Сломанная.

Ему говорят, что она сломана. Как фарфоровая шарнирная куколка. Нежная, прекрасная, и до жути хрупкая. И эту красоту сломали. Сломана, сломлена, разрушена, нужен терапевт, таблетки, лечение… Сломана… Сломана. сломана Он не верит. Не может быть. Он был там с ней, он остался цел. Его не раскололо на маленькие острые кусочки. Значит и сестра в порядке. Его дорогая сестра всегда была в порядке. Никакая она не фарфоровая, всегда была сильной, такие мелочи её не сломят. Он спрячет её от них. Все эти люди хотят забрать её у него. Специально пудрят мозг и ему и ей, хотят украсть. Спрячет в их миленькой квартире, и все будет хорошо. Люмин вновь станет сильной. Никаким не фарфором. Стеной. Его опорой. Его любимой старшей сестрой. Главное не проболтать. Главное дождаться. Да, Паймон нужна её добрая «старшая сестрёнка», да, Тарталья будет уговаривать его всё-таки обратиться в больницу. Но это не важно. Он скажет, что она не хочет пока выходить. Она оправиться. Он её спасёт. Сестра не хочет есть. Она только лежит и смотрит то в стену, то в потолок. Это тоже не важно. Он вернёт ей всю её доброту из детства. Он покормить её с ложки, вымоет, и уложит обратно. Он справиться. Ей не нужен никто, кроме него, а ему никто, кроме неё. Однажды он увидел ранку. Совсем маленькую, на бедре. Она не кровоточила, и вода в ванной оставалась все такого же нежно голубого цвета, но это страшно. Нет, нет, неужели она начала трещать как фарфор?! Трещин быть не должно, трещины надо заклеивать. Клей нашёлся быстро, но Люмин начала сопротивляться. Она двигается! Говорит! Чувствует! Это хорошо. Это значит что он все делает правильно. Он обнимал свою маленькую сильную сестрёнку, нежно поглаживая её волосы и заклееную трещину. Фарфор клеить нельзя, но камень можно. Люмин — камень. Ран все больше. Бедра, ладони, грудь, запястья… — Ты гуляешь по дому пока меня нет? Она не ответила. Она никогда не отвечает, только кричит, когда братец её «чинит». Её глаза не смотрят ни куда. Иногда Итэр может заметить, как она смотрит на предмет, но это ощущение тут же пропадает. Кровь. Из ран начинает идти кровь. Клей больше не поможет. Больше не фарфор, теперь сестрёнка больше похожа на тряпичную куклу. Их надо зашивать. Он помнит как раньше Люмин зашивала свои куколки. Нежными, маленькими стяжками. Цвет верёвки должен походить на цвет ткани. Бежевые ниточки. Нет. Слишком просто для такой прекрасной девушки. Золотые. Золотые ниточки придадут ей ещё большей красоты. Она больше не сопротивляется. Она понимает, что это на её благо! Сестра начинает нормально думать. Это тоже хорошо. Больше не будет страшных ран. Он не допустит этого. Он верный брат. — Где сестрёнка? Паймон надувает щеки. Эта малышка просто ничего не понимает. Ей нельзя объяснять, иначе она расскажет другим. Но надоедает не она. — Я говорил не ходить в «Бездну»! Зачем вы туда полезли?! Он говорит так, словно сам там не был. Тарталья тоже не понимает. Он даже не может остановиться. Он принимает дозу за дозой, даже пока читает нотации ему. Он спрашивает где Люмин. «Болеет» — всегда говорит Итэр — «все ещё» Это правда. Он её ещё не починил. Ещё. Ещё немного… Или… Да. Поздно. Куколка сломалась. Не фарфор, не камень и не ткань. Она оказалась стеклянной. Стекло нельзя заклеивать или зашивать. И резать нельзя. А она это сделала. На кухне лежит его разрезанное сокровище. Внезапно он понимает, откуда трещины на её теле. Починить. Зашить. Заклеить. Можно сделать хоть что нибудь. Её тело холодное. Его не было дома слишком долго. Иголка плохо проходит через кожу, золото окрашивается в противный красный. нет нет нет Стекло не кровоточит. Не должно. нет нет нет Этого не должно было произойти. Он должен был её починить. —————————————— Она человек. Не кукла. —————————————— Его губы нежно касаются её ладони. Ему нужна она. Он не сможет один в этом мире. Он не хочет. Зажигалка, где-то Тарталья оставлял зажигалку. Да, нужно испепелить этот ужас из дома. Он выжгет себе в памяти свою сильную сестрёнку. Сильную и нежную, строгую и справедливую, спонтанную и верную. Многогранного человека, а не сломанную куклу посреди кухни. Огонь распространяется медленно. Но ничего, как только ткань занавесок разгорится, он запомнит только её. Свою Люмин до «Бездны». До тех ужасных месяцев под вечной дозой. До вступления к этим не-людям, что забрали её. Он ложится рядом. Нежными поцелуями проходит по её щекам и лбу. По закрытым глазам. Прижимает её лоб к своей тяжело дышашей груди. Они появились в этом мире в одно время, в одном месте, рядом. Они уйдут из него в одно время, в одном месте, рядом…