица были сонными и печальными.       — Доброго утра… — начал Лянь-Лянь, приблизившись, но запнулся: собственный голос был низким и хриплым. Юноша смущенно покашлял, но вылетающие изо рта звуки никак не хотели подчиняться.       — Хуа-сюн, нечестно быть таким бодрым, — сказал Шэнь Юань, улыбнувшись краешками губ. Видимо, это невинное движение вызвало вспышку головной боли, потому что А-Юань тут же скривился, но продолжил: — Почему пили мы одинаково, но ты выглядишь так, будто мирно спал всю ночь?       — Я не знаю, — пожал плечами Лянь-Лянь и снова закашлялся. Казалось, что всю ночь он не иначе как рвал глотку в спорах и теперь горло нещадно болело. Наблюдая за попытками Лянь-Ляня вернуть свой обычный голос, Шэнь Цзю хмыкнул и уложил голову на плечо брата:       — Хоть в чем-то в подлунном мире есть справедливость.       Лянь-Лянь лишь неловко улыбнулся. Он мог выглядеть как обычно и двигаться уверенно, но сам себя ощущал дырявой джонкой, что нещадные волны бросают из стороны в сторону в открытых водах. Может, сказывалась и вчерашняя медитация, но тело осязалось абсолютно пустым, и лишь в черепной коробке с глухим стуком метались от стенки к стенке мысли, глупые и совершенно неважные.       — А где Ло Бинхэ и Лю Цингэ, — спросил через время Лянь-Лянь, оглядываясь. На дорожке, ведущей к площади, показался адепт Гусу, что проводил тренировку, но двоих учеников Байчжань все еще не было видно.       — Бинхэ вряд ли придет, ему очень плохо, — ответил Шэнь Юань, сочувственно выдыхая.       — Он может вылакать больше всех вина и долго притворяться трезвым, но на самом деле его сваливает одна чарка, — со странным злорадством добавил Шэнь Цзю.       — А Лю шиди должен прийти, — продолжил А-Юань. — Как бы он себя не чувствовал, он не станет пропускать тренировки.       Лю Цингэ действительно появился к началу занятия, но выглядел он при этом разбитым и еще более грозным, чем обычно. Под его красивыми глазами залегли темные тени, а узкие губы сжались в едва заметную полосу, будто юноша преодолевал нестерпимые страдания. Лянь-Ляню было искренне жаль его, но все же он не смог сдержать вольной улыбки при взгляде на такого друга.       Сквозь утренний туман просачивались робкие солнечные лучи, освещая мокрую траву и выбеленные стены построек. В столбах света все казалось живее и ярче — а может дело было в гудящей голове Лянь-Ляня. По дороге к учебной комнате он любопытно крутил головой, словно впервые увидел это место, подмечая детали, что ранее ускользнули от него. Вот старая слива, что разлапистыми ветками стучится в окно библиотеки: несколько раз на глазах Лянь-Ляня молодой адепт Гусу выглядывал из этого окна, чтобы убрать ветви, лезущие в комнату. Вот белые домики с черными крышами, двери которых занавешены легкими тканями с узорами облаков, а на резных скатах крыши висят маленькие колокольчики, игриво перезванивающиеся от легкого дуновения утреннего ветерка. Вот лохматые облака, что будто продолжения горных пиков стремятся к небу: их пушистые бока подсвечены золотым солнцем, но в глубине виднеется чернота приближающейся бури и едва заметно предвкушающе трепещут змеевидные молнии.       На входе в учебную комнату витающие мысли Лянь-Ляня прервал Шэнь Юань. Он чуть наклонился к юноше и шепнул:       — Говорят, сегодняшнее занятие проведет Хангуан-цзюнь. Он хочет рассказать о чем-то до того, как мы пойдем на ночную охоту — ведь для многих она первая.       — В самом деле? — удивился Лянь-Лянь и тут же почувствовал себя чуть виноватым. Ночью он нарушил некоторое количество правил Гусу и сейчас не смог бы прямо смотреть в глаза Хангуан-цзюню, который даже вызвался давать юноше личные уроки. Конечно, Лянь-Лянь не думал раскаиваться и сознаваться в своем проступке, ведь правила Гусу написаны в первую очередь для его адептов, а приглашенные заклинатели не давали обетов их не нарушать, но все же он почувствовал себя неловко и постарался взять под контроль расслабившееся тело и мысли.       Хангуан-цзюнь появился ровно ко времени начала занятий, войдя в распахнутые двери учебной комнаты с достоинством небожителя. На нем были белые одежды Облачных Глубин, по подолу расшитые облаками, и белая газовая накидка. Широкий пояс подчеркивал крепкую талию, а сбоку висел Бичень: замершие, словно цыплята перед фениксом, молодые люди не могли не восхититься возвышенным образом старшего. Лишь Лянь-Лянь скользнул взглядом по глухо запахнутым одеждам Хангуан-цзюня к шее — однако вчерашнего знака любви там уже не оказалось.       Пока старший сдержанно приветствовал приглашенных адептов, Лянь-Лянь задумчиво осматривал его. Образ заклинателя будто ожил из праведного трактата, но была в нем и доля индивидуальности. Юноша знал, что Хангуан-цзюня несколько раз возводили на верхние места списка достойных господ среди заклинателей, но согласиться с этим не мог. Да, мужчина выглядел достойно и возвышено, так, как должен выглядеть праведный совершенствующийся, но если бы Лянь-Ляня спросили о первых местах такого списка, перед его внутренним взором в одно мгновение возникли бы чуть растрепанные волосы и озорные черные глаза, сияющие лукавыми искорками. Благородная отстраненность Хангуан-цзюня никогда в глазах юноши не могла бы сравниться с легкомысленной живостью и игривой вежливостью, за которой таится сила и упрямство. Лянь-Лянь не знал многого, но видел людей отстраненных и приветливых, скрытных и дружелюбных, вспыльчивых и тихих — и лишь одного в любом смысле он мог назвать абсолютно замечательным.       — Хуа гунзцы, — раздался ровный голос и Лянь-Лянь моргнул, возвращая взгляду осознанность. Все в аудитории смотрели на него и Хангуан-цзюнь, лицо которого не выражало ни злости, ни раздражения, внимательными светлыми глазами всматривался в лицо юноши. — Вы можете дать ответ?       — Конечно, — ответил Лянь-Лянь, поднимаясь. Конечно, он не мог ответить, ведь витая в своих весенних мыслях он совершенно не слышал вопроса. Юноша хотел сказать несколько общих фраз, а затем попросить повторить вопрос, но неожиданно рядом в вполголоса раздалось:        — Как обнаружить темную ци… — голос был совсем тихим и робким, но Лянь-Лянь обладал достаточно хорошим слухом, чтобы разобрать слова. Выдохнув, он ровно начал:       — Существует несколько способов обнаружения темной ци, но чаще всего применяются талисманы и разные зачарованные предметы. Ци может быть изменчивой, а сильный демон легко спрячет свои следы, поэтому на такие вещи накладываются несколько массивов сложных заклинаний, которые несподручно будет читать в условиях битвы или расследования. Талисманы обычно можно использовать лишь один раз, а зачарованные предметы могут передаваться из поколения в поколение. Также есть несколько простых заклинаний, которые могут уловить отголоски демонических сил, но обычно их формулы не выходят за пределы кланов.       — Так и есть, — кивнул Хангуан-цзюнь, жестом позволяя Лянь-Ляню сесть. В его взгляде на мгновение появилось странное выражение, но заметить его кому-нибудь было не суждено. — Сегодня я расскажу вам об одном таком заклинании, созданном в Гусу. С его помощью на грядущей ночной охоте вы сможете проверить подозрительные места и вещи и обезопасить себя.       Лянь-Лянь опустился на свое место, скосив глаза в сторону, откуда пришла неожиданная помощь. Шэнь Цзю и Шэнь Юань сидели с другой стороны от юноши, поэтому он был заинтригован. Рядом, вновь вернувшись к прослушиванию лекции, сидел тот юноша, который во вчерашней игре был одним из «заклинателей» и которого Лянь-Лянь забрал в свою команду «мертвецов». Убедившись, что Хангуан-цзюнь не заметит, Лянь-Лянь чуть склонился и шепнул:       — Гу гунцзы, спасибо.       Юноша чуть вздрогнул, будто не ожидал благодарности, а затем растерянно улыбнулся:       — Не стоит.       Лянь-Лянь мягко улыбнулся и тоже повернул голову к Хангуан-цзюню, под столом щипая себя за бедро, чтобы наконец проснуться. Старший заклинатель кратко рассказал историю создания заклинания одним из прошлых глав и плавным движением достал из рукава небольшую флейту чи с маленькой белой кисточкой. Заклинание, как и большая часть магии Гусу, было основано на мелодии и мужчина, поднеся флейту ко рту, в тишине учебной комнаты, нарушаемой лишь сонным щебетом птиц за окном и стрекотом жуков, сыграл несколько нот. Музыка вышла плавной и немного печальной, как осенние крики улетающих птиц. Мелодия будто спрашивала и ждала чего-то, с тоскливой обреченностью понимая, что ответ не придет.       — В практическом использовании эта мелодия называется «Искание», — отложив флейту, сказал Хангуан-цзюнь. — Однако при создании ей было дано имя «Сомнение воробья».       Кто-то прыснул, и даже сидящий рядом с Лянь-Лянем Гу гунзцы не смог сдержать улыбки. Мелодия была такой красивой, но ее название казалось неказистым и вольным, будто автор и не хотел придумывать что-то серьезное. Однако, даже в таком имени было что-то завораживающее — к сожалению, понять что Лянь-Лянь не смог из-за гудящей головы.       Тем временем, не выразив неудовольствия непочтительностью учеников, Хангуан-цзюнь взмахнул рукой и из небольшой деревянной шкатулки на учительском столе вылетели одинаковые чи, опустившись перед приглашенным адептами. Некоторые взглянули на них с интересом, некоторые — со страхом.       — Сегодня вам всем нужно будет выучить эту мелодию, — ровным голосом сказал Хангуан-цзюнь, отправляя к адептам вслед за флейтами нотные листы. — Все иные занятия отменены: сосредоточьтесь только на музыке.       — А если я умею играть на пипе, могу ли… — нерешительно начал кто-то, но мужчина строго оборвал его:       — Нет. Взять пипу на ночную охоту и воспользоваться ею в сложной ситуации будет куда сложнее, чем чи. «Искание» к концу дня вы должны уметь быстро и верно сыграть именно на флейте. Я покажу ноты.       Хангуан-цзюнь снова поднес флейту к губам, медленно выдувая звук за звуком. Некоторые студенты повторили за ним, тщетно пытаясь совладать с исторгаемыми чи нотами, а Лянь-Лянь тоскливо опустил голову. Кара ли это небес, что именно в день, когда его голова гудит, словно боевой барабан, учителя решили заставить молодых людей мучать музыкальные инструменты? Лянь-Лянь аккуратно взглянул на Шэнь Цзю и Шэнь Юаня — в их глазах читался тот же вопрос. Однако вскоре юноши с тяжелыми вздохами взялись за свои флейты и принялись заучивать ноты. А-Юань играл довольно бегло, но постоянно сбивался с ритма и ускорялся, за что получал тычки от брата, который выдувал ноты вдумчиво и четко, но совсем без души.       После того, как Хангуан-цзюнь несколько раз повторил мелодию и адепты немного разобрались в игре, он стал подходить к каждому, чтобы помочь с нотами, пока остальные пытались сыграть мелодию самостоятельно. Учебная комната наполнилась ужасающим резким шумом, по сравнению с которым даже кваканье лягушек было бы изысканной музыкой. Пусть большая часть присутствующих тут юношей и имела соответствующее благородному молодому господину воспитание и обучалась нотной грамоте, это все было до их вступления на путь совершенствования, на котором в большей части орденов не было места музицированию. Некоторые еще могли вспомнить азы, а другие, как юноша, что хотел играть на пипе, лишь тоскливо выдували из жалостливо стонущих чи по ноте, заглушая их искаженное звучание собственными горестными вздохами.       Лянь-Лянь не обучался музыке и умел играть разве что на листе. Однако на чи он взглянул с интересом и азартом: ведь лист, по сути, не так сильно отличается от продолговатой флейты. Юноша поднес флейту к губам и попробовал сыграть несколько нот, как показывал Хангуан-цзюнь. Первые разы звуки получались сдавленными и резкими, но через время Лянь-Лянь наловчился, словно вспомнив давнее умение, и довольно бегло несколько раз исполнил «Искание». Он старался не играть слишком громко, чтобы не сбивать беглым темпом своих соседей, но сидящий рядом Гу гунзцы все равно заметил довольно сносную игру.       — Хуа гунзцы умеет играть на флейте? — спросил он, с брезгливостью откладывая собственный инструмент. Его голос все еще был хриплым и низким, будто он простыл. Лянь-Лянь улыбнулся:       — Это не так сложно, как мне казалось, и ноты довольно просты.       — Вот как… — опустил взгляд Гу гунзцы, смотря на свою флейту.       Лянь-Ляню этот взгляд показался тоскливым, словно у щенка рядом с мясной лавкой, и чтобы скрыть глупую улыбку, он снова тихо заиграл, на этот раз на слух пытаясь подободрать мелодию, что слышал когда-то давно. Эта музыка рассказывала о тепле и песках, танцах и свободе, а в ее игривых нотах нет-нет да появлялись звенящие серебряные отзвуки.