Durst

Ⅰ

Думаю, что ты не вспомнишь все мои черты лица.

      Аарон сидит в насквозь промёрзшей гостиной и делает вид, что курит. Зажатая между пальцами сигарета тлеет, но остаётся нетронутой. Он сидит на диване и пялится на грязное оконное стекло.       Аарону абсолютно поебать на зеркала. Ему похуй на то, как лежат волосы; похуй, как сидит очередная растянутая толстовка; как желтеет синяк над бровью и насколько темны мешки под глазами (если бы грозовое небо увидело их цвет — обзавидовалось бы). На что Аарону не поебать, так это на своё ходячее отражение.       И Аарон просто ненавидит это.       Каждый раз, когда он смотрит на брата — в районе сердца вспыхивает очередной маленький уголёк. Он не знает, когда переполнится этим саднящим жаром настолько, что умрёт. Он не хочет проверять.       Он ждёт этого больше всего на свете.       Когда он смотрит на расширенные зрачки, за которыми почти не видно радужки; на плотные чёрные повязки на предплечьях; на тонкую и иллюзорно нежную шею, которую хочется сдавить изо всех сил; на мокрые взлохмаченные волосы — Аарон практически видит разбивающееся зеркало.       Или вернее сказать, “зеркало” разбивается внутри Аарона.       Аарон задыхается ночами и ненавидит брата. У Аарона горят пальцы и лёгкие ноют тупой жгучей болью. Аарон царапает подушку и плечи. Аарон плачет, тёплые соленые слёзы капают на одеяло.       Аарон ненавидит брата за то, насколько сильно в нём нуждается.       Его заебало каждый день ходить по лезвию, заебало наступать себе на горло и молчать, заебало держать всё в себе и больше всего, блять, на свете его заебало ледяное безразличие Эндрю.       Чем холоднее и отрешённее тот становился, тем шире разрасталась пламенеющая дыра внутри Аарона.       Аарон ненавидит это. Ненавидит Эндрю. Ненавидит его безразличие. Ненавидит эту блядскую боль и слабость. Но сильнее всего Аарон ненавидит себя.       Он не должен всё это чувствовать. Он не заслуживает каждый раз разъёбываться о презрение тех, кого больше всего любит.       Он не заслуживает очередной ломки.       Он не заслуживает столько боли.       Он никогда не получает того, чего заслуживает. Кажется, это что-то вроде врождённого свойства Миньярдов.       Эндрю грёбаный придурок. Нет, он не психопат, если бы всё было так просто. Эндрю не страдает отсутствием чувств как таковых, у него просто нет их к Аарону.       Аарон ненавидит признавать очевидное, особенно когда оно ломает мир на части и забирает воздух, каждый раз когда ты о нём вспоминаешь.       Эндрю плевать на Аарона. Максимум, что он чувствует — капельку презрения и немного раздражения. Он даже не ненавидит его. Просто не обращает внимания.       Аарона никто не выбирал. Нет, это не правда. Аарона не выбирали люди, которые действительно ему были нужны. А может быть всё наоборот? Ему нужны были только те, кто его никогда не выберет? Мать, брат-близнец…       Ему нет дела до Ники или той же Кейтлин, хотя, конечно, он рад их присутствию в своей жизни и всё такое, но по сути они не имеют значения.       Всё, что имеет значение — кривая ухмылка Эндрю, его горящие щёки и изрезанные пальцы, играющие с горлышком бутылки.       Любое движение, любой взгляд — Аарон отслеживает всё. Каждую мелочь. Он впитывает брата по кусочкам, живёт им. Он просто одержим.       И каждую ночь разъёбывается об эту одержимость снова и снова. Каждую ночь кусает губы, жмурится, пытаясь остановить слёзы, каждую ночь сгрызает ногти и бесконтрольно рвёт всё, что попадается под руки.       Аарон хочет его коснуться. Забрать себе. Всего. Эндрю должен быть его полностью. Весь.       Эндрю никогда не будет принадлежать ему.       Эндрю даже не смотрит на него, не думает о нём, не видит его.       Он проходит мимо, смотрит сквозь Аарона как будто тот призрак, не отвечает на вопросы, ничем не выдаёт тот факт, что подозревает о существовании брата.       Кроме тех случаев, когда Эндрю считает, что их сделка нарушена. О, тогда Аарон получает сполна. Тех же ледяных презрительных взглядов, скрипучих, выплюнутых слов, болезненных тычков в рёбра или пощёчин.       Иногда Аарону кажется, что он скоро устроиться в стрип клуб, блять, чтобы получить хоть какое-то внимание брата.       Иногда он почти это делает — пару раз в особом порыве отчаяния даже назначал собеседование.       Аарон не знает другого способа заставить брата посмотреть на него.       Иногда Аарону кажется, что Эндрю даже не помнит, как он выглядит.       Что особенно горько, если учесть, что они абсолютно, блять, одинаковы.       Аарон знает, что Эндрю никогда его не выберет и каждую выпитую бутылку Аарон посвящает этому прискорбному факту.       Особенно хорошо это делать в Колумбии, где крекерная пыль и музыка отчасти глушат боль, делая её фоновым чувством. Не дают ей в раз за разом пожирать мозг и лёгкие Аарона.       Поэтому через неделю Аарон сидит за столиком в Сумерках и наперегонки с версией самого себя недельной давности глушит текилу. В последнее время даже Кевин начал обеспокоено поглядывать на количество поглощаемого им алкоголя.       Аарону на это глубоко поебать. На что ему в очередной раз не поебать, так это на Эндрю, который, как всегда, молча и ни на кого не глядя спускается по лестнице на танцпол.       Дело то ли в слишком ярких софитах, то ли в лишнем пакетике пыли, то ли в том, что он третью ночь особенно глухо рыдает.       Аарон хочет Эндрю и Аарону сейчас абсолютно похуй, что тот скажет или сделает. Он слишком зол, чтобы считаться с его мнением.       За всю ту боль, что он ему причинил — может и потерпеть.       Аарон опрокидывает стул и залпом допивает остатки.       В его глазах блестит ярость. Он ненавидит сейчас себя и всё вокруг.       Он идет через толпу, голова кружится, перед глазами цветной туман. Но макушку Эндрю Аарон видит достаточно ясно.       Аарон не хочет думать. Он устал. Он хватает Эндрю за затылок, дёргает за волосы, разворачивает к себе, и целует, целует, целует… II

Как удар через себя.

      Аарон объёбан и счастлив. Нет, это не счастье, это злорадство и похоть.       Он намертво вцепился в Эндрю, в губы, в волосы. Его ведёт, но он стоит на ногах из чистого упрямства.       Ему слишком хорошо.       Он наконец-то может дышать, несмотря на то, что в лёгких почти не осталось воздуха. Аарону плевать, если его хватит приступ или он сейчас умрёт от асфиксии. Он целует Эндрю.       Целует отчаянно, боясь, что сейчас его оттолкнут или убьют, и от того особенно зло.       Толкается языком между приоткрытых губ, проводит им по зубам, передавая брату привкус его же крови и химозной дряни, которую всю ночь хлестал Аарон.       Аарон в восторге. Эндрю слишком горячий, он сейчас расплавиться.       Аарон не понимает, что делает.       Он отрывается от Эндрю на какую-то секунду, чтобы вдохнуть, и сразу же целует снова, боится, что это всё мираж и сейчас Эндрю растает, окажется его бэд-трипом.       Светомузыка хуярит по всем органам чувств и Аарон жмурится. Он двигается бессознательно, извиваясь вокруг брата. Эндрю все ещё не реагирует и Аарона это устраивает.       Он получил своё.       Губы Эндрю на вкус как кислота, потому что Аарон растворяется в них. Он не хочет смотреть брату в глаза. Ему нравится так, как есть — пьяно, грубо и свободно.       Аарон наконец-то отпустил себя и он думает что сейчас ёбнется, точно ёбнется. Он столько об этом мечтал, что сейчас его кроет лучше, чем от любой наркоты, на которой он когда-либо торчал.       Аарону не стыдно, у него горят щёки и колом стоит член.       Аарону нравится блядский вкус Эндрю, нравятся искусанные губы, нравятся острые клыки и мягкие волосы брата.       Аарон трахает его рот языком и это разносит его внутренний мир к херам. Он не ориентируется в пространстве, сердце хуярит будто вот-вот словит инфаркт, из лёгких вырываются тяжёлые хрипы, в ногах тремор.       Аарон чувствует что может откинуться и Аарону абсолютно п-о-е-б-а-т-ь.       Он согласен на любые последствия.       Мозги окончательно разъёбывает, Аарон оттягивает волосы Эндрю назад и кусает за ухом. Это ощущается настолько охуительно, что Аарон стонет. Он цепляется за плечо брата, потому что вообще не может держаться ровно.       Кожа Эндрю, блять, сладкая. Слаще любого ёбаного ликёра. Пот смешанный с чем-то непонятным. Он что облился газировкой?       Аарона штырит не по-детски. Ну так и он давно не ребёнок. Он не знал, что это может быть настолько хорошо. Настолько, блять, вкусно. У Аарона тахикардия, его трясёт — то ли от лихорадки, то ли от приступа истерического смеха. Он кусает Эндрю всё сильнее и сильнее, как будто хочет пустить ему кровь из сонной артерии.       Аарон даже не обращает внимания на то, что Эндрю до сих пор никак не реагирует. Он слишком увлечён новыми ощущениями.       Очень типично для наркомана находить новую зависимость, не так ли?       Кожа жжётся, кровь с губ брата до сих пор на языке, Аарон не чувствует насколько сильно вгрызается в шею, такое ощущение, что его жизнь в данный момент зависит от того, сколько он сможет забрать себе.       И это действительно так.       Аарон обдолбан и дико улыбается, он ничего не видит, над головой по-прежнему мельтешат яркие цветные пятна, а в ушах гул крови смешался с рёвом басов.       Он не понимает как оказывается прижатым к стене. Он даже не заметил как Эндрю его куда-то протащил. Инстинктивно откидывает голову назад и больно бьётся ей о стену.       На него смотрят хищные глаза, кажется, в них яд.       Эндрю его рвёт, точно так же, как это только что делал Аарон. И ему нравится. Он закидывает руки брату на плечи и притягивает ближе, потираясь. Эндрю только сильнее оттягивает его нижнюю губу и вскидывает брови. И Аарон стонет.       Он не пожалеет об этом на утро. Ни за что на свете.       Мокро, жарко, больно и пиздецки хорошо.       Аарон не сразу замечает, что Эндрю точно так же объёбан и его точно так же ведёт. И дело не в количестве веществ, вызывающих интоксикацию. Его штырит от их поцелуя, срывает башню. Аарон чувствует его ломку. И точно так же чувствует свою.       Он жмётся ближе, трогая Эндрю везде, где может, учитывая что он до сих пор прижат к стене. Эндрю шипит ему в зубы и Аарон точно сейчас кончит. Ему хочется смеяться, но из глаз, кажется, текут слёзы.       Это лучший день в его жизни. Эндрю с ним и Эндрю его целует. Он ему нужен. Они нужны друг другу.       У Аарона болит язык и он слышит рваное дыхание Эндрю между укусами, чувствует, как судорожно дрожат его пальцы. Аарон берёт лицо брата в ладони и размашисто проводит языком от подбородка до носа. Эндрю шипит.       Влажно. Холодно. Блядски грязно. Хочется ещё.       У Эндрю горят глаза, зрачки вышли за радужку. Эндрю сейчас его порвет и он сам напросился. Он вырывается и вжимает брата в стену всем телом, не давая тому ни миллиметра пространства.       Это именно то, что нужно Аарону.       Эндрю тянет кожу у ключиц и лезет под ремень. У Аарона замыкает в голове и он кричит. Его никто не слышит. Кроме Эндрю. И Эндрю доволен.       Он грубо сжимает член у основания и повторяет движения Аарона - ведёт языком от яремной впадины до подбородка. Аарон весь трясётся, глаза закатываются сами собой. Хочется больше. Волосы прилипли ко лбу, у него температура. Как будто он объёбан — он и обьёбан.       Воздух дрожит, Аарон думает, что это мираж. Он кое-как тянется к Эндрю, чтобы дотронуться, проверить. Неосознанно водит туда-сюда по его груди. Глаза смотрят в глаза, но Аарон как будто ослеп. Или начал слышать глазами.       Эндрю хватает брата за запястье и сам запихивает руку к себе в брюки. Аарон давится остатками воздуха.       Он ищет губами губы брата. Он хочет чувствовать каждый ёбаный вздох. Каждое движение. Он хочет знать реакцию брата на себя. Аарону похуй, если их кто-то увидит, Аарону важно, чтобы Эндрю дал ему.       И Эндрю даёт.       Он осторожно кусает брата и тут же лижет по уже истерзанным в мясо губам. Аарону так блядски хорошо. Он сейчас ёбнется, хотя дальше уже некуда. Он чувствует каждый нерв Эндрю. Он не понял, как это произошло, похоже на блютуз.       Так всегда бывает, когда целуешься со своим близнецом? Тогда дайте ему, блять, ещё больше.       Чем дольше Эндрю мажет языком ему по губам, тем сильнее размазывает Аарона. Ему не нужно открывать глаза, чтобы знать, что он там увидит. Уголь и белую кожу с фиолетовыми бликами.       У них даже пульс синхронизировался. Возможно, они даже дышат по очереди. Аарон сосредоточен на том, чтобы довести Эндрю. Он повторяет каждое движение брата. Знает, непонятно откуда, что ему нравится так же. Много зубов, мало места, много крови, мало смазки, много жара и очень мало воздуха.       И безумно мало Эндрю. Ему нужно больше. Он хочет всего, он, блять, хочет окончательно раствориться в этой кислоте. Ему плевать.       Он хочет чувствовать сперму Эндрю на своих пальцах. Он хочет, чтобы отпечаток зубов брата остался на его плече навсегда. Он, блять, набьёт его.       Это похоже на шизу, это она и есть. Когда Аарону кажется, что он сейчас взорвётся, Эндрю вовлекает его в долгий, удушающий поцелуй и Аарон действительно взрывается. Эндрю тоже. Они шипят друг другу в зубы, белый шум в ушах и пелена перед глазами, дергающийся кадык и запачканные пальцы.       Эндрю отталкивается от стены и тяжело дышит, глядя на брата. Между ними миллиметры. Аарону настолько хорошо, что он не может ощутить этого полностью.       Аарону похуй, где они и что о нём подумает Эндрю, сегодня его день.       Он вынимает руку из штанов брата. Широко открывает рот и высовывает язык. Облизывает пальцы и проталкивает их в горло. Вылизывает начисто. И вытирает рот тыльной стороной ладони.       Эндрю кажется, что он сейчас лопнет во второй раз. Взгляд Аарона настолько блядский и самоуверенный, что он едва удерживается от того, чтобы отсосать ему тут же, лишь бы увидеть, как меняется выражение его лица. И он бы это сделал. Он пиздецки разъёбан, и дело не в наркоте. Его кроет от Аарона.       Но белый шум прерывает знакомый голос:       — Эй, вы что тут забыли? Кевин вас весь обыскался. Поехали, иначе он сейчас весь клуб заблюёт. III

Я боюсь, моя любовь слегка больна.

      Аарон не перестаёт выть в подушку и кусать костяшки. Но теперь его губы распухли от поцелуев. Эндрю всегда кусается. Всегда до крови. Аарону кажется, что он хочет его порвать.       Они целуются везде. Каждый раз, когда остаются вдвоём.       В комнате — перед сном — поцелуи сухие и короткие, усталые, раздражённые, как доза, которую до трясучки необходимо принять.       После тренировки в раздевалке Эндрю кусает его в шею или тянет за мочку уха, ему хочется играть и абсолютно поебать на то, что Аарон устал. Тело Аарона гудит, укусы отдаются резкой контрастной болью и он в отместку щиплет брата за бока. Эндрю шипит и кусается ещё больнее, это игра и Аарон принимает правила.       Они целуются за кампусом, когда Эндрю внезапно утаскивает его из библиотеки на глазах у изумлённых однокурсников. Они целуются мучительно медленно, руки Аарона заведены за спину, большие пальцы Эндрю в петельках его джинс. Эндрю еле мажет губами, Аарон еле их приоткрывает. Они знают правила.       Они целуются на крыше, Аарон пьян и лежит на бедре у Эндрю. Тот наклоняется к нему либо, чтобы забрать бутылку виски, либо, чтобы выдохнуть горячий дым прямо в губы. Это любимые поцелуи Аарона. За исключением тех, которые происходят в Райских Сумерках или в их доме в Колумбии. В такие разы ему можно его касаться.       Эндрю разрешает это брату только когда тот пьян или под пылью, а лучше и то и другое. И Аарон живёт от пятницы до пятницы. И иногда подворовывает запасы Кевина или тренера, когда не может ждать. Эндрю видит и понимает. Эндрю ничего не говорит. Просто тащит его на крышу или валит на кровать. Никогда не даёт Аарону начать первым. Но разрешает себя обнимать и гладить, разрешает лезть под футболку и сходить с ума.       И Аарон послушно сходит. Теперь и пальцы жжёт сильнее, и глаза горят ярче, и слёз с царапинами больше. Аарон чувствует, что сгорает. Аарон знает, что такое ломка и он знает, что у него именно она. Он ест через раз, его иногда тошнит и лихорадит. Аарон ненавидит себя и свои чувства. Аарон ненавидит брата и всё равно каждый раз напивается и каждый раз кивает, когда Эндрю подходит к нему вплотную. Как бы сильно не горело, Аарон сделает это снова и снова.       И это абсолютно не значит, что Аарон смирился. Нет.       Он кусается, шипит, язвит и исходит желчью с каждым днём все активнее и активнее. Он зол. И ладно бы на себя, самобичевание — врождённое хобби всех, кто носит фамилию Миньярд (во всяком случае всех, кого знал Аарон). Он зол на Эндрю. Сладкий туман поцелуев и яд похоти не могут заглушить этот гнев. Хотя больше похоже на отчаяние.       Аарона рвёт на части, буквально. Гордость и влечение, страх и слабость, рациональность и ярость. Ему кажется, что его скоро расщепит, и будут не близнецы Миньярды, а тройняшки, даром что двое из них у Аарона в голове.       Они никогда не говорят, о том что происходит. Они оба чувствуют, что это их новый наркотик. Им обоим это необходимо, они больше не смогут порознь. Но Аарон так же чувствует тяжесть молчания Эндрю. Он ни за что не ответит на вопрос, если Аарон осмелится его задать. Может быть, вообще уйдёт. Насовсем.       Аарон не знает. Аарон все ещё ничего не знает. Он отлично чувствует брата физически, но всё ещё без понятия, что происходит у того в голове.       И Аарона лихорадит. Он зависим и это окончательно. Аарону кажется, что он скоро треснет и превратиться в безвольную куклу. И скорее всего он прав.       Но Аарон всё равно тянется к бутылке, и его трясет. Он болен и это неизлечимо. Да Аарон и не хочет лечиться.       Это не самопожертвование, ему больно и он сделает Эндрю ещё больнее. Это честно. Возможно, Эндрю заслужил даже больше.       Аарону слишком больно. Аарон знает через что брату приходиться проходить с каждым поцелуем, прикосновением, с каждой пьяной дрочкой. И Аарон всё равно лезет. Он хочет увидеть, как окончательно поедет крыша Эндрю и знать, что она поедет из-за него.       И он своё получит. Он не получает, того что заслуживает, но получает то, что хочет.       Рано или поздно, так или иначе.       Аарон хочет Эндрю и он знает, что его жажда будет удовлетворена. Эндрю будет его. И не важно, доживёт ли рассудок Аарона до этого момента.       Эндрю сидит на крыше и ждёт. Он знает что Аарон придёт, что тот не выдержит. Эндрю только этого и надо. Губы горят, живот и плечи зудят от предвкушения. Он хочет, чтобы Аарон его трогал, он хочет большего.       Но он не идиот. У Эндрю достаточно жизненного опыта, чтобы понимать, что наркоманам нельзя доверять. На себе же проверено, в первую очередь. Он видит больные глаза брата и знает что его взгляд точно такой же. Эндрю голоден и Эндрю лихорадит, его тоже трясёт. Его даже иногда рвёт, в плане, действительно рвёт, не на части, а на кафельный пол туалета. Его ломает и корёжит, но Эндрю привык и его броня гораздо крепче, чем у брата. У Эндрю так же есть многолетний опыт засовывания своих эмоций за границу сознания. У Аарона такого опыта нет. Аарон сейчас — чистое зеркало внутреннего мира Эндрю. Его слишком легко читать.       Эндрю не дурак и не социопат, он всё видит. Он хочет Аарона и он его берёт. Столько, сколько пока может, чтобы не допускать сближения.       Эндрю также знает, что он безбожно себе врёт. Не врёт, а не говорит всей правды. Как будто это меняет факты.       Эндрю ненавидит факты. А факт в том, что Эндрю одержим, в очередной раз, блять, кем-то одержим. И в том, что он этой одержимости боится.       Он сколько угодно может делать вид, что Аарон волнует его не больше расцветки стульев на сиденьях стадиона и значит примерно столько же, ему никто не верит. Ну, разве что кроме самого Аарона.       Эндрю не собирается его переубеждать. Ему хватает дел и в их список не входит соскребание себя с асфальта, когда близкий человек опять выберет не его.       А Аарон его не выберет. Эндрю ему нужен, Эндрю для него что-то вроде транквилизатора, очередная зависимость. Это не любовь и это не выбор. Он рядом потому, что помрёт без дозы, не потому что ему хочется.       И Эндрю не будет давать ему столько, сколько тот просит, даже если это значит ограничивать себя, ломая раз за разом. Эндрю запирается в душевых и туалетах, цепляется зубами за повязки, чтобы заглушить стоны и дрочит. Всегда, после встреч с Аароном. Эндрю больно. Эндрю пиздец как больно. Гнев, похоть и обида и по отдельности могли бы разъебать его, но всё вместе — ёбаный коктейль Молотова.       Он ненавидит Аарона за его чувства и жадный взгляд. Он ненавидит себя за то, что так нуждается в этом.       Он чувствует, что его рвёт сотня чертей, но если он подпустит Аарона ближе их будет не сотня, а тысяча.       И Эндрю нахуй это не сдалось. Эндрю ни за что не отпустит Аарона. Эндрю ни за что его не подпустит. Он знает, что надо дать, чтобы Аарон всегда был рядом. Он знает, за что надо тянуть и на что давить. Аарон будет его полностью. И Аарон никогда не причинит ему боль, просто потому что Эндрю не подпустит его на расстояние удара.       Эндрю не садист, Эндрю просто эгоист. Он получает, то что хочет и как хочет. Особенно, если дело касается чьего-то тела.       Эндрю, положим, нужно не только тело Аарона, ему нужна его душа и всё его внимание.       Но об этом Эндрю сейчас не думает. Он думает, что его личный ад насчитывает гораздо больше девяти кругов. И он с удовольствием пройдёт по каждому из них, если это значит идти рядом с братом.       С каждым поцелуем и каждым монологом на крыше Эндрю падает всё глубже. Из этого болота он себя за волосы не вытащит. Только пока не понял. Или делает вид, что не понял. Эндрю всё-таки не дурак. IV

Мне известно, что ты пьёшь, с кем ты спишь, о чём ты врёшь.

      Эндрю действительно не дурак. А ещё он не слепой. И он всё, блять, прекрасно видит. Видит, как Аарон кладёт голову на плечо Кевину во время очередного совместного просмотра ужастиков; видит, как переплетаются их с Кейтлин пальцы во время совместной работы в библиотеке, хотя он ясно дал понять, чтобы он и на расстояние пушечного выстрела не подходил к этой сучке; видит, как Аарон смеётся и хлопает по плечу какого-то очередного однокурсника, выдавшего очередную тупую шутку.       Эндрю всё видит и каждый раз бесится. И через раз тащит Аарона за волосы в какой-нибудь тихий угол. Тот иногда пытается сопротивляться, иногда — что-то объяснить, иногда просто орёт. Эндрю никогда не отвечает. Эндрю не собирается объяснять очевидное человеку, у которого хватило мозгов поступить в медицинский и хватило памяти выучить всю анатомию. Если Аарон не соблюдает сделку — он делает это намеренно.       Иногда Эндрю кажется, что он его придушит. Иногда он действительно так и делает. Этот придурок доводит его до почти стёртых в крошку зубов и сломанных пополам зажигалок. Уж удушение-то он заслужил как минимум.       Эндрю никогда не славился терпением и ему, блять, следовало бы это знать.       Эндрю идёт с пары по римскому праву и бесится. Люди — долбоёбы, и с этим фактом всё так же трудно смириться, сколь долго он бы его ни осознавал.       Жизнь, похоже, считает, что ярость в крови Эндрю должна не кипеть, а нахуй выжигать всю микрофлору. Потому что на лестнице он натыкается на это.       Это — Кейтлин, проводящая по волосам Аарона и уверенно берущая его за руку.       Да ну нахуй блять.       Да вы издеваетесь.       Это уже чересчур.       Эндрю не даёт себе ни секунды на раздумья, потому что думать тут не о чем. Он стремительно шагает вниз, перепрыгивая через ступеньки и распихивая попадающих под ноги студентов. Заебали. Аарон и Кейтлин уже почти вышли в холл, но он успевает. Хватает Аарона за капюшон толстовки и резко дёргает на себя. Аарон падает и возмущённо смотрит с пола. Краем сознания Эндрю различает плаксивое причитание Кейтлин. Если она сейчас же не исчезнет он её нахуй прирежет. И поебать ему и на тюрьму, и на Кевина, и на всю прочую поебень.       Эндрю не отрывает взгляд от брата. Того трясёт. Явно не от холода. Эндрю тоже. Эндрю чувствует, что его кровь отравлена. Злость, ревность, жажда. Если бы этот яд можно было вывести из организма, он немедленно бы лег в любую клинику.       Они смотрят друг на друга около минуты, никто не решается встать между ними, слишком хорошо усвоили, что бывает с теми, кто переходит дорогу Эндрю Миньярду. В буквальном или фигуральном смысле.       Наконец Аарон отводит взгляд, кое-как встаёт и делает движение по направлению к Кейтлин.       И-д-и-о-т.       Эндрю срывается. Ему хочется выжать всю его кровь по капле, сломать каждый палец, чтобы он, блять, больше не смел держаться с кем-то за руку, хочется расцарапать лицо и шею, хочется шипеть и видеть слёзы на его лице. Он заслужил.       Эндрю хочет сломать ему шею и почти это делает. Самоконтроль — это слишком утомительно.       Эндрю не психопат, не маньяк и не садист. Эндрю просто, блять, не делится своими вещами. Не важно пользуется он ими или нет, как он ими пользуется и насколько дорожит. Нет значит нет, блять, это не так уж и трудно запомнить. А что может быть более твоим чем твой ёбаный близнец?       Эндрю кроет от ярости и он рад. И одновременно ненавидит это. Ему до сих пор трудно испытывать сильные эмоции, так что каждый такой раз — как глоток свежего воздуха. И он в бешенстве от того, что эти эмоции заставляет его испытывать Аарон. Не важно чем, поцелуями, шутками, самоубийственными поступками, как сейчас — это почти всегда Аарон.       Эндрю одержим и Эндрю бесится. Он не может простить себе и брату то, насколько стал зависимым и насколько он нуждается в Аароне, то, что Аарон должен быть его, но добровольно. Эндрю не хочет заставлять его быть рядом. Не хочет принимать его нарко-трип как должное.       Эндрю хочет, чтобы Аарон его выбрал.       Чтобы стал его осознанно, отдавая себе отчёт в том что делает, а не под очередным приходом от ощущения близости. И Эндрю ненавидит эту свою мягкость.       Он ненавидит то, что наступает на те же грабли. Падает в ту же яму. С поистине ослиным упрямством и такой же ослиной тупостью.       Эндрю делает себе больно намерено. Опять. Каждый раз, когда он смотрит на Аарона в голове шумит, а тело становится вялым и медленным. Это инфекция.       Сколько бы он ни ругался с собой, сколько бы ни спорил, всегда приходит к одному — правда в том, что Эндрю любит Аарона.       И Эндрю ненавидит это, блять, просто ненавидит. Ему кажется что его скоро расщепит, и будут не близнецы Миньярды - а тройняшки, даром что двое из них у Эндрю в голове.       Эндрю тащит брата за шею, ни сколько не заботясь о его комфорте. Он знает, что останутся синяки. Он этого хочет. Он толкает Аарона в первый подвернувшийся мужской туалет и запирает дверь. Аарон начинает сползать по стене, но Эндрю не даёт ему такой счастливой возможности. Наматывает воротник толстовки на кулак и тянет на себя.       — Что. Это. Блять. Такое. Было ?       Аарон молчит и с каменным лицом смотрит куда-то в угол.       — Что это, блять, было, — шипит Эндрю, — я тебя спрашиваю ?       Ноль реакции, Аарон как будто бы не здесь. Хотя скорее всего так и есть.       — Отвечай, когда я с тобой разговариваю, придурок.       Аарон медленно переводит на него всё такой же пустой взгляд. У Эндрю сносит крышу. Потому что Эндрю сделал бы ровно то же самое на его месте. Сучка.       — У тебя проблемы с памятью?       Аарон молчит. Эндрю слышит треск ткани — это толстовка.       — Никаких чужаков. Никаких, блять, чужаков, до конца университета.       Аарон, кажется, даже не дышит, и Эндрю это только сильнее распаляет. Он не смеет его игнорировать после того что сделал.       Эндрю бьет его под дых и теперь Аарон действительно сползает по стене. На брата он не смотрит.       Эндрю чувствует удовлетворение. Ему хорошо. Он, блять, чувствует справедливость. Он садится на корточки и двумя пальцами берёт брата за подбородок.       — Я всё вижу, Аарон. Не смей мне врать. Не смей от меня бегать. Считай это предупреждением — в следующий раз я отправлю эту сучку под землю и заставлю тебя смотреть.       Эндрю ухмыляется. Он блядски доволен. В глазах Аарона мелькает… страх? Вот и хорошо, блять. Он не должен был забывать их уговор.       Не должен.       Эндрю уже почти вышел, но его остановило тихое хриплое шипение.       — Да пошёл ты нахуй, мудила. Я к тебе и на километр не подойду. Бешеный псих. Мне нахер не сдалась ни твоя сделка, ни ты сам.       Эндрю чуть не падает. Мысленно. На самом деле он поворачивается и натыкается на всё тот же пустой взгляд.       Эндрю больше не чувствует удовлетворения. Эндрю больно. Не от слов, хотя игнорировать их он тоже не может, а от этого отсутствующего взгляда.       Эндрю тошнит. Он ненавидит всё на свете и больше всего себя. И Аарона.       Аарон спиной чувствует ледяную плитку стены. Толстовка ничуть не смягчает ощущения. Кожа горит, особенно в районе солнечного сплетения. Он бы заплакал, но ему слишком больно. Он хочет нажраться, но знает, что тогда он полезет к Эндрю. Он хочет обдолбаться, но тогда он полезет к Эндрю и Эндрю его убьёт.       Аарон этого не заслужил. Аарон знает, что это не имеет никакого значения. Между ним и Кейтлин ничего нет. И не будет. Даже если он очень захочет, а это вряд ли, ему это просто не нужно. Он не сможет врать ни ей, ни себе.       Он просто помогал ей заставить ревновать её тупого бывшего. Друзья иногда так делают. Теперь бедная девушка уже наверняка прокляла всё на свете за то, что попросила его об этом.       Ещё и с ней объясняться. Аарон не хочет. У него нет сил на это. Хотя сейчас у него нет сил даже на то, чтобы встать. Чёртов мудила, бьёт всегда точно и больно. Аарон не уверен, что болит сильнее — место удара или сердце. Он знал, что Эндрю не в восторге от его общения за пределами монстров, но не думал, что тот будет срывать на нём свою злость при каждом удобном случае. Он не думал, что поцелуи превратят его в грушу для битья в глазах Эндрю.       Аарон не слепой и видит, что им обоим это нужно. Они оба делают это не через силу. Он чувствует, как каждый раз у Эндрю учащается пульс и расширяются зрачки. Как и у него самого. Он не думал, что будет игрушкой. Не думал, что всё будет так.       Эндрю не имеет права к нему так относиться. Не тогда, когда у него самого едет крыша. Он не имеет права быть таким лицемерным подонком. Тем не менее, он всё равно им является.       Аарон действительно почти плачет. Он почти сломанная кукла. Он знал, что так может быть, но всерьёз в это не верил. Он чувствует пальцы Эндрю на шее и неосознанно тянется к красным пятнам. Аарон чувствует себя жалким. Он такой и есть. Каким бы мудаком ни был Эндрю, всё, о чем пару минут назад думал Аарон — насколько он близко и как ему это нравится.       А Эндрю просто пришёл напомнить, что он не более, чем его вещь. Аарон задыхается. На этот раз от злости.       Ему больно и он не собирается отступать от своих слов. Он действительно больше не подойдет к Эндрю. Понимает, что вечность, конечно, не продержится, но точно постарается делать это как можно дольше и ещё чуть-чуть. Не будет пить, не будет ездить в Колумбию, сделает всё что угодно, чтобы держать себя в руках. Он всегда выбирал Эндрю и всегда сдавался.       Но не в этот раз. Больше нет.       Если Эндрю нравится думать, что он всё контролирует и ничего на самом деле не чувствует, так пусть развлекается без Аарона.       С него довольно. Хотя бы на какое-то время.       Аарон знает, что будет плохо. Он знает, что такое ломка. Но это не первый раз, когда он переживает её из-за Эндрю и во второй раз должно быть легче.       Было действительно легче. Правда, ненамного. Заставлять себя не смотреть, не оставаться наедине, не думать и не чувствовать было физически больно. Но Аарон справляется. Он каждый раз вспоминает удар и мерзкую ухмылку, и боль ненадолго отступает. Он знает, что не может вылечиться, но он хотя бы пытается замедлить развитие болезни.       Эндрю же не так терпелив. Он, очевидно, не воспринял слова брата всерьёз. Или же наоборот, воспринял слишком серьёзно. Он не даёт ему прохода. Ловит у лекционных залов, на выходе из душа, на лестнице в Башне и вообще везде, где может. Аарон даже не знал, что у него есть столько внутренних сил, чтобы раз за разом проходить мимо и не поддаваться. Даже когда Эндрю его касается. Даже когда пытается поцеловать.       У Аарона в груди — дымящаяся дыра, и он держится только на чистой ненависти, сочащейся из неё.       Проблема в том, что дыры имеют свойство затягиваться. И они оба это знают. V

Если зарядил ружьё, значит уже поздно. Ой, кто-то вскрикнул за стеной, мы повязаны с тобой.

      Аарон знает, что проиграет. Проиграет в первую очередь себе, потому что Эндрю он проиграл давно.       День за днём ярость становится глуше, а жажда, напротив, набирает обороты. Возвращается знакомый зуд, который теперь не заглушить воспоминаниями об унижении и рассуждениями о справедливости. Ему нужен Эндрю, и если разум ещё какое-то время сможет сопротивляться, то тело точно скоро его предаст.       Аарон ненавидит зеркала ещё сильнее, чем месяц назад. Ненавидит любые отражающие поверхности. Ненавидит даже ебучие лужи. Он ненавидит смотреть в них и видеть брата. И ещё больше ненавидит, когда его образ сменяется лихорадочно блестящими глазами самого Аарона.       Тихой, глубинной злости на долго не хватит. Аарон это чувствует. Как бы он не презирал себя и не хотел заставить Эндрю мучиться от такой же ломки, хуже в основном становилось именно ему. Эндрю не отступал, также подлавливал в любую свободную минуту и следовал тенью. Или толкал к стене. Или хватал за рукав. Или даже просто стоял и смотрел. Что бы он ни делал, Аарон каждый раз выворачивался и уходил. И хоть он и не смотрел на брата, но знал, что на его губах можно заметить едва заметную самодовольную ухмылку. Он её чувствовал. А Эндрю чувствовал, что Аарону осталось недолго.       Аарон не так уж и часто ощущал потребность в никотине. Она являлась своеобразным индикатором, согласно которому его состояние по шкале “от хуёво до хуёво” достигало отметки “пиздец хуёво”. Аарон сидел на лавочке под дождём и курил. Третью, кажется, сигарету. Впрочем, он не удосужился посчитать. Ему было не до того. Он сидел на блядской скамейке у кампуса, проёбывал блядскую биохимию, курил блядские сигареты и думал о блядском, блядском Эндрю. Да уж, дел по горло.       Аарон всё решил. Всё — слишком громко сказано, он, например, не был уверен, что ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего вообще — сорок два, но точно знал, что ответ на все его вопросы — Эндрю. Даже если он никаких вопросов не задавал.       На часах три сорок пять, и Аарон решил поговорить. И ещё Аарон знает, что Эндрю решил прогулять очередную “никому-блять-не-нужную” пару по экономике, так что скорее всего сейчас он залипает на диване в телек и поглощает мороженное в промышленных объёмах.       Щёлкнул дверной замок. Эндрю действительно развалился на диване, смотрит на брата с ленивой ухмылочкой и приподнятыми бровями.       Вдох-выдох. Рюкзак летит в неопределённый угол комнаты.       — Значит так. Я не экстрасенс, но твоё лицемерие чую за версту, — у Аарона сжаты кулаки, сердце стучит бешено, но голос остаётся ровным.       — Ого, мы теперь разговариваем?       — Заткнись и не перебивай меня.       — А то что? — ухмылка Эндрю из расслабленной становиться опасной.       Аарон ничего не отвечает, Аарон толкает плечи Эндрю назад и прижимает к спинке дивана. Эндрю ещё шире растягивает губы и ещё выше поднимает брови.       — Ну на-а-адо же, какая решительность, кто бы мог подумать.       — Заканчивай, Эндрю. Я не твоё домашнее животное. Наша сделка не даёт тебе права обращаться со мной, как с нашкодившим щенком.       — Ты прав. Ты не моё домашнее животное, Аарон, ты просто мой. И ты будешь моим до нашего выпуска. К чему опять эти разговоры?       Аарон ожидал чего-то подобного. Он был бы дураком, если бы считал, что оборону Эндрю можно пробить парой банальных гневных фраз.       — А вот ты ошибаешься. Я не собственность и никогда ею не был. Ни сделка, ни убийство моей матери не делают меня твоим. Одинаковый набор ДНК тоже не причём. Знаешь, в чём дело? Ты выдаёшь желаемое за действительное, братец. Если ты считаешь, что попытки привязать меня своей защитой помогут тебе устоять на ногах и дадут смысл жить, то ты просчитался. Это тебя не спасёт, потому что так я никогда, никогда, блять, не буду по-настоящему рядом с тобой. И если так пойдёт и дальше, когда мы закончим универ я уйду, а ты развалишься. И мне абсолютно точно не будет тебя жаль. Но подумай вот о чём: видишь ли, мы связаны, мудила, и ты ничего с этим не сделаешь. Ты это знаешь, даже не пытайся, блять, это отрицать. Чем сильнее ты пытаешься меня сломать и удержать силой, тем сильнее ломаешься и тянешься ко мне ты. Я не твоя вещь, я твоё отражение.       — О, так ты и вправду считаешь, что меня можно пронять вот этим? Псевдооткрытиями насчёт моего желания душевной близости и всего такого?       Аарон ухмыльнулся.       — Да, можно.       И Эндрю знал, что он прав. Аарон не был первым, кто говорил ему что-то подобное. Более того, Аарон и сам делал это не в первый раз. Но три года — долгий срок, а Эндрю забыл, что его брат действительно особенный. Таблетки стёрли и память и какие-либо чувства к брату, выходящие за рамки инстинктов. Моменты временной “трезвости” были наполнены слишком сильной болью, чтобы что-то осознавать. А после смерти матери Аарона они и не говорили.       Так что сейчас Эндрю вспоминает, что такое — ругаться с Аароном. Ругаться с ним в ясном сознании и понимать, что он прав. Когда Эндрю запер его в туалете, брат и не такое говорил, но его ломало и всё, что он нёс едва ли можно было принимать близко к сердцу.       Сейчас — другое дело. Сейчас Эндрю будто кнутом обожгло. Аарон ухмыляется. Точно так же, как это сделал бы Эндрю. Точно так же, как Эндрю и сделал две недели назад.       Аарон по-птичьи наклоняет голову и следит за отражением мыслей, проступающем на лице Эндрю. Он не может их слышать, но может их чувствовать. И он чувствует, что попал в точку.       — Да пошёл ты.       — Очень оригинально, Эндрю. Знаешь, меня тошнит от твоего спектакля. Ты никого не обманешь. Ни меня, ни себя. Так что перестань вести себя как ревнивый педик и взгляни правде в глаза.       Эндрю рывком скидывает с себя Аарона и тот больно ударяется лопатками об пол, чудом не сбивая телевизор со стойки. Эндрю хватает его за плечо и ненавидяще сверлит его глазами.       — Завали ебало, Аарон.       — А то что? — Аарон впервые не боится этого взгляда. Он проиграл, но проиграл не он один. Эндрю тоже только что проиграл. Себе.       Эндрю действительно хочет его убить. Он знает, что не сделает этого, но желание от этого не слабеет. Он мог бы избить его до полусмерти. Но этого он тоже не сделает. У Эндрю есть лимит на боль, которую он может причинить Аарону, и все его желания на данный момент находятся за этой гранью. Кроме одного.       Эндрю наклоняется и кусает его за губы. Это не поцелуй, это больше походит на попытку съесть. Аарон морщится от боли, шипит, силится встать, но всё без толку. Эндрю сильнее и Эндрю нравится смотреть, как он мучается. Эндрю кусает его за нос, щеки, подбородок, мочку уха, снова за губы. Короткие сухие укусы отдаются адским жжением и пульсирующей болью. На глаза Аарона сами собой накатываются слёзы. Эндрю улыбается.       Его распирает от самодовольства. И не важно, что на окраине сознания сидит червячок, который твердит ему, что он слабак и только что позорно проиграл битву. Он видит под собой Аарона, с влажными глазами и раскрасневшимся лицом, на котором видны следы укусов. Он может сколько угодно кричать о том, что не принадлежит Эндрю и не будет с ним рядом. Сейчас он полностью в его власти. И Эндрю заберёт себе всё. Хотя бы на несколько часов.       Он тянет футболку брата наверх и она практически рвётся, Аарон еле успевает поднять руки, чтобы из неё выскользнуть. Футболка летит куда-то к рюкзаку. Эндрю облизывается. Аарон вздрагивает.       Эндрю кусает его везде. Беспорядочно, больно, ядовито. Это не прелюдия, больше похоже на драку. Это она и есть. Аарон пытается отбиться, но Эндрю раз за разом перехватывает и отводит его запястья. У Аарона болят руки. Он всё равно не сдаётся. На нём повсюду отпечатки зубов Эндрю, некоторые накладываются друг на друга по несколько раз.       Это пытка и это Аарону абсолютно не нравится. Зато очень нравится Эндрю.       Нравятся его отчаянные попытки сопротивляться и сиплое кряхтение, нравятся контрастные пятна на коже и нравиться видеть свои метки. Он не выдерживает и проводит по одной из них языком. Аарон вздрагивает.       Эндрю делает так ещё раз, ведет языком от середины живота до соска, зализывая горящие следы, и прихватывает зубами сосок. На удивление нежно. От неожиданности Аарон выдаёт что-то похожее на стон. Не понятно только, облегчения или наслаждения.       Эндрю решает не гадать и просто повторять до нужного результата. Аарон почти плачет. А может, действительно, плачет. Кожа горит, зудит от боли, он ещё неделю будет мазаться кремом от синяков и ушибов, но внизу живота, вопреки всему, шевелится слабое напряжение. Потому что Эндрю его трогает и у Аарона как всегда едет крыша. Эндрю его целует и Аарон не выдерживает. Он давно проиграл, так что нет смысла изображать из себя победителя.       Он поддаётся и тянет Эндрю за волосы на себя. И тоже кусает. В шею. И ещё, и ещё, тянет, посасывает, лижет, снова кусает. Это тоже не похоже на прелюдию, это попытка съесть. Аарон оставляет россыпь засосов на пол шеи, издалека будет выглядеть как гигантский синяк. Аарон смаргивает слёзы и ухмыляется. Теперь и ему нравится. Эндрю шипит и смотрит так, будто собирается убить, но Аарон ему не верит. Он понятия не имеет, что у брата в голове, но точно знает, что его кожа точно так же саднит, внизу живота волнами скапливается наслаждение, а в груди адское пламя.       Эндрю не может оторвать от брата глаз. Он выглядит беззащитным, но это обман. Эндрю подносит руку к своей шее и бессознательно водит пальцами по синяку. Аарон только шире улыбается и облизывается. Его щёки красные и влажные от непрекращающихся слёз. Плечи, живот, руки, всё в укусах и слюне Эндрю.       Эндрю смутно видит как рука брата тянется к вполне очевидному бугорку на джинсах и его перемыкает.       Пиздец. Аарону, блять, нравится. Просто ебануться.       Эндрю наклоняется и предупреждающе кусает его за кисть.       Аарон дёргается, но руку всё же убирает. Эндрю сам расстёгивает джинсы и стягивает их вместе с бельём. Больше всего на свете ему сейчас хочется отсосать Аарону. И ничего не мешает ему это сделать.       Он переводит взгляд на брата — тот смотрит с абсолютным неверием и шоком. Эндрю слегка прикусывает кожу под головкой и Аарон кричит. Хотя больше похоже на сип, потому что вместо звука выходит воздух. Аарон плачет сильнее, но подаётся бёдрами вперёд. Эндрю проводит по укусу языком и теперь Аарон стонет. И смотрит на него мутными глазами. В них ничего, кроме жажды.       Эндрю не садист, но не отказывает себе в удовольствии укусить брата ещё раз, перед тем как взять в рот полностью. Горло саднит. Аарон вскидывает бёдра и пытается ухватиться за что-нибудь руками, за ковёр, за плед, за волосы Эндрю.       Эндрю не останавливается. Он лижет, слегка притягивает кожу, целует, заглатывает, и всё по новой. Аарон сходит с ума. Или уже сошёл. Он видит только цветные круги, а слышит только громкие характерные звуки, с которыми Эндрю выпускает его член изо рта. Но зато сколько он чувствует…       Аарон горит, был бы у него градусник, температура бы была под сорок. Тело покалывает, будто он на электрофорезе. В лёгких — обжигающе-горячий воздух, дышать почти невозможно. С каждым движением Эндрю сознание меркнет, мир сужается, в ушах звенит всё громче. Аарон не чувствует своих движений. Он чувствует белый жар, впечатывающий его в пол и заставляющий кричать.       Он кончает и, кажется, отключается.       Когда приходит в себя, то слышит тяжелое дыхание Эндрю где-то рядом. Тот хрипит и не может остановиться. Кажется, его трясёт. Эндрю только что кончил не прикасаясь к себе. Кончил от того, что отсосал ему. Кончил только от трения о грубую ткань джинс и белья.       Аарон сейчас точно откинется. Но вместо этого чувствует, как на губах расползается идиотская довольная ухмылка, а из глаз перестают течь слёзы. И он знает, что на лице Эндрю точно такое же выражение.       Они связаны. И уже поздно что-то менять. Всегда было поздно. VI

Что, если жажда делать зло, стала чуть сильней, чем я?

      Они ебанутые. Тормоза срывает напрочь, стоит только почувствовать знакомые пальцы под футболкой или на шее. Их затягивает в чёрную дыру с поистине космической скоростью.       Эндрю рвёт башню на метках, он оставляет на Аароне отпечатки зубов, засосы, следы засохшей спермы, даже слюну, если не может больше. Он проходит мимо Аарона на игре и лижет маленький оголённый участок шеи. Аарон умирает от стыда и желания.       Аарону рвёт башню на прикосновениях. Он не выпускает Эндрю ни на секунду. Лезет под форму, под футболку, прижимается всем телом, держит за руки и притирается бедром к бедру. Он всегда кладёт руку брату на колено, когда они сидят в гостиной, столовой, за столиком в колумбии или кафе.       Они одинаково ебанутые. Нет никакого “нормального” и “бешеного” Миньярда. С ума поодиночке сходят только если вы не близнецы.       Они бесят друг друга до искр в глазах, до дрожи в кулаках и до сорванного от криков голоса. Поцелуи превращаются в драки, драки в поцелуи. Очень трудно отличить побои от любовных ласк, возможно, потому, что разницы нет. Кровь или слёзы. Нет нужды выбирать, оба получат и то, и другое.       Они оба ебанутые. Они оба торчки. А наркоманы, как известно, бывшими не бывают. Эндрю зависим от боли, он помнит каждый свой шрам и готов получить его ещё раз. Боль — спасение. Аарон бывший героинщик, его вообще на километр нельзя подпускать к тому, что может вызвать сильную эйфорию. Не удивительно, что они оба нашли новую зависимость.       Two fucked-up junkies.       Они грёбаные мазохисты. Эндрю до сих пор носит ножи, Аарон пошёл на медицинский и теперь имеет доступ и к наркоте, и к шприцам. Это настолько естественно, что никто не задумывается насколько нездорово.       Их поцелуи тоже слишком естественны. Если бы кто-нибудь спросил пьяного Аарона как это ощущается, он бы ответил: “А как ощущается дышать?”. Пьяного, потому что трезвый Аарон спустил бы с лестницы за такой вопрос.       Они не могут друг без друга. Они и до этого не могли, просто сейчас перестали врать себе и друг другу.       Но их тянет слишком быстро. Они сгорят к хуям, как осколки комет в атмосфере, потому что проблемы никуда не делись. Но никто из них ничего не делает, чтобы это предотвратить. Они жгут друг друга каждый день и каждую ночь, и каждый раз чувствуют ожоги на душе. Кто-то должен что-то с этим сделать, иначе от них не останется даже пепла. Этим кем-то стал Аарон.       Аарон видел, что Эндрю страшно. Ему и самому было страшно, но Эндрю… другое дело. Эндрю каждый раз жмурился и считал до десяти, когда Аарон тянул к нему руки. Эндрю каждый раз молчал, когда Аарон спрашивал его о чём-то, что касалось бы его самого, а не окружающего мира. Эндрю боялся подпускать к себе Аарона и Аарону потребовалось хуеву тучу лет и ещё больше бессонных ночных рыданий, чтобы понять это.       И если Аарон хочет получить Эндрю, он должен сделать первый шаг.       Аарон чувствует себя оголённым нервом. Он напуган и дрожит. Но он нужен брату, а брат нужен ему, и если единственный способ получить своё — открыться, то он сделает это, как бы сильно ни тряслись колени.       И Аарон отпускает себя. Он переступает через себя и раз за разом, заставляет показывать Эндрю всю душу. Иногда ему кажется, что он похож на клоуна или на Ники, что в принципе почти синонимы. Он смеётся над идиотскими шутками, на которые раньше закатывал глаза; больше не прячет свои комиксы; делает чай на двоих, потому что всегда хотел пить его с братом; не прячет боль или раздражение на тренировках; включает громкую связь, когда ему кто-то звонит; смотрит на Эндрю открыто и говорит, чего хочет.       Аарон не оставляет себе ни миллиметра личного пространства и временами его тошнит. Слишком много точек, которые можно превратить в мишени. Иногда он срывается, но всегда, когда Эндрю нет рядом. Впрочем, эти срывы он тоже не скрывает, и, возможно, именно это и действует на Эндрю сильнее всего.       Незаметно, буквально по частичкам, Эндрю тает. Это проявляется во взглядах, в убранной кружке или в любимом вкусе мороженного Аарона. В самых крохотных мелочах. Эндрю тает, а Аарон горит.       С похмелья всегда жутко хочется есть, лучше чего-нибудь посытнее и пожирнее. Аарон страдальчески закатывает глаза и думает о том, сколько всего нужно сделать, даже для того чтобы пожарить банальную яичницу. На часах семь утра и это не то время, в которое бы хотелось просыпаться по воскресеньям.       Аарон спускается на кухню, протирая кулаком глаза, будто это поможет ему проснуться. Помогает. Правда, не это.       Эндрю стоит спиной к лестнице и совершенно очевидно пытается что-то готовить. Кажется, ту самую яичницу. Аарону становится плохо. Потому что слишком хорошо.       Аарон не считал себя чересчур сентиментальным, но вид Эндрю, занятого обычным домашним делом в растянутой белой футболке и без повязок заставляет его практически пустить слезу умиления. Это слишком тепло, чтобы оставаться равнодушным. Аарон наконец-то не горит. Аарон просто тлеет.       Ему хочется сохранить этот момент, застрять в нём на целую вечность. Утренние лучи бьют в глаза и подсвечивают золотистые волосы Эндрю. Аарон боится дышать, чтобы не сломать этот уют.       Аарон невольно делает шаг, ещё шаг, и ещё, пока руки не обвиваются вокруг талии брата, а нос не зарывается в пушистые волосы на затылке. Аарон тоже тает. Нет, Аарон плавиться. И он не против превратиться в пар, лишь бы подольше прижимать вот так к себе Эндрю в тишине воскресного утра.       Аарон хочет нежности и понимает это только сейчас. Плечи Эндрю вздрагивают, он оборачивается. Глаза в глаза, время течёт как патока. Нет сил пошевелиться. Эндрю прижимается к нему губами. Не кусает, не тянет за язык — просто чмокает. И Аарон как будто просыпается от глубокого, мучительного сна.       Он целует Эндрю бережно, будто боится, что тот рассыпется. Аккуратно, раз за разом прижимаясь к его губам и проводя по ним языком. Короткие, невинные поцелуи. Они никогда так не целовались.       Эндрю уверен, что это очередной приход. Пока, правда, не уверен от чего. Но Аарон слишком настоящий, чтобы быть галлюцинацией. Он вообще слишком искренний в последнее время. Настолько, что у Эндрю иногда щемит сердце от такой откровенности. Эндрю понимает, что делает для него Аарон. Эндрю понимает, что этого он точно не ожидал. Из одержимого наркомана Аарон превратился в… в себя. Эндрю даже не может подобрать подходящее описание. Аарон — это просто Аарон. И он каждый день показывал Эндрю, чем живет, что чувствует, как и с кем проводит своё время. Он открывался Эндрю и никогда не заикался о взаимности.       Эндрю всегда считал, что неплохо разбирается в людях, и видит, кто чего стоит. Он всегда думал, что Аарон слишком труслив и эгоистичен, чтобы пойти на такое. Это даже не самопожертвование, нет. Аарон не жертвовал собой ради них. Аарон становился собой ради них, а это совсем другое. Он выглядел гораздо беззащитнее и в разы сильнее.       Аарон выбрал его. Выбрал их.       Эндрю был в шоке. Эндрю стоял на кухне их дома в Колумбии и отвечал на мягкие, неторопливые поцелуи брата. Его губы были мёдом. Новое, совершенно незнакомое чувство.       У Эндрю снова защемило сердце. Он не был готов к такой оголённой честности и чувственности. Он не уверен, что не сломает такого открытого и нежного Аарона. Он кладёт руку брату на грудь, останавливая.       — Аарон, подожди, — Аарон смотрит на него практически оленьими глазами, Эндрю хочется спрятаться, сбежать, закрыться, что угодно, лишь бы сердце так не ныло, — моё... моя жажда причинять боль может быть сильнее меня. Я не сделаю этого с тобой. Нет.       Сердце Эндрю сейчас разлетится к чертям, потому что Аарон улыбается. Так же мягко. Так же тепло. Он кладёт руку ему на щёку и проводит большим пальцем по скуле.       — Эндрю, всё в порядке, — Аарон издаёт тихий смешок, — ты не сделаешь мне больно. Ты — это я, я — это ты. Мы одинаковые. И я просто не дам причинить тебе боль ни себе, ни мне. Вряд ли ты был слишком внимателен на парах по физике, но на каждое действие всегда есть равное ему противодействие.       Сердце Эндрю действительно разлетается, когда Аарон снова целует его. Глубоко, но по-прежнему медленно и плавно. И Эндрю отвечает. Эндрю сдаётся. Эндрю открывается.       Он осторожно тянет футболку брата на себя, обнажая слегка светящийся в солнечных лучах торс, на котором ещё видны следы недавних укусов. Аарон жмурится и улыбается в поцелуй. Кажется, он вообще не переставал улыбаться. Эндрю не может на него насмотреться. Аарон выглядит слишком иначе и вместе с тем слишком по-родному.       Внутри Эндрю в очередной раз что-то ломается и он шепчет:       — Да или нет, Аарон?       — Не задавай вопросы, на которые уже знаешь ответы, Эндрю.       Эндрю больше и не задаёт. Эндрю бережно разворачивает Аарона и подсаживает его на столешницу. Кладёт руки на бёдра, раздвигает их. Аарон замирает и тихо стонет в поцелуй. Эндрю нравится. Эндрю нравится, что это действительно его Аарон. Только его. Он никогда не будет таким с другими и никуда от него не уйдёт.       Сегодня Эндрю не хочется спешить, он почти лениво целует плечи, шею, подбородок брата, рисуя на животе у того какой-то замысловатый узор. Аарон медленно распаляется, становится всё более нетерпеливым, царапает Эндрю спину. Эндрю только чуть сильнее вдавливает его в стенку, чуть сильнее целует, чуть сильнее давит на низ живота. Аарон стонет. У Аарона глаза заволакивает туманом. Эндрю по-прежнему не может оторвать взгляд.       И всё же ему приходится. Он мягко отстраняется и идёт к себе в комнату, вспоминая в каком именно ящике в ванной могут лежать смазка и презервативы, и не просрочены ли они часом. Со сроком годности всё в порядке.       На кухне его ждёт сюрприз. Аарон сидит на той же столешнице, но полностью голый. Эндрю закусывает губу и сжимает пальцы в кулак. Аарон по-прежнему улыбается.       — Будет немного больно.       Аарон кивает и выразительно смотрит на джинсы Эндрю. Тот послушно их снимает и подходит к брату, возвращая руку на его бедро.       Эндрю снова целует Аарона, на этот раз так, как привык, горячо, страстно. Невозможно оторваться — слишком сладко, слишком тепло.       Аарон нетерпеливо ёрзает, намекая, что, вообще-то, ждёт большего. Эндрю сдаётся и слегка тянет брата на себя, чтобы тот чуть-чуть сполз по столешнице.       Смазка на пальцах обжигающе холодная, на контрасте внутри Аарона обжигающе горячо. Он шипит Эндрю в губы, но не останавливает. Когда Эндрю добавляет второй, слышится болезненный стон. Ощущения явно не из приятных, и, хотя Аарон и пробовал нечто подобное сам, привыкнуть так и не смог. Тем не менее ему нравится чувствовать пальцы Эндрю в себе. Если не физически, то как минимум эмоционально. Они ближе, чем когда-либо были и Аарон вполне согласен терпеть сколько угодно. И Аарон терпит, постепенно привыкая к осторожным движениям.       На третьем пальце он кусает Эндрю и тот замирает, давая привыкнуть. Аарон прислушивается к себе. Больно, действительно очень больно. Он хрипло дышит, хватаясь за сильные руки брата. Наконец, и это проходит — Аарон кивает, давая знак, что готов продолжать. Эндрю чуть-чуть ускоряется, иногда задевая предплечьем или кистью член — знает, что это поможет Аарону расслабиться. Отчасти действительно помогает.       Когда Эндрю входит, Аарон понимает, что нихера. Нихера он не привык и нихера не помогает. Эндрю двигается, останавливаясь каждый миллиметр и ждёт кивка. Спрашивает, готов ли Аарон продолжать. Аарон готов, он медик, а не принцесса, знает, что без боли не может быть и быть не могло.       Однако, боль незаметно сменяется жаром, тело пробивает приятными мурашками. Аарон улыбается и тянет Эндрю на себя, вовлекая в поцелуй и одновременно подаваясь бёдрами навстречу.       Его всё ещё слегка тошнит, он не знает куда деть руки и мёртвой хваткой цепляется в плечи брата.       — Да или нет?       — Да, Эндрю, да, просто двигайся, блять, уже.       Ему не нужно повторять дважды. Эндрю входит до упора, заполняет Аарона полностью. Тот тихо стонет и у обоих сносит крышу. Аарон плохо понимает происходящее — слишком занят тем, что сходит с ума от такой близости. Он чувствует, как рука Эндрю ложится ему на член, чувствует, как его окончательно размазывает по столешнице.       — Эндрю… Э-э-ндрю… Э-э-ндрю-ю-ю, — Аарон бессознательно шепчет имя брата, цепляясь за него, как за последний кусочек реальности.       Реальность всё-таки раскалывается. Аарон смутно чувствует разливающуюся по животу сперму, чувствует, как Эндрю выходит и тоже кончает ему на живот, чувствует, как тот берёт его за руку.       Они тяжело дышат, уперевшись лбами друг в друга. Ореховые глаза переливаются в лучах утреннего солнца. Они оба горят, но в их пожаре нет ненависти и боли.       Эндрю думает, что они сожгут друг друга. Эндрю думает, что ему плевать. Плевать вообще на всё, пока он держит Аарона за руку. VII

Если в руки взял ружьё, значит будь готов стрелять.

      Аарон явно переоценил свои запасы смелости. Он понимает это в тот же день. Его охватывает дикая паника, никуда не спрячешься. Он снова сходит с ума. Просто удивительно, сколько разных сторон существует, на которые можно сойти с ума. Аарон чувствует себя в ловушке, и сколько бы он не твердил себе, что всё в порядке, что Эндрю его не обидит, и что вообще у него всё получилось, без толку. Он едва притрагивается к обеду и считает минуты во время поездки до Пальметто. От Эндрю это, разумеется, не укрылось. Знал, на что шёл, когда обнажал душу до мяса.       Аарон хлопает дверью и с облегчением выпрыгивает из машины. Однако сделать даже шаг в направлении общежития не выходит — путь преграждает рука Эндрю. Он не трогает Аарона, просто выставляет руку на манер шлагбаума. Аарон морщиться, но тормозит. Эндрю убирает руку, но с дороги не уходит. Вместо этого он смотрит на брата тяжёлым, мрачным взглядом. Аарон знает и этот взгляд, и то, что врать ему сейчас бесполезно. Ничего не выйдет.       — Я… Мне страшно, Эндрю, — Аарон надеется, что Эндрю поймёт его правильно, не обидится и не отвернётся.       Эндрю понимает. Эндрю, вообще-то, не дурак, он это и так всё прекрасно видит.       — Этого не будет. Я тебя не оставлю, Аарон.       — Ну… Знаешь, как говорят, — поджимает губы Аарон, — если в руки взял ружьё, значит будь готов стрелять.       Эндрю злится. Аарон видит, как в глазах мелькают бешеные чертята. Эндрю делает шаг вперед и целует его, как всегда. Коротко, стремительно, властно.       — Я, может и не был прилежным учеником по физике, но знаю, что на каждое действие есть равное ему противодействие. Ты — это я, я — это ты. Мы одинаковы. И если я заряжу ружьё, выстрел убьёт нас обоих. И плечо от отдачи тоже будет ныть у обоих.       Аарон откидывает голову назад и беззвучно смеётся. Эндрю плывет. Он целует его ещё раз, глубже, дольше. Кусает за нижнюю губу и толкается языком. Аарон усмехается ему в губы и отстраняется. В его руках пачка сигарет. Аарон смотрит на брата и видит в нём целый мир. Его потряхивает, то ли на ветру, то ли от эмоций. Едва он делает затяжку, Эндрю отнимает сигарету и затягивается сам. А потом возвращает Аарону. Так они и курят, молча, прислонившись спинами к автомобилю, глядя друг другу в глаза.       — Сейчас к херам сгорит.       — Моё тоже, — горько усмехается Эндрю, — но это значит, что во всяком случае мы будем вместе даже в аду.       Аарон выразительно поднимает бровь. Он, вообще-то, имел в виду сигарету. Вместо ответа Эндрю тыкает его указательным пальцем прямо в сердце. Аарон понимающе кивает:       — Ja, mein herz in flammen.       — Unsere herzen in flammen, brüderchen.