Только верь, Вера

      Она выглядела как человек. Обычная девушка не с белой, а по-живому светлой кожей, в виниловом плаще, сапогах, сумкой-клатчем через плечо. Необычными у неё были разве что волосы. Длинные, как у Чайкиной или Разумовского, но не рыжие, а кроваво-красные.       Ничего странного или навеивающего жуть.       Тогда почему рядом с ней хотелось остаться и одновременно сбежать? Выскочить в окно и упасть на подтаявший снег, но не находиться в одном помещении?       Незнакомка молчала, как и в ночь, оставившую ей пару памятных синяков от сюрприза с самодельным катком. Ни одного слова, предпочитала общаться…иначе. Что-то при взгляде на неё велело — выполни всё, что она скажет, слушайся, она твой друг, ей можно верить. Посмотри, не горит и не светится в закатных лучах, чего же ты боишься?       Приди незнакомка в начале январе, Вера безропотно отдала бы ей бумаги, взяла бы за руку и, забыв про запреты гулять с незнакомцами, отправилась бы с ней куда угодно. В любую точку света.       Её балконница совершила непростительную ошибку, заглянув на разговор после травмы Чайкиной и выбитого окна. Вдвойне просчиталась, достав для неё потерянный телефон.       Наивная, трусливая Верочка в по-детски розовом свитере и хвостиком из солнечно-жёлтых волос, мечтающая лечить зверушек, поверила бы, доверилась и потянулась к протянувшим ей руку помощи.       Изничтоженная внутри и снаружи Вера, надевшая для долгожданной встречи белую блузу с чёрным бантом и брюки со стрелками, уложившая короткие ледяные прядки лаком, знала, что не будет никакой ветеринарии, других хороших знакомых, кроме её соседей. Столько боялась, пряталась, что не выдержала и сама начала пугать.       Что ей огонь, если хорошие воспоминания померкли в ужасе от занесённого над головой ножа, слезами у бездушного каменного изваяния с портретом её лучезарно улыбающегося брата? Если причина всех бед, одной прервавшейся и трёх поломанных жизней помучается пять лет и возьмётся за старое? Сломает ещё чью-нибудь семью?       А балконная тварь объявится, чтобы запугать и достать материал для личных нужд.       Вера вытянула из брюшка гуся бумаги и, подыгрывая, покорно протянула их незнакомке. Та шагнула к ней, приблизилась. Свеча подсветила запачканную кровью серёжку-пчёлку.       — Как вам такой заголовок? — шикнула Вера, схватив с тумбы свечу и кинув в волосы незнакомки.       Дикий крик пронёсся по комнате. В попытке сбить пламя неизвестная уронила другие свечи. Керосин на полу разгорелся. Язычки огня перекинулись на мебель и шторы. Комната стремительно задымлялась под истошные вопли. Незнакомка дёрнулась к ней за бумагами, но Вера швырнула их в огонь, куда та не рискнула сунуться.       Красная дьяволица наконец испугалась, окружённая огнём со всех сторон. Металась пойманным зверем, как её жертва, на месяц застрявшая в квартире, которая день за днём выжигала из неё страх, напитывая злостью.       Вера не боялась, пламя кусалось, но не больнее чувства несправедливости или обиды. Укрывшись пледом и натянув на лицо респиратор, она пробежала через полосу огня, сбросила вспыхнувшую накидку и оказалась на спасительном балконе.       Дым просачивался через трещины, через его черноту едва проглядывалась мебель. Вера присела к окну, стянула маску и сделала несколько глубоких вдохов.       Назад пути нет. Остаётся…вниз?       Утерянный страх мешал здраво оценить ситуацию, толкая на казавшиеся когда-то сумасшедшими поступки.       — Не смей, пироманка!       Плотнее прижавшись к старым доскам, Вера замерла.       — Двигайся сюда. Ближе, ближе. Не вперёд, в сторону! — прикрикивал Разумовский. — Балкон открытый, ты допрыгнешь! Доверься, я подстрахую!       Жар из квартиры ощущался на улице. Дым вился у окон, половицы ещё не жгли ноги, но снег на них заметно подтаял.       — Вера! — громче позвал Разумовский.       Отставив ногу назад, она оттолкнулась, выбросилась вперёд и…       — Держу!       Вцепившись в балку балкона пятого этажа, Вера повисла точно над своей целью, чувствуя что её ухватили за ноги.       — Ещё немного и ударилась бы о… — Договорить ей не дал мощный всплеск огня, вырвавшийся на её балкон струёй, выпущенной невидимым драконом.       — Нужно выбираться отсюда, — не давая ей времени прийти в себя, скомандовал Разумовский. — Македонский, гулять!       Лестничные пролёты туманными лабиринтами вели на улицу. По ним бежали они, эвакуировались с прибывшими пожарными соседи. Лай, крики, плачь отдавались от стен эхом.       Маска болталась на шее, Вера часто дышала и задыхалась дымом. Сознание медленно утекало от неё.       Она запомнила лай Македонского, голос Чайкиной, будто из-под толщи воды, звуки сирены, а дальше…забвение.

***

      Кошмарный сон, наваждение из-за болезни или удушья дымом. Вера думала, что очнётся в комнате с множеством горящих свечей и в обнимку с гусем, но место с белыми стенами и отдалённо не выглядело как заледеневшая квартира.       Люминисцентные лампы, жалюзи на единственном окне, белая простынь и воткнутая в руку игла. Вера попробовала приподняться и вытащить её. Попытку пресекли, несильно надавив на плечо.       — Доктор сказал отдыхать. Две капельницы и поедем домой.       Голова гудела и сообразить по голосу не получалось. Щурясь без очков, Вера напрягала глаза и пробовала рассмотреть, кто перед ней.       — Лучше поспи. Ты в безопасности.       Вдох вырвался с кашлем. Надсадным и долгим, который прекратил глоток свежей воды из бутылки. Выпить много не дали, убрав её обратно на тумбу. А затем сжали руку перчаткой.       — Пап…па, — прохрипела Вера. Из знакомых ей людей лишь папа носил перчатки в общественных местах. Не хотел занести домой что-нибудь, что бы вызвало у мамы очередное обострение аллергии. — Сер…сер…       Перчатка крепче сжалась на её ладони.       — Наши соседи в полном порядке, не считая гипса у мисс Чайкиной. Никто не пострадал, всех вывели.       Даже ту девушку? Сил спросить не хватило. Кашель раздирал горло, а мерные падения капель в длинную, проведённую к ней трубку с иглой утягивали обратно в сон.       — Поспи. Я буду рядом, — пообещал папа.       Теперь уже Вера покрепче сжала перчатку и старалась не расслаблять пальцы настолько долго, насколько позволяла ей накатывающая дрёма.       Вряд ли на такое переживание боли рассчитывал психотерапевт. Но оно сработало.