Три дракона

Алиссер ждал своего соулмейта с самого детства. Как все. И когда пришло время – в двенадцать с чем-то лет – пришёл в школу в рубашке с коротким рукавом, гордо демонстрируя всем вокруг метку на левом запястье. Как все. И с надеждой заглядывался на руки самой красивой девочки в школе, которую стеснялся пригласить на прогулку. Как все. У него вообще много было в жизни этого самого «как все». Семья – мама и бабушка, которых он безумно любил, двоюродные сёстры, с которыми ладил, дядя, который был дома редким и желанным гостем. Друзья – целых трое, с которыми было весело гонять мяч в детстве и можно было выпить пива в универе. Оценки, ради которых он не особо старался, но домашки делал исправно. Привычка смотреть на чужие руки в надежде увидеть там знакомый до последней детали рисунок. Иногда Алиссер ходил в бар или в кино на свидания с одногруппницами или знакомыми знакомых. Уже зная, что они не соулмейты, просто так, ни на что не рассчитывая. В кино смотрел фильмы, разные, но в каждом обязательно была эта линия поиска, встречи и пресловутого «долго и счастливо». Красиво. Иногда попадались картины, где герои-бунтари восставали против существующего порядка и влюблялись не в тех, с кем совпадала метка, однако закачивалось там всё обычно плохо. Алиссеру такие не нравились. Алиссер – как все – мечтал о случайной встрече. Не такой красивой и рафинированной, как в кино, нет, обычной, как это происходит в жизни. Он же слышал рассказы других, читал новости, был подписан на разных блогеров и слушал подкасты. В жизни всё случалось проще и одновременно прекраснее, чем в кино. В общем, свою встречу он тоже хотел как у всех. Что-то пошло не так на выставке. Дядя писал картины. Не достаточно гениальные, чтобы быть у всех на слуху и продавать свои творения за суммы с шестью нулями, но достаточно талантливые, чтобы периодически выставляться. На одну из выставок он позвал Алиссера. Темой были портреты, целый зал разных лиц. Алиссер никогда особо не понимал в искусстве, бродил от стены к стене с умным лицом и задерживался у некоторых подольше, чтобы решили, что он разбирается. А потом он повернулся к очередной и пропал. Он никогда не мог объяснить, что именно тогда произошло. Но с той картины на него смотрела девушка – свысока так смотрела, сверху вниз. У девушки были синие-синие глаза и волосы цвета жидкого золота. Алиссер в тот же миг понял, что она – его соулмейтка. На картине был только портрет, лицо и плечи вполоборота, никаких запястий, но отчего-то он решил именно так. Он спросил у дяди, кто позировал, и дядя ответил, что эта девушка ходила в его художественный кружок несколько месяцев. Он знал имя и место, где она работала. Алиссер пошёл, чтобы увидеть её воочию, поговорить и выяснить наконец, что они соулмейты, потому что его сердце лгать не могло. А потом, вечером, сидел в своей комнате в общаге, нервно смеялся, уткнувшись лицом в стену, и думал, как странно шутит жизнь: у Айрен были такие же прекрасные глаза и волосы, как на портрете. А вот метки на запястье не было. Вместо неё её левую руку украшал гигантский золотой дракон. От одного слова про соулмейтов она закатывала глаза и плевалась ядом. И Алиссер ей не нравился. Чуть позже он узнал, что она как раз из тех бунтарей, про которых иногда снимали фильмы. Отреклась от своей метки и наречённой судьбы, живёт, как хочет, и встречается с теми, кто понравится. По привычке Алиссер пытался добиться, как все – пригласил на свидание, отправил ей домой букет и принёс пирожных к чаю. На свидание Айрен не пришла, букет проигнорировала, а пирожные вместо неё получил её брат-близнец и неожиданно дал совет попробовать по-другому.

***

Идти одному в практически незнакомую компанию было странно, даже если его там и ждали. Идти одному в практически незнакомую компанию, неся в руках ещё тёплую пластиковую коробку, проложенную изнутри фольгой, было ещё страннее. Встречались в баре, где работала Айрен и половина компании. Алиссер опаздывал и, поднимаясь по ступенькам, проходя через входную дверь, думал, что он доверчивый дурак и сейчас наверняка выставит себя ещё большим клоуном. Но отступать было уже поздно – его заметили ребята, выходившие на перекур, похлопали по плечам и с радостными восклицаниями потащили внутрь. Он подходил на ватных ногах, жалея, что не получится уже избавиться от своей ноши незаметно, никаких урн поблизости не было. Негромко играл недавний хит популярной поп-группы. Его ещё постоянно крутили по радио, по ТВ, каждое третье видео в соцсетях было снято под этот звук. На улице стоял ноябрь, им пришлось притормозить у гардероба, чтобы повесить куртку и привести в порядок примятые шапкой волосы. А потом он повернулся к столу и увидел Айрен, расслабленно сидящую в центре внимания, в коротком тёмном платье и с волной золотых волос за спиной. Она выглядела так, будто всё вокруг принадлежало ей одной и никому кроме, а вся компания вокруг вольно или невольно концентрировалась как бы вокруг неё, как планеты в звёздной системе. Рука безвольно опустилась. На что, ради всего святого, он рассчитывал?.. – Фол, свали, будь добр, – сказал один из парней, с которыми Алиссер вошёл, и широким жестом, но нежно опустил ладонь на макушку друга, который сидел рядом с ней. – Алиссер сюда не ради нас пришёл, да, Айренни? Она повернула голову, заметила Алиссера и закатила глаза. – В этот раз обойдёмся без приглашений на свидания? Тот парень действительно, тихонько посмеиваясь, забрал свой телефон, бокал и тарелку с закусками и пересел на другой диван. Алиссеру ничего не оставалось, как сесть рядом с Айрен. Её друзья, конечно, не могли не заметить его влюблённых взглядов и бесплодных попыток привлечь внимание, но относились с этому беззлобно и с определённой долей сочувствия. Не шутить периодически не могли, однако заранее пытались предупредить, что шансов мало. – О, ты принёс что-то с собой? – с любопытством спросила слишком внимательная девушка с места напротив. Алиссер, который хотел было сунуть коробку за свою спину и потом как-нибудь незаметно, когда все наберутся, избавиться от неё, мысленно выругался и осторожно покосился на Айрен. Она сидела совсем рядом, смотрела на него глазами, как-то затейливо накрашенными с дымчатым эффектом, в этом чёртовом платье, из-за которого ему пришлось сглотнуть несколько раз, её колени в блестящих колготках почти касались его, а рядом с её телефоном стоял бокал на высокой ножке с каким-то ярким жёлто-зелёном коктейлем внутри. Здесь, в её стихии, в окружении стильных интерьеров модного бара, под пересечением взглядов её друзей, Алиссер очень поздно понял: её брат наверняка пошутил. – Ну же, – сказала Айрен и провела языком по нижней губе, блестящей от розоватой помады. Алиссер снова сглотнул и с трудом уловил следующую мысль. – Показывай, раз принёс. Что ж, если позориться, так с уверенным видом. Алиссер расправил плечи, расслабил лицо, выдохнул – и поставил перед ней свою коробку. Все разговоры за столом затихли, кто-то с дальнего конца даже привстал, чтобы лучше видеть, однако и без того уже было понятно, что на обычный подарок она не тянет: не хватало обёрточной бумаги и банта. Айрен со скептическим лицом, бросив на Алиссера косой взгляд, подняла крышку и подцепила ногтем фольгу. Такой реакции он не ожидал. – Ты принёс мне шашлык? – спросила она, приподняв брови. Кто-то засмеялся. – Серьёзно? – Да. Я… – Дайте вилку! А, чёрт с ней! – Айрен тряхнула головой и схватила верхний кусочек прямо так, пальцами. Алиссер осёкся и ошеломлённо смотрел, как она откусывает и довольно стонет, прикрыв глаза. – Боже, как это вкусно… Индейка? – Да, – пробормотал он, всё ещё не до конца веря своим глазам. Получается, её брат… то есть, Ашерон действительно не обманул? Не разыграл? То есть… риск того стоил! А потом Айрен посмотрела прямо на него и широко и радостно улыбнулась. Впервые – персонально для него, Алиссера, потому что радовалась чему-то от него. Его так согрело изнутри, как никогда не справился бы ни один коктейль, даже если его трижды поджечь. – Ты сам готовил? – Нет, я не… – Алиссер прочистил горло. – Я не умею. Купил в ресторане, долго искал, читал отзывы, официант клялся, что он супер. Но я научусь! Обещаю, я куплю мангал и… Айрен засмеялась и снова отправила в рот кусочек мяса. – Забей, я тебя научу как-нибудь, – махнула рукой она. И прежде, чем Алиссер успел понять, что именно было сказано, она повернулась к остальной части стола. – Эй, народ, мы помним, что я не люблю делиться?.. Тот вечер закончился далеко заполночь и был наполнен улыбками, смехом и звоном бокалов, а через день на телефон Алиссера неожиданно пришло сообщение. Первое от собеседника: «Есть мангал, машина и угли. С тебя розжиг, специи и мясо. Научу делать лучшее мясо в твоей жизни». Надо ли говорить, что он заорал в потолок от восторга и испугал студентов, проходящих мимо в коридорах?..

***

Жареное мясо сработало. Алиссер не смог понять, что сподвигло его проверить странный совет странного парня, которого он видел впервые в жизни, на практике, но считал тот момент своей божественной удачей. Он стал началом самой прекрасной любви, которую он даже представить не мог, и подарил ему настоящего друга. Алиссер абсолютно верил в то, что они созданы друг для друга, что они друг друга ждали и искали, сами не подозревая о том. И чем больше он узнавал Айрен, тем больше влюблялся – уже в неё, в человека, не в образ с картины. В кошачьи шерстинки на её одежде. В чешуйки дракона на её руке. В то, как после работы она устало потягивалась и жаловалась на ноющие мышцы, а потом бежала стометровку на скорость просто потому, что кто-то из друзей решил поиграть. В привычку легонько кусаться от избытка чувств. Просто так, за завтраком или в очереди в кино. В то, как она любила своего брата. И его, Алиссера, разумеется, тоже. В какой-то момент её брат показал Алиссеру рисунок: переплетение чёрточек и завитков на белой бумаге. Метку Айрен, о которой забыла она сама, её брат сохранил спустя годы. Метка совершенно не походила на то, что Алиссер носил на своей коже, но, боже, какая ему уже была разница? Может быть, те фильмы совсем и не лгали? Если сердце выбирает так ясно и безапелляционно, то может же ошибиться рисунок на коже? Может быть, у них сердца одинаковые? Однажды они это докажут, даст бог, через много-много лет патологоанатом скажет: «Вау, такое бывает!» Что вообще значит кожа в сравнении с сердцем?

***

Айрен и её брату было тринадцать лет и двадцать восемь дней, когда их метки проявились. Не то чтобы они считали специально – вовсе нет, просто Ашерон заболел гриппом ровно через две недели после дня рождения и ровно через две же недели его наконец выписали с больничного. Так что, первое пробуждение без повышенной температуры оказалось знаковым. Айрен влетела в комнату брата рано утром, бесцеремонно вытащила из-под одеяла его руку и увидела то, чего на его бледной коже не было ещё вечером. У Ашерона сильно заколотилось сердце, когда он увидел линии, обозначавшие его судьбу. Разумеется, они знали, что это такое. Весь мир полнился соулмейтами. День Связи праздновался всем миром наравне с Новым годом, и каждая семья с нетерпением ждала годовщины своей встречи. В год выходили десятки фильмов и книг о невероятной силе Судьбы, сталкивающей предначертанных даже в, казалось бы, самых безнадёжных случаях. Невозможно было дожить до тринадцати лет и не знать о метке. В конце концов, даже одноклассники! У большинства метки ещё не проявились, но были и те, кто уже приходил в школу, гордо закатав левый рукав до локтя, а девочки ждали своей со дня на день и делали ставки, кому достанется самый популярный мальчик школы. Ашерон любил слушать, как встретились родители, как узнали друг в друге суженных, и часто косился на метку старшей сестры Куэ, пока она рассуждала, стоит ли воспользоваться новым приложением по поиску соулмейтов по фото метки или подождать, когда всё случится само собой. Свою метку он ждал и фантазировал, будет ли его история такой же романтичной, как в книгах. С Айрен было не так. Айрен, едва только заходила речь, категорично отрезала, что никакой метки у неё никогда не будет, и её не волновало даже то, что таких людей не существовало в природе. Она трясла головой и повторяла, что только она одна будет решать свою судьбу, а вовсе не линии на её коже. В то утро у Айрен были слёзы на глазах. Она смотрела на своё левое запястье с отвращением, как будто там был не уникальный узор, а зловонная гниющая рана. – Я не хочу, – сказала она брату и разрыдалась. Их поздравляли родители и Куэ, мама на радостях позвонила дедушке, и он тоже толкнул торжественную речь о «ступеньке на пути ко взрослой жизни», но Ашерон уже не чувствовал никакой радости. Ай роняла слёзы в кашу и до самых пальцев натягивала рукав школьной рубашки. Они ничего не сказали одноклассникам, не смотрели на чужие запястья, почти не говорили даже друг с другом. А дома, наконец впервые за день оставшись одни, сели друг напротив друга. В свете люстры и напольной лампы у Айрен на плечах сияли золотые косы, а чернильно-чёрные волосы Ашерона неряшливыми прядями ложились на лоб. У Айрен кожа была тёплой, с персиковым румянцем на щеках и будто всегда носила в себе кусочек загорелого лета, а Ашерон мог помериться бледностью с мраморными статуями в музее. В тринадцать Айрен ещё была выше на три сантиметра, с сильными ногами и отличным волейбольным броском, а Ашерон считал чудом, если пробегал на физкультуре без перерывов больше пяти кругов. Совершенно непохожие, их за брата и сестру-то никто считать не хотел, и уж тем более никто не верил, что они близнецы. Двойняшки, на самом деле, но сами себя называли именно так. Глаза одинаковые: синие, острые, похожие на тёплое южное море. Айрен отказывалась на свою метку даже смотреть, отрицала, что та имеет хоть какое-то к ней отношение, и Ашерон, как всегда, уступил. В тот вечер они договорились никогда на свои метки не смотреть, сделать вид, что их нет вовсе. Ашерон порылся в домашней аптечке и нашёл лейкопластыри. Их ширины едва хватало, чтобы перекрыть метку. Он наклеил пластырь на метку Айрен, а она – на его, и тем самым они скрепили своё обещание. – Только мы сами решаем, кто нам подходит, а кто нет, – торжественно произнесла Айрен, шмыгнув носом, и впервые за день улыбнулась, когда он повторил её слова. Они заклеивали друг другу запястья всю неделю, а потом Айрен сплела из кожаных шнурков широкие браслеты, плотно облегающие руку, чтобы случайно не съехали. Однажды Айрен неудачно упала со скейта, браслет порвался, а на руке на память осталась ссадина. Ашерон обрабатывал ей ранку и бинтовал каждый день, а она упорно в эти минуты закрывала глаза. Куэ говорила, что они два малолетних придурка, и Ашерон чувствовал, что что-то в её словах есть. Но спокойствие Айрен всегда перевешивало для него любые весы.

***

На следующий день после того, как им исполнилось шестнадцать, Айрен снова ворвалась в его комнату. Ашерон рисовал и вскинул голову от альбома, а сестра, подпрыгнув и хлопнув в ладоши, сияла с ног до головы, как будто Новый год наступил раньше срока. – Я забронировала нам дату и время! – закричала она, не дав время задать вопрос. – К чёрту браслеты, рукава и пластыри! Мы идём делать тату! В ответ Ашерон немо открывал и закрывал рот. Айрен не нужна была словесная реакция – счастливо смеясь, она станцевала на его ковре победный танец и упала спиной назад на его кровать, в красках расписывая, какой она видит свою татуировку. Она все вечера подрабатывала в магазине соседей, а на выходных ездила на ярмарку, чтобы с подругой продавать браслеты и всякие безделушки из бисера, которые они плели на переменах в школе. На все вопросы, на что ей вдруг остро понадобились деньги и почему не хватает карманных, она загадочно ухмылалась, трепала его по волосам и говорила что-то вроде «На наш с тобой подарок, Аш, на наш с тобой подарок». Запись была назначена через две недели, и все эти дни Ашерон не мог найти, как ей сказать. Как сказать, что он немного… передумал? Или не так: что он никогда не менял своего мнения, просто закрывать свою метку одеждой или браслетом это одно, а навсегда перебивать краской – совсем другое? Ашерон мучился, подбирая слова, и решился только через неделю. Он ожидал, что Айрен как минимум разозлится или обидится, но не смог предугадать настоящую реакцию. – О, то есть… мне придётся искать тебе другой подарок? – спросила она в первую очередь. И после, насладившись произведённым эффектом, добавила: – Всё хорошо. Метка не будет влиять на мой выбор, помнишь? И на отношение к тебе в первую очередь. Она обняла его, крепко, как всегда, и, насвистывая, вернулась к домашке по математике. Айрен позвонила в тату-студию, отменила его запись и забрала часть предоплаты, а через пару дней вручила ему подарок в наспех свёрнутой подарочной бумаге. Первый в его жизни планшет для рисования. Самый простой, дешёвый (на другой просто не хватило бы денег), но самый лучший на свете. Ещё через пять дней он сидел рядом с ней на сеансе. Собирался держать за руку и помогать терпеть боль, но на деле просто слушал, как она весело болтает с мастером, и выводил линии в альбомном листе. Денег Айрен хватило на маленькую чёрную змейку, которая только перекрывала метку. Ашерон смотрел, как свежий рисунок на покрасневшей коже скрывается под слоем крема и пелёнки, и понимал, что там чего-то не хватает. Уже в такси по дороге домой его пальцы, сами зная свою цель, летали с карандашом по бумаге. Вообще-то, Айрен собиралась скрывать тату до последнего. Что там – все окружающие и так привыкли, что её запястье всегда закрыто. Но, когда Ашерон по старой привычке покрывал рисунок заживляющим кремом, в гостиную внезапно вошла Куэ. Она приехала на каникулы из универа, где училась дипломатии и переговорам, и близнецам сказала только: «Вы приняли… спорное решение, о котором наверняка пожалеете». А вечером сдала их родителям. Как дом не развалился до основания из-за разразившегося скандала, мог сказать только бог. Отец бушевал натуральным штормом, мама метала громы и молнии, пока Айрен стояла перед ними, упрямо сжав губы и пальцы, и повторяла заведённой пластинкой: «Моё тело – моё дело». Родители говорили, что она уничтожила своё будущее и разрушила сразу две жизни, и с отчаянием спрашивали у Ашерона, может ли он нарисовать её метку. Он лгал в глаза сразу всем: метку Айрен он видел чаще, чем свою, и её полная бумажная копия была надёжно припрятана среди его альбомов и листов. Потому что сестра могла передумать и не должна была лишаться права на своего соулмейта только лишь по своей импульсивности. Когда Айрен услышала его отрицательный ответ, её лицо вспыхнуло самодовольной улыбкой. От этого у мамы внутри, наверное, что-то щёлкнуло, потому что она впервые в жизни замахнулась, чтобы её ударить. Ашерон вовремя дёрнул Айрен к себе и встал перед ней, и мама, осёкшись, прижала руку к груди. Куэ всё это время сидела в кресле и не проронила ни слова. Айрен так никогда не простила её за это. Возможно, как раз потому, что прощения Куэ и не просила. Их обоих заперли дома на три месяца. Айрен – за «непроходимую глупость, импульсивность и полное отсутствие мозгов», Ашерона – за «то, что не отговорил и посмел не рассказать». Они оба пожали плечами, обменялись взглядами и ничего не сказали в ответ. Он использовал это время, чтобы немного заработать: рисовал простенькие арты и портреты для одноклассников, а потом и для всей школы, и даже начал писать стихи, которые мальчишки потом декламировали дамам своих сердец. Стихи получались так себе, без искры и местами кривой рифмой, но всё равно пользовались спросом. И в конце концов Ашерон влез в свою копилку – в отличие от Айрен, он не спускал все карманные и подаренные до копейки. Настала его очередь дарить запоздавший деньрожденский подарок. Когда эта мысль только появилась в его голове, в тот самый день в тату-салоне, он сразу знал, что это будет за существо. Если уж Айрен решилась навсегда перекрыть свою метку и обратного пути не было, хотя бы в его силах было сделать это красиво. И он сделал. Вылил всё свободное время, фантазию и навыки, и на свет появилась его же Айрен, только в другом теле. Огромный дракон кольцами обвил всю её руку и положил голову с оскалом на левую ключицу. Сначала он был только чёрным контуром, но к восемнадцати совместными усилиями (и некоторой помощи деда, о которой тот просил не распространяться) чешуйки окрасили в золото, глаза – в бирюзу с зеленцой, а свободное место на коже заняло пламя. Второй раз скандал никто не устроил, только покачали головой, продлили домашний арест и велели «никому не показывать это уродство», но кому было дело? Первый дракон уже был навсегда.

***

Эти двое, смеясь и перебивая друг друга, рассказывали истории о своём детстве и юности, Алиссер любил их слушать. Ему с лёгкостью удавалось представить, как юная Айрен, такая же упрямая и резкая, как сейчас, бросала вызов семье и всему миру. Как такой же юный Ашерон, ещё более неловкий и худой, чем сейчас, заталкивал её себе за спину, готовый ради на что угодно. – Что с твоими пальцами? – спросила она, взяв Алиссера за руку. Основной свет ещё не погас, люди продолжали прибывать. – Кровь сдавал, – ответил он с неловкой улыбкой. – Так много раз? – Сколько раз врач сказал, столько и сдавал. О, смотри, выходят уже, нет? В феврале друзья-музыканты подарили Айрен два билета на концерт своей группы. Алиссер не удивился: иногда ему казалось, что она была знакома с половиной города лично, а со второй половиной – через одно-два рукопожатия. Разумеется, они пошли. Она любила их песни, иногда мурчала их себе под нос во время уборки или когда во время очередной болезни разводила Ашерону лекарства. Группа была не слишком известная, хотя народа в зал набралось битком. Вообще-то у них были места наверху, за уютными столиками, но Айрен рвалась в «самое сердце», вниз, в толпу, потому что «атмосферу нужно чувствовать». Сначала Алиссер чувствовал только чужие локти, духоту и слепящие огни светомузыки, а потом, после особенно зажигательного припева, когда ноги сами его закружили, понял, о чём шла речь. – Тебе не жарко так? – в третий раз спросила Айрен, потянув за шнурок его худи. Вообще-то, жарко было, ещё как, но раздеваться время ещё не пришло. – Нет, всё отлично, – крикнул он сквозь музыку и широко улыбнулся. Она не выглядела убеждённой, скептически кивнула и неосознанно одёрнула свой левый рукав. Всю свою тёплую одежду она оставила в гардеробе, внутри зала на ней были только джинсы и длинная рубашка, скрывающая очертания фигуры. Какой-то парень справа то ли споткнулся, то ли просто не удержался на ногах, но двинулся очень резко, размахивая руками. Алиссер машинально схватил Айрен за талию и подвинул в противоположную сторону, закрывая своей спиной. Парень едва коснулся пальцами его локтя и тут же крикнул извинения, а Айрен, посмеиваясь, оглянулась на Алиссера через плечо. Он только состроил растерянное лицо и использовал эту возможность, чтобы притянуть её ближе к себе и положить обе руки на её живот. Она тут же накрыла его ладони своими. В такие моменты он обычно невольно замирал и прислушивался, отвлекался от всего остального. Айрен и Ашерон со своей девушкой только хихикали над ним и говорили, что для этого ещё слишком рано. Но Алиссер ничего не мог с собой поделать. Он так сильно ждал. Через полгода они должны стать родителями. В какой-то момент, когда заиграла особенно крутая песня, Айрен взвизгнула, задёргала головой и схватила его за руку, вовлекая его в свой восторг. Схватила, как назло, за левую. И наткнулась на холодный металл широкого браслета. Хорошо, что только на него. Её пальцы на мгновение замерли, а потом соскользнули, она сделала вид, что проверяет время на телефоне, и отступила на шаг вперёд, но Алиссер понял. Решила, что он скрывает несовпадающие метки. Однажды в соцсети ему написала девушка. Сказала, что он её судьба. Прислала фото своего запястья – с точно таким же рисунком, как у него. Потом оказалось, что его друзья добавили фото его метки в то приложение, надеялись, что он «одумается, включит голову и заживёт нормально». Эта девушка, его соулмейтка, была, разумеется, ни в чём не виновата. Алиссер встретился с ней всего один раз: чтобы лично объяснить, что его сердце навсегда занято и освобождено быть не может. И традиционной «идеальной пары» ему не надо, нужна его настоящая, может быть, по чьему-то мнению не подходящая, зато такая, что есть силы, кажется, весь мир перевернуть. Девушка, кажется, плакала, а Алиссер чувствовал себя последней сволочью на земле. Но она молодец, она поняла, приняла. Допив свой чай, пожелала ему всего хорошего и ушла. Он тоже желал ей всего самого лучшего. Временами фантазировал, что однажды она встретит такого же неприкаянного соулмейта Айрен, и они полюбят друг друга, не зная, что обменялись соулмейтами. Алиссер бы хотел, чтобы Айрен об этом не узнала, чтобы они были в равных условиях. Потому что своего соулмейта она бы не узнала, даже если бы ей ткнули его метку в лицо – свою она не помнила совершенно, а Ашерон поклялся молчать. Но Айрен, конечно, узнала. С тех пор длинные рукава стали проблемой. Вообще первым, что Алиссер понял об Айрен, было то, что она всегда была уверена в том, что делает, на сто десять процентов. И если она начинала во что-то верить, то на те же сто десять процентов. Например, в то, что их отношения для него бремя, от которого он не может освободиться из-за ответственности и ребёнка. Или в то, что у него всё ещё есть возможность бросить всё и вернуться к своей соулмейтке. Она не говорила этого вслух, но Алиссер вырос с матерью, бабушкой и двоюродными сёстрами, он умел читать между строк. А ещё – и вот это они уже обсуждали прямо, хоть и не очень подробно – метки Айрен всё-таки волновали. Вернее, то, как они могли отразиться на будущем ребёнке. Её самой было абсолютно по барабану, как посторонние люди смотрели и смотрели ли вообще на перебитый рисунок на её руке, всё равно, что даже под слоем краски её метка не совпадала с меткой Алиссера. От её бронебойной ментальной брони всё отлетало, как семечки, но передастся ли эта броня малышу? Каково будет ему житься в мире, где все семьи на радостный День встречи собирают дома праздники и развешивают рисунки или даже полотна с уникальным рисунком, однажды свёдшим две жизни вместе? Алиссер тоже думал об этом, однако собирался решать проблемы по мере их поступления. Ближайшие несколько лет вопросы, заданные тонким детским голоском, никому из них точно не грозили. Солист прокричал со сцены вопрос, и зал в ответ поднял гул. От толпы Алиссеру всегда становилось неуютно, особенно в шуме и замкнутых помещениях. Никогда не знаешь, чего ждать от возбуждённых людей. Левый локоть зачесался, Алиссер похлопал себя по руке поверх рукава, мельком глядя на экран телефона. Пока не время, но очень, очень скоро… У любой уважающей себя группы должна быть проникновенная, очень чувственная песня о соулмейтах, о той самой встрече. Эти, конечно, исключением не были. Едва прозвучали первые аккорды, зал снова разорвался радостными криками, в которых потонуло начало композиции. Алиссер не знал текст и не слышал, не мог разобрать, что в микрофон выводит солист и бэк-вокалисты, но другие зрители знали. Местный хит, значит. Сотни голосов смешались, невпопад, но от души. Многие, кто пришёл на концерт парочками, обнялись, плавно покачиваясь в медленном танце или его ленивом подобии. Алиссер не понимал ни слова, но в сердце что-то отозвалось. Айрен тоже покачивалась. Он обнял её за плечи, скрестил руки на её груди, поцеловал в гладко причёсанную голову. В шуме и звоне музыки было не слышно, но на его коже вибрацией и мурашками отзывалась громкость её голоса. Её глаза были закрыты. Айрен наверняка бы списала это на мерцающий клубный свет и стробоскопы, однако он поставил бы свою руку – да даже левую, ха – на то, что видел на щеке скользнувшую каплю. Алиссер наклонился немного вперёд и изо всех сил напряг слух. Различил только отдельные слова, только подтвердившие: да, о соулмейтах. Да, о боли и надежде, и да, они причинили боль и ему. Захотелось всё рассказать ей здесь и сейчас, лишь бы увидеть ту самую солнечную улыбку, озаряющую всё вокруг. Алиссер заставил себя задушить порыв. Не время и не место, в переменчивом бликующем свете концерта будет совсем не тот эффект. Но когда думал о маленькой вещи, ожидающей дома, неизбежно расплывался в улыбке. – Тебе так понравилось? – спросила Айрен, прижимаясь к его плечу на заднем сидении такси. – Очень, – честно ответил Алиссер, хотя толком не разобрал ни одной песни. С лихвой хватило её собственной радости, которая исходила волнами с тех самых пор, как прозвучала первая нота. – Ты пела? Айрен забавно сморщила нос, когда кивала, и взялась за его лежащую на коленях ладонь, начала перебирать пальцы. Алиссер переплёл их с её и сделал вид, что не увидел её дрогнувших бровей. Заметила, конечно. Но никак нельзя, чтобы она даже случайно заглянула под рукав. – У меня есть сюрприз, – сказал он, чтобы сгладить момент, и поднял её ладонь, чтобы оставить поцелуй. – Тебе понравится. Чем ближе они подъезжали к дому, тем больше его трясло внутри. Всё было готово заранее. Более того – почти всё было с собой, включая уверенность, что подарок понравится. Но всё же, боже, как сильно он нервничал!.. Алиссер не мог поверить, что им удалось утаивать это от неё так долго. Особенно Ашерону – тот, казалось, совершенно не умеет скрывать что-то от сестры, но оказалось, что ради особенно важного дела – может, и ещё как. – Так, и что ты имел в виду? Квартира выглядела точно так же, как когда они уезжали. По полу тянуло лёгким сквозняком от приоткрытого на проветривание окна, у самого порога, мурча, их встречали все четыре кошки. Ашерона не было. Он уехал знакомить родителей со своей соулмейткой, а заодно – аккуратно готовить почву для приезда Айрен и Алиссера, потому что им только предстояло рассказать главные новости. Айрен смотрела на него, приподняв брови, и Алиссер снова не мог не улыбаться – слишком красивая, немного уставшая, с сияющими синими глазами, предвкушающая нечто приятное. Вместо ответа Алиссер снял браслет, сунув его в карман джинс, взялся за замочек на худи, с тихим скользящим звуком потянул его вниз. Она вскинула брови. – Если это то, о чём я подумала, то это мне определённо понравится, но вот сюрпризом бы я это не назвала… Она сама осеклась, когда молния открылась до конца, и кофта упала на пол. Алиссер невольно вздохнул с облегчением, почувствовав приятную прохладу. Угораздило же утром из всего гардероба выбрать именно вещь с начёсом. – Это?.. Её голос прозвучал непривычно хрупко и неуверенно, будто глаза могли лгать. – Да. Под худи была только белая майка, которая почти сразу после этого болезненно треснула: с такой силой Айрен схватила левую лямку и дёрнула в сторону, чтобы ничего не мешало смотреть. У Ашерона, конечно, не осталось того самого эскиза, он сгинул в суматохе переездов и кипе других старых работ, но зато остались навыки и сама Айрен перед глазами. Он месяц тайком наблюдал, вспоминал, рассматривал фото и рисовал, чтобы потом Алиссер неделю страдал от боли под жужжание тату-машинки. Всё, чтобы у Айрен впервые на его памяти потерялись слова. Всё ради второго дракона. Почти такого же, как её, обвивавшего левую руку. Алиссер глубоко дышал. Хотелось схватить её в объятия, прижать к себе крепко-крепко и целовать, целовать, во всё лицо, куда дотянутся губы. Он заставил себя стоять почти неподвижно, только грудная клетка двигалась в такст дыханию. Цвет добавляли всего пару дней назад, дракона всё ещё покрывала заживляющая плёнка, но Айрен это вообще не волновало. Она вела пальцем по шипастому хребту вниз, до запястья, на котором больше было не различить метки. Потом подняла огромные хрустальные глаза. – Ты?.. – Теперь у нас одинаковые метки, – выдохнул он счастливо, расстегнул верхнюю половину пуговиц на её рубашке, стащил левый рукав и бросил его висеть, притянул её руку к своей. – Ты видишь? Я хотел точно такого же, но потом подумал, что золото это твой цвет, твой металл, а я… У твоего зелёные глаза, и я выбрал зелень. Тебе нравится? Скажи что-нибудь, Айрен, я… Она молча качала головой, глядя на золотого и зелёного драконов, ползущих в разных направлениях. Но Алиссер видел в этом уроборос. Вечность, бесконечность, две соединённых половинки. Айрен, кажется, тоже видела. По крайней мере, в её глазах снова собрались слёзы, вместо ответа она закрыла рот рукой и, глухо всхлипнув, уткнулась лицом ему в центр груди. – Я очень сильно тебя люблю, – сдавленно сказала она и изо всех сил сжала его ладонь. С её плеч с грохотом упала часть того груза, который она взвалила на себя в последние месяцы. Сомнения, страхи, усилившиеся после того, как её брат нашёл свою соулмейтку и вместе с ней – счастье. Алиссер рассмеялся и сделал то, что хотел – расцеловал её до красноты щёк, повторяя слово «люблю» и чувствуя, как сердце колотится в груди, словно хочет (и хочет!) достучаться до её. Но это не весь подарок. – У меня есть кое-что ещё. Сейчас, подожди минутку, – он оставил Айрен только на мгновение, сунув руку в ближайший кухонный шкаф. – Я… я подумал, что, раз уж у нас получается драконья семья, то и у малого должен быть свой. Его вытянутая рука подрагивала, держа на раскрытой ладони кривоватого горбатого дракона. Красного цвета, с золотым гребнем и зелёными крыльями. Сшитого из мягкого плюша и набитого холлофайбером. Только сейчас он заметил, что добавил больше наполнителя в правое крыло. – Я люблю тебя больше всех на свете, – сказал Алиссер, голос внезапно подвёл и сел, глаза запекло изнутри. Он шмыгнул носом, упрямо продолжая. – И я знаю, что тебе страшно, я знаю, о чём ты думала. Но ты всегда была права: мы делаем свою судьбу сами. Да? Мне не нужны никакие соулмейты, никакое провидение, только ты. Вы. Айрен прижала нелепого плюшевого дракона к груди, качала головой и сама шагнула к нему в руки. Осталось дождаться, когда третий дракон дождётся своих рук.