Зависть выше крови

      Как же душно. Я сижу в этом кабинете уже почти месяц и все больше убеждаюсь, что меня здесь не должно быть. Я не хочу быть верховным рыцарем. Может, обычным военным или даже крестьянином, в крайнем случае унаследовать поместье отца и зажить там тихой обычной жизнью. Мне не нужен этот почет. И вдвойне больно понимать, что сестра умерла ради вещи, которая не нужна нам обоим. Слепые амбиции.       Нас показательно простили с Аль-Хайтамом. Даже провели торжество. Для народа быстро состряпали сказочку, в которой мы во имя страны рискнули честью, из-за чего нас и приняли за преступников и назначили награду за поимку. Можно было бы поступить проще: просто обвинить во всех злодеяниях Люмин. Но я не хотел этого. Я настоял и проконтролировал, чтобы ее не очерняли, а поиски «Кукушонка», убившего бывшего верховного рыцаря, велись рьяно.       Она не виновата во всем. Да, есть и ее ошибки, есть и ее детская обида в произошедшем, но ведь на самом деле все началось с моего невыполненного обещания. Я не хочу, чтобы человек, который столько сил приложил ради своей мечты, а перед смертью раскаявшийся в своих грехах, остался в памяти людей с позорной отметиной.       Я с головой уходил в работу. Ее было много. Грамотно и незаметно сместить министров, которые чуть не устроили переворот, тихо перерезать всех разбойников, которые жадно высасывали казну и требовали привилегий. Принцессу я не трогал: это не моя забота, а короля. К тому же не сказать, что я не разделяю ее мнение о том, что трон пора бы передать.       Параллельно с этими стабилизирующими делами надо было решать еще и будничные проблемы. А самое главное, что Аль-Хайтаму пришлось пять раз ездить в соседнюю страну, с которой война почти началась. Он отчаянно добивался мира, но так, чтобы и наша казна в извинениях не разорилась. С большим трудом. но ему это удалось.       Хотя я и высматривал среди рыцарей нам замену, когда все утихомирится, но в тайне боялся того момента, когда все эти трудности отступят. Я останусь наедине со своим чувством вины, воспоминанием о последних минутах сестры. Сейчас сил на слезы не было. Лишь солнце покидало небо, я валился спать, не дожидаясь Аль-Хайтама. Иногда ночью, проснувшись от шороха, я понимал, что уже ко мне спящему он аккуратно лег, прижавшись и почти свисая с кровати.       — Все хорошо? — он постоянно меня спрашивал. Утром или входя в кабинет, или если я ночью начинал нервничать из-за сна.       — Да, все в порядке, — каждый раз лгал я. На правду не было времени, и правды я боялся.       Мне хотелось прощения, но было стыдно из-за этого. Казалось, что я просто пытаюсь идти легким путем. Сестру я не верну, свой грех искупить не смогу. Иногда я задумывался: а мог ли я найти другое решение и не убивать Люмин? Казалось, что мог, но развивать мысль боялся.       Так за работой и тревогами я становился все прозрачнее и тоньше, словно я опять уходил. Отстраненность, за которой меня ловил Аль-Хайтам, пугала и меня самого. Бывало даже, что я пишу в бумагах, а сам мыслями в той ночи замахиваю меч на сестру. Потом вглядевшись в написанное, я часто находил отрывистые фразы, напоминающие наши последние слова в ту ночь.       Сейчас я тоже невольно ушел мыслями от дел. Вернул меня на землю скрежет двери. Аль-Хайтам тяжело переступил порог. Из-за его травмы, нам отвели помещение на первых этажах.       Он подошел ко мне со спины. Я усиленно сделал вид, что работаю, занят. Наверное, поэтому я вздрогнул сильнее, чем следовало, когда Аль-Хайтам взял мою косу в руки. Я удивленно повернул к нему голову. Он звенье за звеньем рассматривал мои волосы.       — Как прошло? Министр уступил? — я преувеличенно заинтересованно спросил его о деле, а самому казалось, что он не верит мне.       — Ты идиот, — он злился, буквально резанул меня словами, как это делал, когда терял уважение к собеседнику. — Неужели мы столько вытерпели только ради того, чтобы ты сейчас заморил себя, как уставшая лошадь. Посмотри на свои волосы: даже не блестят. А тело! Как верховный рыцарь, выглядящий, как вешалка для шляп, может быть лицом защиты страны! Да плевать на страну, я по-твоему должен медленно наблюдать, как ты идешь в могилу, слушать твое «все в порядке»?       — Со мной правда все в порядке, — я аккуратно высвободил косу и повернулся. — Работы просто много, сейчас закончим, и я снова стану красивым.       — Не в красоте дело. Ты меня не слышишь, — я услышал лязг металла. — Сколько ты будешь тлеть изнутри?       Я удивленно повернулся вновь. Он вынул меч и мрачно смотрел на меня. Мысль, что он обезумел, не обошла меня. Может, он тоже устал, может, я не заметил, как его самого что-то волнует, пока копался в своих чувствах?       — Вставай, вынимай меч! — он замахнулся, всем видом давая понять, что и правда ударит.       Я вскочил. Неважно: обезумел он, или у него есть какое-то намерение. Лучше послушаться его и из собственной безопасности защищаться.       Тяжело, как теперь это было всегда, Аль-Хайтам почти упал вперед из-за негнущейся ноги и рассек мечом воздух. Я, больше беспокоясь, что он так потеряет равновесие, подставил меч, раздался громкий лязг. Я не планировал нападать, только защищаться.       Аль-Хайтам вновь шагнул, вновь рассек воздух, потом еще и еще, все время ускоряясь. Я удивился даже его ловкости, не думал, что он может быть таким резвым. Я еле успевал подхватывать его меч или отбивать, дошло до того, что мне пришлось отступать, чтобы клинок не съездил мне по плечу или лицу. Шаг за шагом, все сильнее отклоняясь телом назад, пока не уперся спиной в каменную стену.       Меч завис прямо напротив груди, сверлящее ощущение, словно оружие уже пронзило меня, возросло во мне. Я с испугом смотрел на запыхавшегося Аль-Хайтама, который неотрывно смотрел мне в лицо. Неужели действительно пронзит?       — Прямо сейчас, — он захватил воздух. — Ответь мне прямо сейчас: хочешь ли ты жить? Стоила ли жизнь Люмин наших с тобой?       — Да… — слезы, которые кислотой оседали на сердце весь этот месяц, сами полились из глаз.       Мне не хочется, чтобы он убил меня, хочу уехать с ним далеко. Где амбициям просто нет места.       Меч с громким, почти оглушающим звоном выпал из рук Аль-Хайтама. Он рванулся ко мне и взял мое лицо в свои большие ладони, от них пахло металлом.       — Почему каждый раз нельзя просто сказать мне все? Почему ты не книга, в которой я умею находить ответы? — он прижался к моему лбу своим. — Я живу только с тобой, почему ты не можешь запомнить этого, идиот?       Я вцепился худыми руками в его одежду и прикусил губы. Крик и плач рвались из меня. Так сложно смириться со счастливой жизнью, когда заплатил за нее другой. Но как мне хочется этого. Я не хочу умирать, не хочу возвращать этот долг!