Брат

      Мальчик сидел в окружении умиротворяющего ветерка, что мягко гладил по нежной молодой кости, исчезая вдаль, к деревушке, вдалеке виднеющейся крышами и окнами, где жизнь кипит ключом. Иногда заметно, как бегают дети, рядом со взрослыми и между собой, играют в весёлые игры, и ещё нескоро устанут. Трава чуть колышется под ветерком, переливается в лучах тёплого солнца, круглого яркого шара в лазурном небосводе, и пушистые облака плывут по нежной глади, до которых не дотянуться, но рука сама просится к недосягаемому.       Спина упирается в твёрдую шершавую кору толстого ствола дерева, возвышающегося над ним. Ветки разбрелись кто куда, листочки копошатся друг за дружкой, вместе образовывая большую зелёную шапку на дереве, и освежающая тень ложится на прогретую землю. Рядом выпирают сильные корни, по которым можно походить, полазать и поиграть. И по ним, как раз, мальчишка, хватаясь руками за каждый торчащий корень, пополз вокруг дерева, упрямо преодолевая каждое возросшее перед ребёнком препятствие, один за другим.       Обогнув массивное дерево, с другой стороны оного он обнаружил идентичного ему скелетика, другого мальчика, смотрящего вдаль: на густой лес, на зелёные пики, верхушку чащи, будто пытался разглядеть, что там за лесом? Одет был в фиолетовые одеяния: рубашка с белым контуром, тёмные штаны и сапоги. Сидел он слегка впереди от корней, поодаль, обнимая свои ноги, пряча рот в острые коленки, но всё так же в тени, будто боялся выйти в свет, будто что-то из-за этого произойдёт. Кажется, тот ещё не заметил появления первого, ведь он так и не обратил на него внимания. Взгляд его был задумчив и далёк, тяжёл, а от этого у мальчика становилось в груди тоскливо, и ему это отнюдь не нравилось.       Также тихо и незаметно — подкрался к скелетику сзади, стараясь не издать лишнего шороха на траве, скрипа, пока слезал с корней, и вот, мальчишка уже почти вплотную подошёл ко второму. Ветер слегка развивал фиолетовую рубашку, и при этом гладил тихого скелета по спине. Но мальчишка, не в нетерпении, резко накинулся тому на спину, и от всей души — крепко обнял, словно это была мечта всей его маленькой жизни.       — Луночка! — весело вскричал, прижимая к себе брата, а тот и не ожидал. Он в эту же секунду испуганно вскрикнул, и с некоторым шоком в больших фиолетовых глазах, повернулся к нападавшему. Мальчик одарил того большой счастливой, чуть ли не буквально солнечной улыбкой, подкрепляя это яркими жёлтыми глазками, которые, действительно, как солнышки, озаряющие тьму в пустых глазницах скелета, и тот не сдержался — тоже улыбнулся, скромно и мило. Луночка потянул свои руки и скрепил их за спиной у близнеца, ответно крепко прижимая к себе его тонкое, хрупкое тельце.       — Солнышко, — ненадолго отстранился, обеспокоенно взглянув брату в кругленькие глазки. — Ты что здесь делаешь? Мама же запретила…       — А мне одному грустно, — взволнованно прервал, — И тебе тоже грустно.       — Да, но… — замялся вдруг фиолетовый, опуская взгляд на траву под собой, в поисках подходящих слов, однако закончить ему не дали.       — Я не хочу, чтобы нам было одиноко, — возразил Солнышко и взял брата за ладони, вглядываясь ему в глаза. Луночка поднял на него сомнительный взгляд, задержал его. Перевёл глаза на дерево, будто боялся, что оттуда сейчас что-то будет, то ли прилетит что-то, или звук какой страшный. Улыбка солнечного мальчика спала, и уже он волнительно взглянул на большое дерево, но стояла тишина. Шелестели только листочки на веточках.       Тёплый и нежный луч света, наконец, лёг на обоих братьев, и желтоглазый мальчик взглянул на блестящее под светом золото, украшающее голову любимого брата. Диадема, такая же как у первого близнеца олицетворяла значимость их роли, и лишь узор отличался для каждого брата, да гадай, что они значат. Солнышко потянулся к заострённому украшению и резко снял её с головы, отбегая в сторону. По пути — ненадолго оглянулся, как там братец?       — Э-эй! — сразу же возмутился Луночка, поднимаясь с земли, и побежал за жадным вором, с целью вернуть принадлежащую ему вещь. Но он не злился, в точности, да наоборот! На его лице вскоре отразилась лёгкая улыбка, пока он бегал за братом, который то и дело дразнил блестящей драгоценностью. И вскоре, Луночка был отомщён — он тоже смог украсть чужую диадему, украшенную мягким спиральным узором.       Братья долго гонялись друг за другом, уже со звонким смехом вылавливая обе диадемы из рук, пытаясь надеть их обратно и защититься от очередных нападений. Бегали так, словно тех настигших переживаний, которые были всего несколько мгновений назад, никогда не было, и причин для них тоже. Беззаботные дети, наслаждающиеся компанией друг друга, счастливые и свободные, не замечающие, как быстро летит время, словно ветер подгоняет их игру, но для них оно длилось долго.       Догонялки вокруг дерева развеселили обоих братьев, они забыли о всех заботах, и только потом отошли к выемке у самых больших корней, где можно было бы спрятаться и согреться в морозные зимы. Они оба там могли прекрасно поместиться, укладываясь в клубочек, в обнимку, прижимаясь друг к другу. Но сейчас малыши просто умиротворённо отдыхали под большой прохладной тенью после изнурительной беготни. А над ними свисали сверкающие налившиеся соком яблочки: одни — золотые, под ними лежал Солнышко, а другие — чёрные, там расположился Луночка. Хотя под светом его яблоки отливали неким тёмным фиолетовым отблеском, и оба брата никогда их не считали чёрными. Они по-своему прекрасны, главное — разглядеть получше!       Так помнит он эти беззаботные дни под исполинской яблоней, особенно когда они маленькие, по сравнению с ней, и когда всё было хорошо и они играли вместе. Могли проводить время вместе, глупо шутить, до бесконечности придумывать новые игры, даже если на один раз. Но сейчас жёлтые глаза одиноко смотрят в небесную даль, засиживаясь то ли на земле, то ли, буквально, на огромном мягком облаке, как на подушке. Невесомая пенка вокруг него постепенно испарялась, но чистейшая белая гуща под ним и не думала пропадать. Незнакомое ему место, и он здесь совершенно один, никого не знает, кроме себя. А где его брат — можно только гадать. Где-то да есть, это точно. Но мысль о том, что их встреча никогда не будет прежней заставляло его поджимать зубы и впиваться кончиками пальцев в ладони.       Солнечный мальчик взглянул на свои костяшки под растрёпанными перчатками, узнавая в них дорогого брата. Желая увидеть его руки снова такими же, как у него, белыми и чистыми, нетронутые временем. С такой же милой улыбкой, и такими же добрыми фиолетовыми глазами, которыми смотрел на него с глубокой родственной привязанностью. Но сразу после этой картинки перед глазами представала другая, абсолютно противоположная ей — до боли ужасная и неузнаваемая картина, и он не переставал задавать себе один и тот же вопрос: что же он сделал не так? Неужели это не исправить?       Мальчик снял с себя свою закруглённую диадему, и заглянул в, казалось бы, своё отражение. Там он разглядел лишь до ужаса кривые линии, но ему было всё равно. Сияющая капелька упала на золотой отлив, стекая по дуге вниз, а там на рваные коленки. Золотые глаза всё чаще и чаще моргали, а слёзы застилали взор, собираясь большими каплями у глазниц. Мальчик обнял диадему, прижал к своей груди, словно она была вовсе не какой-то вещью, а чем-то многим больше, продолжая всхлипывать и дрожать в полном одиночестве, не в силах изменить случившееся. Не в силах вернуться к яблоне и увидеться с дорогим ему единственным братом, Луночкой, которого всегда знал, ведь пересечь границу яблок более невозможно. А в груди ноет огромная дыра сожаления и тоски, будто разрывая его кости изнутри.