Отражение змеи

      К счастью, наверх им не пришлось подниматься через колодец, по его неверным ступенькам — это было бы весьма неудобно, учитывая, что Мику Иси всю дорогу нёс на руках. Девушка быстро пришла в сознание, но усталость и кровопотеря сказались на ней — хоть она и настояла поначалу на том, чтобы идти самой, в какой-то момент её стало сильно качать и заносить в сторону, и Иси, не спросив разрешения, подхватил послушницу древнего ордена, словно та была его поклажей. Мика даже не сопротивлялась — прижалась к нему, вся обмякшая от пережитого напряжения. Мидзу даже комментировать ситуацию не стал — они вообще не проронили ни слова, пока шли, все трое. Казалось, человеческая речь ждала их где-то наверху, а пока что приходилось довольствоваться взглядами и жестами. Всё потом, всё потом.       Коридор, который они выбрали наугад, постепенно перерос в каменную лестницу, которая вывела их за пределы деревни — в маленькую постройку, бывшую когда-то, видимо, храмом. Ещё сохранились покосившиеся ворота тории, по бокам от постройки стояли две статуи стражей-Комаину, почти потерявшие свои очертания от времени. Небо переливалось своей синевой, в даль уходила цепочка гор. После затхлых тёмных катакомб весенний день снаружи казался таким ярким, что слепил глаза.       Упав на траву, три совсем не случайных спутника не знали, с чего начать разговор, а потому просто подставили солнцу уставшие лица, позволяя обсохнуть волосам и одежде. Мика оглядывала Иси пристально, с каким-то особым вниманием — а потом вдруг первой нарушила их молчание.       — Посмотри на себя. Удивишься.       Не поняв, в чём дело, Иси только начал оглядываться в поисках ближайшего водоёма, чтобы заглянуть в него, а Мика уже достала из-за пазухи крохотное зеркальце и вручила его юноше. Сначала Иси не увидел там ничего, кроме своего грязного лица да тёмных кругов, залёгших под глазами, но потом поймал нужный ракурс и, действительно, удивился. Мидзу, тоже во все глаза разглядывавший теперь своего близнеца, довольно хмыкнул.       — А тебе идёт, брат. Совсем красивый стал, не то, что я.       Белая прядь выделялась в чёрных волосах Иси, как полоска первого снега на мокрой земле — волосы поседели от корней и до самых кончиков, но почему-то только с правой стороны, и только одна прядь у лица. Даже на ощупь эта прядь стала какой-то другой, сухой и грубой — Иси пропустил её сквозь пальцы, проверяя, не испачкался ли просто в чём-то вроде мела. Хотя откуда, собственно, взяться мелу в подземных коридорах?       — Поверить не могу, — покачала головой Мика, улыбаясь не то радостно, не то обескураженно. — В тебе пробудился Голодный Змей, пробудился полностью, по-настоящему, проглотил за раз где-то сотню злых духов, набил под завязку брюхо, и что — просто уснул назад? Не уничтожил твой разум, не разрушил тело? Даже если бы он пощадил зачем-то твою душу, от твоей плоти не должно было остаться ничего, что напоминало бы человека — да один взгляд на Змея когда-то выжег Госпоже оба глаза, понимаешь?! А ты… Сидишь тут, и хоть бы что. Поседел в двадцать лет, велико горе. Как ты это сделал?! Как?!       Девушка была на грани истерики — непонятно, от большого счастья, или просто начинали сдавать нервы. Иси не знал даже, что сказать — просто улыбнулся, вновь подставляя лицо ласковому весеннему солнцу.       — Я сам не знаю… Видимо, наелся до отвала, вот в сон и потянуло. У меня так и в детстве бывало. Ну, по крайней мере, теперь мы точно знаем, кто из нас Голодный Змей. Вот и хорошо, что не ты, брат, а то больно было смотреть на то, как ты там, в катакомбах, убивался. Ну что, сейчас меня резать будем, или, может, завтра? Такой день хороший, не хочу портить его своей скоропостижной кончиной. Сколько там у меня в запасе, четыре года? Это же сколько всего можно успеть, если подойти с умом… Знаете, а я не так уж и плохо устроился. Отлично всё вышло, я считаю.       — Иси… Ты, видимо, не понял, — голос Мики дрожал, она сдерживала не то смех, не то слёзы. — У тебя нет никаких четырёх лет, и быть не должно. Змей пробудился, всё, это конец. Ты вообще не должен сейчас ни сидеть, ни разговаривать, ни шутки шутить — ты должен глотать солнце и пить океан. То, что сейчас происходит… Это немыслимо, неслыханно, в древних свитках всё было совсем не так. Мы стали свидетелями чего-то, в чём разберётся разве что Госпожа, и то не факт. Голова кругом, мальчики…       — Океан я бы сейчас с радостью выпил, а то горло пересохло так, что хоть волком вой. Возвращай мою флягу, принцесса, — Мидзу требовательно протянул руку к Мике, но лицо его так светилось, что могло бы легко заместить собой проглоченное Змеем солнце. Казалось, с плеч этого человека упала сейчас целая гора, а не какой-то там потешный камень. Весть о том, что ты всё-таки будешь жить, когда уже себя похоронил, кого угодно вернёт в строй — тем более, подкреплённая тем, что убивать, вроде бы, никого не придётся, по крайней мере, не сейчас. Самое страшное уже случилось, и оказалось не таким уж и страшным — ну, подумаешь, Голодный Змей пробудился, это не конец света. Солнце, океан, голова Императора, всё вроде пока на месте, и Иси не сходит с ума и не теряет человеческий облик. И вообще, весна на дворе, какой уж тут конец света? Не сезон для него сейчас.       Пока Мидзу опустошал возвращённую ему флягу, Иси откинулся на траву, позволяя себе расслабиться — впервые за последние дни. В голове всё ещё укладывалась, в лучшем случае, половина произошедшего. Это что же, получается, он первый в Нихоне человек, сумевший укротить злое зеркальное божество, которое до встречи с ним хотело сожрать весь мир, а тут вдруг передумало? Это он такой славный парень, что Голодный Змей сменил гнев на милость, или это что-то иное, никак не связанное с бренной плотью простого нищего наёмника Хэбиямы Иси, в которой Змею повезло поселиться? Может, этот самый Змей вообще не такой уж и гад, а тогда, семьдесят лет назад, у него просто выдался очень неудачный день?       Вопросы, вопросы… Ладно, потом это всё обдумаем. Сейчас есть другой вопрос, чуть более насущный.       — И что мы будем со всем этим делать? — спросил Иси вслух, ни к кому конкретно не обращаясь. — Курокаву мы, так-то, успешно покинули. Горы как-нибудь перейдём, тропы тут есть, селения тоже, не всё же тени успели пожрать, правда? А дальше что?       — Я отведу вас обоих в орден, — уверенно произнесла Мика, тоном, не терпящим возражений. — Госпожа должна узнать о произошедшем, она найдёт ответы. Эта женщина мудра и бесконечно добра, как бодхисаттва Каннон, она что-нибудь придумает…       — Чёрта с два мы в ваш змеюшник пойдём, — отрезал Мидзу, оторвавшись ради этого от заветной фляги. — Я достаточно повидал больших начальников, они сначала бошки секут, а потом уже думают, почему и зачем. Если им нужны два мёртвых брата, они не будут разбирать, что да как, ещё на входе мы получим каждый по кунаю в лоб, и дело с концом. Придумай план получше или можешь катиться на все четыре стороны. Двадцать лет без тебя жили, и дальше как-нибудь справимся.       — Я не могу вас покинуть. Меня послали за Змеем, и я приведу Змея — плевать, что живого, так даже лучше. У нас ещё ни разу не было возможности изучить его пробуждение, не ставя существование мира под угрозу… Возможно, мы найдём способ разорвать цикл его перерождений и навсегда избавить орден от проклятия. Возможно, ни одной послушнице не придётся больше убивать своё новорожденное дитя. Только представьте! — распалившаяся и растрёпанная Мика, говорившая с таким пылом, что запиналась в словах, показалась разомлевшему на солнце Иси ещё прекраснее. Мидзу, похоже, был менее впечатлён, но лицо его снова чуть просветлело.       — Ну, тогда потаскайся за нами, если так хочешь. Не знаю, где там ваш храм, но, коль будет по пути, заглянем. Пообещаешь не подсыпать нам яду в похлёбку — и будем отличной командой. На опыты я нас с братом не отдам, сразу говорю, но если этого самого Змея можно как-то изгнать, чтобы вы нас в покое оставили… Эй, брат, не засыпай, мы тут тебя, вообще-то, обсуждаем! Решай, хочешь изгонять из себя Змея, или тебе и так хорошо?       — Прости, и правда, что-то сморило, — Иси сделал над собой усилие и сел, заново привыкая к яркому дневному свету. Отряхнув траву и землю с волос, он на секунду замер, после чего с задумчивым видом положил руку себе на живот.       — Знаете… Прозвучит странно, но я, кажется, хочу есть. Знаю, что только что сожрал сотню духов, и, кажется, шкатулку с ними в придачу, но то было, значит, змеиное брюхо, а в человеческом так же пусто, как и с утра. Мы все припасы оставили в деревне… Кто-нибудь за ними сходит, или ну их уже? По дороге чего-нибудь наберём?       Мика помолчала, но тут, не выдержав наконец, рассмеялась. Мидзу подхватил, отбрасывая в сторону пустую флягу. Младшему близнецу ничего не оставалось делать, кроме как присоединиться — сидят три грязных ополоумевших оборванца, вся одежда в липкой чёрной крови, один седой, у другой плечо прокушено, а всё равно смеются, потому что живы, а жизнь, она, на самом деле, прекрасна.       Что-то сверкнуло в небе, как золотой ободок, и к заливающейся смехом троице спустился дух — довольный, жёлтый, словно бы даже немного пушистый. Мика встала, так и не отсмеявшись, подошла, протянула к круглому шару огня руки. Тот упал в них ласковым котом, покрутился, и, будто бы наигравшись, рассыпался золотой пылью. Ветер унёс её назад, в небо — теперь уже навсегда.       — Старейшина Акура но Мисато, её дети, внуки, вся её деревня… Они все нам очень благодарны, — Мика повернулась к своим спутникам, счастливая, как ребёнок на первой в жизни ярмарке, — Говорят, что тут совсем рядом есть другая деревня, надо только вперёд пройти по тропе. Как раз за год до того, как вся Курокава принесла себя в жертву, младшая дочка старейшины вышла замуж и уехала туда — единственный её ребёнок, которому удалось сохранить жизнь ценой их жертвы. Курокава бы и так и так погибла, но они не стали ждать, пока их проглотят заживо посреди ночи — ушли сами, защитив этим соседей и родню из окрестных сёл. Ради таких людей и существует наш орден… И мы сделаем всё, чтобы никому больше не пришлось жертвовать собой. Обещаю.       Ветер лохматил тонкие стебли горной травы, а три фигуры удалялись от развалин брошенной, но не забытой деревни. Двое сильных, высоких мужчин, а чуть поодаль — девушка, уже не пытавшаяся казаться хрупкой. Они уходили в завтра, в котором не могли быть полностью уверены, и уносили с собой древний дух, заснувший в одном из них. Можно сказать, их было четверо — три змеи и одно отражение.       С подобного, обычно, и начинаются легенды.