Беда не приходит одна

Утром Вэй Усяня и Лань Чжаня ждал завтрак, радушно приготовленный госпожой Мэй. Они завтракали все вместе, за одним столом с семьей старосты, состоявшей всего из трех человек. Вэй Усянь болтал без умолку, рассказывая истории про ночные охоты, и искоса поглядывал на лицо девы Мэй — вернее, той, кто выдавал себя за нее. Ее лицо было вежливо-отстраненным, но чем больше говорил Вэй Усянь, тем напряженней она выглядела, и это было неудивительно: нечисти явно было не слишком приятно слушать про способы, которыми убивают другую нечисть. После завтрака господин и госпожа Мэй откланялись и покинули дом: им нужно было явиться на какое-то собрание, где были обязаны присутствовать главы всех ближайших деревень. Их дочь, поцеловав родителей на прощание, осталась в доме и принялась за мытье посуды. На двух заклинателей она принципиально не смотрела, повернувшись к ним спиной. — Дева Мэй, — обратился к ней Вэй Усянь, — можем ли мы с вами поговорить? Девушка никак не отреагировала на его вопрос, делая вид, что плеск воды заглушает все остальные звуки. Не отреагировала она и когда Вэй Усянь позвал ее еще раз, и еще два раза. — Ладно, — сказал Вэй Усянь миролюбиво, — и правда, нам не о чем разговаривать с девой Мэй, ведь мы уже поговорили с ней вчера ночью. Тогда, может быть, дева И соблаговолит ответить нам на несколько вопросов? Хрупкая рука дрогнула и уронила на пол не менее хрупкую пиалу, и та немедленно разлетелась вдребезги. Маленький осколок попал в открытую щиколотку девушки, оставив на ней порез — порез, из которого не вытекло ни единой капли крови. Девушка смотрела на порез долгим взглядом, а затем обернулась к Вэй Усяню. — Дева И, — произнесла она и улыбнулась деревянной улыбкой, — пропала четыре дня назад. Если вы хотите поговорить с ней, думаю, вам стоит сначала ее найти. Вэй Усянь хмыкнул. Своей способностью заговаривать зубы дочь была совсем не хуже отца. Он с легкой завистью подумал о том, что Вэй Нин наверняка смог бы уговорить ее раскрыть им свою личность с помощью правильных слов — но увы, терпение Вэй Усяня было не таким железным, как у его брата. — Ты действительно могла бы игнорировать мои вопросы, — сказал он понимающе и посмотрел девушке в глаза — слишком живые для покойника. — Но есть как минимум одна причина, по которой это невозможно. Девушка вытащила осколок из ноги, даже не поморщившись, и посмотрела на него с вызовом, молчаливо спрашивая, что же это за причина. — Ты — хуапигуй*, — сказал Вэй Усянь, повышая голос, — а я… Темная Ци, почувствовав, что ее зовут, с ликованием впилась в тело Вэй Усяня — прямо как дева И недавно вцепилась ногтями в руку своей убийцы. Девушка выронила осколок и задрожала. Она была только недавно сформированным, начинающим нечистым духом, поэтому не смогла сразу распознать, что перед ней стоит темный заклинатель. Однако сейчас глаза юноши напротив горели красным пламенем, а все его тело опутывала невидимая темная энергия. Девушка была еще не так хорошо знакома с правилами мира духов, но все ее существо завопило от страха при виде Вэй Усяня. И она сразу поняла — не разумом, но сущностью: этот человек был ее господином.

***

«Сопереживание» с участием девы И длилось дольше. Хотя бы потому, что ей непременно нужно было показать несколько воспоминаний из разных годов ее жизни. Вот она совсем маленькая, пришла в мастерскую к отцу и смотрит на мальчугана, серьезного и молчаливого, который помогает мастеру, относя готовые поделки на полки. Вот она уже старше, готовит еду для отца и обжигается, потому что засмотрелась в окно на проходящего мимо подростка: хотя у Вэй Усяня была ужасная память на лица, он легко узнал в нем молодого господина Цао. Вот он провожает ее до дома — Вэй Усянь прекрасно понимал, что он делает это просто из вежливости, но ощущал, как сердце девы И трепетало от счастья. Молодой Цао присутствовал во всех ее воспоминаниях, и, чем старше становилась девушка, тем отчетливее и сильнее становились ее чувства к нему. На протяжении всех воспоминаний это были светлые, добрые и нежные чувства, которые она бережно хранила и прятала, понимая, что такая бедная девушка, как она, не сможет выйти замуж за сына уважаемого мастера деревни. И все же, когда староста официально объявил о помолвке его дочери и молодого Цао, хотя эта новость и не удивила деву И, она проплакала всю ночь у себя дома, а наутро утерла слезы, вежливо и скромно пришла в мастерскую и сердечно поздравила молодого Цао. Вэй Усянь смотрел на это и с удивлением осознавал, что в ее душе не было обиды. Она совсем не корила судьбу за то, что не могла жить так, как ей хочется, ни разу, даже мысленно, не упрекнула отца за его бедность и искренне порадовалась за любимого молодого человека, ведь родители организовали ему такую хорошую партию. Следующие несколько воспоминаний были обрывочными — это были молодой Цао и его невеста дева Мэй, которых то и дело замечала дева И. Она смотрела на них и думала — и в мыслях ее не было негативных эмоций — что эта девушка живет той жизнью, которой хотела бы жить сама дева И. Ее отец был уважаемым человеком, она никогда не знала голода, была очень красивой, ходила в самых дорогих платьях, а еще она была связана судьбой с человеком, которого дева И любила всем сердцем. И дева И не злилась на нее за это. Она с миролюбивым достоинством принимала свою судьбу и даже не думала ей завидовать. Ведь раз небеса распорядились именно так, а не иначе, значит, так и должно было быть. Она убеждала себя в этом день за днем, ночь за ночью, и искренне верила в это, пока однажды под вечер к ней в маленькое окошко не постучал какой-то человек. Дева И удивленно выглянула и узнала в нем старого слугу из мастерской господина Цао, который работал вместе с ее отцом. — Здравствуйте, дядюшка, — поздоровалась она с улыбкой, — если вы ищете моего отца, то он скоро придет. — Я ищу вас, дева И, — ответил старик и достал из-за пазухи сложенную в несколько раз бумажку. — Молодой господин Цао… просил меня передать это вам. — Благодарю вас! — ответила дева И, принимая записку, и ни один мускул не дрогнул на ее лице. Однако стоило старику удалиться, как она начала с лихорадочной скоростью разворачивать записку, а ее сердце заколотилось так сильно, что готово было пробить ей грудную клетку. «Милая моя подруга, дорогая дева И, — писал молодой Цао убористым почерком, — не буду тратить ваше время на чтение пустых слов и скажу вам сразу: я люблю вас. Я понимаю, как низко должны звучать от меня эти слова, ведь я уже обручен, но для меня нет большей радости, чем тешить себя надеждой, что и вы тоже любите меня. Если это не так — не переживайте обо мне, я исчезну из вашей жизни (а, возможно, и из этой деревни) навсегда. Но если это правда… Ах, для меня нет ничего лучше, чем позволять себе иногда думать, что это правда… То, прошу вас, приходите сегодня в полночь в лес на наше с вами место. (Помните место, где мы с вами однажды заблудились, когда были детьми? Я позволил себе вольность назвать его «нашим местом»). Я буду ждать вас, даже если вы не придете. Искренне ваш, Цао Сы». Вэй Усянь читал эту записку с нарастающим ужасом, понимая, с чем столкнется дева И, когда, окрыленная любовью, прибежит в лес в назначенный час. Видимо, у молодого Цао был талант писателя — иначе было сложно объяснить, зачем он написал такую пышущую эмоциями записку, хотя ни о чем подобном на самом деле даже не помышлял. Если бы он написал просто, что хочет о чем-то поговорить с ней — пусть даже о своей предстоящей помолвке — дева И все равно бы пришла, Вэй Усянь понимал это по ее эмоциям. Но признаться в ненастоящей любви горячо любящей тебя девушке… Это было слишком подло. Скорее всего, молодой Цао просто не понимал глубину привязанности к нему девы И — иначе бы вряд ли пошел на это. Ведь он совсем не выглядел подлецом. Вэй Усянь смотрел дальше, и его сердце сжималось от жалости. Ему казалось, что дева И умерла еще тогда, в тот самый момент, когда в лесу ее встретил не только ее любимый, но и его невеста, которые схватили ее и привязали к дереву. Мысли девушки были абсолютно пустыми, как водная гладь, не пропускающая сквозь себя лучи солнца. Вначале она даже не слышала того, что спрашивала ее дева Мэй — просто молча стояла привязанная и не могла понять, что происходит и почему с ней так поступили. А затем, когда связанные руки начали неметь, и она перестала ощущать их, боль с них словно перешла с кожи на ее сердце — и Вэй Усяня чуть не снесло океаном эмоций, внезапно обрушившимся на него. Он оказался в ловушке, в огромном замкнутом пространстве, где со всех сторон эхом раздавался страшный вой, словно выло от предсмертной боли умирающее животное. ПОЧЕМУ, ПОЧЕМУ, ПОЧЕМУ, ПОЧЕМУ? ЗА ЧТО, ЗА ЧТО, ЗА ЧТО, ЗА ЧТО? ПОЧЕМУ ОНИ ПОСТУПАЮТ ТАК СО МНОЙ, Я ВЕДЬ НЕ СДЕЛАЛА ИМ НИЧЕГО ПЛОХОГО! НИЧЕГО-НИЧЕГО-НИЧЕГО-НИЧЕГО Я НИКОГДА НЕ ДЕЛАЛА ИМ! Я НИКОГДА НЕ ДЕЛАЛА НИКОМУ НИЧЕГО ПЛОХОГО! ПОЧЕМУ ЖЕ ОНИ ПОСТУПАЮТ ТАК? ПОЧЕМУ Я ОБЯЗАНА ВЫНОСИТЬ ЭТО? Я НЕ ХОЧУ ВЫНОСИТЬ ЭТО! Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ ХОЧУ ЧУВСТВОВАТЬ ЭТО!!! Вэй Усянь плавал в этом океане, смешанном из слез и ощущений, и чувствовал, что еще немного — и он захлебнется в нем. Воля девы И, сломленная и срощенная заново, подавляла его, вцеплялась в его душу. Его тело, объединенное с душой призрака, начало дергаться в конвульсиях, и Лань Чжань тут же, не мешкая, развернул гуцинь и сыграл первые ноты «Песни подавления». Дух вылетел из тела Вэй Усяня, словно его вытолкнули, и влетел обратно в тело девы Мэй, лежавшее около Вэй Усяня. — Ты… — выкрикнул Лань Чжань, и его глаза пылали яростью. — Ты хотела захватить тело Вэй Ина! — Простите… — прошептала дева И, выглядевшая точь-в-точь, как дева Мэй, и неловко отодвинулась. — Это вышло случайно… — Лань Чжань… — тихий голос Вэй Усяня заставил Лань Чжаня вздрогнуть. — Со мной все в порядке. Просто два «Сопереживания» за два дня оказалось слишком для меня. — Вэй Ин… — Лань Чжань склонился над ним и коснулся холодными губами его век. — Больше не делай так. — Хорошо, — пообещал Вэй Усянь и, опираясь на него, сел, подогнув под себя ноги. Дева И напротив него выглядела растерянной. — Спасибо, этого достаточно, — сказал Вэй Усянь. — Я уже видел твою смерть, мне нет нужды смотреть на нее еще раз. Я использовал «Сопереживание» на деве Мэй и видел, как ты умерла. Я знаю, что тебя это вряд ли утешит, но я хочу, чтобы ты знала: это был несчастный случай. Ни молодой господин Цао, ни дева Мэй не хотели тебя убивать. Дева Мэй очень сожалеет о том, что случилось. Дева И смущенно потупилась, опуская глаза, принадлежавшие деве Мэй, и кивнула. — Я знаю, — ответила она. — Она… говорила мне. Деву Мэй мучала совесть, поэтому прошлой ночью она пришла ко мне на могилу извиниться. Она плакала и раскаивалась во всем, но я почему-то в тот момент совсем не могла себя контролировать. Я старалась, но… едва я почувствовала ее присутствие, во мне проснулось что-то… что-то страшное. И мне удалось держать это в себе лишь несколько секунд, а потом оно взяло верх. И я… Дева И замолчала, не в силах произнести это вслух. — И ты вылезла из могилы, — спокойно сказал за нее Вэй Усянь, — убила деву Мэй, сожрала ее внутренности и оделась в ее кожу. А после этого пошла к ручью неподалеку и постаралась отстирать с одежды пятна крови. Правда, вышло у тебя не очень хорошо. Он вздохнул. — Послушай, тебе не стоит винить себя в этом. Ты не могла поступить иначе, ведь, как только ты умерла, ты сразу стала хуапигуем. Хуапигуям необходимо пожирать людей, а потом забирать их оболочку, ведь в этом и заключается их сущность. Кроме того, думаю, ты этого не знаешь, но чем более сдержанным был человек при жизни, тем более буйным призраком он рискует стать после смерти. Все установки, мешавшие ему при жизни выражать эмоции, исчезают, и долго подавляемые чувства выбиваются наружу. А я побывал в твоих воспоминаниях на протяжении нескольких лет и могу тебя заверить, дева И, ты превратилась в о-о-очень озлобленного призрака и имела на то полное право. Дева И посмотрела на него с робкой надеждой. Вэй Усянь умилился. Он первый раз видел такого милого хуапигуя. Дева И была совсем не такой, какой казалась ему вчера при встрече и утром во время завтрака. Видимо, сейчас, после «Сопереживания», злоба хуапигуя временно уступила место настоящей, чистой и доброй душе девы И. — И помимо этого, — назидательно добавил Вэй Усянь, — сильнее всего затаенная злоба бушует в нечисти, когда в поле их зрения появляется человек, который является причиной их смерти. Поэтому, когда дева Мэй пришла к тебе на могилу… Увы, в тот момент ее судьба была предрешена. А затем ты… — Затем я вернулась в город и увидела молодого господина Цао, — тихо сказала дева И. — Я чувствовала себя виноватой перед ним за то, что убила его любимую, поэтому хотела притвориться ей, чтобы он не горевал. — А вот сейчас ты врешь, — улыбнулся Вэй Усянь. — Ты сделала это вовсе не из чувства вины. Да и о каком чувстве вины может идти речь, если этот человек, пусть и косвенно, повинен в твоей смерти? Ты просто наконец-то перестала сдерживать свои настоящие эмоции за маской спокойствия и поняла, что дева Мэй жила той жизнью, о которой ты всегда мечтала. Ей принадлежал мужчина, которого ты любила, она жила в богатой семье, не знала забот, всегда ходила в самой красивой одежде… И ты поняла, что вот он — твой шанс начать идеальную жизнь. Ты отправилась к отцу, честно все ему рассказала и все же сумела убедить его в том, что ты — его погибшая дочь, которая вернулась в мир живых. И пообещала помогать ему материально. Быть дочерью главы деревни очень удобно, правда? Дева И вскочила на ноги, дрожа, а затем упала на колени перед Вэй Усянем, утыкаясь лбом в землю. — Я знаю, это неправильно, но, прошу вас… — сказала она с отчаяньем. — Прошу вас, господа заклинатели, не отнимайте это у меня! Вэй Усянь взглянул на Лань Чжаня. Лицо того, впервые за долгое время, было полно сострадания. Вэй Усянь взял девушку за плечи, заставляя подняться, и посмотреть на нее. — Бедное дитя… — сказал он грустно. — Мне так жаль, что с тобой это случилось. Ведь ты единственный человек в этой истории, который действительно ни в чем не виноват. Но, к сожалению, мы не можем позволить тебе жить жизнью девы Мэй — и вовсе не из моральных соображений. Дева И посмотрела на него непонимающе. — У вас в деревне всегда было спокойно, — объяснил он, — поэтому вы совсем не знаете, как действуют озлобленные призраки. Пойми, дева И, это сейчас твое нутро сыто, потому что ты совсем недавно съела человека, но не пройдет и недели, как ты снова испытаешь голод. Ты же понимаешь, кто станет первым человеком, на которого будет направлена твоя жажда убийства? Дева И сжала кулаки и опустила голову. Для нее не составило труда догадаться, кого имел в виду Вэй Усянь. — Молодой Господин Цао… — она вдруг снова вскинулась. — Но я не хочу этого! Я не хочу быть злобным призраком! Я не хочу быть хуапигуем! Я смогу себя контролировать, честно-честно! Того, что случилось с девой Мэй, больше не повторится! — Это ты сейчас так говоришь, — ответил Лань Чжань, покачав головой. — Но потом ты съешь еще человека, не совладав с собой, затем еще и еще, и в конце концов ты потеряешь свою человеческую сущность. Ту самую, которая сейчас разговаривает с нами. Станешь монстром, у которого главной целью будет сожрать побольше людей и нарядиться в их кожу. Я вижу, ты не хочешь этого. — Не хочу… — Тогда позволь мне упокоить твою душу. Дева И колебалась, понимая, что колебания ее бессмысленны. Выбора у нее все равно не было. Наконец она кивнула и спокойно, так же непринужденно, как девушки снимают с себя одежду перед сном, сняла с себя кожу девы Мэй. Под ней обнаружился труп девушки, худенькой и совсем нагой, не считая обмотанного вокруг шеи платка. Он еще не успел разложиться за такое короткое время, но на лице и руках уже отчетливо виднелись трупные пятна. — Надеюсь, что после смерти я смогу встретить деву Мэй, — сказала дева И. — И мы с ней помиримся. — Обязательно, — пообещал ей Вэй Усянь. Лань Чжань начал играть мелодию упокоения, и труп, окоченев, упал на землю, а откуда-то из его груди вылетел маленький огонек, который был гораздо более ярким, чем душа девы Мэй. Огонек начал подниматься вверх и вдруг замер на мгновение и ринулся вниз, к струнам гуциня. Но Лань Чжань не мог оборвать мелодию на половине, иначе это могло бы пагубно сказаться на блуждающей душе. «Подождите! — заиграл маленький дух. — Прошу вас, передайте моему отцу, что я люблю его! И еще… прошу, передайте… — поток мелодии оторвал его от струн. — Передайте Цао Сы…» Что передать, дух сказать не успел. Музыка подняла его в воздух и унесла далеко-далеко ввысь. И Вэй Усяню, проследившему за огоньком взглядом, показалось, что где-то там, в скоплении облаков, дева И наконец-то улыбнулась. Когда Лань Чжань закончил играть, он выглядел немного виноватым. — Что такое? — спросил его Вэй Усянь. — Я начал играть слишком рано, — ответил Лань Чжань, убирая гуцинь в футляр. — Теперь мы не узнаем, что дева И просила передать молодому господину Цао. — Ты начал играть вовремя, — возразил Вэй Усянь и улыбнулся. — Кто ж виноват, что ей захотелось выговориться прямо во время мелодии упокоения? К тому же… — он поднялся на ноги и отряхнулся. — Я и так знаю, что она просила ему передать. Лань Чжань приподнял брови — совсем слегка, но Вэй Усянь это сразу заметил. — Что же? — Лань Чжань, все-таки ты действительно совсем ничего не смыслишь в женских сердцах, — сказал Вэй Усянь вместо ответа. — Я же говорил, что она не собиралась мстить ему. — Так что она просила ему передать? — повторил свой вопрос Лань Чжань. Вэй Усянь поднял с земли шарф девы И и бережно сложил его в Цянькунь. — Она просила передать, что прощает его.

***

Господин И сидел на земле и заливался слезами, прижимая к себе труп дочери. — Девочка моя, — повторял он, — моя любимая доченька… Прости меня. Прости своего непутевого отца. Это все из-за меня! Это я во всем виноват! Это все только моя вина! Но я хотел как лучше! Я не думал… Если бы я только знал… Если бы я знал… — Господин И, — Вэй Усянь тронул его за плечо, — я понимаю, что вы сейчас в плохом состоянии, но времени у вас не так много. — Что… — господин И повернул к нему покрасневшее и снова постаревшее лицо. — Что вы имеете в виду? — Я имею в виду, что, не обнаружив наутро девы Мэй, супруги Мэй и молодой господин Цао всполошатся, и нам придется раскрыть им всю правду. — Вы имеете в виду… — господин И покачал головой. — Что у меня почти не осталось времени на то, чтобы попрощаться с жизнью? — Я имею в виду, — поправил его Вэй Усянь, — что у вас почти не осталось времени на то, чтобы собрать свои вещи и уйти из деревни как можно дальше. — Простите, господин, — произнес господин И, — я вас не совсем понимаю… — Послушайте, — сказал Вэй Усянь тоном учителя, ругающего нерадивого ученика, — когда вы просили нас найти свою дочь, я спросил, есть ли у вас предположения о том, кто может быть причастен к ее пропаже. При этом дева Мэй приходила к вам и обвиняла вас в краже семейной ценности за день до пропажи вашей дочери! Любой дурак бы понял, что она причастна, но вы скрыли это от нас — а почему? Потому что, поговорив с девой Мэй, мы могли бы узнать, что вы украли реликвию, а вы настолько этого боялись, что даже ради спасения дочери не сказали нам об этом. — Вы… — господин И поджал губы. — Вы просто не понимаете, каково это — жить в постоянном страхе перед теми, кто сильнее. — Именно! — согласился Вэй Усянь. — Вы — трусливый человек! Чего же вы сейчас храбритесь? Говорите так, словно готовы идти на смерть. Но я же вижу, что вы не готовы. — Какая разница, — господин И усмехнулся, — они все равно повесят меня, как только узнают правду. — Непременно, — подтвердил Вэй Усянь. — Знаете, господин И, если бы на вашем месте был, например, мастер Цао, я бы просто предал это дело огласке, и будь что будет. Но ваше положение в обществе действительно… удручающее. Я нисколько не сомневаюсь, что староста, убитый горем, прикажет вас казнить. При этом, — он развел руками, — помыслы ваши были чисты, хоть методы вы и выбрали грязные. Вам не нужно дополнительного наказания. Вы и так достаточно наказаны тем, что по вашей вине погибла та, кого вы любили больше всего на свете. Господин И посмотрел на него со страхом. Этот страх был тем сильнее, что он был неразрывно связан с надеждой. — Поэтому, — закончил Вэй Усянь, — сейчас мы поступим вот как. Вы отдаете нам реликвию семьи Мэй, собираете все необходимые вещи и покидаете деревню в ночи, пока вас никто не видит. Наутро мы рассказываем жителям, куда делись две девушки, и возвращаем реликвию старосте. А заодно говорим, что нашли вас утром в вашем доме повешенным и предали ваше тело земле. Это большее, что мы можем сделать для вас, господин И. — А моя дочь? — прошептал господин И, и его руки затряслись. — Что будет с ее телом? — Мы похороним ее на том же месте, где она была закопана, — ответил Вэй Усянь. — Вряд ли староста, узнав, что она виновата в смерти девы Мэй, разрешит похоронить ее на деревенском кладбище. Господин И закрыл лицо руками и затрясся в беззвучных рыданиях. — Спасибо… — пробормотал он. — Спасибо вам. — Не стоит благодарности, — ответил Вэй Усянь и, достав платок из Цянькуня, протянул его ему. — Это было на теле вашей дочери. Возьмите. И еще — она просила передать, что любит вас. Мы упокоили ее душу с миром, и сейчас она в лучшем месте. Господин И взял платок из руки Вэй Усяня, а затем схватил его за эту же руку и, припав к ней мокрым лицом, стал покрывать поцелуями. — О, нет-нет-нет! — рассмеялся Вэй Усянь, останавливая его. — Оставьте это для императора. Я такое не люблю. Когда они привели господина И домой и оставили наедине с его горем и счастьем, небо было уже совсем темным. — Вэй Ин, — сказал Лань Чжань, когда они вышли на улицу, — почему этот хуапигуй был таким спокойным? Обычно они очень буйные и как только понимают, что ты их раскусил, бросаются на тебя, чтобы убить. — Во-первых, — Вэй Усянь поднял указательный палец, — я — темный заклинатель, и нечисть меня боится. Во-вторых, — он присоединил к указательному средний палец, — ты — Ханьгуан-цзюнь, и тебя нечисть тоже боится. Лань Чжань в ответ на это заявление едва заметно хмыкнул. — И в-третьих, — Вэй Усянь взял Лань Чжаня за руку, — это эффект «Сопереживания». Я заставил ее заново пережить все эмоции и вспомнить, кем она была до своей смерти. А она была очень доброй и кроткой девушкой. — Мгм, — кивнул Лань Чжань и сжал его ладонь в ответ. — Надеюсь, она переродится в теле человека из богатой семьи и будет окружена заботой. Они некоторое время шли молча, а затем Вэй Усянь спросил как бы невзначай, придав своему голосу беспечные нотки: — Послушай, Лань Чжань, а как ты считаешь, если я попрошу мертвецов ее похоронить, это будет не слишком… — Вэй Ин. — Да нет, я так, просто интересуюсь. — Вэй Ин. — Ладно-ладно!

***

Наутро, проверив, что господина И в деревне больше нет, Вэй Усянь и Лань Чжань явились к старосте и попросили его организовать общее собрание. Достопочтимых заклинателей хотели услышать и увидеть все, поэтому народ собрался быстрее, чем успели бы догореть две палочки благовоний. Вэй Усянь честно рассказал собравшимся, что произошло в деревне за эти четыре дня, утаив лишь побег господина И. Супруга старосты, услышав, что произошло с ее дочерью, упала в обморок, и ее с большим трудом удалось привести в чувства. Молодой господин Цао, слушая историю, бледнел все сильнее, а на моменте, когда Вэй Усянь сказал, что дева И простила его, закрыл лицо руками и заплакал. — Надеюсь, теперь в вашей деревне снова будет спокойно, — заключил Вэй Усянь и достал из Цянькуня маленькую шкатулку. Он не заглядывал в нее, но по весу мог предположить, что там лежит какое-то дорогое украшение. — Я соболезную вашей утрате, господин Мэй, и возвращаю вам вашу фамильную драгоценность. Но господин Мэй не спешил брать шкатулку из его рук. Он смотрел на нее как-то странно, и лицо его, в противовес лицу молодого Цао, все больше багровело. Лицо его супруги тоже начало меняться при виде шкатулки, и она быстро протянула руку, чтобы схватить ее. — Это же моя шкатулка! — вдруг воскликнул в наступившей тишине какой-то мужчина, сидевший неподалеку (Вэй Усянь совсем не помнил ни его лица, ни имени). — Это же наш семейный перстень! Он пропал три года назад, мы обыскали всю деревню и не нашли его! Так, оказывается, он все это время был у старосты?! В деревне стало шумно. Люди повскакивали со своих мест и начали говорить все одновременно, перекрикивая друг друга, тыкая друг в друга пальцами и топая ногами. — А вот это действительно было неожиданно, — прокомментировал Вэй Усянь. Он повернулся к Лань Чжаню и дернул его за рукав ханьфу. — Ну, тут уж мы ничем не можем помочь, правда, Лань Чжань? Думаю, нам пора отправляться в путь. — Мгм, — ответил Лань Чжань. Помимо мнимой смерти господина И, Вэй Усянь солгал только об одном. — Что вам сказала ваша дочь, — спросил он господина И, — когда приходила к вам в облике девы Мэй? — Она сказала мне все так, как есть, — ответил господин И. — Она назвала мне несколько вещей, которые могла знать только моя дочь, чтобы я убедился, что это и правда она. А потом рассказала, как после смерти небеса смиловались над ней и дали ей возможность, будучи духом, захватить тело девы Мэй. — Понятно, — сказал Вэй Усянь. Говорить убитому горем человеку о том, что небеса здесь ни при чем и что на самом деле его любимая дочь стала нечистью и, сожрав внутренности девы Мэй, облачилась в ее кожу, он, конечно же, не стал.

***

Они странствовали еще около недели и вскоре забрели в Шудун. Эта местность была красивой и изобиловала реками и долинами, но в ней был один очевидный минус для странников: над землей постоянно, не исчезая даже в солнечные дни, висели туманы. — Фух… — пробормотал Вэй Усянь, вставая под дерево и вытирая мокрое лицо. — Ну и погодка. И ведь наверняка какие-то бедолаги вышли сегодня на ночную охоту. Не завидую я им. — Этот город выглядит довольно пустынным, — ответил Лань Чжань, набрасывая на плечи Вэй Усяня теплую накидку, — не думаю, что в нем есть заклинатели. Вэй Усянь тут же закутался в накидку по самое горло и вытер об нее намокшие под проливным дождем руки. — И зачем мы вообще сюда пришли? — со вздохом сказал он. — Если тут круглый год идут дожди, я думаю, нам стоит поискать место получше. Заночуем на каком-нибудь постоялом дворе, а как только закончится дождь, уйдем. Хорошо, Лань Чжань? — Мгм, — согласился Лань Чжань. Обладателям золотого ядра были не страшны ни дожди, ни туманы, но у Вэй Усяня золотого ядра не было. Напоминание об этом заставило Лань Чжаня испытать тянущую боль, как от давно зажившего шрама, который начинает болеть в плохую погоду. Накинув плащи, они вбежали в город как можно быстрее, спасаясь от жестких струй дождя, и Лань Чжань, натянув Вэй Усяню капюшон посильнее, бросился к ближайшему дому и постучал в дверь. — Лань Чжань, не открывают, — пожаловался Вэй Усянь, когда после нескольких минут им не открыли дверь. — Долго мы будем стоять под дождем? Давай найдем другой дом. — Свет горит, — коротко ответил Лань Чжань и постучал еще раз — сильнее, чем несколько раз до этого. — Вэй Ин, мы находимся на окраине города, поблизости нет других домов. Пока мы будем искать другой, ты окоченеешь. Вэй Усянь поежился и поджал пальцы ног, понимая, что Лань Чжань прав. Но он не успел проклясть негостеприимного хозяина дома и пяти раз, когда дверь наконец отворилась. — Вы что, совсем не… На пороге, опираясь на трость, стоял раненый и перебинтованный юноша с недовольным лицом, который замолчал сразу, как только увидел их. Вэй Усянь понял, почему им так долго не открывали — хозяин дома был ранен и плохо ходил — и тут же взял свои проклятия обратно. Однако стоило ему вглядеться в лицо этого юноши, как он с отстраненной досадой подумал, что отозвал проклятия слишком рано. Вэй Усянь повернул голову к Лань Чжаню, чтобы убедиться в том, что он не ошибся. И Лань Чжань подтвердил это. — Сюэ Ян, — сказал он.