Только верь, Вера

      Стыдно быть бездарностью среди талантов, врачом среди творцов, не проявлять должного интереса к людям, передавая холод с каждым знакомством.       Стыдно бояться двадцать четыре часа в сутки, кусать язык, царапать подстриженными до мяса ногтями одежду, чтобы не проболтаться о причинах, и пачкать её бисеринками крови, которые так сложно вывести.       Но ничто не шло в сравнение с тем стыдом, который Вера испытывала, лёжа на ледяном полу посреди захламлённой родительской спальни в окружении выпавших из альбома старых фотографий.       Вот на испачканном краской снимке они с Димой собирают пазлы, растащив их по ковру. А на помятой, с оторванным уголком, смазанной фотографии празднуют Новый год с соседями и папиными друзьями в тельняшках. Или эта, чётче остальных, где они с Димой рисуют с мамой рекламные вывески для магазинов. Или случайная, со вспышкой, где она испуганно жмётся к папе, а папа сердито смотрит на притаившегося в углу кадра с карманным фонариком Диму.       Стыдно, потому что родители прививали ей с братом быть добрее, помогать другим. Семья помогаторов, где помогали всем, кроме друг друга.       Пол в осколках и мусоре, голые стены в трещинах, наледи на оконных рамах и порезанное ножом деревянное распятие были тому прямым подтверждением.       Вера стыдилась, потому что не видела в людях хорошего и не хотела пытаться рассмотреть. То, что ей внушали с ранних лет, убило её брата и лишило маму рассудка.       Бам! Бам, бам!       Снова раздалось с балкона.

***

      — Ну наконец-то! Мне столько нужно тебе рассказать, а ты…что случилось?       Насмешка, презрение, разочарование. На неё смотрели по-разному, но никогда с испугом.       Вера потянула за край свитера и поняла, что задело Разумовского… Птицу, IТцу, если быть точнее. Вычурные наряды, блестящие пуговицы, ремень с оттянутой вниз звенящей цепочкой и элементы перьев на одежде. Вот, откуда пошло прозвище для контакта Димы.       — Это моя. Не бойся, Птица, — заверила Вера, рассмотрев на кофте и ладонях засохшую кровь. — Могу так называть? Моему брату ты разрешал.       Необычная скованность и напряжённость проявлялись в едва уловимых нервных постукиваниях пальцами по краю балкона, перебиранием длинных прядок волос.       Вере это не понравилось, снова кольнуло стыдом. Будто Разумовский без слов понял, в чём дело, и поэтому ничего не сказал про её побелевшие волосы, не заговорил про их балконника. Заинтересовавшись кровавыми пятнами.       Вера замечала, как одноклассницы прятали лица и шептались, обсуждая первые поцелуи и что бывает после них. Как Диму смутило, что она смотрела видео, начавшееся с голого человека на кушетке. В их комнате, без наушников, не пытаясь ничем прикрыть. Но внутри неё ничего не постыдилось. Обычное вскрытие. Операция, чтобы помочь, этого нужно стыдиться? Как и труп вскрывают для выяснения причин смерти. Маму бы это тоже задело, но не её.       — Когда тебе портили волосы, обзывали или обливали ледяной водой, тебе хотелось, чтобы с твоими обидчиками произошла беда? — Вере было сложно стыдиться вещей, которых обычно стыдились. И легко — испытывать стресс с теми, о которых даже не говорили. — Потому что я бы очень хотела, чтобы там, за решётками, упал потолок или произошло иное несчастье. Чтобы наш балконник сорвался и не уцелел.       Вера готова была сама провалиться под землю, когда в кармане завибрировал телефон.