Хроники Климэнда. Красный Легион.

      Дворец Кинхарта содрогнулся с небывалой силой. Хватило лишь относительно малого толчка, чтобы на стенах и потолке появились трещины, похожие на шрамы, оставшиеся от удара волнообразного клинка. Такие страшные ранения на некогда великом лице всей империи Климэнда не могли появиться просто так, из ниоткуда. Но все те, кто в ту злополучную ночь мог назвать себя очевидцами падения императорского рода, предпочли молчать. Они решили, что смогут забыть ужас, в одночасье накативший волной на весь славный город Кинхарт. Рты тех, кто хотел и мог говорить, застыли в беззвучной предсмертной гримасе. Они думали, что смогут спастись, но пламя настигло их раньше.       Весь кошмар, пришедший в тёмную ночь, когда самая яркая звезда на небе сияла будто солнце, резко контрастировал с обстановкой дворца, что медленно погружался во всеобъемлющий мрак. Где-то портреты принцев и принцесс, вместе с картинами их подвигов, покосились с ровного места, или же упали со стены. Где-то трещины образовывали провалы, будто равнины за миг стали каньонами и горными хребтами. Богатая, привезённая из-за моря плита пола, с узором в виде восьми линий, в некоторых местах дворца была расплавлена давно забытым магическим огнём. Там, где золото сдалось под натиском белого, запретного огня, застыли тела слуг, погружённые в это красно-золотое месиво. Но если можно было бы отвернуть взгляд и не дышать этим смрадом, то большая часть стен здесь вовсе не обгорела, а портьеры мирно свисали, изредка покачиваясь в стороны по вине сквозняка, закрывая витражи, в большинстве своём состоящие из красного и синего стекла. — Юмкарана?! —       Голос мужчины дрожал, как и дворец, как только это имя было произнесено. Имя, которое заставляло людей идти в бой. Имя женщины, отдавшей жизнь во имя мужа, которого любила больше, чем весь белый свет. — Юмкарана, он’лир дэрес, ве’маре?! —       В полной тишине, нарушаемой лишь звуком треплющиеся на ветру ткани белых знамён, голос мужчины был слышен как отчаянный крик о помощи. Но сам он, находясь в темнице собственного разума, не считал, что ему нужна эта самая помощь. Слова эти принадлежали древнему наречию и означали следующие: Юмкарана, где же ты, свет мой?!»       Чем быстрее он, император Климэнда и второй человек, обернувшийся драконом, шагал по собственному дворцу, тем чаще удар каблука высокого чёрного сапога, совпадал с ударом его сердца. Нужно найти дорогую Юмкарану, пока ещё есть шанс. Малозаметный, почти что иллюзорный, но шанс, что она жива.       Длинный коридор дворца, совсем не изменившийся и оставшийся таким же, каким и был даже после страшного удара, не предвещал, что тронный зал окажется в целости и сохранности. Где-то в вышине, в чёрном от свинцовых туч небе, раздался оглушительный раскат грома. Перед ним, конечно же, мигнула ослепительная, и до боли в глаза красивая ветвь молнии, мелькнувшая лишь на пару секунд, чтобы потом вновь скрыться, и ударить ещё ближе. В синем свете богатых витражей, молния показалась призраком. Едва заметным силуэтом прошлых побед, явившимся на кратчайший миг.       Лишь два тела очерняли благородный, величественный коридор, ведущий к месту, где из сапфира был вырезан трон. Трон, перед которым склонились Цари Неба и Земли. Трон, за который Неран отдал всё, что ему было дорого. Трон, который привёл его к этому моменту.       Он перешагнул через тело женщины с чёрными волосами, чья спина была обожжена белым, магическим огнём, что предательски подкрался сзади. Один шаг оставил тело некогда любимой сестры позади. Как и второй. Тело ещё одной женщины, с золотистыми локонами, запачканными в крови, осталось позади него. Как только руки, стёртые в кровь, коснулись металлических врат, дворец задрожал вместе с его сердцем и грозой, разбушевавшейся в небе. — Неран! —       Он посмотрел вперед. Сапфировый трон был цел, но та, что стояла на ступенях, сжимая в руках меч, лезвие которого поблёскивало в свете фонарей, заставила его вспомнить. Казалось, что это было так давно. Война против крылатых господ, выжженные поля, разрушенные города. Всё это пролетело перед его глазами столь быстро, заставляя вспомнить, как люди кричали его имя в час нужды, а он так и не смог явится к ним на подмогу! Но не только ужасы, что наводнили его страну, мелькали впереди. Кошмар, сотворённый его же руками, никуда не делся. Разграбленные логова, разбитые кладки драконьи яиц, тела владык и господ. И кровь. Её вкус нельзя было с чем-либо спутать. Сладкий, разъедающий внутренности яд. Желанная сила, пропитанная болью и страхом. Щиплющее язык вино, с привкусом огня, мороза и молний. Терпкий напиток из гордыни и отвратное поило из скорби и болезненной ненависти.       Неран Стонн’Кассел, Первый Император всего Климэнда, вновь позвал свою возлюбленную. — Юмкара! —       И тогда меч вырвался из руки девчушки, со свистом возвращаясь в руку хозяина, который не слышал горьких слёз родной дочери. Её боль не была важна отцу. Сейчас, когда он воссоединился с возлюбленной Юмой, плачущая на коленях девочка была лишь помехой перед законным троном. Неран прошагал вперед. Быстро и резко, словно дракон на охоте. Воздух засвистел, разрезаемый мечом. — Здравствуй, отец. —       Неран улыбнулся, остановив остриё меча. Он радовался ни слезам дочери, сжимающей в руках отравленный кинжал. Ни воспоминания о том, как впервые взял на руки законного сына от законной жены. Не гудящему в руках мечу, что в питал душу, которая не позволит причинить верному сыну боль. Теперь всё наконец-то закончится. — Виглейн тардахор он’рели Дазардан, Павел. — Юноша, убивший брата и сестру, поднял меч против отца, с чьим именем на устах шёл в бой. «Кости судьбы в руках Смерти, Павел» — то была первая фраза в предсмертной молитве каждого красного легионера. Не ответить на неё — значить покрыть своё легион позором. Неран улыбнулся сильнее прежнего, такой же кровавой улыбкой, коей улыбался, изгоняя драконов из Кровогорья. — Он’шеитэр Дазардан паранор, Неран. — Слова древнего наречия, «Мы идём навстречу Смерти, Неран» — вторая фраза предсмертной молитвы, слетают с уст Павла, и после звонка клинков никто не слышит среди ливня и грозы девичий плач.