Сгнившая плеяда

      — Эй, Саске, завел бы ты себе такого львенка?       — Я не люблю животных.       — Вот мне можешь не врать. Я видел, как ты у себя во дворе подкармливал кошку с котятами!       — Не лезь в мою личную жизнь.       — Ты притащил им большую картонную коробку, еще и положил на дно теплый плед!       — Наруто, ты нарываешься.       — А во время дождя ты забирал их в дом! Я все видел!       — Я не люблю животных, пустоголовый.       — А эти «львята» не любят нас, — фыркнул Акио. Он активировал шаринган, быстро обвел взглядом кружащих вокруг них четырех чудовищ, но те лишь настороженно ходили вокруг стеснившихся в центре прогалины людей и выжидали подходящего момента.       — Никогда не видел подобных зверей, — задумчиво хмыкнул Наруто, глянув на стоявших рядом с ним Саске и Акио. — Это тоже какие-то… Новые разработки?       — Если что, я тоже впервые их вижу, — Мицуки не сводил взгляд с массивных когтистых лап. — Саске, ты можешь сжечь их?       — Они пропитаны чакрой, пламя Аматерасу здесь бесполезно, — признал Саске к собственному сожалению. — Интересные львята, и я пока не могу придумать, что с ними можно сделать.       — Кажется, я придумал, — Акио задумчиво почесал голову, сложил руками печати и прокусил большой палец до крови. — Я, конечно, не Сарада, но тоже кое-что умею.       Чудовища с громким рычанием отступили немного назад, стоило змею, значительно превышавшему их в размере, появиться у них на виду. Акио с видом победителя спрыгнул с его головы на землю и скрестил руки на груди.       — Аода? — недоуменно уточнил Саске, подозрительно прищурившись. Змей с не меньшим удивлением наклонился к нему, чтобы рассмотреть воскрешенного шиноби по-лучше.       — Я не думал, что мне еще когда-нибудь удастся встретить вас, Саске-сама.       

***

      «Я не предупреждаю дважды. Я не собираюсь возиться с тобой».       Мизуки упала на колени и устало села на холодную землю. Она судорожно попыталась сделать быстрый вдох, но оказавшаяся в носоглотке кровь перекрыла дыхательные пути, попала в рот и потекла вниз по пищеводу. Мизуки не сдержала внезапный приступ кашля и закрыла рот рукой. Металлический привкус на языке и сильное головокружение лишь усугубили имевшуюся проблему, подкатившая к горлу тошнота стала еще более невыносимой. Мизуки склонила голову над землей и задержала дыхание, позволив текшей из носа крови крупными каплями падать на землю и сливаться с еще не высохшей на траве росой.       Она вытерла нос тыльной стороной ладони, размазав остатки крови по лицу и губам, и позволила себе сделать медленный аккуратный вдох. Стало легче, но совсем немного.       — Индра? — тихо позвала Мизуки и медленно перевела взгляд на неподвижное тело брата.       Тот, будто бы услышав ее, приоткрыл глаза, сделал глубокий хриплый вдох, резко сел и резво поднялся на ноги, словно это вовсе не ему нанесли смертельно опасное ранение всего несколько минут назад. Он задумчиво скривил губы, огляделся и неаккуратно пошевелил левой рукой. Недоуменно нахмурился, услышав громкий хруст ломающейся плечевой кости. Мизуки испуганно вздрогнула и насторожено подскочила на ноги.       — Точно, рука, я уже и забыл… Ты что, еще живая?       Мизуки посмотрела в глаза своему брату и сразу поняла, что разговаривал с ней вовсе не он.       — Занятно… — Курама хитро усмехнулся, развернулся к Мизуки всем телом и расслабил раненую руку, державшуюся на остатках едва уцелевших мышц, связок и сухожилий. — Я знал одного джинчурики, который смог выжить после того, как меня насильно извлекли из его тела.       — Кушина Узумаки, — тихо ответила Мизуки, на что Курама горделиво щелкнул пальцами, отметив, что попала она прямо в точку.       — Именно, — Курама подобрал лежавший на земле клинок Кусанаги и спрятал его в ножны. — Правда, в итоге я все равно ее убил. Вот незадача.       Мизуки не могла поверить в то, что видела собственными глазами. Мог ли джинчурики выжить после извлечения Хвостатого зверя? Мог ли обычный человек выжить после смертельного ранения в плечо? Мизуки пора было перестать удивляться происходившим с ней событиям еще с того момента, как ей посчастливилось встретиться со своими усопшими предками и воочию увидеть их умения и возможности.       — Верни Индре его тело, — уверенно потребовала Мизуки, едва стоя на ногах.       — Нет.       — Что значит «нет»?       — То и значит. Я еще и не наигрался. Думаешь, это так весело, пятнадцать лет сидеть в одном вольере и света белого не видеть? — фыркнул Курама. Он заинтересованно рассмотрел свои руки и ноги, ощупал живот и спину, и с нескрываемой брезгливостью двумя пальцами оттянул прилипшую к груди рубашку, насквозь пропитавшуюся кровью. Он был крайне рад тому, не ему пришлось бы в последствии отмываться от этой гадости, когда та окончательно засохла бы и намертво приклеилась бы к телу. – Да и вообще, если я верну это покромсанное тело твоему братцу, то он тут же помрет, и даже не успеет прийти в себя. Я серьезно.       Мизуки охватила злость. Она едва передвигала ногами, что казались ей непривычно тяжелыми и неподъемными, но это не помешало ей резко подскочить к Кураме, схватить его за край трещавшей по швам рубашки и развернуть к себе. Она приложила руку к его теплой груди — туда, где должно было биться сердце, — и устало подалась вперед, уперлась лбом в его здоровое крепкое плечо и замерла. Закрыла глаза и задержала дыхание. Сердце не билось, и это не поддавалось никакому сомнению. Мизуки медленно перемещала руку вверх-вниз, из стороны в сторону, и искренне надеялась на то, что просто искала стук не там, где было нужно.       И внезапно он раздался. Мизуки распахнула глаза, почувствовав его — один слабый удар под своей ладонью. Он раздался, и тут же затих, будто бы его и не было, но перекачанная благодаря ему кровь выступила из открытой раны, что располагалась совсем рядом с сердечными мышцами. Курама недовольно хмыкнул и отпихнул Мизуки от себя. Он не вложил силу в хилый толчок, и даже не попытался этого сделать. Но Мизуки отшатнулась назад, будто бы на самом деле ее оттолкнуло одного из тех злополучных огромных чудовищ, и неуклюже упала на землю.       — Хватит меня лапать, — Курама демонстративно возмутился и поправил надетую на него подранную рубашку, больше напоминавшую старую тряпку для мытья полов. — Я замедлил все процессы в организме, иначе это тело уже давно истекло бы кровью из-за разорванной артерии и поврежденного сердечного клапана. Что-то я не слышу слов благодарности!       Мизуки удивленно на него посмотрела, но охватившее ее в ту же секунду возмущение явно отразилось на ее хмуром лице. Она подскочила на ноги, не обратив внимание на усилившееся головокружение, и приблизилась к Кураме вплотную. Тот не сдержал ехидный смешок.       — Слов благодарности? Я сделала все так, как ты просил! Я следовала всем твоим указаниям!       — Потому я лучше тебя знаю, как запечатывать Хвостатых зверей.       Мизуки сжала руку в кулак и едва сдержалась, чтобы не нанести слабый, но точный удар по самодовольной роже, вовремя вспомнив, что это тело по-прежнему принадлежало ее брату, и рано или поздно он все равно забрал бы его себе назад. Во всяком случае, очень хотелось в это верить.       — Конечно, ты могла оставить все, как есть, — Курама сделал шаг вперед и угрожающе склонился над Мизуки, тут же ловко выудил из рукава кунай и приставил острие к ее открытой шее. – Я бы умер вместе с этим телом. Но, в отличие от твоего ненаглядного братца, я бы воскрес и оказался на свободе. А потом, скорее всего, захотел бы забрать у тебя свою вторую половину. Что думаешь по этому поводу?       По острому лезвию куная потекла теплая струйка крови. Мизуки вздрогнула. Она слишком поздно поняла, с кем ей пришлось иметь дело.       Мизуки испугалась, узнав о жившем в ее теле Хвостатом звере. Она боялась его силы, могущества и ненависти, находясь под его прямым воздействием, но не забывала о наполнявшей ее уверенности в собственной безопасности. Мизуки не хотела быть частью одной большой системы, а Курама и вовсе не собирался ни с кем связываться, но судьба не интересовалась чьими-либо пожеланиями, поэтому они стали симбионтами лишь по ее странным причудам. Мизуки предоставила свое тело Кураме, вынужденному поддерживать в нем жизнь ради того, чтобы смиренно существовать самому — никто бы не позволил прародителю ненависти и разрушения спокойно разгуливать по миру в своем истинном обличии. Чакра Девятихвостого зверя, наполнявшая человеческое естество, кого угодно могла заставить поверить в собственное могущество. Но давление той же силы из внешнего отчужденного мира вызывало лишь ощущение животного страха. Курама наслаждался чувством собственного превосходства.       — Или мне стоит… Внести некоторые коррективы? — Курама убрал кунай от тонкой девичьей шеи и приставил его к своей. – Может, стоило позволить этому телу умереть? Пришел бы ублюдок Учиха, побесился бы, а потом все равно запечатал бы меня в тебя, но только теперь целого, а не половину. Другого подходящего джинчурики он бы уже не нашел.       — Ты не сможешь покинуть это тело до того, как оно умрет, — Мизуки поджала губы, из последних сил не теряя остатки самообладания. Если бы этот лис хотел ее убить, то давно бы уже это сделал.       — Так ты еще соображаешь? Неожиданно. Я-то думал, ты уже ни на что не годишься, — Курама прыснул со смеху и спрятал кунай обратно в рукав. — Однако, стоит отметить, что печать сейчас находится в очень шатком состоянии, и снять ее теперь не так сложно. Так что не зли меня. И спрячь свой шаринган, он меня раздражает.       — Ты будешь иметь дело с Учихами, нравится тебе это или нет! — Мизуки злостно ткнула Кураму в грудь пальцем. — Привыкай к моему обществу! Просто так ты от меня теперь не отделаешься!       — Иметь дело с Учихами? — задумчиво переспросил Курама, не сдержав ехидной ухмылки. Он схватил Мизуки за подбородок и крепко сжал пальцами ее щеки. Она недовольно дернулась и попыталась вырваться, не рискнув распустить руки, но Курама держал ее слишком крепко. Мизуки смотрела ему глаза, чувствовала себя беззащитным кроликом и не решалась отвести взгляд в сторону. — Нет, ты не Учиха. Твои глаза не делают тебя Учихой. Все Учихи самодовольные, своенравные и спесивые ублюдки, которые не видят и не слышат никого, кроме себя. Их сгубила собственная самонадеянность, и я был крайне рад узнать о том, что они все сдохли. Все, кроме одного недоноска, благодаря которому ты сейчас существуешь. Жаль, что весь ваш проклятый клан стал на путь возрождения. Меня это раздосадовало, но заливать водой разрушенный муравейник не в моих правилах. Сильные гены этих паскуд позволяют им спариваться с представителями других кланов и подавлять их существо, воспроизводя потомство, максимально похожее на них самих и обладающее теми же способностями, что и они сами. Однако, хоть ты и твой ненаглядный братец являетесь порождением треклятого Учихи, в вас затесалось и кое-что от Узумаки — то, что позволило твоему братцу со мной совладать, а тебе — высвободить меня из своего тела и не сдохнуть. Вы оба не сдохли сразу после своего рождения только потому, что кое-кто подсуетился и вовремя запечатал меня в ваши тела. Кто-угодно позавидовал бы той выносливости и тому невообразимому запасу чакры, которые достались вам от моего пацана. Вам крайне повезло с тем, что вы такие уродились. Нет, вы не Учихи. Ты слишком труслива и слаба по сравнению со своими сверстниками, и никогда не сможешь составить конкуренцию своей мамаше, твои глаза тебе в этом не помогут. Даже твой братец, обладающий куда более выдающимися способностями, чем ты, не является типичным представителем клана Учих. Твоя мамаша похожа на ублюдка Учиху гораздо сильнее, чем на свою мать. Она ходит по головам и отсекает их, если считает нужным, не боится проливать кровь своих недругов и предает всех, несогласных с ее надуманными идеалами. Ты же знаешь, как выглядел твой дед в молодости? Заметила то поразительное сходство с твоим любимым братцем? Так вот даже Акио, сынок этого паршивого ублюдка, прикидывающийся дурачком при любом удобном случае, похож на него гораздо, гораздо больше, чем Индра, умениям которого даже я, стоит заметить, был приятно удивлен. А знаешь, почему? Акио приняли в отряд АНБУ в четырнадцать лет, и последние четыре года своей жизни он подчинялся своей сестре и выполнял всю грязную работу, которую она на него возлагала. Он уже тогда ненавидел ее всем сердцем, и он продолжает ненавидеть ее и сейчас. А ты общалась с ними, со своей любимой семейкой, и не видела сути вещей, а ведь они лежали у тебя, как на ладони. Я, честно признаться, упивался твоей тупостью и наивностью, и крайне сильно жалел о том, что не мог вмешаться и подлить масла в огонь. Та девка, рискнувшая связать жизнь с ублюдком Учихой, не рассказала тебе и малой доли того, что творил ее любимый муженёк в ранней молодости, равно как и о том, кого, когда и как он так страстно жаждал сравнять с землей. А тебе никогда не хватит духу убить человека, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь. Ты не Учиха, ты никогда не была и никогда не будешь Учихой. И лишь по этой причине я тебе еще не убил. Заткнись и прекрати меня раздражать.       Мизуки дернулась и сделала шаг назад, но лишь потому, что Курама ослабил хватку и позволил ей из нее вырваться. Невысказанное недовольство застыло у нее на языке. Мизуки не могла найти слов, чтобы высказать ему все, что она о нем думала, как и не могла заставить себя согласиться с тем, что этот чертов демон был прав. Она почти ничего не знала о своей матери и родном дяде. Она всегда пряталась за спиной своего куда более сильного брата и помогала ему лишь придумывать стратегически успешные планы выполнения внеочередных миссий, но так ли много это давало, если во время напряженной битвы она для него была абсолютно бесполезна?       Курама молча развернулся лицом к лесу, презрительно хмыкнув что-то нечленораздельное себе под нос, и неспешно двинулся в темную чащу. Он успел сделать несколько шагов, резко остановился и глянул на застывшую на месте Мизуки через плечо.       — Он попросил меня взять тебя с собой. Так что двигайся быстрее и не задерживай меня.       — Кто «он»?       — Братец твой! Не тормози!       Мизуки закрыла глаза, чтобы скрыть мангекье шаринган и не растрачивать чакру зазря. На подкашивающихся ногах она двинулась к дожившемуся ее Кураме. Тот высказал несколько нелесных слов о ее медленном передвижении и возобновил шаг. Мизуки благоразумно промолчала — сил на споры у нее уже не осталось.       Они долго пробирались сквозь густой лес в окружении звонкого пения птиц, легких дуновений ветра и настораживающего спокойствия — Мизуки не услышала ничего, что отдаленно напоминало бы борьбу, топот ног огромных чудовищ или нашествие вражеских шиноби. Она по-прежнему не знала о том, что случилось с ее товарищами, хоть и была уверенна, что они направились ее искать. Но оставлять Индру под контролем Курамы без присмотра Мизуки на решилась. Она не могла поверить, что все это происходило с ней на самом деле.       Хоть Курама и жаловался на то, что ползла его спутница ничуть не быстрее дохлой улитки, он каждый раз помогал ей преодолеть слишком крутой склон, особенно, если по нему приходилось подниматься, и без лишних слов ставил ее обратно на ноги, если она спотыкалась об очередную торчавшую кочку и зарывалась носом в землю. Мизуки не падала специально, и ни в коем случае не старалась намеренно злить Девятихвостого лиса, и с долей жгучего стыда признавала, что неловкие ситуации случались сами собой.       — Ты можешь ноги поднимать, мать твою?! Хватить спотыкаться о каждый камень! Еще раз свалишься, и я не сдержусь и откушу тебе твою тупую башку!       Курама, зарычав от досады и бессилия, глянул в наполненную преградами и испытаниями чащу леса, которую им только предстояло преодолеть. Стоило отдать лису должное — свою нелегкую долю он переживал достойно, и держал себя в руках до последнего. Он часто поглядывал на затягивавшееся тучами небо, прислушивался к каждому раскату грома и пытался рассчитать время, за которое гроза, подгоняемая сильными порывами ветра, должна была их нагнать.       — Куда мы идем? — робко спросила Мизуки, вымотавшись за все время долгой прогулки. Они, как ей казалось, бездумно шли через лес, придерживаясь одного и того же направления и не останавливаясь ни на одну лишнюю минуту.       — Подальше отсюда, — коротко ответил Курама. Он дернулся, услышав громкое воронье карканье в глубине леса, но тут же забыл о нем, стоило тому раствориться в свистящем дуновении ветра и громком шелесте листвы.       — Это… не очень информативный ответ.       — А ты не задавай лишних вопросов, тогда и «не очень информативных ответов» не будет, — передразнил нахмурившуюся Мизуки Курама и недовольно сжал зубы.       — Куда мы идем? — настойчиво переспросила Мизуки. — Я думала, ты захочешь найти Наруто.       — Пацан и без меня справится, — фыркнул Курама. Мизуки решила не уточнять, что имела ввиду вовсе не это. — Если мы упремся в тех, кого я бы встречать не хотел, то проблем не избежать. Я-то все равно выживу, но у тебя есть все шансы сдохнуть.       — Здесь не может быть вражеских шиноби, они все отправились на войну, — Мизуки споткнулась о выступавшую из земли кочку, но в последний момент удержалась на ногах.       — А те львята, который вас чуть не сожрали, оказались здесь случайно? — Курама недовольно глянул на едва не упавшую в очередной раз Мизуки, но сдержался от острого словца и недовольных причитаний. — У них должен быть свой табунщик, и он где-то поблизости. Держи ушки на макушке.       — Тебя попытаются убить первым, если нас найдут, — напомнила Мизуки, не сдержав тяжелого вздоха.       — Не забывай, ты точно такой же нукенин, как и я. В смысле, твой братец. К тому же, мой пацан скоро найдет нас, и часть проблем отпадет сама собой.       — Почему ты думаешь, что он придет?       — Потому что я чувствую его. И он не так уж и далеко.       Мизуки не знала о всех возможностях Курамы, поэтому спорить не стала. Она чувствовала силу, наполнявшую ее тело и разум, но не была до конца уверенна в том, что в случае серьезной опасности смогла бы сама за себя постоять. Она видела Сусаноо и ужасалась тому могуществу, которым он наделял своего пользователя, однако… Даже самое искусное оружие не делало его обладателя сильнейшим среди других великих воинов. Лишь умение правильно использовать свои навыки и возможности в бою могло помочь шиноби победить, или хотя бы не умереть на поле битвы. Да, Мизуки была бы рада просто остаться в живых, и ей было за это стыдно.       Они вышли из чащи на небольшую прогалину, спустились вниз со склона и остановились на берегу широкого озера, затесавшегося в самом центре огромного леса. Курама огляделся и недовольно нахмурился, оценив масштабы ставшего на их пути препятствия. Нет, он был не готов потратить полдня только на то, чтобы обойти большой водоем, и поэтому решил идти напрямик. Сконцентрировав поток чакры в ступнях, он ступил на беспокойную перед грозой водную гладь. Подошва сандалий ушла под воду меньше, чем на сантиметр, но Курама все равно был недоволен, ведь подгоняемые сильными порывами ветра холодные волны мочили его ноги. Он сделал несколько аккуратных шагов, убедился в том, что не уходил под воду, и немного увереннее двинулся вперед. Ему не сильно хотелось искупаться в ледяной воде, как и в последствии отрывать от себя присосавшихся к коже пиявок. Курама брезгливо поежился.       — Ты идешь, или нет? Я тебя нести не буду, — фыркнул Курама, развернувшись к стоявшей на берегу Мизуки. Он заметил возвышающуюся над озером высокую скалу и подметил, что с ее вершины можно было бы рассмотреть весь лес и узнать свое точное местонахождение.       Мизуки нахмурилась: она не согласилась бы прокатиться на плечах Курамы даже в том случае, если бы тот сам это предложил. Она последовала его примеру, сконцентрировала чакру в ногах и сделала несколько робких шагов, становясь на воду. Все генины проходили соответствующую их уровню подготовку, в том числе учились забираться на деревья без использования рук, стоять на потолке и ходить по воде — в бою все навыки были полезны. Но каждый раз выполнение подобных трюков вызывало у Мизуки нервозность и страх перед тем, что что-то могло не получиться, хотя необходимость в подобных умениях появлялась неоднократно и до этого.       — Давай быстрее, скоро дождь начнется, — Курама проследил за первыми шагами ни на что не годной, по его мнению, Мизуки, убедился, что та не ушла под воду, и неспешно двинулся дальше. Он и так знал, что они не успеют добраться даже до середины озера.       — Почему нельзя было обойти? — Мизуки ускорила шаг в попытке догнать шедшего впереди Кураму. — Это небезопасно!       Мизуки смотрела себе под ноги, рассматривала плывших под толщей воды рыб и с ужасом осознавала, что чем дальше она отходила от берега, тем глубже становилось озеро под ней. Она умела плавать, но ей ничего не было известно об обитателях здешних водоемов.       — Мне надоело с тобой тащиться! — честно ответил Курама, смотря только вперед. — Один я бы уже давно вышел из этого гребаного леса!       Порыв ветра — куда более сильный, чем все предыдущие, — едва не сбил Мизуки с ног. Подхватив с земли опавшие листья, он поднял их в воздух и разнес по округе, уложил на беспокойную гладь озера и подтолкнул, отправив плыть вперед, словно маленькие кораблики. Курама недовольно скривился и зажмурился, когда пыль попала ему в глаза, а длинная челка прилипла к губам и влажной коже на лице. Он остановился, и не заметившая это Мизуки столкнулась с его спиной.       — Погоди, дай глаза продрать, — Курама злостно тер веки и моргал, пытаясь вытащить из глаз все, что в них попало. Он чувствовал присутствие еще одного человека рядом с ним и злился от того, что не мог на него взглянуть. — Поздоровайся со своей мамашей, черт ее дери.       Мизуки резко подняла голову и заглянула Кураме за плечо. Она непроизвольно сжала пальцами рубашку на его спине, увидев свою маму, стоявшую в нескольких метрах от них. Страх, растерянность и неопределенность окутали ее и без того обеспокоенный разум. Нельзя было ждать от Сарады чего-то конкретного, очевидного, обоснованного, об этом хорошо говорили ее настороженные глаза и напряженное выражение лица.       Мизуки боялась своей матери с самого детства. Однако, та никогда не поднимала на нее руку, не повышала голос, не заставляла стоять в углу и не нагружала неподъемной для ребенка работой за какую-либо провинность. Чем старше они с братом становились, тем дальше родная мать отдалялась от них, и тем меньше они сами старались с ней пересекаться. Сарада почти никогда не была авторитетом для своих детей — слишком быстро их нежный и доверчивый детский возраст подошел к концу. Она не прилагала усилия для того, чтобы его заполучить, в нем не было никакой нужды. Ей было достаточно лишь посмотреть своим нашкодившим детям в глаза. Те сразу затихали, молча смотрели на нее, как на хищника, приготовившегося их проглотить, и ждали. Ждали, пока что-нибудь не случится, и этот напряженный зрительный контакт не прекратится. Чем дольше длилась тишина, тем труднее Мизуки было держаться, тем больнее слезы щипали ее глаза, и тем сильнее становилось желание сбежать, спрятаться в темном укромном месте подальше от сердитой матери и более никогда с ней не встречаться. Она ничего не знала о ее левом глазе — страшном, странном, непривычном, не таком, как у всех остальных, — наводившим на нее ужас, и Сарада этим пользовалась.       Сарада подчиняла своими глазами — сильнейшими из тех, какими только мог обладать обычный смертный, и никого подобного ей в живых тогда уже не было. Она забрала глаза своего отца — одного из двух сильнейших шиноби своего времени, — и научилась искусно ими пользоваться. Они навевали страх на врагов, принуждали подчиненных слушаться и не перечить, а друзей, родных и знакомых — опасаться и не терять бдительность. Сарада не знала, чего именно она хотела получить от этих глаз, но хорошо осознавала, что их сила ей определенно должна была пригодиться.       — О, Сарада! Как неожиданно! — ехидно усмехнулся Курама, открыв красные натертые глаза. — Какими судьбами? Я уже успел соскучиться.       — Отдай это тело моему сыну, — строго потребовала Сарада, но Курама лишь насмешливо рассмеялся.       — Может, попробуешь меня заставить?