Прометеус

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 27 дней 15 часов 20 минут

      Маленькие сощуренные глаза за морщинистыми веками изучают его, пока Гарри пытается бороться с головной болью и задавить в себе первый росток ярости. Вошедший десять минут назад врач неустанно теребит корешок своего блокнота, касается губами термоса в худощавой руке и искоса посматривает на дверь, куда минуту назад вышла Мара. Гарри раздражает каждая деталь в его внешности: тонкие бледные губы, прилизанные русые волосы и невзрачная мимика. Если быть честным, причина не в нём, а в том, что Гарри так и не смог увидеть её лицо и убедиться, что она выжила. Или же Гарри злится на себя: он облажался.       — Вы так быстро согласились, — тихо выговаривает Гарри. — Мы думали, что это потребует больше усилий.       Ему хотелось бы верить, что обговоренный план всё-таки сработает. Гарри хотелось бы сохранить хотя бы каплю наивности, чтобы упрёки, которые посыплются на него, как все узнают о сделке, не подкосили его веру в существование выхода.       По правде, Гарри устал верить, но у него нет другой опции. Он не может позволить себе перестать надеяться.       Ни за что, если это является условием, чтобы Панси выжила. «Панси и другие выжили», — поправляет он себя. Так тому и быть. Он готов пообещать немыслимое, если их не выкинут в порт в ближайшем разрушенном городе.       — Мне нужно будет встретиться с подругой, прежде чем связаться с Министерством. Она в процессе поисков информации, которая должна помочь нам.       — Конечно-конечно! Как только, так сразу. Я буду делиться всеми данными при условии, что мы будем сотрудничать.       Мужчина закидывает ногу на ногу. Достаёт из кармана брюк тканевую серую маску и протягивает ему, но Гарри в ответ лишь поднимает брови.       — Это должно мне как-то помочь?       Врач медлит, прежде чем убрать вещь обратно. Он щёлкает ручкой, и от этого пульсация в голове Гарри усиливается.       — Средства защиты дают спокойно спать в нынешних условиях гражданским лицам, но они бесполезны при таком масштабе заражения и характере болезни, вынужден согласиться. Хотя у вас уже есть и свои способы, не так ли?       Его вопрос звучит двояко, но Гарри решает не обращать внимания.       — О чём именно вы хотели поговорить со мной?       Мужчина беспокойно ёрзает, прежде чем пожевать губы и спросить:       — Вы же знаете, что такое вирус?       — Имею представление, учитывая, что именно он и есть причина, почему вы столько времени держите меня здесь.       — Это плата за взаимодействие с другими видами.       Гарри терпеливо ожидает, когда он продолжит.       — Вы так похожи на нас, но одновременно так сильно отличаетесь. Я изучаю геном волшебников в составе группы Мары уже более десяти лет. Мы все ещё один и тот же вид приматов, но вот в чём загвоздка… За все годы исследований я пришёл к выводу, что ваши способности — возможно, следствие эндогенного ретровируса, изменившего вашу ДНК сотни лет назад. И то, что разрушает всех нас, — явление не нашего мира, а вашего.       — Я не понимаю, к чему вы клоните.       — Мы не можем вылечить волшебную болезнь, так как не являемся магами. Вирусная инфекция предназначена для вашего генома и затрагивает те участки ДНК, которые были когда-то приобретены вами. Для нас заражение — мгновенная смерть. Мара не хотела бы, чтобы я делился с этим с вами, но это так. Мы можем анализировать данные, но понимать? Когда все научные аксиомы можно перечеркнуть из-за существования магии, нет надежды, что мы сами сделаем лекарство. На это могут уйти годы без информации, которая есть у волшебников. Ваше знание и наш подход — вот что должно привести нас к лекарству.       Затылок упирается в стену, и Гарри прикрывает глаза. Под веками пляшут фиолетово-зелёные круги.       — Выживание нашего вида — полностью ваша отвественность. Вы хороший парень, Гарри, и я вижу это.       — Вы понятия не имеете, что я делал и какой я парень.       — Нет, вы хороший парень, а оттого вы сделаете всё возможное, чтобы ваше правительство согласилось сотрудничать с тем, что осталось от нашего.       — Что, если вы получите отказ?       — Тогда вы вспомните этот разговор, когда будете наблюдать, как каждый на этом корабле превращается в хищное чудовище, готовое сожрать вас и ваших друзей из-за уникальных способностей.

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 11 дней 11 часов 5 минут

      Если бы она могла посмотреть его глазами на себя, что бы она почувствовала?       Вряд ли то, что Поттер ощущает сейчас. Вряд ли у него по венам циркулирует ожидание, сплавленное воедино со страхом.       Вот что отличает её от Поттера, всегда отличало — Поттер доверяет миру, а Панси прячется от него. У них разные корни. Поттеру никогда не приходилось быть безликим. Он не часть сотни кирпичиков. Нет, Поттер был бомбардой, разрушающей стены традиции.       Фразы, которые Поттер сейчас смело произносит ей в лицо, — каша из безумия и наивности, но без этого он не он. Её же неотъемлемой частью до сих пор остаётся беспомощность. Почему-то такие, как Поттер, уверены, что бессилие легко побороть. Щелчком пальцев, взмахом палочки или же просто решением. Как бы не так. Будто у того, кто стоит на краю пропасти, и у того, кто толкает, кто-либо спрашивал разрешения.       Никого не заботят истории покинутых маленьких девочек, беспомощных девочек, запертых в поместьях и вынужденных мириться с тесными платьями-футлярами и искусственными улыбками.       Вдруг по коже проходит рябь холода. Всё вокруг омерзительно: как сужается каюта, как саднит уголок губ и, конечно же, как твёрд и громок голос Поттера рядом.       Широким шагом он расхаживает из стороны в сторону, живо и яростно жестикулирует, глаза горят, но всё, что ощущает Панси, — беспомощность. А Поттеру всё равно: в его голове всё четко и прямо, нет тупиков. Нет «зачем», которые переполняют мысли.       И за это она проклинает его.       В одну из пауз, когда он пытается восстановить дыхание, у Панси срывается с языка:       — Ничего не получится…       Он замирает в двух шагах от неё. С потерянным выражением лица из-за её реакции. Панси складывает руки на груди, смотрит на него в упор и произносит уже более уверенно:       — Ничего из этого… Бред. Какой несусветный бред!       Он моргает, а она настойчиво продолжает:       — Ты веришь в то, что ты говорил последние полчаса? В эту простодушную чепуху? В то, что это возможно? Ты как будто… Ты пообещал им то, что никогда не будет исполнено.       Он отводит глаза к мутному иллюминатору, сжимает челюсти. В выражении его лица Панси распознаёт недоумение, и от этого у неё сдавливает затылок, виски и лоб.       — Слушай…       — Никто не позволит тебе вот так взять и рассказать маглам про магию! Заключить с ними союз? Вести совместные исследования? Объединить колдомедиков?       — Разве ты не понимаешь, что изменения необходимы? Маги не смогут разобраться с болезнью в одиночку.       — Ты же работал среди этого, Поттер! Ты видел, как устроен Аврорат!       — Так будет справедливо, Панси. Они заслуживают шанса. Мы заслуживаем шанса!       — Конечно-конечно, как же, святой Поттер… — она раздраженно фыркает. — Тебя укусила мандрагора или…? Немыслимо… Ты подумал, что будет с нами в Хорватии, когда амбалы узнают, что эта затея обречена на провал? Я не хочу быть высосанной дементором, потому что у тебя в башке не укладывается простая истина!       Он поднимает брови и усмехается, не открыто и по-доброму, как она привыкла. Поттер делает шаг вперёд, и вдруг Панси ловит себя на ощущении, что не может узнать его. Будто перед ней чужак, а не тот человек, кого она знала годами, с кем училась и в кабинете которого утирала слёзы за чаем. Его голос становится злым, полным чего-то тёмного и свирепого:       — Простая истина, Панси? Что это за простая истина? Расскажи мне.       Она раздраженно вздыхает, поводит плечами и старается не смотреть на него.       — В мире, где все можно продать и купить за галлеоны, не тебе делать историю.       — Ты ошибаешься.       — Никто не будет слушать тебя, Поттер! Никому нет дела до маглов! Никогда не было! Они ненавидят и боятся их! Твоего желания, даже помноженного на смертельную опасность, мало!       — А чего не мало?!       — Я не знаю, — она сталкивается с его суровым взглядом. — И знать не хочу!       — Чёрт, как же… Почему ты так уверена, что они не согласятся? Поколения сменяются, у нас гораздо больше здравого смысла, чем у дряхлеющей палаты лордов, разве не так?       — Почему ты уверен, что мы что-то решаем?       — Почему нет?       Они изводят друг друга взглядами. Поттер поправляет очки на переносице, прежде чем вплотную приблизиться к ней. Его дыхание опаляет кончик носа, и на затылке выступают мурашки, покрывают спину, огибая позвонки.       — В мире таких, как ты, Панси… — его ладони ложатся ей на плечи, пальцы впиваются и сжимают до боли. Она пытается отшатнуться, но его хватка с каждой секундой всё крепче и болезненнее. Кажется, радужки напротив затягивает безумие, а с каждым его словом у неё внутри рушатся рубежи хладнокровия. — Такие, как ты… Думаешь, я не встречал таких, как ты, а?!       Его губы кривятся, челюсти ходят ходуном.       — Думаешь, я не хотел бы быть тобой? Закрывать глаза? Думаешь, я не хотел бы быть слепым, думаешь…       — Поттер…       — Хотел бы! — гремит его грудной голос. Её голова запрокидывается, когда он трясет её. — Мерлин, я не просто хотел! После войны я мечтал! Мечтал всю жизнь, что этот грёбаный шрам просто исчезнет с моего лба! А в итоге…       — Я… — отчаянным шёпотом бросает она ему, ощущая, как горло сковывает от горечи, а плечи — от тяжести его рук. Вот-вот, и подступят слёзы. — Слушай, Поттер, я всё… Отпусти… Отпусти меня!       — А в итоге именно из-за таких, как ты, я вынужден продолжать! — потерянно втолковывает он ей, прежде чем расслабить ладони на её плечах и перейти на шёпот. — Именно из-за таких, как ты, миру все ещё нужны избранные. Именно из-за таких, как ты, я не могу вернуться и позволить себе жить спокойную жизнь!       — При чём тут я?!       — Ты из тех, кто всегда боится и никогда ничего не предпринимает. И, Мерлина ради, вас всегда было большинство.       — Какая разница? Зачем сражаться и бороться, если ситуация безнадёжна, Поттер?       — Ты боишься.       — Мне просто плевать.       — Ты боишься, потому что в обратном случае злой чистокровной девочке Панси Паркинсон придётся признать, что ей никогда не было всё равно. Ни тогда, когда вошла ко мне в кабинет год назад. Ни тогда, когда спасла тех маленьких магл. Тебе не все равно и сейчас.       — Я просто хочу выжить, — её губы мокрые, дрожат. — Всё остальное — издержки.       — Удивительно, что именно из-за моих наивных издержек тебя не выкинут с этого корабля.       Слышится тяжёлый вздох. Панси закрывает глаза, и ей едко, тоскливо, но следующая фраза срывается с языка легко, просто, будто была продумана ею заранее.       — Посмотри правде в глаза, Поттер! Ты идёшь на сделку с маглами, последствие которой — изгнание!       — Панси, нельзя убивать, чтобы сохранить прошлое. Маги должны понять, что мы должны двигаться дальше.       Его прикосновение исчезает, оставляя призрачный отпечаток на её коже. Долгий вдох, который продирает ей горло. Она сжимает пальцы и старается контролировать панические мысли, заполняющие голову.       Скрип. У неё сильнее сдавливает виски.       — Я устал бояться, Панси.       Ноги подкашиваются от слабости, наполнившей мышцы. Поттер оглядывается на неё из-за плеча: тень закрывает пол его лица.       — А ты?

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 26 дней 20 часов 16 минут

      Гермиона ощущает себя маленькой: маленьким человеком с маленькой бисерной сумочкой и тонкой палочкой, бороздящей безжалостно маленькую землю во имя маленькой миссии.       Она просыпается ранним утром и отдаётся воспоминаниям, отдалённым и обманчивым. Беззвучным голосом, жестами и усмешками они общаются с ней, напоминая о прошлом. И вдруг она находится не здесь, а где-то вдали, где языки пламени опаляют лицо, урчат проклятия и зелёные, красные, голубые вспышки озаряют небо, а иногда солнце греет кожу и на губах застывает вкус сладкого чая и мёда. Лица сменяются: смазанные, отчаянные, полные ужаса, а иногда безрассудной радости.       И от прошлого, наполненного обманчивой силой детства, в её душе пробуждается печаль — огромная и растерянная. Меланхолия поглощает её. Она не может вспомнить, какие сны видела, мышцы ломит от усталости, а сознание дрейфует между явью и сном.       В её поле зрения попадает осунувшееся беспокойное лицо Драко. Ей хочется позаботиться, коснуться. В полусне она проводит кончиками пальцев по его щеке. Кожа непривычно мягкая.       — У единорогов есть щупальца… Щупальца, — бормочет он, а потом резко открывает веки и моргает несколько раз. — Грейнджер?       Его севший голос после недолгой паузы произносит:       — Сколько времени?       — Тш-ш… — успокаивающе произносит. — Довольно рано.       Она продолжает медленно вести пальцами по брови.       Сон, разделённый на двоих, не вызывает у неё дискомфорта, настолько она привыкла, что Малфой рядом, всегда здесь, если оглянуться через плечо. Это должно пугать: логичнее предположить, что Гарри или Рон понимают её лучше, чем он, но что-то не вяжется.       Вчера они валились с ног: когда она упала на кровать, у неё даже не возникло мысли, что ночевать с ним вот так — нечто неправильное. У неё не осталось сил думать, поэтому она просто позволила себе закутаться в одеяло и заснуть под скрип, раздававшийся снизу: Астра отказалась выбираться из-под кровати, а ей так и не удалось залечить её раны. Видимо, сегодня Гермиона попытается ещё раз, но не факт, что она справится с первого раза.       Ей предстоит выйти на улицу и определить, куда двигаться дальше. Ей столько надо сделать: вернуться к Гарри, рассказать ему об увиденном и попытаться найти лекарство. Её гложет опасение: Малфой и она ничего не должны друг другу, поэтому в любой момент он может поступить, как тёмная часть сознания подсказывает ей: Драко может встать, уйти и забыть про неё.       Несмотря на то, что их связывает доверие, Гермиона все ещё не знает его. Ей неизвестно, что он предпочитает на завтрак, сколько читает и как проводит своё свободное время. Можно ли разобрать его почерк, если случайно найти записку? Пьёт ли он чай с молоком или с лимоном? А может быть, ему ненавистен чай, потому что он зависим от кофе? Кем он хотел стать, когда ему было пять? Когда он потерял девственность? Что у него болит и что его радует?       Она не видела его детских фотографий, о нём не рассказывали смешные истории знакомые за дружескими застольями. Более того, она мало понимает его друзей, её бывших одноклассников, и его семью. Гермиона никогда бы не подумала, что ответ на вопрос, как он относится к картинным галереям, будет интересовать её.       Оказывается, Драко Малфой для неё — чары, формулу которых она все ещё не может расшифровать, хотя после всего Гермионе стоило ожидать от себя обратного.       Она вспоминает их поцелуй: погружается в детали, прокручивает их в голове и исследует, будто пытается навсегда удержать в памяти.       Они — тогда и сейчас напротив друг друга — два человека, две жизни и две незаметные искры. Когда-то давно они были противоположностями, но в мягких бликах, в защищенности и опасности, его присутствие даёт шанс отвлечься от образов в голове. Гермиона замечает первые брызги света на его коже, разглядывает прожилки голубого в серой радужке, и оказывается, что у него не одна, а две неровные родинки над губой.       Она никогда бы не подумала, что Малфой будет человеком, который дарит покой. От этого легко впасть в зависимость.       Без серых пятен грязи на лице, слипшихся прядей и щетины он молодеет на несколько лет. Непривычно — Гермиона сразу же вспоминает его вечно раздраженную мину в Хогвартсе: ей всегда казалось, что эмоциями Малфоя можно иллюстрировать жёлтые заголовки «Пророка».       Из-за этой мысли Гермиона хмыкает, а его брови взлетают вверх.       — Отчего это тебе так весело, Грейнджер? — шепчет он, и его скулы еле заметно розовеют. — Я думал, что ты проснёшься в том же скверном расположении духа…       Она прижимает палец к его рту, потому что не хочет, чтобы он продолжал, и задерживается. Проводит подушечкой по дрогнувшему уголку губ. На его щеке выступает ямочка. Маленькие незначительные действия, которые вдруг становятся важными, наполняются искренностью, хотя раньше она бы точно не придала им значения.       Ближе. Ей хочется быть ближе.       В груди нестерпимо печёт, и следующее, что она делает, — идёт у себя на поводу: привстаёт на локтях, и их носы сталкиваются. Драко моргает несколько раз, трётся своим кончиком носа об её, прежде чем взять её за подбородок и легко примкнуть своими губами к её.       Гермиона не успевает сделать следующий вдох, потому что они разделяют его. Вначале всё происходит мучительно медленно, их губы смыкаются и размыкаются. Ей неловко оттого, что она не знает, куда именно деть руки и в каком направлении двигаться. Пока попытки сконцентрироваться раз за разом проваливаются, Драко успевает расплести её косу и массирует голову. Между лопаток разбегаются мурашки, а внизу живота разливается тепло. Он легко прикусывает её губу, после проводит по ней языком.       Гермиона резко выдыхает и сжимает воротник его свитера. Её бедро сталкивается с его бедром. Рука проводит по спине, комкает ткань и забирается под одежду. От холодного прикосновения по телу проходит дрожь. Его пальцы рисуют узоры на её пояснице, пока они наблюдают друг за другом из-под ресниц. Сердце гулко бьётся в ушах. Гермиона касается большим пальцем острой скулы и скользит по щеке, пока не находит губы и кончиком языка проводит по алой корочке посередине.       Фоновый шум прошлого постепенно тихнет.       Раньше она думала, что во время поцелуев нормально думать: представлять планы дежурств, перебирать списки зелий, но когда рядом Драко, в голове разворачивается бесконечный пустой пергамент. Его так много и так мало, и, Мерлин, Гермиона потеряна в нём. Как и в прошлый раз, чувство меры исчезает. Гермиона не замечает, как она оказывается над ним: сжимает коленями бока, обхватывает щёки ладонями и целует-целует-целует. И Драко повсюду: на кончиках её пальцев, на губах, в каждой секунде.       Короткий укол боли в затылке. Она издаёт раздраженное междометие. Драко оттягивает её за волосы, прежде чем выпутать пальцы из кудрей, разорвать поцелуй и убрать прядь за ухо.       — Прости, они повсюду, — насмешливо выдавливает он. — Твои кудри лезут мне в рот.       Гермиона напрягается и пытается отнять руку от его щеки, но он произносит ей в губы:       — Брось, Грейнджер, мне нравится.       Она не успевает возмутиться, потому что он притягивает её к себе и заставляет забыть то, что она хотела сказать ему. К сожалению, Драко Малфой целуется лучше, чем она. Вынужденное признание.       Гермиона нерешительно двигает бёдрами назад-вперёд, вжимается в его тело. Из его губ вырывается звук, который Гермиона классифицирует как стон. В эту же секунду она повторяет движение, чтобы услышать его голос снова.       Когда его ладони ложатся ей на ягодицы и сжимают их, она всё-таки заставляет себе отстраниться и сфокусировать на нём взгляд. Язык проходится по влажным губам, и глаза Малфоя жадно следят за этим действием.       — Ты же в курсе, что разговариваешь во сне? — выдавливает она в надежде отвлечься.— Всегда бормочешь презабавную чепуху.       Его брови снова взлетают вверх. Голос звучит обиженно.       — Я не болтаю во сне.       — Ага… Конечно… — она сердится на себя за сбившееся дыхание. — Когда-нибудь я предоставлю тебе вещественные доказательства.       — Не знал, что ты хочешь записать видео в постели с моим участием.       — Не знала, что ты в курсе о существовании подобных… Явлений.       — Явлений? Это называется «домашнее порно», Грейнджер.       Она открывает рот, но её сознание заполняет неопределённое количество картинок нецензурного содержания. Вместо ответа у Гермионы горит лицо, а Малфой игриво щурится и явно смакует её реакцию.       Её спасает грохот, раздавшийся за дверью. Они обеспокоенно переглядываются.

До пробуждения осталось: 1 год 10 месяцев 11 дней 15 часов 15 минут

      В первую неделю Панси не знает, как найти собственное место в среде, которая не располагает к незнакомцам. Вторую неделю она изнывает от скуки, передвигаясь с палубы на палубу, из каюты в каюту. К третьей неделе Панси приходит к выводу, что лучше быть незаметной тенью без функции, чем вписаться в мытьё туалетов, на кухню или куда хуже — в отряды добровольцев, помогающих в техническом отсеке.       Она постоянно ловит на себе любопытствующие взгляды военных. Волшебники держатся отдельной группой: только она и раненые не участвуют в общих собраниях, на которых раздают обязанности.       Ей удается заговорить зубы Хантеру: он час рассказывает ей об операции по спасению заложников в Стайтен-Айланде вместо того, чтобы отчитывать её за безделье и подключить к стирке. По какой-то причине её сторонятся члены его отряда, которых теперь можно пересчитать по пальцам. Ей не нравятся их быстрые переглядки, когда она спрашивает о девочках-маглах. В любом случае она обещает себе докопаться до истины. Для этого она заводит сотни невинных, на первый взгляд ничего не значащих разговоров, но с их помощью Панси узнает много деталей: например, что до приезда сюда большинство гражданских умерло не от нападения заражённых, а от мародёров во время побега. Что-то не сходится.       Им так и не отдают палочки, а это всё равно, что лишить мага одного из органов чувств. Об оружии она даже не заикается. Хантер сжимает губы, прежде чем прорычать в её сторону, что это одно из условий безопасности на корабле. На четвертую неделю Нэнси выписывают из лазарета. Она уже не такая бледная моль, как раньше. Волосы сохраняют перманентный серый цвет, а рука постоянно на перевязи. Их «доброе утро» позволяет Панси найти хоть какой-то оплот стабильности.       У каждого магла, проживающего на этой огромной плавучей махине, есть роль, которой он фанатично следует: коридоры, как вены, постоянно перенаправляют потоки людей. Панси несколько раз теряется, прежде чем запоминает дорогу к их с Поттером каюте (благо к ним никого так и не подселяют). От проводов, кранов и люков рябит в глазах. Постоянное гудение раздражает. Её преследует по пятам запах прокуренной комнаты, хотя по правилам сигареты запрещены. Ей же невероятно нужно получить хотя бы одну затяжку, чтобы собраться с мыслями.       Постепенно она теряет счёт времени. Выход на палубу строго ограничен, поэтому они почти не видят солнечного света. Он существует в воспоминаниях, где она, Драко и Блейз плетутся к Чёрному Озеру и смеются над новым изобретенным Тео зельем: их яблоки на этот раз меняют цвет, когда их откусываешь.       Панси так и не встречается с француженкой, которую видит по прибытию на корабль. Она старается не думать, куда именно вела дверь, за которой скрылась её фигура. Слишком большое количество людей повернуло не в ту сторону, но какая ей разница?       Больше всего не хватает личного пространства. Людей так много, что, как только Панси рассчитывает уединиться, из-за поворота появляется новое лицо. Если честно, она уже давно не пытается запомнить имена маглов, которые постоянно знакомятся с ней. Чаще всего они не разговаривают на одном языке, но зато точно разделяют испуг, наполнивший каждый угол этого проклятого судна. Иногда она с тоской вспоминает свою комнату с велюровой розовой мебелью, которую она ненавидела, но мать мало волновало её мнение.       Вскоре она привыкает к тому, что мужская и женская душевые объединены и в них одновременно может находиться до десяти человек. С трудом она учится пользоваться гигиеническими принадлежностями. Панси перманентно раздражена на маглов из-за того, что их жизнь невыносима без магии.       Перед сном она часто представляет, как её расплющивает надвое: настолько узко пространство, где она засыпает. Каждый раз голова бьётся о днище верхней кровати — это становится частью нормы. Смириться с тем, что Поттер теперь молчит, — сложно. Драккл знает, где именно его носит днями, но в их каюту он всегда приходит поздней ночью. Она делает вид, что спит, хотя каждый раз ждёт-дожидается его возвращения. Каждый раз она хочет начать разговор и каждый раз не находит необходимых слов.       Панси не боится — предположения Поттера вздорны.       Нет, просто Панси насмотрелась, и ей достаточно: она предпочитает бездействие. Пусть она малодушна и эгоистична, но что с того?       Она хотя бы не притворяется.       Она видела, как легко купить людей, которые клянутся всегда защищать закон. Как за несколько пожертвований в фонды волшебные адвокаты в конфликте переходят на твою сторону. Как из-за чужой прихоти непохожих травят и как сложно доказать свою правоту в судах, где присяжных покупают или запугивают.       Поэтому ей всё равно.       Панси хотела бы быть человеком, но мир герметичен. Бесполезно надеяться на изменения, нужно встраиваться и приобретать ту форму, которая всех устраивает.       Поэтому Панси не верит в Поттера, каким бы уникальным даром устраивать переполох он ни обладал. Она знает, кто дёргает за ниточки в Министерстве Магии. То, что ему позволили реформировать Аврорат, было в интересах семей основателей (им не нравилось, что Кингсли продвигал новую налоговую реформу на прибыль от производства зелий), а Панси просто, как всегда, успела оказаться в нужное время и в нужном месте.       Поэтому Панси за завтраком наблюдает за маглами, чтобы понять, кто из них сильный мира сего и на ком ей следует концентрировать больше внимания. В горло проваливаются отвратительные склизкие бобы, к которым она даже не приблизилась бы, не мучай ее чувство голода. Мимо их стола проходит статная женщина. Все в ней, от того, как держит себя, до костюма из дорогой ткани, сообщает — она из куда более привычного Панси мира. В массе похожих друг на друга маглов на ней задерживается взгляд.       — Кто это? — обращается она к Нэнси, неотрывно изучающей обугленный уголок камеры. Её поднос переполнен уродливыми серыми брокколи. — Что за важная дама?       Нэнси не откликается, продолжает вертеть камеру в руке, и, только когда Панси повышает голос и окликает её по имени, девушка выходит из транса и выпучивает глаза, возмущенная, что её потревожили. Зацепляет пальцами край повязки и спрашивает:       — Что нужно?       Панси раздраженно фыркает, приглаживает волосы у висков и оглядывается через плечо:       — Кто она?       — А… Это… Мара…       Худощавый аврор по прозвищу Бродяга у стойки с едой не сводит с неё взгляда: его горло двигается, пока он глотает воду. Последнее время он постоянно следит за ней. Как всегда, Панси сдерживается, чтобы не скорчить ему мину.       — Мара?       — Я думала, что Гарри всё рассказал тебе.       Перед глазами проносятся отрывки их ссоры, и она сжимает зубы.       — Он… Поттер не отчитывается мне. Откуда мне знать?       Между ними возникает неловкая пауза, а Нэнси откашливается, откладывает камеру и понижает тон голоса.       — Бывшая жена старика.       — Ого.       — Она физик, долго работала на оборонку маглов.       — Учёный?       — Типо того. Хантер был при делегации, проводившей переговоры с маглами о снятии статута секретности, когда они встретились. Это была инициатива молодого Министра Магии. Мне было тогда лет пять, поэтому я помню только его фамилию. Хукер или как там его. Забавная, да? — она издаёт гортанный смешок. — Его убили через месяц после первого этапа переговоров. Как и… — её голос надрывается, и она снова скашивает глаза на камеру. — Хантер верил, что маги и маглы не обязаны прятаться друг от друга. Он презирал англичан за вашу закостенелость, вздорные столетние обычаи, пыльные традиции, а потом… Кажется, он вырос, разочаровался в собственном браке и перестал верить в то, что стоит что-то менять. Наверное, нам всем суждено пройти похожий путь.       — Какой именно?       — От свободы к стабильности. Как там говорят?..       — Не фанатею от мудрых изречений, знаешь. Они меня раздражают.       — «Если молодым ты не был радикалом, то у тебя нет сердца, а если старым не стал консерватором, то у тебя нет мозгов»?       — Она умная, значит?       — Не просто умная. Ходят слухи, что она из гоблинской стали. Поэтому не советую тебе к ней приближаться и молоть языком о маглах. Она только с виду терпила. Ты же не хочешь поплавать в шлюпке посреди моря, правда же?       — Не особо.       — Лучше придержи при себе свои комментарии по поводу «магловской архитектуры».       — Эм, ладно, поняла.       — Только из-за неё мы здесь. Она великий человек, Панси. Куда лучше, чем ваш яйцеголовый Министр Магии, у которого семь пятниц на неделе.       Нэнси упирается щекой о локоть и продолжает терзать камеру взглядом.       — Чьё это?       — Всё, что осталось от Джеймса. Бродяга отдал.       — Почему вы так его называете?       — Его обычно шатает из стороны в сторону. В любом случае он искренне верит во всё, что он говорит, поэтому… Если честно, последнее время на фоне всего… Ему тяжело.       — Слушай, по поводу Джеймса…       — Лучше не надо.       — Эм, хорошо.       Нэнси прикрывает глаза и морщится, поправляя повязку и вздыхая. Панси пытается придумать, куда деть глаза, чтобы спасти себя от желания посочувствовать. Ей не удаётся.       — Как твоя рука?       — Дерьмово. Или что, думаешь, я должна тебе сказать?       — Что тебе стало лучше? Всё-таки ты перестала валяться в лазарете, уже хороший знак. С таким темпом в уборку впишешься.       — Ты чертовски добра. Хотя стой, а почему это у тебя нет обязанностей?       — Разве ты не должна отрастить новую руку в скором времени?       — Чего-чего?       — Эм, разве… Просто у тебя же способности, позволяющие меняться, поэтому я подумала…       — Откуда… Просто что? Ты правда считаешь, что я могу по прихоти отрастить себе пятую ногу или что?       — Я просто…       — Метаморфомаги не регенерируют, Панси.       Панси пожимает плечами, прежде чем наткнуться взглядом на Поттера в пяти метрах. Он о чём-то сосредоточенно разговаривает с аврором, который до этого испепелял её взглядом на протяжении двадцати минут. Скорее всего, они обсуждают свой безнадёжный глупейший план.       — Зачем твоему молодому человеку была нужна эта обскурная штуковина?       Нэнси чешет лоб и издаёт грустный смешок. Под холодным светом лампы в её глазах рождается вымученный блеск.       — Снимал документальный фильм.       — Это как… Ну, как долгие колдографии?       — Типа того.       — Для чего?       — Джеймс считал, что маглы должны знать. Он верил, что обладать информацией — это неотъемлемое право каждого. У него было столько планов, анархист хренов. Он хотел, чтобы маглы увидели, о чём им не рассказывает правительство.       — Зачем?       — Справедливость, наверное? Его родители никогда не могли быть частью нашего мира, но они хотя бы у него они были.       В голове Панси эхом повторяются слова Поттера. Она снова ищет его лицо: судя по сжатым губам, он раздражён, а авроры напротив него встревожены.       — И ты поддержала его? Он же хотел нарушить закон.       — Никогда не поверю, что такой, как ты, есть дело до законов.       Поттер резко встаёт из-за стола, отчего солдаты за ним сразу же хватаются за оружие.       — Такой, какой я?       Круг военных смыкается, и Панси ощущает, как от испуга стягивает грудную клетку. Вначале, схваченный за локоть, появляется тот самый Бродяга. Он брыкается, на что ему заламывают руки и тащат к выходу.       — По одному твоему виду я могу сказать, что ты рождена с галлеоном за пазухой.       — А авроры — преступники в форме, получается?       — Ёрничаешь.       Ряды расступаются. Следующим уже Поттер быстрым шагом уходит из столовой. У него красные лицо и шея: он зол.       — Ты же знала, что идея Джеймса обречена на провал. Разве нет?       Она переводит взгляд на Нэнси. На её лице отражается мучение.       — Я… — девушка шмыгает носом, облизывает губы и выдавливает: — Знаешь… К черту, если хочешь, забери себе камеру!       — А мне, Мерлин, она зачем?       Нэнси прячет лицо в ладони, когда встаёт. Поднос подпрыгивает, на них оборачиваются несколько зевак, которые спустя секунду снова увлекаются поглощением пищи.       Теперь Панси один на один с бесполезной камерой. Замечательная ситуация, учитывая, что, кажется, в мире все на неё обижены.       Никому вокруг нет дела до того, чем она здесь занимается. Панси на этом корабле лишняя. Ей непривычно быть тем, кто не вписывается.

До пробуждения осталось: 1 год 10 месяцев 11 дней 15 часов 3 минуты

      — Этот корабль — бомбарда замедленного действия, — глухо произносит Бродяга, когда присоединяется к ним за столом во время обеда. Гарри решает, что лучше сосредоточиться на еде. Его раздражение после ссоры с Панси вспыхивает даже без повода. — Сколько они ещё протянут? Месяц? Некоторые идиоты уже отправляются на тот свет. Каждую неделю исчезают по парочкам.       — Лучше бы ты перестал брюзжать, — капитан отпивает из стакана и морщится. Вкус у воды правда странный, но лучше, чем её отсутствие. — Это был не единственный, но самый надёжный способ покинуть континент.       — Ты доверяешь ей?       Хантер заминается, прежде чем произнести:       — Это не важно. У нас не было выхода.       — После всего, что она сделала, ты вправду ей доверяешь?       — Оставь, — рявкает Хантер. — Иначе, Мерлином клянусь, я отдам приказ запереть тебя в карцере.       Обстановка за столом накаляется. Гарри никак не ожидал, что причиной станет не его взаимодействие с тупицей-аврором, а внутреннее противоречие в группе. Ему так и не удаётся узнать, как именно Мара была связана с авроратом до эпидемии. Во время их разговора она мало вдаётся в детали, и, если честно, это не радует. Хотя для Гарри это начало. Начинать всегда приходится с малого, пусть реальность враждебна и все твердят ему о безнадёжности, но Гарри должен делать хотя бы что-то. Именно так он может добиться спокойствия в душе, потому что у каждого из них есть свой груз ответственности.       — Кто даёт гарантию, что маглы не прострелят нам головы? Они могут! В любую секунду я вижу это по их глазам.       Гарри отставляет от себя поднос и двигает челюстями, концентрируясь на пережевывании пищи. Хантер вкладывает озабоченность во взгляд, который обращает к нему.       — У нас есть договорённость, Бродяга. Ты саботируешь порядок.       — Договоренность? Да сжечь бы её драконьим пламенем, они же знают, что заочно мертвы, — его подбородок задирается. — А ты переговорщик хренов, способный на всё ради своей цели аврор Гарри…       Гарри хочет огрызнуться, но Хантер резко перебивает его.       — Я предупредил тебя, Оливер! Я не собираюсь терпеть! Точно не здесь! Заткнись, держи себя в руках!       От перебранки вокруг поднимается шёпот. Бродяга мрачнеет, достаёт из кармана зажигалку и подбрасывает её, прежде чем сжать в кулаке.       — Они обречены, — качает головой. — Обречены. Мы пришли к тому же, от чего и сбежали. Отвратительное место. А их скабрёзные взгляды? Они глазеют на нас, будто мы на витрине «Моды Вейлы» в Волшебной миле.       — У них есть врач, — вклинивается Гарри. — У них есть врач и очень много информации о том, как происходит заражение.       — Ха-ха, — произносит аврор, и его губы подрагивают от усмешки. — У нас тоже был целитель, Поттер. И где он сейчас?       Гарри сжимает кулаки и делает глубокий вдох, чтобы сдержать гнев, зарождающийся за рёбрами.       — Его убили они! Они! Надо сматываться. Помоги нам Мерлин, надежда — отличное чувство, но меняет реальные взгляды на будущее. Драная надежда, дрянные маглы! Дьявол! Это простая нумерология, разве не так? От суммы цифр меняется значение и последствия? Теперь выживает тот, кто сильнее? И мы всегда были сильнее и более приспособлены. Маглы — природная ошибка, и я не понимаю, зачем нам жертвовать командой ради того, чтобы продлить неизбежное!       — Тише, мать твою!       — Мы не обладаем информацией о геноме вируса, — повторяет Гарри сквозь зубы. — У них более совершенные технологии, больше ресурсов, поэтому нам надо сотрудничать! Нам важна эта сделка!       Аврор мечет на него взгляд, словно хочет сожрать.       — Это ты так убеждаешь себя? Или вправду думаешь, что они растреплют их секреты так же, как легко ты поведал им наши?       Сердце его в груди сжимается, грохочет в ушах. Гнев бурлит по венам, а лицо аврора напротив приобретает ненавистные уродливые черты.       — Я хочу как лучше.       Ладонь Бродяги хлопает по колену, и он горбится, словно на его плечи ложится мировой груз.       — Твоя бывшая, Хантер, как и в тот раз, обернёт всё в свою пользу, а виноваты будем все мы. Они трупы, и мы трупы. Вот такая история, где все умирают в конце.       — Никто из нас не умрёт, сраный трус! — шипит Гарри, вскакивает и больно ударяется бёдрами о металл. — Я советую тебе замолчать, иначе не ручаюсь за перелом твоей челюсти.       — Ого-ого-ого, ты умеешь угрожать, надо же? Уже умирают. Из-за тебя, Поттер, умрут и следующие! С твоим появлением всё катится к чертям, а ты, Хантер, позволил ему заключить союз с той, которая ставила опыты на твоём ребёнке. Он рассказал тебе об этом, а, Поттер? Как виртуозно она сдала их ребёнка своим врачам, когда узнала, что она «бракованная»?       С лица капитана сходят все краски, когда Гарри было уже поднимает руку вперёд, чтобы притянуть аврора к себе за грудки, но Хантер отталкивает его ладонью в солнечное сплетение.       — Уведи его, — кивает он притихшему аврору с круглым лицом. — Немедленно! А ты сядь! Ну! Сядь, сказал!       — Я потерял ногу, пытаясь вытащить её из той больницы! А в итоге мы снова с ней, лицом к лицу, пока её поганые собратья убивают наших ножом в живот! Сколько ещё обещаний она даст, прежде чем вы наконец… Не трогай! Не трогай меня! Пошёл к чёрту, говнюк!

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 26 дней 20 часов 13 минут

      Первое, что замечает Гермиона, когда входит на кухню — ручейки розовой жидкости, подбирающиеся к её мыскам. На полу крутится часть пиалы, куда Гермиона переливала остывший отвар с вечера. Рассыпанная крупа, хрустящие черепки и сморщенные лепестки-ошмётки.       Драко позади неё упирается в колени и прищуривается.       — Она должна быть где-то здесь.       — Мерлин, — устало вздыхает Гермиона и упирает руки в бока. — Несносный ребёнок.       — Зря ты оставила отвар на видном месте.       — Почему?       — У неё нездоровая тяга к красным цветам. Когда я нашёл её, она постоянно жевала их.       — Конечно, они же буквально обезболивающее с седативным эффектом. Это… Это не очень хорошо. Ладно, будем разбираться по порядку. Как думаешь, где она? — Гермиона взмахивает палочкой, чтобы убрать беспорядок. — Мне в любом случае придётся заняться отваром ещё раз.       — Почему ты не используешь целительскую магию?       Гермиона вспоминает, как в пещере из палочки вырываются и гаснут искры, но не полноценные чары. Она сжимает древко: перед сном было ещё несколько попыток, но палочка не слушалась её. Обычно очень сложные заклинания не были для неё проблемой. Она с легкостью разучивала движения, могла замечать малейшие детали и изменения интонации. В целительских чарах ей был важен фокус, вера в аффирмацию. В отличие от многих у неё все выходило по наитию, но не сейчас. То, что вирус лишает способности распоряжаться волшебством, неприятно даже ей, знавшей, как обходиться без магии. Что будет, когда она не сможет воспроизвести «Люмос» без усилия? Что будет, когда палочка станет бесполезна?       — У меня не получается, Драко.       Он теряется.       — То есть совсем?       — Совсем.       Он переминается с левой ступни на правую, кривит губы.       — Дерьмо.       — Мы найдём способ замедлить процесс. Я уверена.       — Гоблин, я не хочу стать сквибом.       Гермиона пытается сделать вид, что его опасения беспочвенны. Похоже, они впервые полностью осознают, каковы будут последствия. Она ободряюще сжимает его плечо, прежде чем пройти к приоткрытой двери шкафа в гостиной.       — Не станешь.       Пальцы хватают за ручку, чтобы открыть дверцу, но настороженный голос Драко останавливает её.       — Грейнджер… Посмотри наверх.

До пробуждения осталось: 1 год 10 месяцев 10 дней 17 часов 55 минут

      Панси всегда считала, что каждая приобретенная вещь трансформирует. Если у тебя есть всевозможные ингредиенты для зелий, то можно тешить себя иллюзией, что когда-нибудь лавка в Косой Аллее обретёт такую же популярность, как магазин Олливандера. Если скупаешь книги, рано или поздно люди примут тебя за умного. В случае поместий, драгоценных камней и меха все проще — мы приобретаем, гордимся, чтобы хотя бы на день почувствовать себя цельными. Просроченное счастье, но хоть какое-то?       Панси впитывает в себя привычку коллекционировать хлам, потому что так легче радоваться. Да у неё никогда и не было других поводов.       Иногда в руки Панси попадают не только зелья для укладки волос и сияния кожи, но и свидетельства-письма. Случайная корреспонденция отца, из-за которой Панси узнала, что заклинание Дозора применяется не только к несовершеннолетним, но и ко взрослым магам.       По правде, Панси тогда не думала, что эти данные что-то да значат, но сейчас, крутя в руках эту злополучную камеру, настоящая Панси гадает, права ли та малодушная девчонка из прошлого?       Может быть, кому-то всё же необходимо знать?       За день Панси смотрит одно видео, потому что на большее не может осмелиться. На плёнке потерянный магл рассказывает о том, что ему постоянно снятся зелёные вспышки и то, как его покойную жену убивает седой человек в сюртуке. Его долговязые руки сжимают колени, у него дёргается уголок губ: ему говорят, что его жена умерла из-за теракта, а он упрямо твердит обратное.       И Панси пытается понять, сколько ещё пар потерянных глаз она увидит, прежде чем убедит себя в том, что маглы не обязаны знать. Сколько ещё потеряет рассудок, потому что «так сложилось и так положено»?       Может быть, кому-то все же необходимо знать? Значит, если узнают, что-то изменится?       Чтобы не мучиться мыслями, Панси решает выбросить магловский артефакт и никогда не вспоминать про него. Обычно так можно отмотать нежеланную трансформацию. Обычно она так и делает. Грубый толчок в спину — Панси дёргает головой.       — Осторожнее!       Панси делает несколько вдохов, а аврор — два хромых шага вперёд.       — Ты планируешь оставаться тут, пока все на поверхности?       Панси хмурится, не понимая, о чём он.       — Ай, ладно, какая разница! Всё равно толку от тебя ноль, одна головная боль.

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 26 дней 20 часов 12минут

      Астра обладает блестящими навыками маскировки, потому что ни она, ни Драко не замечают её вплоть до этой минуты. Горько оттого, что это вызвано необходимостью выжить и адаптироваться. Сложно представить, сколько времени ребёнок провёл в высокой траве, пока Драко случайно не наткнулся на неё. Сколько раз она сбегала из тюрьмы и пряталась, пока банши снова не находили её?       Девочка раскачивается из стороны в сторону, пристально наблюдает за ней и издаёт грудное рычание. В сумраке комнаты радужки глаз отблёскивают алым. Больше всего сейчас Астра походит на болотного черта, но Гермиона находит это скорее забавным, чем устрашающим.       — Её надо спустить оттуда, — уверенно говорит Гермиона и поднимает палочку. — Я использую чары парения. Может быть, после просто усыпим её.       Малфой складывает руки на груди и морщит нос, будто находит всё происходящее чрезвычайно раздражающим. Иногда он способен вывести из себя одним видом — как, например, сейчас.       — Хочешь попробовать сам?       Он переводит на неё невинный, неожиданно менее усталый взгляд и отрицательно качает головой:       — Да не особо. Ты же со школы лучше в чарах, нет?       Гермиона прищуривается.       — Почему мне не кажется это комплиментом?       Первые признаки ухмылки проявляются на его лице.       — Я абсолютно серьёзен, Грейнджер.       — Конечно-конечно. Скорее, ты сказал это потому, что тебе было выгодно? Вряд ли твое эго выдержало бы подобное признание.       — У тебя заблуждения по поводу размера моего… — интонационно он выделяет последнее слово и прочищает горло, — эго.       — Только ли…       — А вот это удар ниже пояса. Буквально. Я был лучшего мнения о тебе, знаешь ли.       — У тебя будут все шансы переубедить меня, знаешь ли.       Она хихикает, а после ловит на себе странный взгляд Малфоя.       Щёки стремительно краснеют.       — Эм, ладно, давай лучше… Да, давай лучше займёмся чем следует.       — Чем следует?       — Я о том, как спустить её!       В этот раз Малфой ухмыляется от уха до уха, а Гермиона окончательно решает переключить внимание.

До пробуждения осталось: 1 год 10 месяцев 10 дней 17 часов 35 минут

      Медленно на палубе рассыпаются люди: несколько групп кучкуются у самолетов, кто-то перебрасывает мяч, некоторые задирают голову и неотрывно смотрят на небо. Гладкое небо, без взрывов-разрывов, залитое тускнеющим алым цветом. Легкий порыв ветра, свежий воздух наполняет лёгкие. Панси никогда бы не подумала, что будет рада подобной мелочи: солнечное тепло тает на коже. Оранжевый круг медленно поедает море.       Все перемешаны: военные, волшебники и гражданские. Она пытается найти хоть кого-то знакомого глазами. Конечно же, ей попадается Поттер. Его широкая спина у края палубы. Он один. Непроизвольно ноги Панси несут её вперёд, но она тут же останавливает себя.       Мало ли, что грубого он скажет ей, если она подойдёт к нему?       Она замирает, не в силах сдвинуться с места. Наблюдает издалека, и вот Поттер перед ней под косыми лучами, здоровенные маглы с оружием справа и корабль, затерянный в убежище моря, но она все ещё не может освоиться — словно она не здесь. Её отделяет от реальности столько же шагов, сколько остаётся до Поттера. В очередной раз её настигает понимание, насколько она одинока посреди чужаков.       — Надо же, — раздаётся едкий голос у её уха. — Ты всё-таки выбралась из своего угла?       Она оборачивается с усталым вздохом к аврору.       — Что тебе нужно от меня, ради Мерлина?       Аврор крутит в руке зажигалку, но не закуривает. Его движения нарочито медленны и насмешливы. На скуле расцветает огромное красное пятно, а осунувшееся лицо искажается от злости, которую он тут же скрывает усмешкой.       — Говорят, что ты разнюхиваешь информацию по поводу мелких магл.       — Говорят, ты просидел в карцере ночь.       Наступает безрадостная напряжённая тишина.       — Ты что-то знаешь?       — Возможно.       — Почему говоришь только сейчас?       Он морщится.       — С правдой всегда творят херню. Её постоянно коверкают, а через некоторое время люди и вовсе забывают, где была правда, а где была ложь.       Панси нетерпеливо переводит взгляд в его сторону. Внутри неё всё напрягается.       — Где они?       — Хах, вот что я не пойму. Ладно он…— он указывает на спину Гарри. — Но ты? Почему тебе есть дело до них?       — Где они?       — По разговорам ты производишь адекватное впечатление.       Выражение его глаз настораживает её. Панси пытается совладать с дыханием, чтобы задать следующий вопрос. В грудной клетке сердце сходит с ума, но ни один мускул не двигается. Она теряется и пытается придумать ответ, но мысли замедляются и ворочаются, не желая собираться в единый узор.       — Она спросила тебя, где они, Оливер?       Из-за неожиданного грубого холодного голоса по телу проходит дрожь. Поттер выходит из-за её спины, встаёт рядом, расставляет ноги и скрещивает руки на груди. Глаза неопрятного аврора сужаются.       — Тут как тут. Вторая попытка?       — Поттер, слушай… — встревает Панси, вспоминая их перебранку в столовой. — Не стоит.       — Выкладывай.       Панси обнимает себя руками. Воздух теперь дышит враждебностью.       — Забавно, что Хантер так и ничего не сказал. Зато ты, как самый преданный пёс, выполняешь все его просьбы. Ты всерьёз думаешь, что он разделяет твою воображаемую утопию?       — Что… — её горло сжимается от спазма. — Что не сказал?       Зажигалка переворачивается в воздухе, и аврор сгибает голову к плечу.       — Мы оставили их.       — Что?       — Что «что»? Миром правит голый голодный разум. Они всё равно бы никогда не стали частью нашего мира. Это было правильно решение. Как я и сказал, чисто нумерология! Мы были вынуждены оставить твоих девиц с ранеными. И не надо на меня так смотреть, вы отлично знаете, в чём тут дело. Да, я знаю, как это выглядит, но ты вправду думала, что кому-то в отряде было дело до двух маленьких магл?       Челюсть Поттера напрягается. Брови съезжаются на переносице.       — Нас отрезало. Твои любимые маглы, Поттер, подстрелили вторую машину. Бух-бах, и вот ты либо двигаешься вперёд, либо дохнешь под бомбами! Так что если и будешь кого обвинять, дорогуша, то обвиняй его. Это он тут думает, что с ними возможно поддерживать…       Рывок вперёд — кулак Поттера прилетает в челюсть аврору. Они валятся на бетон.       В голове Панси грохочет мысль: «Мы оставили их».       Она сталкивается лицом к лицу с правдой, и её нельзя спрятать под койку, как ту проклятую камеру.

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 26 дней 20 часов 3 минуты

      — Левикорпус! — Гермиона сжимает зубы и пробует снова. — Левикорпус!       Никакого эффекта. Астра продолжается покачиваться на вершине шкафа. Малфой разваливается в кресле, подпирает рукой подбородок и лениво наблюдает за её попытками.       — Акцио!       В руку прилетает треснувшаяся рамка с семейной фотографией: маглы и их дети в вязаных свитерах улыбаются у камина.       Гермиона хмурится и сильнее сжимает палочку:       — Я не понимаю…       За спиной слышится обречённый вздох, за ним следует короткий писк. Гермиона обращает к Драко взгляд через плечо, и он снова сжимает в пальцах жёлтую резиновую утку.       — Кажется, нам придётся воспользоваться более совершенным оружием.

До пробуждения осталось: 1 год 10 месяцев 10 дней 15 часов 35 минут

      С его костяшек капает; кровь собирается в лужицу.       Гарри не чувствует рези. Раны всегда болят не сразу. Гарри ощущает удовлетворение.       Как когда-то в бушующей тьме, когда от свиста заклинаний теряешь голову. Горизонт расплющивает, земля под ногами лопается. Один на один в клочьях света отдаёшься гневу и доверяешь ему.       Гарри никогда не считал себя злым человеком. Он умел сдерживаться. После войны гнев внутри трамбовался с усилием, которому позавидовал бы любой. Пусть ярость — простая эмоция, но для Гарри победа над ней помогала бороться с той частью себя, которая одновременно пугала и вдохновляла его.       Удивительно, как быстро его тело вспоминает: приходит в состояние полной готовности, как он чувствует силу суставов и мышц, как мобилизуются нервные окончания. Каждый вдох рвёт воздух, и он бьёт, а аврор под ним захлёбывается кровью и смеётся. Хоть бы разинул свой рот и кричал, а он просто смеётся.       И от этого Гарри ощущает голод от сердца и потакает ему.       И сейчас, с разбитыми костяшками, измазанный в чужой крови, он не чувствует ни капли вины.       И когда Панси заходит в каюту, его совесть молчит.       Сколько ни прячь под кожу свои желания, ни пытайся отвернуться от лица реальности, в любом случае в конце ты всегда вспоминаешь, как очутился в этой точке и что потерял, чтобы дойти до неё. У них получается преодолеть себя, смерти, город, кишащий тварями, чтобы оказаться друг напротив друга, но как сильно этот отрезок деформирует его восприятие.       Когда Панси моргает, в её заплаканных глазах сверкает эмоция, которую он не может распознать. В последние дни его интересует, от чего она прячется, от чего бежит, раз так сильно противоречит ему. Возможно, как и Гарри, Панси не ладит со своей яростью, или же она не готова остановиться хотя бы на миг, чтобы оглянуться и столкнуться с собой. Внутри его щекочет нехорошее предчувствие, от которого тянет под солнечным сплетением. Ему хочется задать Панси много вопросов, которые никак не касаются произошедшего, чтобы сделать Панси частью своего будущего, — эти непозволительные мысли пугают, потому что приходят к нему постоянно. За эти недели ему так и не удаётся от них избавиться.       Оно много думал о Джинни — у него было достаточно времени. То, как быстро её образ утрачивает чёткость и как боль, связывающая их, отступает, — поразительно. Как сильно он ни цепляется за то, что остаётся от его прошлого, бесполезно. Кажется, оно неизбежно покинет его.       — Выглядишь скверно, Поттер, — выдавливает Панси, но не решается переступить через порог. Гарри может разглядеть только половину её красивого лица в приглушённом свете. — Ты залил кровью весь пол.

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 26 дней 19 часов 47 минут

      Гермиона проводит ладонью по маленькой руке: чистая бледная кожа, круглые целые пластины ногтей и отсутствие синяков. Состояние Астры радует: видимо, отвар из цветов помог восстановиться за короткое время. У этого растения удивительные свойства, и почему раньше никто не знал о нём? Возможно, Лавгуды выращивали другой сорт. Странно, что он не стал пользоваться популярностью в Англии. Невилл бы точно прожужжал ей все уши.       — Ай, — шипит Драко, когда девочка зацепляет пальцами его отросшую чёлку. — Ты там скоро, Грейнджер?       У запястья она замечает выпуклый шрам, обводит его большим пальцем несколько раз, прежде чем осознать, что это руна.       — У неё есть клеймо. Единица.       — Думаешь, она особенная?       — Вполне возможно, раз они отпустили её.       — Или же они клеймили каждого?       — Чтобы потом обескровить? А смысл?       Следующим этапом Гермиона медленно отодвигает её длинные чёрные волосы с плеча и осматривает лимфатические узлы. Около ушной раковины вьются концы чёрных выпуклых вен. От догадки Гермиону бросает дрожь.       — Боже, Драко…       Она резко дёргает её плечо на себя. Астра шипит, а Гермиона рассматривает, как линии поднимаются от позвоночника к затылку и ушной раковине. Их сложно заметить, если не приглядываться. Драккл, почему они раньше не осмотрели её?       — Она инфицирована.       — Да ладно, Грейнджер, — он хмыкает. — Не может быть. Ведь дети не болеют. Ты сама говорила…       Вместо ответа она поворачивает голову Астру в его сторону, подбирает рукой волосы и показывает ему пораженный участок кожи. За подобную вольность Астра царапает её предплечье и с обиженным рычанием отбегает от них с Драко в тёмный угол гостиной. Утка откатывается от его ступни и ударяется о ножку стула.       — Вот почему на неё не действуют заклинания!       С лица Малфоя сходят все краски. Заторможенный, он не отрывает взгляда от места, где только что сидела девочка.       — Малфой… Ты… Ты в порядке?       Он несколько раз моргает, и по его выражению лица невозможно понять, что он чувствует. Проходит около минуты, прежде чем Драко отмирает: он поднимается с пола и выходит из дома, оставляя Гермиону наедине с неприятным открытием.

До пробуждения осталось: 1 год 10 месяцев 10 дней 15 часов 33 минуты

      У Поттера особенные глаза: грустные и отрешённые, а одновременно с этим дикие и пугающие. Панси раньше не и думала, что он способен на подобный взгляд. Словно человек перед ним — главная причина его боли, и вместе с тем и лекарство от неё.       Панси не ожидала, что Поттер набросится на аврора за пару обидных фраз. Если честно, за это время она решила, что теперь ему плевать на неё.       Сейчас ей необходимо хоть какое-то человеческое присутствие. Панси не может оставаться один на один с собственными мыслями: они разрывают ей голову.       Иногда Панси задумывается о перерождениях, но быстро вспоминает: её внутренняя и внешняя оболочка всегда остаются прежними. Времена меняются, а люди превращаются в тех, кем, как обещали себе, никогда не будут. Панси же это почти никогда не касается. Дни бегут, персонажи меняются местами, а Панси продолжает наблюдать издали.       Может быть, это и к лучшему.       Может быть, так следует прожить всю свою жизнь — тихо, не вмешиваясь.       Она решается войти в каюту, а он распрямляется во весь рост. Их разделяет всего несколько шагов, как и на палубе. Как и всегда, дистанция между ними коротка, но Панси не решается преодолеть её. Панси надеется, что и Поттер не сделает этого.       Конечно же, он, как всегда, поступает наоборот: Поттер приближается к ней, а Панси пытается бороться с неуместными слезящимися глазами.       Он без очков. Наверное, они, треснутые и погнутые, остались на палубе. Возможно, когда-нибудь ему надоест заниматься бессмыслицей. Поттер любит играть в спасателя, когда никто не просит его.       Панси не просила его.       Если бы не он, жизнь её была куда проще, куда понятнее. Если бы не он, не было бы ни полётов над тлеющим городом, ни побегов от смерти, ни потерянных маленьких магл. Если бы не он, Панси умерла бы ещё на той улице. Никто бы не вручил ей ту камеру, а те, кому она доверяла, не подвели бы её.       Она не выдерживает зрительного контакта, а он не даёт ей прервать его: ладонь ложится на её щеку, Панси чувствует влажность — кровь.       Она прикусывает губу, шмыгает носом и срывается. Из глаз выступают слезы: Поттер ловит капли большими пальцами.       Тихо — так, чтобы никто не услышал, — она шепчет ему:       — Спасибо.       Он притягивает её к себе, а Панси наконец позволяет себе взорваться эмоциями. Ей сложно представить, сколько проходит времени, пока он укачивает её в центре каюты. Когда Панси снова поднимает на него глаза, взгляд Поттера утрачивает отрешённость, зато там появляется что-то новое, знакомо будоражащее.       Она сцепляет пальцы на его запястьях, а он оглаживает большими пальцами скулы. Их лбы соприкасаются, дыхание смешивается.       — Чёрт возьми, это неправильно.       — Хорошо.       — Я не должен… Это неправильно, Панси.       — Ладно.       Панси отсчитывает один взмах ресниц, и Поттер целует её.

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 26 дней 19 часов 37 минут

      Гермиона находит его на дороге, в десяти минутах от их спрятанного в дебрях зелени дома. Драко стоит посередине проезжей части и неотрывно смотрит вдаль. Он делает вид или вправду не замечает, когда она подходит к нему. Ветер, пришедший с гор, заставляет поежиться. Небо всё такое же хмурое, как и вчера. Только теперь Драко его копирует, и от этого у Гермионы неприятно щекочет под рёбрами.       — Послушай, Малфой, если ты…       — Она умрёт?       Гермиона вздыхает, скрещивает руки на груди и неуверенно тянет:       — Если мы найдём лекарство, то… Не стоит сразу делать поспешные выводы. Она может быть носителем или…       — Ты можешь поклясться мне, что она не умрёт, Грейнджер? — он наконец обращает к ней свой отчаянный, полный тяжести взгляд. — Можешь? Всем, что тебе дорого? Потому что если не можешь, то…       Слова повисают в воздухе — Гермиона отводит глаза, сглатывает и говорит то, что изначально репетировала, пока засыпала, помешивала отвар и искала его:       — Может, тебе стоит вернуться в Англию? Невилл поможет тебе со сферой, а Падма присмотрит за Нарциссой.       — О чём ты, Грейнджер?       — Я тебя не держу.       — Ты изначально это планировала?       Гермиона теряется.       — Что планировала?       Его голос понижается, наполняется знакомыми ядовитыми нотками:       — Отослать меня в Англию, пока разбираешься со всем бардаком?       — Я думала, что ты хочешь вернуться домой, Драко.       — Поэтому ты мне ничего не говорила про дракона?       — Я… Я знала, что не смогу вернуться в Лондон. — Глаза Малфоя сужаются. — Сразу же. Дракон болен… Она умирает. Я не смогла залечить её рану до конца, потому что все её ткани в язвах. Не было никакой перспективы, и тогда… Я не хотела тебе говорить, потому что… — она чувствует, как захлёбывается словами. — Я должна была перевезти её яйца к тому, кто может о них позаботиться, — таков был наш уговор. Я просто…       — Просто что?       — Я не знала, что Астра больна… Я и предположить не могла. Я хотела, чтобы вы вместе с образцами цветов уехали в Лондон, тогда как я бы отправилась к Биллу и Чарли в Хорватию, чтобы они смогли помочь дракону хоть чем-то.        — Ты приняла решение за меня!        — Я хотела, как лучше.       — Драккл, Гермиона!       — Я предполагала, что ты захочешь уйти. Ты не обязан, если не хочешь ввязываться. Это не твоя ответственность. Я могу справиться сама. Мне не сложно. Ты все ещё волен уйти, потому что…       — Хватит!       Гермиона замолкает, потому что Малфой впервые рявкает. Чаще всего его тон язвителен, меняется от злого до издевательского, но не сейчас. Кажется, она впервые вывела его из себя, хотя не сказала ничего, по её мнению, возмутительного. Чистые рациональные выводы.       Малфой качает головой и втягивает воздух сквозь зубы.       — Я не буду винить тебя…       — Мерлин и Моргана с тобой! Откуда это в твоей башке? — он в два шага преодолевает пространство между ними, обхватывает её лицо руками и твердо проговаривает: — Я никуда не собираюсь, слышишь меня?       — Но…       — Я никуда не уйду.       — Ты уверен, что…       — Я буду с тобой.       — Я подумала, что теперь тебе не смысла оставаться с на… С ней.       — Смысла нет только в твоих идиотских предположениях о том, как я себя поведу.       Он убирает руки от её лица, грубо хватает за запястье и тянет её за собой с дороги на тропинку, ведущую к дому.       — Надо убираться отсюда.       — Мне казалось, ты был расстроен.       — Благодаря тебе я расстроен ещё больше, но нам надо вернуться в дом.       — Драко… — Гермиона тормозит и выдёргивает из его хватки руку. — Я должна была предложить тебе.       Он переводит на неё прямой, мрачный взгляд.       — Я с тобой, уяснила? Я никуда не уйду. Я надеюсь, что это последний раз, когда мы касаемся этой темы.

До пробуждения осталось: 1 год 10 месяцев 10 дней 15 часов 25 минут

      Они оба поддаются эмоциям. Будто то, что копилось между ними, — недосказанность, обида и подавленное желание — выплёскивается наружу со всей силы.       Она переступает своё скомканное бельё и сражается с его ремнём, пока Поттер сбрасывает ботинки. Дыхание опаляет его мочку уха, и следующим шагом Панси захватывает её губами. Он стягивает с себя штаны. Слышится судорожный короткий вздох, когда её ладонь накрывает его пах, а Поттер втягивает воздух сквозь зубы.       Он засасывает кожу около челюсти, тянет её за собой на пол. Панси падает на его колени. Он тут же углубляет поцелуй. В ответ Панси вжимается в его тело. Его руки мнут и сдавливают её грудь. Пальцы дёргают за пуговицы и задевают кожу, проникают под одежду и прихватывают соски. Поттер не даёт ей вздохнуть: прикусывает, облизывает её губы и снова и снова вторгается в её рот.       От этого возбуждение ударяет в низ живота с новой силой, и Панси уже сама принимается с остервенением расстёгивать пуговицы на его форме. Когда наконец она стягивает с его плеч неприятную на ощупь рубашку и позволяет рукам коснуться голой горячей кожи, их глаза встречаются. Поттер изучает её лицо, водит по бледному шраму над губой. Его шепот тает на её коже. Ладонью он обводит изгибы её тела, ведет по лопаткам, по талии и вверх по позвонкам до затылка. Панси наблюдает, как её непослушные, дрожащие пальцы скользят по его крепкому животу.       На фоне её белой фарфоровой кожи его окровавленные грязные руки выглядят ужасающе, но почему-то это возбуждает её.       Его губы чертят линию по её ключице, поднимаются выше к подбородку. Панси млеет и прикрывает глаза. Рывок вверх — Поттер поднимает её с пола и укладывает на кровать слева. У Панси краски пляшут в глазах от неожиданного перемещения. Поттер избавляется от оставшейся одежды, хватает бутылку воды с верхей кровати и омывает свежие раны. В приглушённом свете Панси наблюдает, как капли стекают с его узловатых пальцев и ударяются об пол. Она закусывает губу от нетерпения, и он ловит её взгляд. Губы трогает нежная улыбка, прежде чем он возвращается к ней. Он, конечно же, ударяется головой, но Панси сцеловывает бессвязное возмущение с его губ, порождая глубокий стон. Она притягивает его к себе, обнимает ногами и хочет нырнуть рукой вниз к члену, но Поттер пригвождает её запястья к кровати.       Кончик его носа трётся о пупок, он выдыхает ей в низ живота. Ладони находят промежность, и Панси бессовестно вжимается в его пальцы.       Когда Поттер возвращается к её губам, её переполняет желание.       Панси проводит ступней по его икре, а он подхватывает её под ягодицу и двигает вперёд бёдрами. От первого толчка у неё широко распахиваются глаза. Она выгибается на кровати, а Поттер целует её подбородок и снова дёргает бедрами. От приятной тяжести его тела она сразу же забывает об одиночестве.

До пробуждения осталось: 1 год 10 месяцев 10 дней 15 часов 5 минут

      Туда и обратно — Поттер водит кончиком пальца от плеча до рёбер. Ей щекотно, но Панси боится сдвинуться с места: уязвимость момента тут же разрушится. Панси размеренно дышит ему в щеку. Её ладонь у его сердца. Оно сильное, бьётся чаще, чем у неё.       — Мне надо будет уехать в Англию, как только корабль достигнет Хорватии.       — Знаю.       Она решает промолчать, хотя уверена, что Поттер, скорее всего, ждёт её одобрения.       — В Хорватии должно быть меньше всего заражённых, — он поворачивает к ней голову. — Мы будем там в безопасности.       — Мы нигде не будем в безопасности.       Его губы прижимаются к лбу, прежде чем прошептать:       — Я не потеряю тебя.       — Как думаешь, Лили и Стейси живы?       Поттер закусывает губы, ничего не отвечает ей. Его ладонь успокаивающе оглаживает спину.       — Они могли вернуться за ними?       — Мы могли бы узнать ответ, только если бы были на их месте. Сложно судить.       — Ты бы вернулся за ними?       — Ради тебя — да.       — А не ради меня?       Поттер останавливает прикосновение.       — Я… Я не уверен, Панси. Кажется, магловский мир ассоциируется у меня с самым негативным.       — Из-за того, что ты провёл детство с ними?       Он тяжёло вздыхает:       — Не все маглы — идеальные опекуны. Как и не все волшебники. На самом деле, человеком тебя делает далеко не это.       — А что?       — Наверное… — он закидывает руку за голову. — Желание вернуться, не правда ли?       Она зажмуривается, чтобы не дать волю слезам.       — Ты когда-нибудь представлял, как бы повернулась твоя жизнь, не попади ты в авроры?       Поттер переворачивается на бок — его нос сталкивается с её лбом.       — Я не представляю себя где-то ещё.       — Почему?       — Я нужен этому месту точно так, как оно нужно мне.       — Разве не лучше вернуться в мирную жизнь?       — Я разучился.       — Жить?       — Я не верю в жизнь, Панси.       — А во что веришь?       Его голос звучит надломленно.       — Я верю в войну.       — Все войны когда-то заканчиваются.       — Моя до сих пор идёт.

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 26 дней 19 часов 33 минуты

      Размытая точка появляется на горизонте. Астра у их ног играется с камнями и жуёт хвостик вязаной шапки из найденного в шкафу комплекта. Гермиона сильнее сжимает ладонь Драко, а он толкает её плечом.       — Значит, Хорватия?       — Хорватия.       Она смотрит на его профиль: поднятый уголок губ, красные обветренные щёки, светлые пряди, взлохмаченные от порывов ветра. Гермиона пока не готова произнести этого вслух, но она рада, что он не оставил её.       — Я искренне надеюсь, что мы все не умрём от холода, пока будем пересекать моря.       От его привычки постоянно ныть она издаёт смешок. Маленькая часть в ней шепчет, что стоило бы закатить глаза, но почему-то она не делает этого.       — Всё-таки шататься с тобой с одного континента на другой — не худшая перспектива.       — Я польщена, Драко.       — Кто знает, что преподнесёт судьба в следующем месяце. Хотел поделиться.       Гермиона отводит взгляд от его лица. Тёмные волны дрожат от порывов холодного ветра, бушуют, хлестают берёг. Размытый образ на фоне серых, бесцветных облаков обретает форму раскинутых крыльев и длинного туловища.       — Нет судьбы кроме той, что творим мы сами.       — Ты, как всегда, не уловила, куда я клоню, Грейнджер.       Она слабо улыбается, пока Драко наклоняется к Астре, чтобы взять её на руки. Дракон зацепляет лапами вершки волн, прежде чем затормозить об песок. Она наблюдает, как Драко усаживает Астру на её горб, а следом залезает сам. Девочка радостно хлопает по чешуе и тут же падает вперед и визжит. Впервые её накрывает острое пугающее волнение. Сердце бьётся в горле, руки потеют. Все нервы в её теле собираются в комок тока. Ей хочется зажмуриться, но она продолжает впитывать в себя детали, чтобы сохранить воспоминание. Почему ей кажется, что в будущем она легко может утратить его?       Она не боится потери магии. Это пустяк в сравнении с перспективой проснуться однажды утром и увидеть безжизненные, чужие глаза. Гермиона не может надеяться, что всё закончится хорошо. Гермиона давно приняла решение, и что бы ни ждало их впереди, оно уже началось, а Гермионе предстоит столкнуться с последствиями. Она не может проиграть. Она найдёт выход. Она не будет наблюдать, как время одного за одним забирает у неё тех, кто дорог. Она уже отдала слишком много, чтобы жалеть о содеянном.       Она похоронит вину и боль на этому берегу, как и сказал Драко. Она не позволит себе раскиснуть и поддаться эмоциям.       — Грейнджер? — окликает её Драко, вырывая из тревожных мыслей. Гермиона видит перед раскрытую ладонь. — Ты всё-таки послушала голос разума, — он морщит нос, — точнее, мой голос, и решила, что магловский транспорт — более подходящий вариант для передвижения на столь дальние расстояния?       Она принимает его руку.       — Не дождешься, — бросает Гермиона через плечо, когда усаживается. — Действуем по плану.       — Надеюсь, что ты все ещё можешь создавать чары тепла и водоотталкивающие.       — Ты неженка.

До пробуждения осталось: 1 год 10 месяцев 2 дня 12 часов 15 минут

      — Зачем ты притащила сюда меня, Панси? — Она подталкивает к Нэнси стул, пока та рассматривает ряды книг за спиной. — Мы в библиотеке? Хоть кто-то, кроме врачей и тебя, знает о её существовании? Панси, серьёзно? Я была в минуте от победы в партии, у меня было каре!       Панси располагается напротив неё и поднимает портфель на стол.       — О Мерлин, что там у тебя ещё? Только не говори, что ты снова хочешь потренироваться в стрельбе. Хантер, да и твой Поттер убьют меня, если узнают, чем мы занимались вчера на палубе!       Панси достаёт камеру, щёлкает кнопкой, и экран загорается. Нэнси замирает с приоткрытым ртом, а после непонимающе сводит брови на переносице.       — Ты…       — Расскажи мне свою историю.